«Я тогда сколочу свой ковчег…» Лариса Баранова-Гонченко – о Станиславе Куняеве

«Я тогда сколочу свой ковчег…» Лариса Баранова-Гонченко – о Станиславе Куняеве

Определенно есть какое-то тайное правило природы в том, что самые интересные и значительные литературные журналы редактировали именно поэты — Пушкин и Некрасов, Твардовский и Викулов, и, наконец, Куняев. Какое провидение, какая удача, какой верный шаг — приход Кунява в «Наш современник» в «минуты роковые»! Какое везение! Без всякой повышенной экзальтации — все уже сделанное и делаемое сегодня Станиславом Куняевым по масштабу и глубине — подвиг.

Я часто писала о Куняеве в былые годы. А сейчас совсем не склонна впа­дать ни в литературоведение, ни в собственно литературную критику. Не к чему и ни к чему! Теперь, как говорится, «не до грибов». Времена для русской литературы наступили суровые, почти военные. Русская поэзия во­обще ушла в леса. В центре эфира остался один Дмитрий Быков, горячо влюбленный в Гитлера.

Если говорить о Куняеве — то о Человеке. Об уникальной личности, спо­собной на тридцатилетнее подвижничество. На подвиг. Да, подвиг — иначе не видать бы нам русского журнала.

«Я вчера случайно прочитал книжку неизвестного поэта»... Это стихотворе­ние было долго моим любимым у Куняева. Пока уже в 2000-е не прочитала другое: «Недавно в полночь я включил приемник» — с его горькой ораторной интонацией. От этого стихотворения надолго заболеваешь бессонницей — пусть и очищающей.

Мне всегда нравилось в Куняеве совпадение поэзии с документальным фактом его жизни. Если он сказал: я вчера случайно прочитал — значит так и было. Если написал: недавно в полночь я включил приемник — значит точ­но включил. Я видела его записные книжки — от самых ранних до зрелых. Они свидетельствовали о том, что со временем летописи эти преобразуются в большую литературу, встанут в ряд с герценовской хроникой «Былое и ду­мы», с «Дневниками» Достоевского. А летописец обретет наивысшее свое предназначение — возглавить журнал «Наш современник».

Тридцать лет подряд он утешал, просвещал, подбадривал, поддерживал Россию, удерживая журнал буквально над пропастью. Тридцать лет он бил­ся за самый высокий в России тираж среди толстых литературных журналов. Тридцать лет он вынужденно шел на компромиссы и ни разу не поступился своей совестью. Тридцать лет ему с надеждой писали русские, украинцы и белорусы из России и ближнего зарубежья, евреи из Израиля, русские эмигранты из Европы, Америки и Австралии. И он отвечал им всем своим чи­стым сердцем.

В свое время мы видели, как он расставался с постом секретаря Мос­ковской писательской организации. Отправив письмо в ЦК КПСС по самому неудобному вопросу, он ушел в отставку. Никаких истерик! Никакого уны­ния! И это тоже одно из моих счастливых и поучительных наблюдений минув­шей эпохи. Напротив — прилив энергии и вдохновения. Письмо в ЦК было наиострейшим в национальной истории России. Но русскость Куняева объ­ясняла чистоту замысла — он русский потому, что исполнил послушание, по­лученное от Пушкина. Его поэтические переводы — воплощение открытой дружеской любви ко «всяк сущим языкам» и народам.

Он пришел в журнал во время и злое и «не было подлей». Хотя самое на­чало перестройки (я помню это по своей работе в издательстве «Современ­ник») было для нас скорее эйфоричное, чем страшное. На девятибалльной волне этой эйфории мы, и Куняев вместе с нами, двинулись в Европу, Аме­рику, Аргентину и далее везде. Вот тут-то все и началось!

В журнале «Вече», который мы стали получать как самый дорогой пода­рок, мы читали статьи Красовского, в которых было сказано, что Красная Ар­мия не желала воевать в начале ВОВ... Виктор Астафьев, бывший членом редколлегии «Нашего современника», в статье «С Харбином против прогресса» писал о Советском Союзе: «... мы жи­тели великой, в убожество впавшей державы». Игорь Шафаревич, тоже член редколлегии журнала, сообщает о «мифиче­ских» завоеваниях социализма.

А группа русских патриотов из Австралии обращается к членам КПСС «как к братьям» - с просьбой выйти из партии. Зарубежные патриоты не без удовлетворения сообщали, что во многих странах Европы уже начались суды и процессы над «преступниками коммунистами».

Теперь я понимаю, что Господь вразумлял и испытывал нас на проч­ность. В молодежной редакции издательства «Современник», которой я ру­ководила в те годы, шла книга Петра Паламарчука «Путеводитель по Солже­ницыну», где часто мелькало в тексте слово «коммуняки». А в это же самое время на наших глазах умирал от горя потери страны главный редактор на­шего издательства коммунист Александр Карелин. Помню свое отчаяние. Пройдет совсем немного времени, и Петр Паламарчук, сын Героя Советско­го Союза, выступит на радиостанции «Свобода» в защиту своего деда мар­шала Кошевого, вводившего войска в Чехословакию в 1968 году. Мы люби­ли Паламарчука за яркий талант и ни на что не похожее русское украинство. Жаль, что он так загадочно ушел от нас, не дожив до своего полного граж­данского «взросления».

Впрочем, мы были слишком под впечатлением откровений лучшей части русской эмиграции. Нас завораживала умная объективность Георгия Адамо­вича, идеи Солоневича и многое-многое другое. Воспитанные на русской классике, мы ожидали увидеть в русском зарубежье Болконских и Калитиных, а увидели НТС и антисоветчину. Мы еще не знали тогда, что здесь у се­бя увидим «сытых», как у Блока. Увидим плоды их жадного чревоугодия, во имя которого они и сегодня пожирают Россию.

Куняевский «Наш современник» 1990-х и начала 2000-х естественно кре­нило в соответствии с историческим штормом. А ему, Куняеву, нужно было объединить всех – и старых и молодых, и белых и красных, и отсидевших в лагерях диссидентов, и бедных и богатых, и верующих и атеистов. Где он брал силы на все это? Может быть, в Калуге? Однажды я видела его в Калу­ге – кажется, именно там он хранил свой энергетический заряд.

Когда он изредка печатал стихи толстосумов, святоши обвиняли его в беспринципности. Ну что тут скажешь, особенно в условиях развитого им­периализма: не продается вдохновенье, но можно рукопись... Ибо как гово­рил любимейший мною Некрасов: «Недаром ты, мужая по часам, на взгляд глупцов казался переменчивым». Куняев умеет идти на компромиссы, осо­бенно когда речь идет о физическом существовании любимого детища. Да, он умеет быть хитрым и умным. Компромиссным и меняющимся. Но только не беспринципным. На страницах его журнала печаталась Головки­на, но не НТСовцы. Звучали и цветаевские оды «Лебединому стану», и замечательные боковские оды Сталину. Куняев публиковал речи Патриарха, Пути­на и Зюганова. Он печатал Георгия Свиридова, который, может быть, более всех соответствовал его переживаниям в связи с насаждением в культуре от­рицания ладовых связей. Его опорой и был «Лад» Василия Белова да и сам Василий Белов с его неповторимыми «Что творится!» и «Очувствуйся».

Куняев упрямо плыл к обетованным берегам. Не случайно однажды мне остро захотелось познакомить его с Грантом Матевосяном. Их встреча на русскую тему в гостинице «Россия» была символической, и не только пото­му, что пили они коньяк «Арарат».

Сколотив свой ковчег, он действительно путешествовал вглубь историче­ской России, доказывая и определяя (еще до всяких разговоров о глубинном народе) размеры ее духовных возможностей и скорость ее национального характера. Его журнал – настоящий космический спутник той самой глубин­ной длинной России, о которой вспомнили почему-то только сейчас.

Справедливости ради нужно сказать, что более всего позицию и судьбу журнала Куняев укрепил исключительно собственным творчеством – непре­рывным, многообъемным, рискованно-острым и спорным, захватывающе увлекательным и предельно честным.

Куняев никогда не боится быть осуждаемым. Вместе с тем – никогда и никому не отказывает в объяснении. Помню, как неожиданно расстроились мои завидно гармоничные взаимоотношения с семинаром поэзии, который я вела в Литературном институте. Я попросила студентов прочитать книгу Ста­нислава Куняева «Любовь, исполненная зла». Мои семинаристы оскорбились за весь Серебряный век. Между нами возник, казалось, непреодолимый хо­лод. Понадобилось много усилий, чтобы убедить их в том, что время неиз­бежно будет работать на книгу Куняева, и отношение к Серебряному веку бу­дет меняться, если только учесть, что «душа обязана трудиться и день, и ночь...». Правда, без ложной скромности скажу, что задолго до куняевской книги я написала стихотворение «Я разлюбила Серебряный век». Стихи теря­ются в современном пространстве. Но я горжусь уже тем, что совпала с Куняевым в главных предчувствиях века.

Одна из замечательных страниц куняевского журнала – поэтессы или (упаси Бог оскорбить кого-либо) поэты женского пола. Вообще же, что ка­сается женского присутствия в журнале, демократичнее и благороднее куняевского правления трудно себе представить. Его не одолел даже не поощ­рявший женскую поэзию Юрий Кузнецов. Куняев пестовал молодых поэтесс буквально как дочерей, а к зрелым проявлял братскую солидарность. Как он дорожил ими! Как гордился всегда! Как был внимателен к их стихотворче­ству! Как рыцарски порой завышал свои оценки. Добро, конечно, должно быть с кулаками, хотя бы потому, что оно наказуемо. Вот и Станислав Юрь­евич совсем недавно оказался в роли Короля Лира, когда литературные дщери отказали ему в доверии на последнем съезде писателей. Сказать от­кровенно, если я и волновалась за кого-нибудь на этом съезде, то только за Куняева. Для меня Куняев – явление не имеющее цены. Выдержит ли он этот удар? Браво, Куняев! Он не только не согнулся на ветру, как герой Шекспира, но, напротив, набравшись молодого задора и остроумия, сочи­нил красноречивую отповедь своим ученицам. Глядя на него, я подумала, как хорошо он понимает физический закон устойчивого равновесия.

Самой – не побоюсь сказать – ярко драматической страницей куняев­ской журнальной эпохи стала история или, точнее, феерическое продолже­ние истории его литературных и человеческих отношений с Татьяной Михай­ловной Глушковой. И здесь не обойдешься только классической коллизией: «Там жили поэты, - и каждый встречал другого надменной улыбкой». Издав совсем недавно книгу – наследие Глушковой, Куняев продолжает и через много лет диалог с нею.

Груз, по своему бесценный, ее филологической алхимии я испытала и на себе, когда редактировала газету «Русский Собор», но пород обаянием ее неповторимой одаренности устоять было невозможно.

Это была удивительная история! Драма, трагедия, трагикомедия, эле­менты фарса и, наконец, мелодрама. Хотя все же не поэтическая ревность лежала в основе их так называемой дружбы-ссоры, а какая-то глубинная ревность к истине со стороны Татьяны Михайловны. Неподражаемая в публи­цистической страстности и филологической скрупулезности Татьяна Михай­ловна соперничала не просто с одним Куняевым, а с целым журналом, це­лым направлением. Все это фундаментально описано и объяснено в книгах Куняева. Вопреки здравому смыслу и в меру своих тогда молодых усилий я старалась мирить их, и была свидетелем редкого благородства, которое про­являл Станислав Юрьевич. Я видела, как он мирился с нею всегда охотно и радостно, как помогал ей щедро и милосердно. И в этом весь Куняев.

Нет, правда, хочется жить и дышать, глядя на Куняева и его возвышен­ную дерзость в спорах с непреодолимым.

На посту главного редактора неожиданно для меня лично Куняев оказал­ся еще и замечательным учителем жизни. Педагогом. Мне почему-то казалось всегда, что его суть «плыть, плыть, плыть», охотиться, слушать ветер «в пустых колокольнях», драться, уметь побеждать и проигрывать. Но учить жизни – это было для меня неожиданно. Однако, невзирая на общее помра­чение, падение вкусов и нравов, он терпеливо и стоически предлагает сво­им читателям - всей России – свою безупречную верность основам русской классики и советского творчества. Современная российская школа намерен­но отреклась от вековых традиций национальной педагогики. Современный театр растлевает публику откровениями в духе де Сада и Калигулы. Совре­менное телевидение смакует бесконечное расчленение трупов. Современный спорт молится на деньги.

А Куняев плывет в своем ковчеге с полной уверен­ностью в своей правоте. Ему дано счастливое античное безразличие к пере­менам. Притом что он чувствует время и смотрит в глаза новизне. Но смот­рит бесстрашно. Потому что он прав. И только у этой правды есть будущее.

Лариса БАРАНОВА-ГОНЧЕНКО

«Наш Современник», №9, 2019

Читайте также

А. Маслов. О русской культуре замолвите слово! А. Маслов. О русской культуре замолвите слово!
В период с 22 февраля по 7 марта 2024 года на телеканале Россия-1 состоялись политические дебаты в поддержку кандидатов, выдвинутых на должность Президента Российской Федерации. Мне, как доверенному л...
28 марта 2024
В. Катасонов. Сталинская корпорация: как вершилось экономическое чудо по-советски В. Катасонов. Сталинская корпорация: как вершилось экономическое чудо по-советски
Что бы там ни говорили критики советской экономики, но сегодня становится ясно – она на поверку оказалась для нашей страны, выражаясь современным языком, более «конкурентоспособной», чем так называемы...
28 марта 2024
Тверь. Русские традиции для детей Тверь. Русские традиции для детей
26 марта 2024 г. в Тверском детском клубе «Истоки» руководитель регионального отделения «Русского Лада» Л.Т. Туровская и активист движения И.Б. Рыбкина провели праздник «Жили-были крестьяне» для детей...
27 марта 2024