Время нарциссов

Время нарциссов

Современная литература, как и культура в целом, находится в крайне сложном положении. Из-за бурного развития информационного общества ме­няются не какие-то частности нашего с вами привычного уклада – полностью изменился тип мышления. Наступило время, которое философ Жан Бодрийяр назвал «временем после оргии». Полным ходом идёт четвёртая промышлен­ная революция, киберфизические системы внедряются в производство и об­служивание человеческих потребностей. Меняется вся культурная парадигма.

Мы незаметно для себя начинаем воспринимать мир иначе. Кажется, что это какие-то микроскопические изменения, но представьте себе, что раньше автору, который хочет внести изменения в текст, приходилось перепечатывать всю страницу заново, а потом появился компьютер и кнопка отмены. Раньше перед тем, как перепечатать, автор перепроверял текст, думал, что ещё мож­но улучшить, чтобы не пришлось снова переделывать. Страница воспринима­лась как свершившийся акт. Теперь ты можешь всё отменить. Отменить знак, букву, действие, вернуться к вчерашнему варианту. Ничто не конечно, и всё может оказаться пробным вариантом. Мир становится приблизительное. Гра­мотным можно не быть – автоматическая программа проверки грамотности сделает всё за тебя. Мы стали думать меньше, мы перестали взвешивать. Технологии продвинулись ещё дальше — появились голосовые расшифровщи­ки, и можно надиктовать, а потом проверить грамотность программой. Авто­ру остаётся только мыслить.

Но. И это, оказывается, не предел. Созданы программы, способные са­ми создавать художественные тексты. Эти программы самообучаются, имити­руют мыслительную деятельность, и скоро автор будет не нужен. И писателю будущего придётся уже отвечать не на вопрос о том, зачем я пишу, а на во­прос: чем я лучше компьютера? Что я смогу сделать в культуре, чего не мо­жет сделать он? Естественно, литература в таких условиях не может оставать­ся прежней, она тоже меняется невероятно быстро, отражая в этих изменени­ях и изменение языка, и изменение мышления.

Конечно, не стоит думать, что литература исчезнет, – живёт же театр, ча­стично ушедший в кинематограф, выживет и литература, однако роль её в культуре, возможно, станет столь же незначительной, как и нынешняя роль театра. Мы уже видим это за рубежом, где литература давно существует в двух ипостасях: «университетская литература», которую на гранты и дотации создают прикрепленные к кафедрам филологи, и массовая. Массовая — это однодневная, прикладная, то есть разработка художественного мира-основы для экранизаций или компьютерных игр.

Мы можем и дальше закрывать глаза на происходящие в мире процессы и думать, что с нашей культурой этого не произойдёт. Но это не так. Даже полная изоляция своей культуры от иностранных влияний, как в Китае, напри­мер, ни к чему не приводит даже там эти процессы уже заметны и вызывают бурную реакцию. В Китае, кстати, государство активно поддерживает литера­торов, интерес к литературе растёт, развивается книгоиздание и литератур­ная периодика. Нам на это рассчитывать не приходится, поэтому наше поло­жение куда более сложное, и найти из него выходы – сейчас наша основная задача.

И для начала нам следует понять, кто они – современные авторы, кото­рые создают теперешний литературный процесс. На что ориентированы эти люди, как они видят происходящее и на какую систему ценностей опирают­ся, что несут они своему читателю. Для этого нам придётся сначала погово­рить о современном поколении вообще и только после этого перейти к ли­тераторам.

Моя мама, которая всю жизнь проработала с трудными подростками в вечерней школе маленького сибирского городка, говорит, что изменения эти колоссальны. Каждое последующее поколение, безусловно, отличалось от предыдущего, но на этот раз возникло что-то настолько необычное, что это отмечают все. Новое поколение эмоционально куда более развито, чем предыдущие: оно лучше чувствует эмоции, интересуется психологией и ина­че общается.

Современное поколение называют поколением интеллектуального фаст­фуда, поколением Z (англ. Generation Z), Поколением или поколением «МеМеМе». Это последнее поколение, выросшее без интернета, но успевшее к нему частично адаптироваться. В Гарварде проводятся целые исследования о сознании этого поколения, вызывающие бурную полемику. Современный молодой человек (родившийся в 1980-х – 2000-х годах) не просто общается через интернет, он социализируется в обществе с его помощью. Написать со­общение и посмотреть страницу в соцсети для него привычнее, чем говорить вживую. Он проводит с электронными устройствами больше времени, чем с людьми, и отправляет порядка 88 сообщений в день. Это, естественно, ме­няет тип мышления.

Через меня идёт колоссальный поток текстов самых разных современных авторов – как начинающих (в семинарах), так и опытных (в отделе прозы ли­тературного журнала), и те общие тенденции, которые я для себя отмечаю, поразительным образом совпадают с исследованиями мировых футурологов, которые озабочены сохранением культуры. Самые явные тенденции я выделю и поясню примерами из текстов. Авторов этих текстов я называть не буду, чтобы никого не обидеть и не обрушить на них потоки праведного гнева чита­телей. Некоторые особенно категоричные читатели иногда воспринимают ав­торский посыл как сознательную позицию – вот, автор, мол, специально под­рывает устои и рушит последнюю опору гуманизма, а автор, как мы с вами сейчас выясним, просто пытается отразить наше непростое время.

«О’кей, бумер!», или Жизнь без авторитетов

Это пренебрежительная фраза, которую часто употребляет поколение Z в ответ на попытки вразумить молодёжь. Она получила широкую популярность после того, как 25-летняя депутат из Новой Зеландии ответила «О’кей, бу­мер!» старшему члену парламента, который перебил её насмешкой над воз­растом девушки.

Отсутствие авторитета старших отмечают все, не только учёные, но и пе­дагоги, которые говорят о том, что дети перестали подчиняться, – они хамят, задают неудобные вопросы, отказываются выполнять задания и постоянно заявляют о своих правах. Джоэл Штайн из журнала Time опубликовал статью со статистическими исследованиями, из которых следует, что почти 80 процентов современных американских подростков сомневаются в авторитете старших, считают школу игрой, в которую придётся сыграть, чтобы получить диплом. Само по себе это не было бы критичным – мы знаем примеры рево­люционных настроений в обществе, которые не раз приводили к обновлению культуры, освобождали пространство для нового. Но тут совершенно другая ситуация, потому что взрослые не воспринимаются как сдерживающая сила, с которой стоит бороться, чтобы утвердить собственную систему ценностей.

Взрослые – это просто источник материальных благ со своей субъектив­ной системой требований. С источником своего дохода лучше не ссориться, а потому требования лучше выполнять. Современный молодой герой, окон­чивший учёбу, работающий, живущий отдельно, спокойно берёт деньги у ро­дителей. Пластиковая карта, на которую в любой момент можно попросить перевод, – обычный аксессуар.

Прошлое поколение (нынешние тридцати-сорокалетние) было сфокуси­ровано на семейных ценностях: в произведениях литературы активно разби­рались огрехи воспитания, детские травмы, комплексы, родительские влия­ния, мешающие детям быть счастливыми. Это и сейчас интересует авторов этого возраста. В центре повествования был конфликт с бившим в детство от­цом-алкоголиком, бабушкой-тираном, манипулирующей матерью и проч. Те­перь этого нет. В произведениях современного автора у героя нет родителей, нет бабушки и дедушки, нет семьи вообще. О них умалчивается в принципе, и упоминается только в связи с денежными переводами. Герой решает рабо­чие проблемы, переживает любовные драмы в одиночестве. Родитель (чаще всего мать) появляется в критической ситуации, чтобы дать денег или найти психолога – это тоже показатель. Советоваться с родителем бессмысленно, он «бумер», он всё равно ничего не понимает.

Появился и ещё один мотив, которого раньше было раз в семь меньше. Герой о своих переживаниях много рассказывает своим сверстникам, и де­лает это напрямую, чётко, сложившимся языком письменной, а не устной речи. Диалог в соцсетях становится главным способом коммуникации. Но он ни к чему не приводит и смысловых ответов не даёт. Он нужен только для то­го, чтобы описать происходящее от первого лица. Сверстник сочувствует и советует опять же обратиться к психологу, который должен решить пробле­му. Масса таких сцен в текстах современных авторов. «Давление сверстни­ков антиинтеллектуально, – говорит профессор Марк Баурляйн. – Истории не известны люди, которые могли бы повзрослеть под влиянием одногодков. Чтобы развиваться, тебе нужны те, кто старше: 17-летние не взрослеют, если общаются только с 17-летними...». Отсюда возникает следующая важнейшая тенденция.

Инфантильность

Типичный представитель поколения живёт с родителями до 30 и после. По результатам нашумевшего исследования в журнале Time в 1992 году около 80% людей в возрасте до 23 лет хотели получить работу с высокой степенью ответственности; 10 лет спустя этот показатель упал до 60%, сейчас – уже до 30. Это напрямую повлияло и на литературу.

Во-первых, грамотность и стилистика. Авторы |Поколения не способны выполнять монотонную кропотливую работу, они не могут править текст, по­этому неуклонно падает качество. По этой же причине сокращается объём текста и усредняется язык. Они пишут странной смесью разговорного с офи­циально-деловым, и художественной ценности такой текст иметь не может.

Во-вторых, и это самое страшное, меняется уровень осмысления реаль­ности. Они фантастически наивны. Конфликты в произведениях раздуваются из ничего – простейшее несовпадение взглядов становится неразрешимой проблемой и поводом для вражды. Человек оказался токсичен. Человек ока­зался не-веганом. Человек не хочет беречь планету. Злодеи сами по себе злы и совершают плохие поступки, потому что автору так нужно. Очень часто зло­дей просто болен, и ему нужно сходить к психологу.

Классическая русская литература всегда славилась глубочайшим погру­жением в психологию человека, совершала открытия в этой области, говори­ла об идеях. Теперь этого нет. Есть проблемный человек, он должен поле­читься. На этом у автора всё.

Что интересно, злодей теперь всегда плохо выглядит, и вообще, все те­перь выглядят так, что сразу всё про них ясно. Это новый мотив. Раньше в ли­тературе было принято усложнять образы, наделять злодея обворожительной внешностью или давать читателю подсказку вроде «беличьих зубок», чтобы насторожить. Современный человек постоянно рассказывает о происходящем фотографиями, это развивает визуальное восприятие и разрушает образное, поэтому современный автор придумать сложный образ просто не может, он ка­тегоричен и прост. «Красивый», «модный», «анорексичный», «асексуальный», «крутой лук» (от англ. Look – смотреть), «ключицы», «кофе», «рюкзак», «мартинсы». Сейчас достаточно навесить ярлык, упомянуть ключ, который будет от­сылать к целому понятийному комплексу, ясному, к сожалению, только пред­ставителю соответствующего поколения. Человек сейчас мыслит мемами.

Это понятие ввёл Ричард Доккинз. Он обозначал мем как широкое поня­тие, которое означает элементарную единицу любой информации, отсылаю­щую человека к коллективной памяти. А коллективная память резервуар, где хранятся отточенные временем мысли и программы поведения.

Раньше такую функцию выполняли поговорки – они запоминались благо­даря яркой форме, но несли в себе сразу целый комплекс идей. И они счи­тывались вербально, а современный мем основан на картинке с забавной подписью, и сейчас интернет-мемы представляют собой сжатые программы смыслов, которые очень быстро грузятся в наше сознание и поощряют к дей­ствию. Американский философ и когнитивист Дэниел Деннет пишет, что эф­фект мемов усиливается за счёт того, что они считываются не только на вер­бальном (логическом), но и визуальном (образном) уровне. Чем больше ка­налов восприятия вовлечены, тем мощнее эффект. Благодаря визуальной форме мемы попадают сразу на подсознательный, сублимативный уровень, минуя сознание. Некоторые учёные делают предположения, что мемы и правда порабощают человека: об этом, к примеру пишет Дуглас Рашкофф в книге о медиавирусах.

Современные школьники почти не общаются словами, они пересылают друг другу смешные видео и картинки и говорят фразами оттуда, примерно как Эллочка-людоедка. Мои ученики как-то пожаловались мне на то, что в принципе не могут говорить с родителями и старшим поколением. Между собой они общаются мемами и фразами из них, а когда они начинают объяснять смысл родителям, им приходится растолковывать сразу целый пласт ин­формации. А мем мгновенен, его остроумный эффект рассчитан на быстроту восприятия, и получается, как при долгом объяснении смысла анекдота – глу­по и не смешно. От этого непонимание растёт и создаётся ощущение, что об­щаться со старшими бессмысленно в принципе. Отсюда проистекает следую­щая тенденция.

Политическая пассивность

Это поколение готово ругаться в интернете по поводу того, что котиков не разрешают брать в салон самолёта, готово отказаться от пластиковой посуды, потому что она загрязняет окружающую среду, готово выйти на митинг по по­воду подтасовок на выборах, но бороться за конкретного кандидата это поко­ление уже не выйдет. Политическая система дискредитировала себя в прин­ципе, она больше не интересна. А так как со старшим поколением говорить бессмысленно, попыток разобраться в политике молодое поколение тоже не предпринимает.

По сравнению с предыдущими поколениями они проявляют гораздо мень­шую гражданскую активность и почти не принимают участия в политической жизни. За последние полгода я прочла около 500 текстов молодых авторов. Угадайте, сколько из них было текстов с ярко выраженной политической по­зицией? Ни одного. Исторических было 3. 3 из 500. Того ухода в историчес­кое прошлое, в чем сейчас активно обвиняют поколение постарше, больше нет. Предыдущее поколение пыталось в прошлом найти истоки событий, про­исходящих в обществе сейчас, выстроить взаимосвязи оттуда. Потому как ос­мыслить тот гигантский информационный поток, в котором мы пребываем, практически невозможно. Молодая проза даже не пытается. Это связано ещё и со следующей важной тенденцией.

Обесценивание знания

Исчезла интеллектуальная ценность знания есть интернет, и факт все­гда можно загуглить, а потому произведение искусства утрачивает познава­тельный компонент. Раньше автору важно было быть эрудитом, выстраивать сложные метафоры, использовать аллюзии и реминисценции, позволяющие вписать произведение в традицию или обозначить полемические взаимосвя­зи. Современный автор не использует НИЧЕГО. Эпиграфами он берёт строч­ки из популярных песен, а главы называет фразами из мемов. В этом не бы­ло бы ничего страшного, если бы это было принципиальное отталкивание от культуры прошлого, попытка сделать наоборот, идти другим путём, но это просто игнорирование. Это новое начало. С нуля.

Литература, которая всегда была вместилищем культуры, которая и со­храняла связи, проговаривала и объединяла разрозненное, постепенно пре­вращается в некое подобие музыки, где есть эмоциональная составляющая, но нет фактологической. Возможно ли при этом сохранение философского смысла? Как-то не слишком в это верится.

Нарциссическое расстройство личности

Об этом ужо написана масса трудов. Нарциссическое расстройство лич­ности во всём мире признано болезнью поколения. В психиатрии это расст­ройство личности, характеризующееся убеждённостью в собственной уни­кальности, особом положении, превосходстве над остальными людьми, грандиозностью; завышенным мнением о своих талантах и достижениях; по­глощённостью фантазиями о своих успехах; ожиданием безусловно хороше­го отношения и беспрекословного подчинения от окружающих; поиском вос­хищения окружающих для подтверждения своей уникальности и значимости; неумением проявлять сочувствие; идеями о собственной свободе от любых правил или о том, что окружающие им завидуют. Нарциссические личности постоянно пытаются контролировать мнение окружающих о себе. Они склон­ны обесценивать практически всё, что их окружает, идеализируя при этом то, с чем они ассоциируют самих себя. Оно встречается у нынешних двадца­тилетних втрое чаще, чем у поколения тех, кому сегодня 65 и больше; сту­денты 2009 года на 58% более нарциссичны, чем студенты 1982-го.

Именно поэтому растёт охватившая литературу графомания. Этому поко­лению хочется зафиксировать пресловутое «я так вижу», то есть то, как они смотрят на мир и как-то его видят, кажется им настолько важным, что об этом следует написать даже без сюжета, без персонажей, без собственно литера­туры. Увеличивается количество Я-прозы, мемуаристики, что обусловлено эгоцентризмом и желанием славы, но из-за постоянного общения с друзьями и сверстниками художественного уровня эти тексты не достигают и достигнуть не могут. Позицию вненаходимости, первичную для создания художественно­го произведения, современные авторы занять не умеют, они слишком сфоку­сированы на себе, пытаясь выразить свою «сложную и противоречивую нату­ру», которая сложна и противоречива только потому, что обращена внутрь се­бя и на себе замкнута.

Авторы такого типа занимаются бесконечной самофиксацией себя люби­мого в предлагаемых выдуманных обстоятельствах. Они пишут о своих мечтах: как они богатеют, охмуряют красавиц, пьют и романтически болтаются по го­родам мира, создавая стартапы и открывая трастовые фонды, о которых ника­кого представления не имеют. То есть теперь это даже не психологическая или бытовая проза, содержательно это сентиментальная «Я-эссеистика», даже ког­да она написана не от первого лица. Причём такие произведения имеют осо­бую поэтику и подчеркнуто эстетичны по форме. Это своеобразная трансфор­мация идеи «чистого искусства», однако искусством она так и не становится, потому что настоящее литературное произведение – это многоуровневая структура, в которой в тонкой взаимосвязи находятся все уровни человеческо­го бытия, а в упомянутых произведениях, кроме формализма, ничего нет.

Кроме того, это поколение поголовно считает себя гениями, поэтому они сразу берутся за сложные формы и сюжеты, уже зарекомендовавшие себя как успешные. Самоуверенность и амбициозность (а это тоже общие характерные черты данного поколения) обрекают их на желание взять бастион мировой лите­ратуры с наскока и мгновенно прославиться – мотивационные истории успеха «звёзд» массовой культуры убеждают их в том, что это возможно. Они прочиты­вают несколько книг из разряда «Истории на миллион», заканчивают шарлатан­ские курсы для графоманов и радостно издают свои книги на родительские день­ги. Теперь большая часть молодых авторов изначально ориентирована на хит. С развитием интернета в свободном доступе оказалась масса псевдонаучной ин­формации о том, как создать успешное литературное произведение, множество всяческих руководств, форматов и «образцов». Молодые авторы следуют этим рекомендациям и начинают подражать мировым трендам.

Это всё было бы неважно и никак не влияло бы на современный литера­турный процесс, но на территорию искусства вторгся профессиональный пи­ар, что уничтожило критерии художественности. Эталона нет, но есть «автори­тетные мнения», которые убеждают нас в том, что любая распиаренная книга – художественное событие. Мы потеряли систему профессиональной литератур­ной критики (раньше критиками были профессиональные филологи, умеющие адекватно оценивать текст), почти потеряли толстые литературные журналы, державшие планку качества.

И на фоне этого появляется новое поколение нарциссов, одержимых сла­вой. Опрос 2007 года показывает, что школьниц, которые хотят стать личным ассистентом известного человека, втрое больше, чем мечтающих стать сена­торами. Они уверены в собственной крутизне: 60% из них считают, что спо­собны интуитивно определить, что правильно, а что нет. Они одержимы успешностью и мотивацией и настолько привыкли к постоянным поощрениям, что 40% из них рассчитывают на повышение каждые два года, вне зависимо­сти от успехов в работе и личной эффективности. Слава богу, что часть из них уходит в прикладные области литературного творчества - кинодраматургия, реклама, копирайтинг, текстовое сопровождение компьютерных игр, блогинг и журналистику.

И что ещё любопытно в этой связи – зависть теперь полноценный мотив для творчества. И он реализуется не в виде какой-то классовой ненависти, нет. Теперь это так же обычно и естественно, как ревность или амбиции. Убил из зависти, представляете? А я такое частенько читаю.

Отсутствие креативности

Об этом впервые заговорили медики. Постоянный поиск дозы дофамина снижает креативность. По данным тестов Торранса, креативность молодёжи росла с середины 1960-х до середины 1980-х. Затем падала – и резко обвали­лась в 1998-м. Начиная с 2000 года аналогичное падение показателей наблю­дается относительно эмпатии, которая необходима, чтобы интересоваться дру­гими людьми и другими точками зрения. Это, по их мнению, связано с ростом нарциссизма и нехваткой коммуникаций «лицом к лицу». А если добавить сюда ещё и распространяющееся мемное мышление, ситуация становится критичес­кой. Голливуд уже расписался в своей беспомощности, заговорив о кризисе идей и объявив широкомасштабный поиск интересных сюжетов в развивающих­ся странах.

Современные авторы пишут фанфики, приквелы и сиквелы к известным книгам, а часть пытается создать условно «своё» в таких жанрах, которое, ко­нечно же, из-за диктата выбранного формата своим быть никак не может. Мо­лодой автор живёт в виртуальном мире сериалов и компьютерных игр, по сравнению с которыми реальность – скука и «тлен». Естественно, наблюдать за такой реальностью и осмыслять её молодой автор не хочет, а потому продолжает множить симулякры и создавать неловкие подражания известным произведениям.

В прозе молодые авторы создают миры непродуманной и непроработанной фантастики и фэнтези. Сделать это качественно молодые авторы не в со­стоянии по этой же причине из-за нежелания обратиться к реальности. Ведь для выстраивания собственного ирреального мира необходимо обладать кри­тическим мышлением и понимать законы функционирования мира реального. Хотя бы частично.

Позитивизм

Новое поколение – позитивисты, они не любят расстраиваться, не хотят думать о плохом, считают, что если ты настроен негативно, то это притянет в твою жизнь дурные события. Но их позитивное это не тяжкая попытка най­ти свет в темных сторонах жизни или путём проб и ошибок выйти из травми­рующей ситуации, нет. Это очередной игнор.

Они просто переключаются на другое. Например, на просмотр забавного контента, и глубокого осмысления реальности от автора этого контента уже не требуется. По мнению Джоэла Штайна, это приведёт к тому, что читатель будет требовать от текста коучинга, повышения мотивации и подчёркнутой позитивности. Естественно, в таких условиях трансформируется и сама литература, утратив привычную жанровую систему и превратившись в короткие исповедальные посты в соцсетях о том, как автор смог и что он преодолел. Я замечаю это на своих постах - больше всего лайков набирают рассказы о том, как было плохо, но я постаралась, и стало хорошо. Плохо ли это для литературы? Да. Потому что это не просто форматное требование – это опре­делённая отупляющая идеология.

При этом массовая культура, которая теперь базируется на основах тео­рии восприятия и психологических разработках, достигла очень высокого уровня технического развития. Она с помощью мелькания цвета и перепадов звука на животном уровне способна удерживать внимание воспринимающего сколь угодно долго. Вместе с том, целиком ориентированная на развлека­тельность, она утратила и всяческую смысловую обязательность. В этих ус­ловиях исчезнет социальная и психологическая составляющая, исчерпается интерес к человеку, уйдёт интеллектуальная наполненность, креативность и собственные идеи. А что останется?

Я не хочу призывать к панике и транслировать упаднические настроения, но не кажется ли вам, что всё это обязывает нас оторваться от тех проблем, которые мы решаем сейчас, объединиться и подумать о нашем будущем?

Евгения ДЕКИНА

«Наш современник», № 4, 2020

Читайте также

Победила титаническая воля Победила титаническая воля
События последних лет ясно показали, что героический подвиг советского народа по созданию ядерного оружия был совершён не зря. Именно оно обеспечивает России её независимость. Правда, даже в нашей стр...
21 сентября 2023
«Метр тальер Лепутан», или Пресыщение знатностью. Памяти Н.С. Лескова «Метр тальер Лепутан», или Пресыщение знатностью. Памяти Н.С. Лескова
Великий русский писатель Николай Семёнович Лесков (1831–1895) в одном из писем открыто выразил свою независимую писательскую позицию: «я верую так, как говорю, и этой верою жив я и крепок во всех утес...
21 сентября 2023
И.С. Бортников. Об эссе Н.В. Подгурского «Сожжение волхва» И.С. Бортников. Об эссе Н.В. Подгурского «Сожжение волхва»
Данное эссе недавно было опубликовано на сайте «Русского Лада». Пишущий сии строки не собирается оценивать его художественную ценность, это дело литературоведов. Нас же интересует гражданская позиция ...
21 сентября 2023