Владимир Билль-Белоцерковский: писатель, современный и сегодня
Год 2020 для этого имени во всех отношениях знаковый. В январе исполнилось 135 лет со дня рождения В. Билль-Белоцерковского, начало марта ознаменовалось полувековым временным отрезком с момента ухода его в вечность. Памятен год и тем, что исполняется 95 лет прославленной постановке режиссера Е. Любимова-Ланского, сумевшего впервые талантливо воплотить на сцене театра им. Моссовета легендарную пьесу писателя «Шторм». И в эти осенние дни, в условиях набирающего, к большому сожалению, обороты коронавируса, хотелось бы рассказать об этом человеке, воспевавшим рабочий класс и пережившем великую радость победного мая 1945 года.
Владимир Билль-Белоцерковский не обладал университетским образованием и обширными познаниями в вопросах теории и истории литературы. В роли же его университетов выступала сама жизнь. Жизнь трудяги, обездоленного пролетария, оказавшегося на чужбине и сполна познавшего всю гнилую внутренность бездушного и безжалостного капиталистического мира. Потому-то, имея большое желание обратиться к согражданам посредством слова, довести до них свои мысли и переживания, в литературу он шел, не имея за плечами ни опыта, ни отточенных, выверенных литературных задатков, намекающих на мастерство, ни должной эрудиции. Но виноват ли он был в этом, следует ли упрекнуть его за то, что взялся за перо, не будучи зрелым и наделенным знаниями для этого? Может, для нашего времени такая постановка вопроса вполне и уместна, но для тех бурных, огненных, наполненных революционными порывами лет, она воспринималась не столь однобоко. Да и можно ли было остановить тот первый приток новых сил, хлынувших в молодую советскую литературу лишь тем, что под ее своды шли люди без необходимой отшлифовки, полученной благодаря специальному образованию? Или гражданам страны, вставшей на путь строительства общества социальной справедливости, следовало подождать писателей, выучившихся в советских вузах?
На эти вопросы тогда ответила партия большевиков и лично Ленин, стоявший у истоков формировавшейся социалистической культуры и приложивший немало сил для того, чтобы на практике реализовывалась следующая установка, сформулированная им: «Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного-единого, великого социал-демократического механизма, проводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса». Посему, ждать появления образованных и подготовленных литераторов было некогда, да и не к чему, – на ходу, овладевая революционной наукой, они – выходцы из самой гущи народной жизни, учились постигать новую эпоху, рожденную и ставшую на ноги на их глазах. Приходилось проявлять и поспешность, куда уж без нее – следовало как можно скорее донести до мира великую правду революции, дав характеристики ее бесстрашным и мужественным героям, а также и тем, кто боролся с отжившими элементами старой России и интервентами, а, затем, сознательно вставал и на рельсы мирного строительства. Их показ, пускай далеко и не безупречный, выводил молодых писателей на путь творческого постижения того времени, которое в результате и возвысило те самые первые имена литературных первопроходцев. Билль-Белоцерковский был в их числе. Наряду с ним по той извилистой тропке шли Б. Лавренев, Вс. Иванов, А. Малышкин, Л. Сейфуллина, Л. Леонов, Э. Багрицкий, Д. Фурманов, П. Арский.
Начинал приобщаться к писательской стезе Билль-Белоцерковский с написания коротких рассказов и маленьких этюдов. Как годы спустя поведает автор, первая статья, опубликованная им в печати, была неудачной. Вторую он отнесет в «Правду».
«Принимал у меня эту статью Серафимович, заведовавший тогда в «Правде» отделом литературы. Он разговорился со мной, расспросил меня о моей жизни и посоветовал всерьез заняться литературой. Я решил попробовать, тем более что меня к этому влекло. <…> Затем, уже работая в Симбирске, я инсценировал для местного театра один из этих своих первых рассказов («Бифштекс с кровью»). Пьеса пошла и даже получила на Всероссийском конкурсе вторую премию (первая никому не присуждена). Потом там же пошла моя вторая пьеса – «Этапы». Но все это я писал урывками, по ночам, ибо время было совсем неподходящее для литературных занятий. Серьезно я взялся за литературу, когда окончилась гражданская война. Я решил писать рассказы и, конечно, учиться, читать, наверстывать упущенное».
Буквально с самыми начальными шагами по литературной ниве, Билль-Белоцерковский определился с теми жанрами, в которых он и продолжит свою работу. Малая проза и драматургия станут его визитной карточкой. В последней он преуспеет более всего, и некоторые критики будут считать его исключительно драматургом. Столкнется он и с тем, что его рассказы, в которых красной нитью проходила тема протеста против страшной капиталистической действительности, не будут восприняты в литераторском сообществе. Такое отношение коллег-литераторов повлияет и на то, чтобы не рекомендовать его произведения для чтения в широких читательских кругах. Фактически, писателя не поймут и посчитают его прозаические выступления слабыми в художественном отношении и не несущими в себе образности. Казались они и прямолинейными, и скучноватыми, и чересчур натуралистичными, и перенасыщенными хронологическими вставками.
Конечно, такие оценки не могут претендовать на исключительную объективность. Истина, как известно, находится где-то по середине. И если беспристрастно вчитаться в его, как ранние, так и более зрелых лет рассказы и очерки, то можно сделать такое, не лишенное субъективности, заключение: художественный фон их не идеален и проигрывает идеологической составляющей и тому сильному социальному заряду жизненной правды, который в них присутствует. В какой-то степени рассказы писателя были стенографией, или кинокадрами тех жизненных эпизодов, о которых он писал. Этим он пытался добиваться документализма, деловитости и строгости своей прозы, так как был убежден в том, что только достоверность, точность изложения фактов, а большинство произведений Билль-Белоцерковского были к тому же и автобиографичными, позволяют читателю понимать творческие замыслы автора.
Не следует сбрасывать со счетов и то, что большинство рассказов писатель посвятил своим впечатлениям от пребывания в Европе и США. Те капиталистические будни, вынуждавшие его в буквальном смысле каждодневно бороться за свое физическое существование, он никогда не забывал. Оттого и рассказы эти поражают своей откровенностью. Более того, если послевоенному советскому читателю все, что в них описывалось, казалось чем-то архаичным, отжившим и не как не связанным с реальной действительностью, то сегодняшнему неравнодушному человеку, знакомящемуся с рассказами Билль-Белоцерковского, они покажутся и понятными, и доступными, ведь нутро капитализма не поменялось – маленький человек в его условиях продолжает оставаться бесправным, несчастным, подвергаемым эксплуатации и насилию. Вот и получается картина, где события восьмидесятилетней и столетней давности практически точь-в-точь списаны с нынешнего дня, в котором и российская, и западная повседневность тождественны.
Являясь человеком убежденным, последовательным и до мозга костей партийным, а с большевистской партией писатель связал свою жизнь в начале сентября 1917 года, в прозе своей он пытался ставить вопросы ребром. Так, например, в одном из лучших рассказов «В джунглях Парижа», до предела обнажающем всю жуткую безысходность лишенного работы человека в огромном городе, Билль-Белоцерковский категорично заявлял и о том, что прекрасное окружающее отвратительно тогда, когда рядом от голода умирают люди. И разве эта мысль не актуальна сегодня? Или внешняя красочность, нарядность, великолепный антураж, разноцветные вывески и витрины, дорогие иномарки, роскошные рестораны нынешних российских мегаполисов могут оправдать присутствие в них людей обездоленных, бездомных, да и вообще всех тех, кто влачит полунищее существование? И таких, совсем не праздных вопросов из далекого прошлого писатель подбрасывает нам не мало.
Наличествовала в прозе Билля-Белоцерковского и драматургичность. Тот или иной рассказ – практически маленькая драма, где кульминация, как правило, ознаменуется не утешительным финалом. Герой вновь оказывается у черты, за которой нет ни перспективы, ни достойного будущего. Реалистичность эта не оставляет и надежды. Она всеобъемлюще довлеет над вроде бы вымышленными героями, за которыми то и просматривается сам автор. Но как он, уроженец города Александрии Херсонской губернии смог оказаться за границей? Что вынудило его расстаться с родиной?
Наверное, был и юношеский максимализм, и пылкая, неуемная натура, и романтические грезы о сказочных, небывалых путешествиях, о покорении бескрайних морских пространств и континентов. Ну кто, скажите, начитавшись тогда романов Жюля Верна, Майн Рида и Купера, бывших по словам писателя «единственным светлым лучом в нашей жизни» не представлял себе таких заманчивых перспектив? Однако же, была и далекая от сентиментальности действительность царской России, диктовавшая свои жесточайшие условия.
Детство мальчика из многодетной бедной еврейской семьи было безрадостным. Не много доброго и полезного смог он получить и в начальном учебном заведении. Заскорузлое, граничившее с откровенным мракобесием, помноженное к тому же и на постоянные побои образование, не выполняло той благородной миссии, заложенной в самом определении образовательного процесса. Не стало для него радостным открытием и обучение в трехклассном городском училище. Он решает уехать в Херсон, к морю. Позже Билль-Белоцерковский не раз удивится этому решению пятнадцатилетнего подростка, навсегда порвавшего с опутанной мещанскими предрассудками бедной обстановкой, какой и жили его малограмотные, суеверные и ограниченные родители.
Настырность и решительность не подвели Владимира. Четыре года он будет плавать на торговых шхунах, бороздивших Черное и Азовское моря. О том времени он так отзовется впоследствии: «Юнга – это звучит романтично! Но как это неромантично выглядело в жизни! Я просто был мальчиком на побегушках у шкипера и старых матросов, затычкой во все дырки. Я больше всех работал и меньше всех зарабатывал <…> несмотря на тяжесть труда, море я все же любил».
Затем он не один год был кочегаром и матросом на судах русского и английского торгового флота, побывал во всех частях света, таскал грузы в портах Голландии, Бельгии, скитался безработным лишенцем по Франции, а с 1911 года в США трудился кочегаром, землекопом, мойщиком окон, батраком на ферме. Чуть было не стал он и американским военнослужащим-добровольцем – подвело незнание английского языка.
«Шесть с половиной лет я прожил в Штатах. И каких только занятий у меня не было за это время! От окномоя небоскреба до участника «голодного марша» безработных из Лос-Анжелеса в Сан-Франциско. <…> Вместо романтики прерий я познакомился с «романтикой» отравляющего умы блефа и пропагандой расизма (суд Линча). <…> Постоянная жестокая борьба за существование притупляла мой мозг, я становился безучастным к окружающей жизни и, как слепой, бродил по свету, наталкиваясь на рвы и ухабы».
Все эти мытарства, описанные уже в первом сборнике рассказов «Смех сквозь слезы», вышедшем из печати в 1920 году, найдут свое отображение и в прозе более поздних лет.
«В 1917 году весь мир облетела весть о февральской революции в России. Я работал в это время на кинофабрике в Голливуде. Великий энтузиазм охватил нас, эмигрантов из России. В Лос-Анжелесе стихийно состоялась демонстрация, а в рабочем клубе – митинг. Я и ряд товарищей решили ехать на родину».
Так начиналась новая жизнь будущего писателя. Возвращение же на родную землю не было простым – за два с половиной месяца пришлось миновать океанские просторы, а потом через Гавайи, Японию, Корею и Маньчжурию добираться в Москву. Ожесточенные примеры классовой борьбы ему тогда пришлось наблюдать, начиная с Харбина – бывшие царские чиновники, дельцы, лавочники, контрабандисты, руководимые меньшевиками, эсерами и кадетами пытались физически расправиться с вчерашними русскими американцами, сочувствовавшими большевикам.
По приезде в Москву Билль-Белоцерковского мобилизуют в 56-пехотный полк. С сентября 1917 года, являясь членом РСДРП (б) он пробует свои силы в качестве агитатора, «в это бурное митинговое время очень пригодился мой «международный» опыт. Солдаты с огромным интересом слушали мои рассказы о «прелестях» буржуазной демократии, которыми их пытались соблазнять меньшевики и эсеры». Тогда же он активно включится в борьбу с американскими эмиссарами из пресловутой «Армии спасения», нахлынувшей на предоктябрьскую Москву. По его ходатайству в Моссовет и «после горячих дебатов с меньшевистско-эсеровской оппозицией» решение о запрещении агентурной деятельности этих «слуг божьих» все-таки состоится.
Во время Октябрьской революции Владимир Наумович находился в охране Московского Совета. В одной из атак он получит боевое ранение. О тех незабываемых днях писатель искренне и проникновенно расскажет в очерке 1956 года «Октябрь в Москве».
Избирался Билль-Белоцерковский и в исполком Московского Совета солдатских депутатов, а также делегатом на III Всероссийский съезд советов, где ему впервые удалось увидеть Ленина. Годы гражданской войны он проведет на военной и партийной работе: комиссаром отдела фронта, уполномоченным по организации Красной Армии и партизанских отрядов для борьбы с внешней и внутренней контрреволюцией, председателем горкома партии в прифронтовом городе Симбирске (наблюдения этого периода легли в основу пьесы «Шторм»), членом Кубано-Черноморского областкома в Краснодаре.
После окончания гражданской войны и возвращения в Москву Билль-Белоцерковский работал в Пролеткульте, позже в орготделе ЦК ВКП (б) и в Главреперткоме.
Любимым же творческим детищем Владимира Наумовича были его драматургические пробы. Из-под пера драматурга в разные годы вышли вполне удачные, остросюжетные, с серьезным политическим подтекстом пьесы. Широко известными стали такие из них, как «Эхо», «Лево руля», «Бифштекс с кровью», «Луна слева», «Штиль», «Голос недр», «Жизнь зовет», «Вокруг ринга», ну и, конечно, «Шторм».
Овеянная славой, долгие годы не сходившая со сцены пьеса, затем и экранизированная, была написана в 1924 году. 95 лет назад ею открывалось победное шествие молодой советской драматургии по театрам страны. По сути, «Шторм» был первым среди тех произведений, которые станут годы спустя признанной советской драматургической классикой. Это уже вслед за ней прогромыхали «Любовь Яровая» К. Тренева, «Бронепоезд 14-69» Вс. Иванова и «Разлом» Б. Лавренева.
Само, такое емкое и символичное, название пьесы было новаторским. В нем сфокусировалось и движение народных масс, и движение революции. Перед нами предстают правдивые картины 1919 года. Это и борьба с тифом, и революционная расправа с спекулянтами и замаскировавшимися врагами, и отпор кулацким бандам, и разоблачение мещанства, пытавшегося пробраться в партийные ряды, и показ глупой обывательщины, и высмеивание комчванства, и примеры мужества и жертвенности во имя великих идеалов революции. В целом же, в «Шторме» нарисована обобщенная, до предела сжатая картина революционного времени с его подлинными героями, попутчиками, врагами, колеблющимися, и пытавшимися плыть по течению.
Немало превосходных пьес подарит массовому зрителю советская драматургия. Но те незабываемые герои, тот пылкий, прямолинейный, решительный, горящий пламенным революционным огнем председатель Укома, погибающий за дело революции, тот одноногий матрос, ставший делопроизводителем – Братишка, как зовет его партийный вожак, тот скромный, путающий русскую и французскую речь интеллигент Раевич, всем сердцем и сознанием принявший идеалы Октября; все они, – готовые до последней капли крови биться с врагами народа и большевистской партии, навсегда будут угадываться в образах многочисленных положительных персонажей, созданных в последующие десятилетия нашими лучшими драматургами. Своеобразные характеры эти, подсмотренные писателем в реальных условиях гражданской войны, олицетворили собой великую революционную эпоху. Выписаны они правдиво, в них высокая романтика сочетается с деловитостью, обыденностью, всем накалом революционной борьбы. Суровая действительность заставляет этих бесстрашных борцов быть принципиальными, жесткими, бескомпромиссными. Но все они беззаветно верят в дело революции, в счастливое будущее страны, Ленину и его партии.
Потому-то, обсуждая меры по борьбе с тифом, председатель Укома, стиснув зубы, заявляет: «Товарищи! Мы слышим здесь похоронную речь врача о гибели нации, и глупости одних, и дельные предложения других. Товарищ врач, не вымер Китай, не вымрет и Советская Россия. Если говорить о гибели нации, то под этим надо разуметь гибель старой, царской России. <…> Петроград задушил холеру… Точно так же задушим и мы не только тиф, но и союзника его – Деникина». Слова эти попадут в цель – враг будет разбит, но не всем, при этом, придется праздновать радость победы…
Владимиру Билль-Белоцерковскому посчастливилось прожить долгую жизнь. В ней он повидал как нужду, горе, тревоги, печали, несправедливость, отчужденность и бессердечность капиталистического мироустройства, так и величие освобожденного труда, позволившего творить, созидать, строить планы на будущее и вместе с страной Советов стремительно продвигаться к новым и новым вершинам. Будучи в почтенных летах, удостоившись звания заслуженного деятеля искусств и став кавалером орденов «Знак Почета» и Трудового Красного Знамени, писатель не переставал обращать свой взор в революционное прошлое. Оно подсознательно жило в нем и укрепляло его веру в Октябрьские свершения, в коммунизм, в ленинскую партию. Часто вспоминал он и январь 1918 года, подаривший ему возможность на III Всероссийском съезде советов видеть Ленина. «Кто хоть раз видел этого человека, тот навсегда запомнит его. Печать дела, дела Революции – первой в истории мира, – лежала на нем. Об этом говорили его глаза, его жесты, каждая морщинка на лице. Об этом говорил весь его облик».
Эта светлая память и осознание того, что жизнь, всецело отданная народу, прожита однозначно не зря, согревала писателя. К концу шестидесятых годов XX века шторма и потрясения давно ушли в прошлое, каждый же новый день вдохновлял литератора – свершилось желанное и выстраданное, советская страна все увереннее держала путь к орбите своей славы…
Хочется верить, что и в XXI веке имя пионера пролетарской прозы и драматургии не сотрется из нашей памяти.
Руслан СЕМЯШКИН, г. Симферополь
