Человек, любивший сказки: к юбилею писателя Дмитрия Нагишкина
Кто-то считал его автором одного романа, но романа, ставшего в один ряд с романами Н. Островского «Как закалялась сталь» и А. Фадеева «Молодая гвардия». А кому-то Дмитрий Нагишкин, чей 115-летний юбилей приходится на 13 октября текущего года, представлялся исключительно сказочником, оказавшимся рядом с такими корифеями сказки, как П. Бажов, С. Писахов, М. Кочнев.
И те, кто зачитывался историческим романом «Сердце Бонивура» о бесстрашном комсомольском вожаке Виталии Бонивуре и о революционной борьбе на Дальнем Востоке, и те, кто восхищался сказками Нагишкина, в общем-то были правы. Дмитрий Дмитриевич действительно вошёл в русскую советскую литературу как писатель, чьё творчество посвящалось детям и юношеству.
Но со временем стало очевидно и то, что сказки писателя не менее интересны взрослому, даже зрелому читателю, который весьма серьёзно отнесётся и к роману о Виталии Бонивуре, исторической личности, показанной в повествовании где-то рядом с большевиками-подпольщиками, с рабочими-железнодорожниками, с приморскими крестьянами-партизанами, с солдатами разваливающихся белогвардейских армий. То есть в той конкретной исторической обстановке времён Гражданской войны, воссозданной в этом замечательном романе, над которым Нагишкин работал с 1940 по 1953 год.
Сказочник или реалист? Для Нагишкина, подлинного жизнелюба и оптимиста, этот вопрос не имел первостепенного значения, так как «за любой сказкой стоит жизнь — надо только увидеть её». Да и сказки он писал о тех людях, которых видел, чтобы показать, как сказочно прекрасны и сама жизнь, и мысли людские, и дела этих людей.
«Дмитрий Дмитриевич, или, как называли его друзья, Дим Димыч, писал тогда «Город Золотого Петушка», — вспоминал впоследствии писатель Оскар Хавкин и далее писал: — Дмитрий Нагишкин был сказочником — весёлым, грустным, лукавым, щедрым, очень добрым и очень правдивым.
Он написал прекрасную книгу — её знают и любят и дети и взрослые — «Амурские сказки». Кому из вас не полюбился храбрый Азмун, «который не для себя старался, для людей»? Или бедняк Монокто, «у которого руки всё делать умеют», или мальчик Чокчо, наказавший купца — обманщика и грабителя?
А помните последние строчки этой книги? Сказочник говорит о новой жизни, которая пришла на берега Амура, когда в приамурской тайге встретились как добрые товарищи нанайские и русские охотники: «Отсюда и сказки новые начинаются. Про любовь и дружбу сказки, про силу и храбрость, про ловкость и верность сказки. Про твёрдое сердце, крепкие руки, верный глаз новые сказки начинаются».
Если как следует вдуматься во всё то, что создано пером Нагишкина, заново перечитать не только его сказки, но и рассказы и повести, — увидишь, что в каждой вещи он остаётся сказочником — немного наивным, умеющим изумляться волшебству мира, любящим людей и правдивым до жестокости. Живёт этот сказочник в стремительной и драматичной «Тихой бухте» — повести о детстве, живёт в героическом «Сердце Бонивура» — книге, завоевавшей миллионы читателей во многих странах, живёт в «Городе Золотого Петушка».
В каждой из этих книг — достоверность времени, реальные события, живые люди, неприкрашенная правда человеческих мыслей и поступков. И всё это как бы пропущено сквозь дымку сказки, сквозь её волшебство и очарование, в каждой из этих книг — вера в человеческую доброту и деятельная мечта о лучшем будущем».
Нагишкин в действительности был личностью уникальной, разносторонней, глубокой, мыслившей широко и поднимавшей вопросы большие, непреходящие, всегда волновавшие, продолжающие волновать и сегодня. Сказочник… Да, сказочник. Но и философ. И человек, стремившийся жить по совести, содержательно, ведь обращался-то он в основном к юношеству и молодёжи, тем, кто фальши не приемлет. А вообще же Нагишкин был человеком увлечённым, что и позволило ему, девятнадцатилетним пареньком пришедшему работать иллюстратором во владивостокскую газету «Красное знамя», со временем стать писателем… В связи с этим обратимся вновь к воспоминаниям Хавкина, очень точно подметившего беспокойное существо Нагишкина и как писателя, и как человека.
«Он мог подробно и обстоятельно рассказать о ремесле рыбака, — восторженно писал Оскар Адольфович. — И мог тонко и проникновенно раскрыть прелесть фуги Баха. Он мог прочесть лекцию о происхождении янтаря — сам был мастер находить эти солнечные сгустки древности! И мог часами растолковывать смысл древней тюркской легенды. Он был ботаником и зоологом, был историком и экономистом, был географом и моряком — он был несравненным собеседником, и с ним всегда было интересно; он умел воспринимать мир, книги, людей с детской непосредственностью и с пытливостью учёного-исследователя. И, что очень важно, он был обязан самому себе своими огромными знаниями — своей воле, своему таланту, своему трудолюбию. <…>
Дим Димыч был человек долга, человек общественного служения. Он нередко покидал письменный стол, чтобы помочь товарищу, чтобы послужить общему делу своими познаниями, своим опытом, своим гражданским темпераментом. Он читал рукописи молодых литераторов, он много ездил по стране, помогая литературным организациям на местах. Он заботился о том, чтобы его товарищи писатели имели угол для работы, чтобы они не нуждались и могли спокойно писать книги, чтобы они вовремя отдыхали. А сам отдыхал редко. А самого его слишком часто отрывали от любимого дела. Он мог бы писать гораздо больше, хотя и то, что он успел написать, не так уж мало».
Кстати, в отношении работы Нагишкина с молодыми писателями и подробного изучения их произведений следует сказать и о том, что именно он в феврале 1959 года на заседании комиссии по русской литературе Союза писателей РСФСР выступит основным докладчиком при обсуждении романа молодого писателя-сибиряка А. Иванова «Повитель», опубликованного в первых номерах журнала «Сибирские огни» за 1958 год. Так что Дмитрию Дмитриевичу благодарен был Анатолий Степанович, после первого своего романа, высоко оценённого Нагишкиным, написавший выдающиеся романы «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов», вошедшие в золотой фонд нашей отечественной литературы.
Во всех статьях, посвящённых творчеству Нагишкина, всегда подмечалось его духовное родство с Дальним Востоком. Уроженец Читы, в письме к ленинградским школьникам он писал: «Родился на китайской границе… — в обстановке весьма экзотической, с первых дней моих заразившей жаждой необычного и необычайного. Отец, сам по себе удивительно интересный человек, был межевым инженером, землемером — много кочевал с места на место по роду работы, а потому мы, дети, видели постоянную перемену обстановки, новых людей, чудные и странные обычаи староверов, монголов, китайцев, бурят, тунгусов…»
Будущему писателю в молодые годы пришлось пройти суровую школу жизни. Сын землемера-дальневосточника, тесно связанного с народом, Нагишкин и сам с детства приобщился к труду. Он был продавцом газет, грузчиком, носильщиком в порту, рыбаком на промыслах, статистом в театре, иллюстратором и репортёром в газетах. Эти трудовые будни и помогли ему выработать в себе интерес к познанию местной жизни, к её обобщению. Неутолимая тяга к изучению родины, тяга к большим и малым открытиям действительности и сделают его оригинальным писателем, а вместе с тем и наблюдательным художником-иллюстратором. Изучать же глубоко и досконально он возьмётся быт и культуру многочисленных народов Дальнего Востока. И работа эта принесёт со временем конкретный результат: в конце сороковых годов на свет появятся ставшие широко известными «Амурские сказки», богатейший сборник национальных историй, сказочных, но напрямую соприкасавшихся с действительностью и современностью.
«Амурские сказки» Нагишкина, увидевшие свет в 1949 году, — это не просто занимательная книга для детей. Скорее, это подлинная поэма о Дальнем Востоке, о чудной бескрайней тайге с её изумительной растительностью, соединившей в себе флору и фауну всего мира, о легендарных людях этого края: о лётчике Алексее Маресьеве, снайпере Максиме Пассаре из стойбища Сакан-Ален, Александре Пассаре, ставшем на место погибшего Максима, и ещё о многих других героях-сибиряках. Об этом Нагишкиным говорится и в «Первой сказке».
«Первая сказка» — это введение, с которого начинается книга. В нём Дмитрий Дмитриевич раскрывал картину сказочного царства, оказавшегося не фантазией писателя, а реально существующим во всей своей красоте и мощи советским Дальним Востоком. Заканчивается же книга сказкой «Киле-Бамбе и Лоче-богатырь» — о дружбе нанайского юноши и русского Ивана-богатыря, освободившего нанайцев от рабства, невежества, суеверия и власти торгашей. Собственно, эти две сказки — первая и последняя — являются как бы поэтическим обрамлением всей книги: здесь сказка становится былью.
В «Амурских сказках» есть сюжеты о нанайцах, удэгейцах, нивхах, негидальцах, ульчи, коряках, орочах, ламутах, чукчах и других. Храбрые охотники и искусные рыболовы — каждый народ получил о себе живописную сказку. Да и сказочный жанр использован Нагишкиным с большим умением и без чрезмерной навязчивости. Есть в сборнике и традиционные сказки о зверях: «Как медведь и бурундук дружить перестали», «Заяц и сорока», «Самый быстрый», «Хвастун», «Лиса и медведь», «Как медведь оленеводом стал», «Как звери ногами менялись».
Имеются в книге и сказки сатирические: «Кукушкино богатство», «Никанская невеста», «Жадный Канчуга». Есть и сказки-легенды: «Большая беда» — о том, как рыболовы-нивхи стали лесными людьми; «Соболиная душа» — о том, как два брата удэгейца, отличные охотники, из тщеславия и легкомыслия перевели всех соболей на Амуре. Есть, наконец, остроумная психологическая сказка — «Как нанайцы-бельды воевать перестали». Имеются в этом сборнике и сказки о шаманах: «Золотое кольцо», «Глупый богач» и другие.
Большинству сказок Нагишкина были присущи два главных качества: содержательность и поэтичность. Потому-то каждая из них подводит читателя к какому-нибудь важному выводу. К примеру, «Семь страхов» воспитывает в юном читателе отвагу, преданность дружбе. А в «Маленькой Эльге» повторяется обычный сказочный сюжет о злой мачехе и беззащитной сиротке. Правда, и тут мы видим совершенно своеобразное решение. Охотник Сольга, умирая, оставляет маленькую Эльгу на злую мачеху Пунингу. И мачеха задумывает погубить сиротку. Тогда на защиту девочки становятся изготовленные руками отца и внезапно ожившие игрушки: олень, собачки, лук-самострел и копьё. Мачеха в результате превращается в сову, которая кричит: «Пу-ни-нга, Пу-ни-нга!..»
О том, что дело человеческих рук никогда не пропадает и приносит людям пользу, написана Нагишкиным и другая сказка — «Бедняк Монокто». Вот умер бедняк, оставив сыну Монокто в наследство только нож, огниво да острогу. Но Монокто попал в кабалу к богатею, выбился из сил и, умирая от истощения, крикнул в отчаянии отцовским вещам: «Погибаю я совсем! Смерть подходит, руки мои сохнут. Плохие вы мне помощники. Сколько лет работали вы — давно бы сами всё делать научились. А вы без рук моих ни на что не годитесь!..» И устыдились эти вещи, вступились за Монокто, сами ему сделали жильё, наловили рыбы, накормили его, а богача погубили, когда он попытался ими воспользоваться.
«У Монокто руки всё делать умеют, оттого и нож и острога его слушают. У тебя руки только и умели деньги считать да собирать их», — говорится в сказке о богаче. В противовес ему писатель подводит к мысли о том, что только труд способен сделать человека по-настоящему счастливым. С мыслью этой нельзя не согласиться.
Из всех сказок Нагишкина особо хочется выделить наиболее удавшуюся и, пожалуй, наиболее характерную для его творчества — сказку о любви, верности, дружбе «Чорчиль и Чольчинай».
Как это и было свойственно писателю, начинает он её с морали: «Только то и крепко, что с трудом добыто. И любовь, и дружба с трудом добываются. Чтобы всё хорошо стало, — много в жизни тяжёлого перенести надо. Без труда и палку не выстругаешь. А для друга и любимого ни руки, ни головы жалеть не надо». Далее следует чудесная история о том, как девушка Чольчинай из рода Чильби боролась за спасение своего любимого.
Ему всегда и во всём была удача. Но как-то Чорчиль, спасаясь от бури, попал в берлогу медведицы, и злые силы превратили его в медведя, а возлюбленную Чольчинай похитил шаман. Поздней ночью девушка бежала из стойбища и в лесу повстречала огромного бурого медведя. Защищаясь, она занесла на него нож, однако оружие не коснулось того, чьими руками было сделано: бурый медведь остался невредим, так как это был Чорчиль. По этому признаку Чольчинай и узнала его…
Но как освободить жениха от звериного облика? Чольчинай пускается в тягостный путь — к Горному Хозяину, чтобы добраться до злого чёрта Кнехта, загубившего Чорчиля. Чудовищные трудности преодолевает отважная Чольчинай, но своего добивается: Горный Хозяин помогает ей изловить злого чёрта Кнехта и заставить его вернуть человеческий облик её милому. «Что с трудом добывается, то люди берегут», — говорит писатель.
В сказке этой наряду с прелестью наивного опоэтизирования любви, вместе с высокоморальным понятием о ней показана и подлинная жизнь нивхов — с постоянной угрозой чёрной болезни, эпидемии, уничтожавшей целые стойбища; с засильем шаманов, эксплуатировавших доверчивых и трудолюбивых охотников. Тяжёлый свой путь Чольчинай прошла в суровых условиях природы Амурского края с бурными реками, крутыми отвесными скалами. Посему-то сказка эта о нивхах и воспринимается как быль о их повседневной борьбе за жизнь.
О каждом произведении, вошедшем в сборник «Амурские сказки», есть что рассказать. Но думается, что важнее будет сказать об отношении писателя к самому этому литературному жанру.
Нагишкин свой литературный путь начинал со сказки. В 1938 году появится первая его несовершенная, но явно неслучайная сказка «Как орла победили». И дальнейшие его поиски в этом направлении лишь подтвердят однажды сказанные им слова, что «советская теория сказки находится лишь в процессе создания. Очень неясно и неопределённо само понятие сказки — жанра очень ёмкого и многообразного».
Очевидно, что Нагишкин, считавший моральную основу сказок любого народа единой, пытался нащупывать основу для новых определений понятий сказки и для пересмотра её классификации не по формальным признакам, а по существу. При этом классификация, как ему представлялось, должна исходить из содержания, а не различия персонажей. «Мне думается, — рассуждал Нагишкин, — что эта классификация нуждается в пересмотре не с точки зрения различия персонажей (это различие имеет место, но оно чисто формальный признак), а с точки зрения этической нагрузки. Ведь в основе своей решительно все сказки выражают народное осуждение отрицательных черт жизни и характера людей и проповедуют неизбежную, хотя и трудную победу добра над злом, понимая эти абстрактные категории в их социальной конкретности».
Обобщая свои наблюдения над сказкой, разрабатывая собственную современную теорию сказки, Нагишкин с примечательной последовательностью опирался на высказывания по этому вопросу М. Горького. Дмитрий Дмитриевич безоговорочно утверждал, что основы советской фольклористики заложены Горьким. Что же касается непосредственно сказки, то великого пролетарского писателя Нагишкин называл первым, кто «раскрыл значение сказки, предугадал пути её развития и роль в воспитании советских детей». Нагишкин при сём подчёркивал мысль Горького: «Стремление к «фантастической» цели является возбудителем сказочных подвигов, героической работы, дерзновеннейших намерений». Писатель был убеждён, что в высказываниях Горького содержится целая программа материалистического понимания сказки. Потому-то и развивал Нагишкин советскую теорию сказки, основанную на материалистическом представлении о её происхождении и роли в развитии культуры. Вслед за Горьким он настаивал на реальной природе сказочных образов.
Более того, Нагишкин сделает первые шаги в определении специфики литературной сказки, определив её значительное место в ряду других жанров советской литературы, утверждая, что «в сказке простор воображению необозримый, доходчивость же её не имеет границ».
«Прикосновение к живому источнику народной мудрости пройдёт бесследно разве только для талмудиста и начётчика, видящего во всём только букву, — писал Нагишкин в статье «Сказка и жизнь». — Но для человека с живой душой и горячей кровью в жилах работа над сказкой являет собой не только трудность неимоверную, закаляющую творческий характер, но и рождает высокую радость. Какое наслаждение составляют открытия, ожидающие каждого, кто постигнет внутреннюю жизнь сказки, кому открываются её законы! Сказка позволяет явственно ощутить движение времени и пытливую работу ума наших далёких предков, от которых и праха не осталось на земле, а мысли которых живы и доселе волнуют нас».
В проникнутой романтикой, светлым чувством мечты о счастье повести «Город Золотого Петушка» добрый всезнающий сказочник увезёт маленького Игоря в незнаемые края. И вот глазами всевидящего и мечтательного сказочника смотрит мальчик на мир и вещи: с ним на человеческом языке разговаривают птица, белка, лучик солнца, морская волна, машина, и даже старая лестница, даже чемодан! И он с ними беседует свободно, весело, на загадочном и точном языке детей и сказки.
С какой-то весёлой и хитроумной выдумкой сказочник способен превратить обыкновенную игру в прятки в таинственное приключение. А найденное ребятами птичье гнездо становится источником многих весёлых и грустных событий. И даже мама Галя — мать Игоря — вдруг получит облик легендарной Турайдской Розы.
Вообще же повесть насыщена огромным познавательным материалом. В ней присутствуют точные и яркие описания Риги, поэтические легенды о Городе Золотого Петушка и Турайдской Розе, история и природа Латвии… И всё это у Нагишкина одухотворено, пропущено через души героев, замечено и схвачено зорким художником, знающим и любящим свою огромную Советскую Родину — от Тихого океана до Рижского взморья.
Есть в повести и грустные эпизоды, связанные с болезнью отца, сложной дружбой двух мальчиков-сверстников — русского и латыша, трагедией семьи Каулсов. Имеется в этой повести и такой показательный эпизод, когда при беседе с папой Димой Янис Каулс вдруг нахмурится, что-то вспомнит и скажет: «Настроение испортилось!.. Был у нас тут один мерзавец. Мы вместе учились. Когда пришли немцы, он пошёл к ним служить. Он выдал меня немцам. Сам и привёл патруль к сестре, где я отсыпался… Потом он бежал. Встретились мы с ним в лагерях, в Германии, только он был надзирателем, а я заключённым. Потом его взяли в плен наши. Судили… Сидел он сколько-то. А теперь, видно, вышел на волю — амнистировали… Соседями будем».
Нагишкин, в начале пятидесятых годов переехавший из Хабаровска в Ригу и проживший там не один год, о прибалтийском коллаборационизме знал предостаточно. Как советский патриот и коммунист, это явление он не только осуждал, но и настороженно относился к возвращению вчерашних предателей и откровенных преступников из мест заключения к мирной обыденной жизни. Можно сказать, как в воду глядел… Увы, большинство из них так и остались махровыми антисоветчиками, ненавидевшими и Советскую власть, и русских, что и стало предельно очевидным в перестроечные годы.
Главное произведение Нагишкина — роман «Сердце Бонивура» давался ему нелегко. Писатель долго бился над образом героя — Виталия Бонивура, бился до тех пор, пока через документ, поразивший его, через непосредственное знакомство с местом, где происходили события, он не прочувствовал его «изнутри», не ощутил его как близкого ему человека, пока остро не пережил боль в связи с его утратой.
Впрочем, всё это было лишь первым шагом к реальному образу героя. К такому же, каким он в итоге будет присутствовать в романе, путь окажется не менее сложным и трудным. Сначала, вспоминал Нагишкин, «я написал поэму в прозе — с моралитэ, с глубокими личными, лирическими, реквиемными отступлениями, в сложной форме, где повествование от первого лица переплеталось с эпическим сказанием о событиях как бы невероятной давности». Но почему так в некотором смысле формалистично получилось? Потому, продолжает писатель, что «я дал волю личному ощущению, личному восприятию известного факта», и только после критических замечаний «моя поэма в прозе превратилась в повесть… но и в этом варианте мне не удалось уйти из-под власти личного чувства — горечи утраты, — оно пронизывает всю книгу».
Позже, когда книга в 1947 году наконец-то появится, Дмитрий Дмитриевич скажет: «Я понял, как далеко от моей цели увело меня личное чувство. Горюя о судьбе Виталия, я просмотрел его товарищей, которые продолжали его дело, привели его к победе… Теперь то личное, без чего я не мог начать работу, было подкреплено исторической перспективой, открывшей мне истинное значение событий, в которых я видел до сих пор только эмоциональную сторону… Так роман «Сердце Бонивура» стал не книгой о молодом человеке по имени Виталий, а книгой о молодости нашей революции, о народе, после долгих мук стяжавшем заслуженную победу и мир».
Сей процесс кристаллизации замысла любопытен и свидетельствует, что писатель шёл к большому эпическому повествованию о народе, творящем революцию, своим путём, а не только через знакомый ему опыт советской литературы. Логика характера Бонивура, логика исторических событий Гражданской войны вынудила Нагишкина перестроиться и дать объективное, художественно правдивое полотно о жизни Дальнего Востока на последнем завершающем этапе Гражданской войны в стране.
Виталий Бонивур в романе предстаёт решительным, смелым, готовым к борьбе. Важной фигурой в повествовании является и руководитель подпольного обкома большевистской партии Михайлов, по партийной кличке «Дядя Коля», критикующий комсомольца Бонивура за его «стремление иной раз «фейерверки запустить», то есть лезть в самое пекло сгоряча, без раздумий, опрометчиво. «Наперёд запомни, — предупреждает Виталия Михайлов, — что в нашем деле анархизм — ни к чёрту не годная штука!» И в то же время Михайлов высоко ценит и поддерживает у Бонивура его инициативу, самостоятельность, его безоглядную самоотверженность и горячую преданность делу. Поэтому советы Михайлова точны, продуманны, что продиктовано ясным пониманием необходимости приобретения опыта принятия самостоятельных решений, нужных для того, чтобы выработался из него «хороший социалист», способный «вести социализм вперёд».
«Когда только кажется, надо с людьми советоваться… А вот когда уверен, тогда можно и действовать», — произнесёт Михайлов окрыляющие Бонивура слова. В разговоре же о Бонивуре с товарищем по партии он с уважением и верой в его силы выделит определяющее в нём: «От парня много можно требовать. Горячее сердце, чистая душа, пламенная вера в наше дело, забвение самого себя…» А затем мы увидим, как большевистский руководитель поддержит и тем самым воодушевит Таню Пужняк, назвав её «стражем революции», как выдвинет Соню на опасную работу, как с удовлетворением будет отмечать каждый раз, что то тут, то там самостоятельно «молодёжь шевелится» — и ей следует помогать.
Важно отметить и то, что, изображая забастовку железнодорожников в депо Первая Речка, действия дальневосточных партизан, огромную, ни на минуту не затухавшую, несмотря на немалые потери, работу большевистского подполья, Нагишкин убедительно покажет, как постепенно разрастётся мощное освободительное народное движение против всё ещё сопротивлявшейся русской буржуазии; против Приморского правительства известного спекулянта Спиридона Меркулова; а затем не совсем адекватного реставратора монархии генерала Дитерихса, находившегося на содержании у японцев; но главным образом против интервентов — американцев и японцев, без которых ни Меркулов, ни Дитерихс не продержались бы и дня.
История Виталия Бонивура заканчивается трагически… Нечеловеческие муки вынесет он, но выстоит и найдёт в себе силы, умирая, произнести последние, полные неугасимой веры слова: «Да здравствует коммунизм!»
…Корчагин, Бонивур, молодогвардейцы… Разве их светлые образы могут померкнуть? И особенно в наше тревожное время, когда Россия вновь вступила в схватку с коллективным Западом, не скрывающим своего воинственного и непримиримого отношения к нам? К нашему образу жизни, к нашим духовным ценностям, к скрепам нашим государствообразующим, на которых и держится Русский мир? Тот мир, за который сегодня с оружием в руках борются их потомки, простые молодые ребята разных национальностей, но русские по духу и мировоззрению? Ответы на вопросы эти очевидны и комментировать их нет надобности. А вот призвать молодёжь нашу обратиться к роману «Сердце Бонивура» стоит обязательно. В нём, поверьте, огромная созидательная сила любви к Родине и вера в народ, народ, который невозможно ни поработить, ни заставить быть марионетками в чьих-то зарубежных нечистых, скользких руках.
Жизнь Дмитрия Нагишкина завершится 11 марта 1961 года трагически… В 1962 году, после гибели писателя, будет опубликован его последний роман на современную тему «Созвездие Стрельца», в котором читателям повстречается семья Вихровых, знакомая им по повести «Город Золотого Петушка». По прошествии же более шести десятилетий с того времени ясно одно: творческое наследие писателя не растеряло своих художественных достоинств и актуальности. Оно всё так же привлекательно, интересно, поучительно, оптимистично. Создавал ведь его добрый человек. Человек, любивший сказки.
Руслан СЕМЯШКИН
Источник: «Правда»
