Виктор Панибратов. Философия литературоведения

В городе на Неве вышел из печати 3-й номер журнала Петровской академии наук и искусств (ПАНИ) «Медный всадник». Представляем вашему вниманию опубликованную в журнале важную статью поэта, доктора философских наук, академика ПАНИ Виктора Панибратова, которая, несмотря на название, касается не только литературоведения как такового, но и важных общественных тем.

***

Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.

А. С. Пушкин

«В начале было Слово…» Слово есть одна из трех ипостасей Родины: род, земля, язык; в нем и через него род, племя, народ, нация сознают и позиционируют себя, свое тождество и различие в природном и человеческом мирах. Оно – фундамент и самое универсальное орудие культуры вообще, педагогической в особенности. Даже с нерелигиозной точки зрения, все то, что мы называем образованием и воспитанием, укоренено в слове. В нем человек обнаруживается для других и для себя. Слово, речь – визитная карточка личности. «Заговори так, чтобы я мог увидеть тебя», – требовал великий мыслитель и педагог Сократ. Через слово личность познает и строит себя, а потом и других. В мире культуры вообще, искусства в частности, оно занимает место, аналогичное месту золота в мире товаров, услуг и денег.

Величайший диалектик древности греческий философ Гераклит, полагая началом всего огонь, говорил, что «все вещи обмениваются на огонь, как товары на золото». В нашем случае «обменом» являются обозначение и выражение феноменов культуры в слове. Что же касается самого слова, то оно, можно сказать, «обменивается» на человека, творит его. Авторитет художественной литературы проистекает из ее способности довести все эти функции до совершенства, развить их в конкретном индивиде и через то творить из него человека, к совершенству так или иначе близкого. В этом, пожалуй, нет у нее соперников.

Говорить обо всем этом вынуждает удручающее, если не сказать катастрофическое, положение дел в речевой культуре нынешней российской молодежи, в том числе студенчества. Скудость словаря и грамматики, засилье англицизмов, штампов, жаргонизмов из года в год нарастают, засоряя и затрудняя для все большего числа учащихся не только выражение собственных мыслей и чувств, но и элементарное понимание преподавательской речи, учебных текстов, особенно социогуманитарного цикла. Дело еще и в том, что речевая культура неразделима с культурой мышления, так что специалисты предпочитают говорить о едином речемыслительном комплексе. Не вдаваясь, однако, в психолингвистические тонкости, отметим еще два обстоятельства, питающих и осложняющих отмеченное неблагополучие. Первое – это наблюдаемый и все ускоряющийся с последней трети двадцатого века информационный «экраноцентризм». Проще говоря – вытеснение слова картинкой, книги – экраном. Последствия этого очевидны в свете известных слов А.С. Пушкина «чтение – вот лучшее учение» и не менее известного высказывания Дени Дидро: «Люди перестают мыслить, когда они перестают читать». Наиболее адекватный этим последствиям термин «клиповое мышление» - это своего рода оксюморон, «деревянное железо», ибо в противоположность хаотично-мозаичной структуре клиповой информации продуктивное мышление есть органически целостный линейно упорядоченный процесс.

Второе обстоятельство гораздо прозаичнее, но еще более тяжко. Это – пресловутое, несмотря на всенародно-учительский стон, неуклонно нарастающее урезание и ухудшение программ освоения культуры родного слова практически на всех уровнях обучения. Как считают специалисты, «сокращение обязательных для изучения в школе произведений русской классики давно перешло границы минимума, за которым начинается невежество и профанация» [1, С. 1-2]. В глубоко философской работе О.Э. Мандельштам, оспаривая мнение П.Я. Чаадаева о внеисторичности России, писал, что русский язык – это «не только дверь в историю, но и сама история… Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории... У нас нет акрополя… Зато каждое слово словаря Даля есть орешек акрополя, маленький Кремль» [2]. Прекрасно сказано! А вот цена упомянутого отлучения – ужасна. Язык народа, в силу уже отмеченной ипостасности, тождествен самому народу: это основание и средоточие всей его специфической культуры, свойственной ему картины природного и человеческого миров, образа самого человека. В словаре В.И. Даля данное тождество среди прочих значений так и зафиксировано: «Язык… Народ, земля с одноплеменным населением своим, с одинаковою речью» [3, С. 733]. Вместе с тем во временном плане народ тождествен и своей истории (куда входит и история его языка). В той мере, в какой возможен реальный отрыв народа от знания и полноценного применения своей истории и своего языка, народ утрачивает свою идентичность и целостность, атомизируется, превращается в «население», самосознание которого – в первую очередь сознание подрастающих поколений! – скудеет и становится доступно любым манипуляциям. В охотниках же до таких манипуляций у России никогда не было недостатка. В современном глобализирующемся и посредством гибридных войн глобализируемом мире им вообще, кажется, несть ни числа, ни смирения.

Имперский гегемонизм-колониализм накопил в этой области колоссальный опыт. Он прекрасно сознает, что изучение истории – единственный и кратчайший путь становящейся личности от узкого повседневно-бытового круга людей, событий и природных явлений к своему роду, народу, стране, земле, отечеству, во всей их пленяющей и устрояющей юный ум и душу исторической глубине, полноте и необъятности. Хорошо известно, что самые первые и щедрые инвестиции международного финансового капитала в постсоветскую Россию, столь долго ожидавшиеся нашими либералами, были направлены не на подъем катастрофически обрушенной экономики, а на переписывание нашей истории. На жестко контролируемое долларом через систему грантов создание «нового поколения» соответствующих школьных и вузовских учебников. Достигнутые при этом искажение и прямая фальсификация материала были прямо пропорциональны щедрости спонсоров и желанию «грантоедов» оказаться «поближе к кассе». Достижения эти до сих пор поражают даже самое буйное воображение и уступают только безответственности и безнаказанности чиновных властей, пустивших многие из разяще пахнущих провокаторскими деньгами «учебников» в дело.

Что же касается языка, то в этой, ипостасной существованию народа, сфере упражнялись и упражняются в более чем сомнительных новациях сами эти власти. И каждый раз кажется, что они только входят во вкус. Самые, казалось бы, удобные поводы и авторитетные предостережения и призывы к тому, чтобы остановиться, похоже, только распаляют их. Показательна история десятилетней давности. На высочайшее повеление Президента России, объявившего 2007 год Годом русского языка и на вдохновленный этой инициативой пламенный призыв Х1 Всемирного Русского Национального Собора приступить к решительным действиям по оздоровлению духовной культуры нашего общества «под знаком русской классической литературы и великого Русского Слова» чиновная власть ответила без задержек.

Вот как комментировал тогда этот «ответ» авторитетный эксперт, доктор филологических наук В. Троицкий: «В нынешнем учебном году… была проведена беспрецедентная серия акций против русского языка в России… отменено сочинение как обязательная форма итогового экзамена… экзамен по русскому языку перевели на тесты… увеличили (только в Москве? – В.П.) количество часов на изучение иностранного языка до пяти в неделю (начиная с младших классов!), причем за счет русского языка (Даешь «нести с базара» в оригинале не Пушкина с дедушкой Крыловым и не Гоголя с Некрасовым, а семь романов Дж.К. Кроулинг о Гарри Поттере – В.П.) … литература… выведена ныне за рамки предметов, требующих итоговой оценки! (Это, надо полагать, для того, чтобы дети наши лишний раз не отрывались от семимыльного Поттера! – В.П.)» [1, С. 2].

И все это происходит в условиях, когда наш язык переживает труднейшие времена, когда катастрофически резко сокращается географическое и культурное пространство его изучения и бытования, когда его запрещают и урезают националистически ориентированные политики. Как отмечал тогда же профессор Герценовского университета А.В. Воронцов, «идет глобальное наступление на русский язык как в международном масштабе, в том числе и в странах СНГ, так и внутри России» [4, С. 3]. Нет более печального и трагичного зрелища, чем описанный разрыв между повелениями и призывами высшей политической и высшей духовной властей, с одной стороны, и их «исполнением», с другой. Ибо разрыв этот, как ничто другое, ободряет и вдохновляет враждебные нам силы действовать еще активнее.

Общеизвестно, что сегодня Россия находится не только под постоянными экономическими и гражданско-политическими санкциями США и Запада, но и под их постоянным идеологическим, духовно-культурным и информационно-психологическим давлением через разного рода «вбросы» и провокации. Россия на законодательном уровне объявлена главным военно-стратегическим противником США, из чего следует, что все средства хороши. Как откровенничал недавно один из бывших руководителей ЦРУ, «Россия должна помнить, что работа (внешняя и внутренняя подрывная информационно-психологическая и идеологическая деятельность – В.П.) против нее уже давно ведется» … На мысль об острейшей актуальности этого «долженствования» наводит множество явлений. Я же остановлюсь как раз на проблематике художественной литературы как высшей культуры Слова. Конкретно – на теме русской классической литературы как предмета литературоведения и как предмета изучения в нашей системе образования.

«В начале было Слово…» Не так давно захожу на Невском проспекте в книжный магазин. Смотрю – М. Веллер, «Огонь и агония». Раскрыл – и буквально опешил от первого же заголовка… Взял, фамилия знакомая; сунул в портфель… Дома глянул в интернет, а там каждая вторая завлекашка на видеопросмотры – с его портреткой. В гуглике позицион: писатель, публицист и – ?! – даже философ. В анкетной части запомнилась детская фотка: малыш лет семи-восьми – со свеженькой беломорканальской папироской в зубах, личиком и позой косит под огенриевского «вождя краснокожих» … На каждом видеоэкране запись книжных презентаций и публичных лекций имярек, а под экраном статистика просмотров – в среднем от нескольких десятков тысяч до сотен тысяч!.. Вернулся к книге. Отпечатана в Туле. Тираж по нынешним временам немыслимый – 15000. Перефразируя классиков, сразу подумалось: «Откуда деньги, Зин?!.. Ты чем торгуешь?..»; «Послушайте! Ведь, если звезды зажигают…», то кому же это, простите, так нужно, что никаких спичек не жалко?.. Сплошные недоумения.

Опять открываю первую страницу и, опять, как еще в магазине, не веря своим глазам, читаю заголовок первой «лекции»: «РУССКАЯ КЛАССИКА КАК ЯД НАЦИОНАЛЬНОЙ ДЕПРЕССИИ» … Читаю первый абзац, всего в две с половиной строчки: «А главный вопрос литературы: как вообще жить? Если справедливости нет, а счастья хочется? Читать книги – зачем: стать умным и бедным?» [5, С. 3. Здесь и далее везде курсив мой]. То ли манифест, то ли кроссворд, однако… Всего только и ясно, хоть и не ново: читать книги незачем и даже вредно – до богатства добраться не дадут, а без него какое же счастье. Вообще-то прав сказавший, что «счастливы и быки, находящие корм» … Но! (с позволения читателя, здесь и далее в целях ознакомления с постмодерново продвинутым стилем авторского письма я буду иногда воспроизводить его интонационно-пунктуационные и стилистические «новации»). Несправедливо как-то. Обидно за тех, которым и справедливости, вроде бы, вполне хватает и при своем уме и бедности несчастными они себя не чувствуют, тем более, что в священном писании прямо сказано: «Скорее верблюд пройдет через игольное ушко, нежели богатый попадет в рай». Им-то что делать с так «осчастливленным» литературным вопросом? Не читать и не писать? Быкам уподобиться?..

Просматриваю книгу по диагонали, улавливаю, что имею дело с собранием «лекций» по литературоведению вперемешку с публицистикой, и вновь пытаюсь понять смысл и следствия первого абзаца. Как же можно «литературоведать» с позиций столь проблематичного определения ее «главного вопроса»? Да и разве только литература задается вопросом «как вообще жить»? А анкетно близкая автору философия, а религия, а другие, кроме литературы, виды искусства? И к чему, зачем прилеплено здесь слово «вообще»? И! – самое важное: почему главный вопрос сведен к проблеме достижения счастья? Простите за ясность, но, чтобы «хотеть счастья», много ума не надо. Ведь вот не последнего авторитета и ума люди о счастье отзывались, мягко говоря, неоднозначно. Взять хотя бы поминаемого автором Б. Пастернака: «Быть знаменитым некрасиво…». Казалось бы, чем не счастье для поэта быть в большой известности!.. «Неистовый Виссарион», Белинский тоже имел явно иные предпочтения: «Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братьев по крови». Л.Н. Толстой, имея в виду, надо полагать, извечную множественность и неискоренимость человеческих бед и страданий, писал, что на этом фоне только нехорошие люди могут быть абсолютно счастливы. Г. Флобер выразился и того круче: «Быть дураком, эгоистом и обладать хорошим здоровьем – вот три условия, необходимые для того, чтобы быть счастливым. Но если первого из них не хватает, то остальные бесполезны» [6, С. 457]. Иммануил Кант (тоже, между прочим, считал себя философом, как и наш автор…) отмечал, что наше счастье сплошь и рядом зависит от обстоятельств, а вот следование моральному долгу целиком зависит от нашего выбора и, можно сказать, лежит в основе законного чувства чистой совести и собственного достоинства, которые – дороже любого счастья… О том же, кстати, говорил и великий Сократ, видевший задачу философии в том, чтобы «научить человека жить достойно». И! Наконец – как быть с верой, с нашей православной верой? Ведь согласно ей, земная цель человека вовсе не поиск счастья, а поиск «спасения» через «смирение» и праведность…

Слыхал ли автор обсуждаемой книги, к тому же позиционирующий себя как философа, хоть что-нибудь обо всех этих воззрениях? Или же его заботит только желание поскорее подольститься к неискушенному в тонкостях ученой премудрости среднестатистическому слушателю-читателю, который, конечно же, скорее «за», нежели против счастья? Либо, что еще хуже, будучи полностью осведомлен, автор в каких-то сугубо личных целях «втюхивает» своим адресатам только одну и именно эту версию счастья как высшей цели и смысла жизни?.. Ясно же как божий день, что решение вопроса «как вообще жить» напрямую зависит от этих позиций. Листаю вперед, листаю назад – ни намека. Но в таком случае, какая же это лекция?! Да еще претендующая с первых же строк на педагогически значимый статус. Это же просто, простите за точность, «большевистская агитка», пропаганда, чистый субъективизм. И если такой автор берется судить то или иное произведение, и даже целиком ту или иную национальную литературу, а тем более – классику, а тем паче русскую, неразрывно связанную с православием, то можно заранее сказать, что уровень его научной, философской и моральной ответственности близок к нулю, и ничего кроме махрового кривосудия ждать от него не приходится.

Чтобы пояснить, что в последнем случае я имею в виду, приведу пример действительно выверенных и глубоко ответственных суждений по истории и теории русской литературы доктора филологии и богословия М.М. Дунаева. «Мы находимся, – писал он в начале двухтысячных – лишь у истоков долгого процесса обновленного исторического познания русской литературы… Совесть утверждалась нашими писателями как основная мера всех вещей. Не внешний жизненный успех, безбедное благополучие – что в литературах западных утверждалось как идеал всех стремлений людей (в «редакции» М.И. Веллера, как «хотение счастья» – В.П.), – но совесть как основа основ человеческого бытия. Вот что важно: не частные вопросы, но важнейшие, всеобщие – волновали сознание и душу творцов русской литературы. И в этом она едина на протяжении всей ее истории – от великого «Слова о Законе и Благодати» митрополита Иллариона… Вот главная особенность великой русской литературы: это литература прежде всего православная. Именно православие повлияло на пристальное внимание человека к своей духовной сущности, на внутреннее самоуглубление – отраженное литературой. Это и вообще основа русского миропонимания и русского способа бытия в мире. Вот почему новая русская литература (всегда вослед за древнерусскою) задачу свою и смысл существования видела в возжигании и поддерживании духовного огня в сердцах человеческих. Вот откуда идет и признание совести мерилом всех жизненных ценностей» [7].

В свете темы сведения «главного вопроса литературы» к достижению счастья показательны и приводимые Дунаевым ссылки на отзывы известных западных деятелей культуры о специфике русской классики. Вот Стефан Цвейг: «Раскройте любую из 50-ти тысяч книг, ежегодно производимых в Европе … чего хотят там люди? Быть счастливыми, довольными, богатыми, могущественными. Кто из героев Достоевского стремится к этому? – Никто. Ни один» [7]. Вот лауреат Нобелевской премии Томас Манн говорит устами своего героя Тонио Крегера: «Достойная преклонения русская литература и есть та самая святая литература» [7]. А вот глубоко искреннее и в устах этого философа, казалось бы, неожиданное, по крайней мере для обожествляющих счастье и нередко отождествляющих депрессию с печалью, признание Ф. Ницше о духовно родственных литературе русской песне и музыке: «Я обменял бы все благополучие Запада на русскую манеру печалиться» [7]. В заключение обратимся и к своим авторитетам. Личность, специалистам хорошо известная, Владислав Ходасевич: «Лермонтов дал первый толчок тому движению, которое впоследствии благодаря Гоголю, Достоевскому и Толстому сделало русскую литературу литературой исповеди, вознесло ее на высоту недоступную, сделало искусством подлинно религиозным» [8]; мысль та, что наша литература, будучи религиозной изначально, на вершине своей классики достигает совершенства этой определенности. И, наконец, мнение нашего выдающегося композитора, мыслителя и патриота Г.В. Свиридова: «Русская культура неотделима от чувства совести. Совесть – вот что принесла Россия в мировое сознание» [9].

Подытоживая тему специфики русской литературы, отметим, что вопреки совершенно дикому и явно преднамеренному в своем кощунстве суждению автора, она берет начало «живой жизни» своей не со «срамных од» богохульного шута и пошляка И.С. Баркова [см.: 5, С. 6], а со священно высокой святоотеческой и летописной литературы митрополита Илариона, старца Филофея, летописца Нестора и многих-многих других. Вот откуда родом ее генетический код, вот откуда ее гениальность, вот откуда в ней все то, что автор, показушно недоумевая и «разрывая на себе ризы своя», пытается выдать читателю за недостатки, за «яд национальной депрессии». Вот откуда религиозно высокое отношение столпов нашей классики к своей миссии, с неповторимой красотой и ясностью выраженное Пушкиным:

…И бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

Вот откуда их серьезность, вдумчивость и ответственность перед читателем. Вот откуда их «не от мира сего» герои, кажущиеся людям легкомысленным и поверхностным чем-то депрессивным, выражаясь языком автора – «скукотищей». Вот почему, наконец, невозможно даже представить себе в их устах и в устах их героев казарменное остроумие в адрес русской классики и язык грязной подворотни, которым так непринужденно владеет автор в диалоге с несогласными, с теми, кто отстаивает честь и славу нашей классики: «Да чтоб вы все сгорели», «Вот хоть сдохните все», «Да подите вы все подальше с вашим слюнявым самовосхвалением… (дальше цитировать просто неприлично – В.П.)» [см.: 5, C. 4, 9, 43, 44].

Пора называть вещи своими именами. М.И. Веллер творчески активен, профессионально подготовлен (филолог с университетским образованием), обладает незаурядной эрудицией. Не знать хотя бы в самом общем виде, сколь велико, основополагающе было воздействие православного мировоззрения на становление и развитие, на дух и содержание русской классики, он не может. Не учитывать эту роль в литературоведческом труде – значит обречь его на полный научный провал. Знать это и под видом педагогических забот на манер автора изощренно изгаляться над ее духом, стилем и героями – это кощунство, близкое к оскорблению религиозных чувств и к духовному развращению юношества. Целиком умалчивать об этой роли в своих разгромных устно-печатных «лекциях», с рекламно ориентированной помпой обличающих русскую классику в каких бы то ни было ущербностях, – значит публично лгать и скрывать эту роль в заведомо недобрых целях… Неблагодарный труд, и все же напрашивается вопрос, каковы эти цели?

Ближайшая гипотеза: не в том ли здесь дело, что автор прекрасно знает о существенном, включающем и молодежь, оживлении у нас православной жизни; затрагивать тему взаимоотношений религии и литературы в плоскости критиканского разноса последней, значит, идти на риск отпугнуть и потерять значительную часть публики?.. Вполне возможно; но – что еще? Смотрю в аннотацию; может, здесь ответ. «Новая книга Михаила Веллера – ироничная по форме (да уж, скажи мне над чем ты иронизируешь, и я скажу кто ты – В.П.) и скандальная по существу (хайп любой ценой! – В.П.) – о том, почему классика уродует сознание интеллигенции …» [5, С. 2]. Знакомый ужас; но зато с вопросом о причинах и целях дело, кажется, проясняется: очередное русофобское мракобесие … комплекс Герострата … «на западном фронте без перемен» … похороны России.

Автор начинает с рождения замысла своей «лекции» о яде и депрессии. Оказывается, он «был зван на совещание по проблемам русской литературы в школе» (позвали-таки «козла в огород»!). И якобы там он неожиданно для себя осенился доселе неведомым и неслыханным вопросом: «… С кого подростку брать пример из героев русской классики?.. К чему его призывают шедевры великой русской литературы?.. Они ему жить хоть как-то помогают? Лучше делают?» [5, C. 3]. Дальше в книге представлены «лишние», «маленькие» и прочие герои, в толковании автора, сплошь депрессивные образы: «бедная Лиза», Онегин, Печорин, Раскольников, Каренина, Башмачкин, Обломов… И автор, не без актерского таланта имитируя первооткрывательски праведный гнев и потерю контроля над собой и над лексикой, вопрошает: «…А что ему русская классическая литература дает? Она ему на кой черт нужна? Чем интересна? Он вот для себя, для своей жизни, по своим интересам – что там может почерпнуть?» [5, С. 4]. Приемчик, однако: манипуляция сознанием под соусом так называемого вульгарного утилитаризма, ретивым поборникам которого хорошо ответил еще Пушкин: «Тебе бы пользы всё – на вес // Кумир ты ценишь Бельведерский».

С девизом прямой пользы – вынь да положь – и хлеб не сеют, и в музее засмеют. Тем не менее, читатель, а тем более слушатель «лекции», а тем более школьник, студент – в растерянности. Уж больно прост вопрос, и ответ на него прост, но, если ты не литературовед, то не сразу и найдешься: «Неужто не понятно?.. Да это же все знают… Литература-то не шило и не топор: ткнул – дырка, махнул – чурка… Вон Иуда, Отелло, Карабас-Барабас, Соловей-разбойник – разве ж не учат «как вообще жить», в смысле – жить надо наоборот, вопреки им. Очень даже поучительные герои… К тому же они не во всем и плохи… И не зря же у Пушкина сказано: «Сказка – ложь, да в ней намек, // Добрым молодцам урок». Плохой герой, конечно, не пример, но – тоже урок-намек!.. А у Пушкина-то кроме якобы «лишнего» Онегина еще и верная мужу Татьяна – сразу два урока, хоть и разные… Даже убийца Раскольников и тот отдал последние деньги на похороны случайно погибшего…» Но! Это всё если есть возможность подумать хоть немножко. А на «лекциях» думать некогда – Михаил Иосифович шпарит, как из пулемета. И это – тоже приемчик, в информационно-психологических спецназах давно известный. Все та же манипуляция: не успел осмыслить – западет в подсознание в том виде, как подано. А именно: ни «к черту» знать всех этих героев русской классики, «ни черта» не дают, только депрессию наводят да время у компьютерных игр отнимают. Если же учесть еще, что все это подано заразительно-внушающим тоном благородного возмущения якобы тупою и жестокою школой, возмущения, за которым юное создание автоматически предполагает искреннее сострадание к себе, то успех лектора гарантирован. Не зря же он, не внемля запоздалым ученическим разъяснениям и не теряя времени, успех чувственно-эмоциональный тут же вполне интеллигентно закрепляет на уровне рациональном: «…Школьная программа русской классической литературы есть злостная воспитательная диверсия!.. достаточно просто знать: Пушкин наше все, Толстой и Достоевский мировые гении, с Чехова начался новый мировой театр …О’кей! Мы круче всех, это предмет нашей национальной гордости! Но? А читать-то эту допотопную скукотищу на хрена?!» [5, С. 4]

Как видим, под прикрытием частных, школьно-программных, чисто педагогических размышлений оттягивается «господин-товарищ-барин» на наших национальных гордостях «по полной программе». В культурной столице нашего отечества оттягивается. Мало того – на протяжении всей книги то и дело вставляет, обобщает и подытоживает, что как русские «мы» (с Веллером? Пусть уж простит, но!.. Сами понимаете…) генетически депрессивны – любим страдать, «слюняво» жалеть, рабски терпеть, холопски молчать; а потому, в соответствии, якобы, с психологическим законом компенсации, мы, так сказать, депрессивно агрессивны – любим завидовать успешным, сообща травить самых талантливых и т. д., и т. п. Да еще выдумали сами себе псевдозагадочную «русскую душу», на деле означающую всего-то «слюнявую» любовь-жалость к неудачникам, «слабакам, червякам, жалким никчемушникам» [см. 5, C. 34, 39]. Вот так! И никак иначе. Как любит во всем корректный г-н Веллер подытоживать свои уроки правды для «стада»: «Получите и распишитесь».

Достается от автора, как мы уже видели, и классикам. Но при всем этом чуть ли не в каждом разделе он считает должным эстетски расшаркаться перед якобы чисто художественной, отделенной от «недоброго» депрессивного начала, высотой их произведений, что не может не выглядеть как лицемерная претензия на объективность, как дешевая игра на публику, для завоевания ее доверия. Расшаркивается, как если бы, площадно охаивая и жениха, и невесту, расхваливал красоту их свадьбы. Расшаркивается, хотя прекрасно знает, что для нашего народа красота без доброты не бывает, красота недобрая «мира не спасет», красота без доброты – от дьявола. Не зря и Н.Г. Чернышевский в острейшей полемике с западными авторами считал, что прекрасное есть «жизнь, все, что ее утверждает».

В пропагандистски верном расчете инсценируя критический запал, на нотах высшего восторга противопоставляет Веллер нашей классике, нашему народу, стране, государству соответствующие реалии США и Запада. Читая его укоры и восторги, нельзя отделаться от мысли, что либо автор 1000 лет не выглядывал в окно, либо «не понимает, что творит», либо добросовестно выполняет чей-то заказ. Судите, читатель, сами.

Берем уже помянутый заголовок первого раздела. О какой депрессивной национальности и стране здесь речь? Ясно – о русской, о Руси-России. В опровержение упрека в депрессивности есть ли у нее хоть что-либо в активе? Да, есть. Что? – Если совсем кратко, то в хронологическом порядке это выглядит примерно так. Будучи исторически молодым образованием, Русь-Россия освоила порядка седьмой части земной суши с самым суровым климатом, в условиях которого даже простое поддержание жизни в разы трудозатратнее, чем в подавляющем большинстве стран Запада и Америки. Возникнув и разрозненно существуя на семи геополитических ветрах, в долгих и тяжких междоусобицах создала единое государство. Пройдя стадию язычества, приняла православие как одну из самых жизнеутверждающих и гуманных религий мира; на протяжении всей своей истории утверждала принципы всемирного братства людей, добрососедства и взаимопомощи стран и народов. Приняла в себя более 100 народов, поныне сохранившихся, развивающихся и мирно сосуществующих. С неисчислимыми потерями столетиями стояла щитом, прикрывавшим процветавший благодаря этому Запад от воинствующих восточноазиатских племен. В постоянных военных столкновениях с народами четырех сторон света трижды спасла человечество от чумы мирового господства – Чингисхан, Наполеон, Гитлер. В немыслимые для других стран и народов сроки восстановилась после чудовищного по масштабам и жестокости погрома в Великой Отечественной войне. По мере развития в науке и в технике, в искусстве и в спорте стала в один ряд с самыми передовыми странами и народами. Первой выступила с идеей освоения космоса, сделала реальные шаги в ее осуществлении и сохраняет свое лидерство. Ценой неимоверных усилий и жертв осуществила первую в истории, вполне успешную по масштабу, долговременности и влиянию на мировое развитие попытку построения социализма как общества нового типа, противоположного ныне господствующему капитализму-империализму и, подобно безумцу, ради своего сохранения удерживающему все человечество на грани термоядерного самоуничтожения; по пути нашей попытки успешно идет сегодня древнейшая китайская цивилизация, вторая по мощи экономика мира. В текущий момент Россия является пятой экономикой мира и главным военно-политическим фактором сдерживания гегемонистских устремлений США и Запада.

Спросим у любого нормального человека: с учетом этого «послужного списка», существуют ли хоть малейшие основания говорить о нашей «генетически заданной депрессивности»? Для нормального и неангажированного человека – вопрос безусловно риторический. Вопрос, и далеко не риторический, только к Веллеру: откуда, из каких таких сверхсекретных данных, взял он тему нашей «национальной депрессии» и почему ни один пункт из этого списка не удостоен в книге позитивного упоминания? Почему в его четырехсотстраничной книге нет ни единого сыновно благодарного слова о своем Отчестве, а есть лишь русофобски ориентированные, болезненно настойчивые, в духе многократно возвещаемого им «Сдохни – но сделай!», попытки любыми способами занизить, исказить, подвергнуть сомнению реальность и оценку фактов нашей 1000-летней едва ли не исключительной в истории человечества активности, бросить тень на звездные имена наших исторических личностей. Способы классические: передергивание фактов, полное умолчание или дозирование правды, бездоказательность тезисов, апелляция к очевидности неочевидного, проблематизация истинного и абсолютизация проблемного, двойные стандарты, игра на чувствах и эмоциях и т. д., и т. п. Ведущий принцип подачи и обоснования информации: «Лучшие сорта лжи делаются из полуправды».

То из проблемной версии «призвания варягов» варварски беспроблемно выводится русская государственность и наша изначальная депрессивность [5, С. 5] … То «Слово о полку Игореве» сводится к семейному празднику удачного побега Игоря из плена; в общественном же плане оно опять якобы депрессивно – «на подобные подвиги не вдохновляет» [Там же]. Прямо-таки плакать хочется от такого «слова», особенно если заслонить читателю мозги от школьно известного и очевидного: «Слово» как раз вдохновляет! Вдохновляет и призывает русских князей оставить «подобные подвиги» – оставить свое тщеславие и междоусобные дрязги, сплотиться перед лицом сильного и коварного врага… Бедный читатель! Это же надо так упудрить ему мозги… То, якобы, монгольское иго в Куликовской битве ничуть не пострадало, и прикончил его через сто лет только Тамерлан, ни с того ни с сего вдруг поостерегшийся повторить разбойный опыт поверженного; да и на сам факт события, цинично скрывая от несчастного читателя мощные археологические контраргументы (их достаточно и в интернете), автор набрасывает покрывало ернического скепсиса: «Битва непростая: на месте побоища никаких следов археологи не нашли, а вообще места никто толком не знает» [Там же]. А в продолжение темы автор непререкаемым тоном дает еще и свою оценку исторической роли Москвы: оказывается, она «вместо братской дружбы… давила, подчиняла, поглощала соседние княжества» [5, С. 412], а вовсе не была естественным центром притяжения и единения русского народа уже в силу своего географического и геостратегического положения…

То вслед за самозваными миссионерами западного католицизма Иван Грозный объявляется ни много ни мало «сумасшедшим садистом и изобретателем невиданных пыток и казней» [5, С. 5]; объявляется таковым, надо полагать, на том основании, что Иван Васильевич, отстаивая веру православную, послал их, выражаясь языком автора, «мелким лесом», за что они, держа по части пыток и казней еще средневековый патент, нашему царю-батюшке и отплатили роспуском жутких слухов о нем, – слухов, автором во благо усвоенных и добросовестно умножаемых. То в случае взятия нашими войсками Берлина в Семилетней войне читателю ничтоже сумняшеся разъясняются границы и дозы его возможной патриотической гордости: дескать, совсем не в нашей доблести здесь причина; просто немецкая армия, вся как есть целиком, имела честь временно отсутствовать, а чуть явилась – «мы быстро смылись» [Там же] … То в том же ключе наша гордыня радостно, без «скукотищи» хоть каких бы то ни было источниковедческих аргументов, окорачивается темой авторства девиза «Воевать не числом, а умением»: дескать, автор-то – немец! «Старый Фриц», Фридрих второй, а вовсе не наш всепобедный генералиссимус А.В. Суворов… и уж – кстати будь сказано – никак не маршал Победы Г.К. Жуков, который – согласно стратегически выверенным (у бабушки на печке) и статистически безупречным подсчетам Веллера – «без малого миллион человек (миллион!) уложил в землю» [5, С. 150] … То Фултонскую речь У. Черчилля автор предлагает трактовать отнюдь не как манифест враждебного занавеса, гонки вооружений, холодной войны, не как клич стервятника к атаке на спасший его, вынесший главные тяготы войны и лежащий в руинах СССР – ну, что вы такое говорите! – а как горестное воркование всепланетно затравленного «коммунистическим экспансионизмом и тоталитаризмом» голубя [Там же, С. 403]; и потому, дескать, не они нам навязали, а «мы ввязались в гонку вооружений» [Там же, С. 330] …

То – на всякий случай! – «почти вся» наша литература и культура на каждом сюжетном углу объявляются «вторичными», заимствованными, так что уже и чихнуть нам на свой манер невозможно [см., например, там же, С. 42] … То, наконец, и возможностью «мелкой лжи в крупном вопросе» автор не смущается; навязывая нашему самосознанию в качестве национальной черты мазохистскую любовь к страданию, подкрепляет ее ссылкой на слова песни из фильма «Айболит 66»: «У нас была песня… «Это даже хорошо, что сейчас нам плохо». Примечание: сейчас – это сейчас, именно всегда сейчас…» [5, С. 35]. Между тем, в оригинале текста вообще нет слова «сейчас», а стоит обратное пресловутой «депрессии» пятикратное оптимистическое «пока нам плохо», ибо герои фильма через свои «плохо-приключения» открывают в себе и утверждают лучшие качества… Такую вот уютную панорамку истории нашего Отечества рисует для нас его кристально честный и благодарный сын; не «пургу гонит», а правду-матку режет в глаза, для нас же старается. И это еще что…

Вот автор открывает нам глаза на… антипатриотизм Пушкина! В связи с образом Чацкого как «лишнего человека» поясняет и обобщает: «Нечего делать в этой стране людям умным, принципиальным, благородным, жаждущим честно служить пользе Отечества… Пушкин так и написал: «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом» [5, C. 12]. Какое коварство, оказывается, скрывалось в груди нашего Солнца, «нашего всего» !.. Мы-то перед его патриотическими чувствами на колени встаем, одно «Клеветникам России» чего стоит… А он – на тебе: «Черт догадал» … Зато уж теперь нас и наших жаждущих примера подростков не проведешь. Поклон вам земной, Михаил Иосифович: долой его «с парохода современности» !..

В собрании сочинений и писем Пушкина контекст этой довольно известной фразы из его письма жене от 18 мая 1836 года таков: «Будучи еще порядочным человеком, я получал полицейские выговоры… Что же теперь со мною будет? Мордвинов (управделами Третьего отделения – В.П.) будет на меня смотреть как на Фаддея Булгарина… как на шпиона; чорт догадал меня родиться в России с душою и с талантом! Весело, нечего сказать». [цит. по: 10, С. 209]. Смысл фразы такой: ввиду материальных трудностей Пушкин вынужден был податься из «порядочных людей», то есть из своей писательской стихии, в журналисты; он получил разрешение издавать журнал «Современник». Но эта деятельность жестко контролировалась политической полицией и предполагала лояльность и даже сотрудничество с ней, в котором многие и подозревали Булгарина. Пушкину противна даже мысль о таком «шпионстве», и он досадует на то, что не может отказаться от журналистики и потому уязвим для таких подозрений. Беда, конечно, но тем не менее, трагедии здесь нет. И потому восклицательный знак призван выразить в письме всего лишь шутливый тон якобы вполне себе благополучного человека, лишь прикидывающегося вконец обиженным судьбой. Учтем еще, что этот тон, обращен поэтом к обожаемой жене, на тот момент находящейся в положении «на сносях» и потому оберегаемой им от отрицательных эмоций. У г-на Веллера этот так много говорящий знак – предусмотрительно убран. Ибо «с душой» означает здесь – с чувством чести, но честь и антипатриотизм «две вещи несовместные»; тем более, что патриотизм есть форма благодарности, а Пушкин, по свидетельству современников, считал благодарность самым ценным качеством в человеке. Короче, станет читатель с этим восклицательным знаком разбираться, того и гляди набредет на неприглядную для г-на Веллера истину…

А истина в том, что есть ведь другое – в разы более известное и более знаковое, более позднее, и не в обиходную шутку, а по самому серьезному поводу сделанное высказывание поэта в письме к П.Я. Чаадаеву от 19.10.1836. Подытоживая свою позицию в споре с адресатом о всемирно-историческом статусе России, поэт – как завещание, за три месяца до роковой дуэли – писал на пределе искренности: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал» [цит. по:10, С. 371]. Но! Об этом «завещании» у нашего кристально туманного господина Веллера во всей четырехсотстраничной в 15000 экземпляров книге – ни слова, ни полслова. И возникает вопрос: в чем же цель этой фигуры кричащего передергивания принципиально значимых фактов? А в том, чтобы бросить тень на наше Солнце и таким немудреным приемчиком заставить его двухвековой всенародный авторитет работать на органически чуждый ему авторитет авторских поклепов в адрес России и ее народа. Кощунство и изуверство, однако. Иезуиты – отдыхают … И как же теперь нам Михаила Иосифовича Веллера называть?!.. Как «не единожды солгавшему» хотя бы единожды поверить?..

А вот нам «портрет от Веллера» второго солнца нашей поэзии М.Ю. Лермонтова. Как и Пушкин, тоже «самоубийца» (см.: 5. С. 255). «Сжигаем байронизмом». «Закомплексованный… невысокий, коротконогий, широкий и плоский… лысеющий с юности…» [5, C.15]. Ну какой же уважающий себя подросток, особенно девчонка, станет после такой рекомендации читать недопустимо патриотичное «Бородино», божественно лирическое «Выхожу один я на дорогу…» и им же несть числа?! Успех полный. И почему-то сразу вспоминается пресловутое: «Убейте в молодом поколении национальную гордость и патриотизм и вы завоюете страну» …

Как уже было отмечено, автор, играя простака, понятия не имеющего о так называемых «вечных темах искусства», постоянно и с наслаждением «втюхивает» юношам, что, как и все остальное у нас, «русская литература почти вся вторична по отношению к европейской» [5, С. 42]. А в глазах молодежи любой эпигон не может быть ни великим, ни красивым. Автор и угадал, и угодил… Яснее ясного: «Увы, он счастия не ищет // И не от счастия бежит». Автор не ищет ни возвещенного им яда русской классики, ни порожденной этим ядом национальной депрессии. Он слишком хорошо знает, что ни того, ни другого никогда не было и нет. Его задача и яд, и депрессию для нас – в первую очередь для трогательно опекаемых подростков – создать («Яд Веллера» – это же звучит!..). Создать любой ценой, не брезгуя ни обманами, ни преувеличениями, ни двойными стандартами… Кстати, этими «стандартами» тему портрета самого автора можно и завершить.

Не пропуская ни одного нашего писателя-классика и ни одного его героя, автор на десятках страниц поносит и осмеивает тот факт, что герои эти сплошь неудачники, да сплошь болеют, да умирают, да самоубиваются. Короче – депрессия по-черному. И автор от всего этого в благороднейшем изумлении и величайшем возмущении: «Да что ж это за жизнь такая?», ни одного тебе голливудского хэппи-энда! Но это не мешает ему восторгаться и умиляться романом У. Фолкнера «Шум и ярость»: «признан классикой», дважды сотник лучших книг Америки и мира, «Фолкнер прекрасен» [5, C. 307-309]. И! Что же мы видим?!.. В центре романа всего одна семья, но с ее депрессивностью не могут сравниться, пожалуй, все вместе взятые герои русской классики. Вот пересказ самого Веллера: «Родители и их четверо детей – все вырожденцы со своим вихлястым путем на помойку… Надежда семьи, старший сын и брат… топится в реке… Следующий брат – подлый и жадный стяжатель, циник и лжец… Любимая сестра с пубертатного возраста склонилась к активной и беспорядочной сексуальной жизни, забеременела от одного, вышла замуж за другого… и, оставив дочку, исчезла… А самый младший брат, слабоумный, тяжелый олигофрен…» [5, C. 308]. Обрываю цитату, ибо дальше еще страшнее. И что же наш поборник хэппи-энда, требующий немедленно взять подростка под защиту от яда депрессивных примеров русской классики? А ничего – ни единого стона, ни единой иронии, ни единого скандала: только восторг и умиление!..

С клеветническими и ханжескими наскоками в адрес нашей активности и исторического оптимизма все ясно. Очередь за уже помянутыми выше восторгами автора, как нельзя лучше выражающими его жизненное кредо, предельно наглядно характеризующими его ответ на «главный вопрос литературы: как вообще жить…». Скажу сразу, что здесь уже мое прежнее «либо-либо» не работает: автор и 1000 лет не выглядывает в окно своего кабинета, и не ведает, что творит, и выполняет определенный заказ. Но прежде отвлечемся на своеобразное «введение в тему». В СМИ последних 10 лет замелькала аббревиатура АУЕ, как обозначение определенного вида молодежной преступности, буквально захлестнувшего наши провинциальные города, а теперь пришедшего и в Санкт-Петербург. Одна из основных расшифровок: Арестантское уркаганское единство. Вот цитата одного интернет-поста: «…16-летние адепты АУЕ (со взрослыми товарищами) вымогали деньги у сверстника. На «стрелку» тот пришел с отцом; убили обоих, забрали ключи от квартиры, зашли, расправились с матерью, забрали бытовую технику... Старшие товарищи облагораживают криминальную субкультуру, блатную романтику, рассказывают, что криминальные авторитеты – это самые порядочные люди, им можно верить, а полиция и государство – плохие; они преступники, а мы Робин Гуды» [11].

Теперь к восторгам. Основная часть их сосредоточена в разделе «Джек Лондон». Биографические заметки, портретные характеристики, разбор произведений, оценка их героев. Вот комментарии Веллера к рассказу из серии златоклондайковских повестей «За тех, кто в пути». Ограничимся двумя цитатами: «Здесь есть суровая жизнь. И настоящие мужчины, вырубающие свою законную долю. И справедливость, восстановленная собственной рукой, вопреки закону. И закон, преследующий честного сильного человека. И мужество другого человека, твоего врага, который служит закону, исполняет закон, честно служа неправому делу, но таков его долг» [5, С. 244]. «И еще – самое главное – всегда: человек в ответе только перед своей совестью, только перед добром и истиной, как он их понимает, и человек прежде всего исполняет свой долг – тот который сам признал над собой, то, что он сам по жизни считает своим долгом» [5, С. 245].

Итак, пробуем перевести. И лучше всего сразу на язык столь близкого нашему автору подростка. Для этого приведем ему из другого раздела еще одну цитату от дяденьки Веллера, - про трагедию, героя и «настоящего мужчину»: «Трагедия – это смерть героя. Смерть слабака, червяка, никчемушника – это не трагедия… даже в смерти затравленного охотничьей сворой волка – больше величия и достоинства, чем в гибели жалкого чиновника. Да лучше пей, лучше выходи с ножом на большую дорогу – только не смей скулить и сдаваться!» [5, C. 34]. Итак, суммируем. Получается: с чиновником и волком все ясно – пей, бери нож, прирежь пару-другую бестрагедийных чиновников и охотников либо с десяток своих слабаков-одноклассников с их любимой училкой. Настоящий мужчина только тот, кто во всем и вся – Сам! Кто отвечает только перед самим собой… свою долю по жизни «вырубает» вопреки неправому, преследующему честных и сильных людей закону и вопреки врагу-полицейскому и иже с ним, честно служащих этому закону. Этот Сам не думает и, «по умолчанию» автора, не обязан думать, во что превратится общество без Закона морального и Закона юридического. Вот тебе, дорогой российский подросток, в одном флаконе и Моральный кодекс, и Дорожная карта на всю оставшуюся жизнь… Получается – страшно сказать! – Гимн Беспределу, Без-За-ко-ни-ю. Воистину, автор не знает, что творит-говорит… Автор, выдающий себя за философа… Всемудрый философ Гераклит две с половиной тысячи лет назад сказал, что «граждане города должны бороться за его законы так же, как они борются за его стены». Сократ из уважения к законам своего города, по которым его приговорили к смерти, отказался от подготовленного учениками побега. А у нашего философа получается … Получается: ходим «по-над пропастью, по самому по краю» статьи 282 УК РФ, ч.1, п.1.1 «Склонение (! – В.П.), вербовка или иное вовлечение лица в деятельность экстремистской организации» … Ау, АУЕ!.. Одиночка Раскольников со своим топором и с «право имею» – недалекий шалунишка. То ли дело подростки Робин Гуды под духовным водительством нашего дяденьки, с его «Огнем-Агонией» под подушкой!..

Вот такую романтически влекущую робинзонаду-Самониаду – упакованную в одежды, самые что ни на есть завлекательные для рвущейся к свободе и самоутверждению молодежи – автор-лектор и предлагает своим клиентам в качестве идеального героя. А для лучшего закрепления в памяти он сводит тему образцового героя с почвы западной на отечественную. В разделе о В.С. Высоцком без зазрения совести вещает как бы от его всенародно почитаемого имени: «Герой Высоцкого – свободный человек! И он готов платить за это презрением к общественной морали, нарушением законов, заключением в тюрьму и на зону, дракой руками и ножом» [5, C. 208]. Заметим, что в народе таких «героев» называют отморозками и бандюками, а народный инстинкт, как известно, безошибочен. Что же касается симпатий нашего автора, то он применяет в данном случае тот же изуверски бесчестный прием, что и в случае с антипатриотизмом Пушкина. Бахвальски жалуя Высоцкого в «самого народного» «великого русского Поэта» и возводя при этом в абсолют максимализм «блатного» периода его становления, приписывает его творчеству в целом чуждый для него взгляд на моральность и законность и тем заставляет его всенародный авторитет работать на авторитет дикой проповеди г-на Веллера. Но! Идем дальше.

Вместе с автором и его героем по кличке Сам вернемся к первому разделу книги, к вопросам о пользе подросткам от литературы, включая авторскую, о том толкующую: они с этого Сама могут взять пример? К чему их этот герой призывает? Что-то он им дает, для себя, для своей жизни? … Нам придется согласиться в том, что если не для большинства, то для многих подростков, и даже юношей, наиболее вероятный ответ сразу на все эти вопросы один, и он у нас уже дан. И мы с ним знакомы. Это – АУЕ, Арестантское уркаганское единство. Жизнь сурова; «справедливости нет, а счастья хочется». И ты в ней – Сам! Мужественный, волевой, сильный, свободный, с пожизненно приватизированным понятием справедливости, с чистой совестью действующий «вопреки закону» и его слугам, «весь в друзьях», таких же, как и ты! Никто и ничто в мире, от родителей с их бестолковой школой до правителей с их неправедным законом, ни в чем, что касается твоих понятий истины, добра и красоты – тебе не закон и не указ. Как все, оказывается, просто – смеяться и порхать хочется !..

Да, герой Веллера это вам, господа подростки и их учителя, не суицидогенные Лиза и Каренина. Не «безвредный» (крыловские волк и ягненок глубоко отдыхают!) Акакий Акакиевич Башмачкин, сравниваемый автором (видимо, более других интеллигентов изуродованным русской классикой!) не иначе как с «червяком». Не вечно мятущиеся Гамлеты русской классики. Когда автор взахлеб восторгается «абсолютной нераскаянностью» «беспутных, но счастливых» героев Р. Бернса [см.: 5, С. 18], то как-то даже стыдно за раскаявшегося Раскольникова. Не зря г-н Веллер тут же и обобщает, что, мол, у нас «кровь не та, дух не тот!» [Там же] … Нет! Этот герой - златоклондайковский джентльмен удачи из «Боливар не выдержит двоих». Это ницшеанская «белокурая бестия» из «По ту сторону добра и зла». Это «истинный ариец» – творец Холокоста. Это голливудский супермен – единственный источник и единственно известный случай соединенноштатовского мужества… И это!.. Это!.. Это вообще - «Белый Человек» М. Веллера. Да-да, «Белый Человек». Да, Веллера. Да, я тоже не верил своим глазам… К нему и перейдем.

Второй эшелон авторских восторгов связан с не менее актуальной темой. Ограничимся и здесь знаковыми цитатами. Вот, выражаясь языком Н.В. Гоголя и европейского средневековья, автор «с легкостью мысли необыкновенной» выдает пожизненную индульгенцию Америке: «Человек, который читал в отрочестве Джека Лондона, уже никогда не сможет ненавидеть Америку (и сегодня? после Хиросимы и Нагасаки? после Кореи? Вьетнама? Кубы? Югославии? Ирака? Ливии? Сирии? и им же несть числа?!.. – В.П.). Страну тех храбрых, честных, работящих и благородных людей» [5, С. 247]. Помянем М.Ю. Лермонтова: «Да, были люди в наше время…». Но! Автор обобщает и времена, и «действующие лица», и характеры их как «работяг» – и заключает все это в понятие «белые люди», и слагает этим людям торжественный гимн, как минимум, трижды достойный Нобелевской премии мира.

Старательно подбирает слова. Хищнически жестокий захват, чудовищные истребления населения (я встречал сведения, что только из 114 миллионов туземных американцев было уничтожено 98 миллионов), ограбление, многовековую, вплоть до сегодня, эксплуатацию и уже не восполнимое торможение цивилизационного развития бывших колоний – все это он величает «столкновением двух рас», «белой и туземной». Вот так: шли-шли две расы, каждая по своему делу, и вдруг – с кем не бывает! – столкнулись. Вслед за Дж. Лондоном, которого как художника и человека совсем другой эпохи можно и должно понять, автор старательно романтизирует и лакирует это «столкновение», что выглядит как издевательство над памятью жертв. И белые «гости», и хозяева «тутземли» вызывают у него одинаковое восхищение, они одинаково достойные герои, да и недостатки у них, так сказать, одной весовой категории. Один пустячок их различает: у хозяев луки и копья, а у добрых гостей из-за трех морей ружья, пушки и трюмы кораблей для награбленных «колониальных товаров» и для пленных, будущих рабов. Описывая смерть одного из затравленных и искалеченных «гостями» героев, вождя племени канаков, и совсем не замечая омерзительного кощунства, автор на высшей ноте нравственно-политического восторга пишет: «Его любовь, его религия – свобода. Он дрался за нее, он жил свободным и свободным умер. Это высокий гимн герою. И все-таки, в то же время – это гимн неукротимому белому человеку. Поработителю, да, корыстному, да, присвоившему себе право решать судьбы других людей и народов, да. Но!!! (!!! – В.П.) Всегда (имея пушки против стрел! – В.П.) готовый платить своей жизнью за это право! Готовый умереть – но не отказаться от своего (Что ж врать-то? Кабы от своего! – В.П.), настоять на своем! И потому непобедимый Белый Человек» [5, С. 272]. На протяжении всей книги «готовность платить» – не важно, жизнью или наличными, лучше всего награбленными, – у нашего справедливца, как штемпель на почте: всегда под рукой; с лесом восклицательных знаков оправдывает любой беспредел. Более яркого выражения полнейшего духовного невежества трудно себе представить. Куда легче представить, во что может обойтись его яд оберегаемому от русской классики читателю-подростку…

Вообще-то приведенная цитата - на редкость полный и точный портрет бандита, разбойника с большой дороги. Но если кто из наших читателей узнает в его повадке извечную политику и самосознание сообщества стран по имени «Золотой миллиард» во главе с грехоотпущенными США, на радостях от Веллера плевать хотевшими сегодня на Международное право, то это, конечно, сделает ему честь. В дополнение этого на редкость симпатичного образа стоит процитировать суждение Веллера о туземцах племени канаки: «Им «выжгли каленым железом в мозгу» (долго искал автор верную цитатку! – В.П.), что поднимать руку на белого человека нельзя… М-да, канаки хорошие, белый плохой. Но веками (к чему тут скромничать, лучше бы сказать «от сотворения мира» – В.П.) они убивали команды всех кораблей (на территории «Белого Человека»?! – В.П.) – и не видели в этом ничего плохого! А отучили их таким жестоким способом. Теперь поняли. Ненавидят! Но уважают!» [5, С. 273]. Ох, уж эти туземцы! Народ вполне понятливый и уважительный. Но, если присмотреться, вечно они во всем виноваты. Вечно им, видите ли, ни каленое железо в мозгу, ни апартаменты в трюмах не нравятся. Нет, я бы на месте автора так и назвал книгу: «Манифест Белого Человека». А на месте «Белого Человека» – давно бы исхлопотал Веллеру Нобелевскую премию мира! Чем он хуже друга и освободителя ливанского народа Барака Обамы?.. Кстати сказать, и как литератор, как автор «Огня и агонии», чем он в глазах доблестного Нобелевского комитета хуже Иосифа Бродского с его мерзопакостными, глумливо русофобскими, религиозно кощунственными строчками «Наброска» ?..

В заключение обратимся к последнему разделу книги «Запрещенный Фаддей Булгарин». Взяв за основу его сюжета тему литературоведческой недооцененности этой более чем сомнительной личности авантюристского толка, автор устанавливает своего рода рекорд огульного и беспардонного охаивания России, ее народа, ее истории и современности. Все отрицательные качества личного и общественного порядка, свойственные любому обществу, возводятся им в высшую степень и тоном оскорбленного и отчаявшегося благородства осуждаются так, как если бы они были присущи только нам. Причину недооценки Булгарина он усматривает в «рабской психологии» русского народа, в его обычае обожествлять одного посредством уничижения другого. Как человек широко известный и хорошо осведомленный в вопросах хамства (в интернете его аудио-лекция «О русском хамстве» удостоилась без малого 300000 просмотров, хотя, к чести наших граждан, отрицательных отзывов лишь чуть меньше 99%) автор, полагая, что к последнему разделу читатели, мыслящие иначе, чем он, уже вполне привыкли к его пожеланиям «сгореть», «сдохнуть» и т.п. (см. ссылку выше), свой труд по восстановлению справедливости называет «сеансом разоблачения магии для дураков и стада» [5, C. 350]. В этом «сеансе» творческая атмосфера и вся система личностных статусов и оценок золотого века русской литературы перевернуты им с ног на голову. Во имя этого автор не брезгует прямым обманом. В одном месте утверждает, что у романа Булгарина «Иван Выжигин» «критика была блестящая» [5, C. 10]. А в другом, вынужденный изворачиваться, из защиты переходит в нападение, но ограничивается ни к чему не обязывающими уверениями и начисто замалчивает убийственный отзыв главного критика той поры В.Г. Белинского [см.: 5, С. 401]. А он ведь сказал просто и ясно, что Булгарин «злодеев и чудаков представляет, чересчур увлекаясь чувством благородного негодования, – такими гнусными и так непохожими на действительно возможных, что читать нельзя, а добродетельных – такими холодными и бесцветными, так неправдоподобно, что… существованию их нисколько не веришь» [12].

Но главный обман Веллера состоит в другом. Тошно, простите, смотреть, как он, старательно и проникновенно апеллируя к ранее неоднократно оплеванной им русской «слюнявой жалостливости», с глубоким придыханием и состраданием в стиле рождественских повестей многостранично живописует нам до слез трогательную историю рано осиротевшего польского мальчика, которого, конечно же, сообщество русских с их «рабской психологией» при каждом удобном случае безжалостно третировало и преследовало на всех этапах взросления и превращения в отважного воина, в предприимчивого деятеля культуры, в благодетеля и душеприказчика наших самых именитых писателей и, наконец, в «великого русского писателя», затмившего романами, тиражами и издательско-писательскими прибылями всю бывшую и последующую нашу литературу.

Во всей этой фантасмагории нет, однако, одного пустячка: как этот вундеркинд со своим братом по крови и разуму, обрусевшим поляком Осипом(Йозефом)-Юлианом Сенковским, присоединился к великосветской травле вконец измученного жизненными обстоятельствами Пушкина. И они не просто присоединились, а открыли свой собственный, новый и самый тяжкий для поэта фронт травли. Как ни странно, но об этой «мелочи» у нашего единственно честного и юношески наивного русского писателя М. Веллера – ни слова, ни полслова! Он потому даже имени Сенковского как «подельника» Булгарина не упоминает.

А собратья травили, прекрасно зная все обстоятельства поэта, начиная от чудовищно грязных действий и сплетен относительно его семьи и кончая тяжким положением семейного бюджета. Травили как поэта: дескать, исписался. Травили как журналиста… Но злее, ожесточеннее и бесчеловечнее всего травили как своего конкурента, и как раз в части тех самых, господина Веллера вконец очаровавших, издательско-писательских прибылей. Как раз на пике своих прибылей метили они свои стрелы в катастрофическое состояние бюджета Пушкиных. Можно себе представить: куча долгов, трое детей мал мала меньше, жена на сносях с четвертым… У поэта, и без того изводимого душевными муками, одна надежда – предпринять издание журнала. Но как только это стало известно, Сенковский в редактируемом им журнале «Библиотека для чтения» от 1 апреля 1836 года развязно и глумливо извещает читателей об исчерпании литературного дара Пушкина и о еще только готовящемся выходе первого номера основанного им журнала «Современник»: «…Этот журнал или этот альманах учреждается нарочно против «Библиотеки для чтения» с явным и открытым намерением – при помощи божьей уничтожить ее во прах» [цит. по: 10, С. 128]. И тут же, дав читателям в массе своей в эту жуткую весть вчитаться, как по команде, подхватывает и раскручивает злодейскую кампанию Булгарин. Начиная с 6 июня, он по частям – казнь должна быть медленной! – в трех (!) номерах своей газеты «Северная пчела», десятитысячными (!) тиражами печатает обширную статью. «Статья, – пишет в фундаментальном исследовании С.Л. Абрамович, – написана в язвительном и враждебном тоне. Булгарин использует хорошо продуманный демагогический прием, рассчитанный на поддержку широкой массы читателей… он обвиняет Пушкина в том, что тот решил заменить своим «Современником» все выходящие до сих пор в России журналы, «овладеть литературою» и «управлять ею правосудно». Булгарин утверждает, что Пушкин не признает никого из сотрудников других журналов «достойными судить о литературе» [10, C. 228-230]. Короче говоря, «братки», обеспокоенные появлением коммерческого конкурента со всенародно популярным именем, в методах не стеснялись и фактически подключили к травле поэта десятки тысяч своих читателей и несостоявшихся подписчиков «Современника». Это ли не подлость?!

И что же? Если не считать бухгалтерски точного и курьерски срочного сообщения о ничтожности тиражей «Современника» в сравнении с тиражами «братков» - 600 против нескольких тысяч — и тумана всемаскирующей сентенции «Борьба за читательский рынок. Это обычно, неизбежно, элементарно» [5, С. 403], то обо всей этой грязной истории у нашего автора ни-че-го-шень-ки (вообще-то указанное соотношение соответствует, как минимум, и нынешним пропорциям серьезных произведений и ремесленнической попсы, чего и при множестве других сравнений между тиражами Пушкина и Булгарина автор из положения «в упор» не счел должным ни разу ни заметить, ни отметить). Шесть страниц (!) посвятил он похвалам «Северной пчеле» и ее издателю и владельцу Булгарину [см.: 5, C. 378-383]. О булгаринской травле в ней Пушкина– ни намека!.. Вместо этого несколькими страницами позже, завершая тему затравленного русскими «рабами» вундеркинда Булгарина, автор с высоким пафосом обращается к своей читательской аудитории: «Скажите, а вам не приходило в голову, что стыдно травить стаей одного?» [Там же, C. 411]. Обратимся и мы к автору: «А вам не приходило в голову, что стыдно выворачивать истину наизнанку и так цинично обманывать читателя?.. Стаей травили и затравили Пушкина. И ваш вундеркинд был в той стае «не из последних удальцов», нанес поэту, быть может, самые тяжкие на тот момент удары, в той или иной мере предопределившие его смерть, чудовищно издевательски названную вами самоубийством» …

С таких вот позиций, такой вот ценой и по таким основаниям Булгарин - будучи писателем уровня ширпотребовской развлекухи, ныне усовершенствованной никем иным как нашим автором до уровня, простите, мыльно-пузырных, с ядовитым душком цинизма, пошлости и бездуховности «Легенд Невского проспекта» (сей проспект и наш город осквернивших) - пожалован всемогущим распорядителем степеней и званий русской литературы г-ном Веллером в великие русские писатели. И в этом качестве он торжественно противопоставлен «литературно-светской тусовке» во главе с пожалованными в посредственности Пушкиным, Гоголем и другими нашими классиками. Сентиментально поклявшись «господам» читателям немалым числом прожитых лет, автор ведет с ними глубоко искреннюю беседу о том, что он «…не встречал в жизни человека – который бы для себя, по жизни, для чтения – читал «Капитанскую дочку», или «Дубровского» … «Мертвые души» или «Ревизора». Перестаньте же врать – кто сейчас читает Некрасова?! (да всем некогда, все читают Булгарина! – В.П.) … У русской классики есть два главнейших качества: она неинтересна и пессимистична… Книги Булгарина людей развлекали… Книги литературно-светской тусовки дополняли безнадежную тошноту жизни, логической вершиной которой стал Достоевский» [4, C. 409-411]. Какова реклама для наших школьников, а! То-то учителя русского языка и литературы порадуются тому, как легко им теперь будет работать… Грешно следовать дурному примеру. Но в нашем случае этого требует обожаемая знатоком и гонителем «русского хамства» справедливость. «Текст – мразь. Кто б мог подумать…» [5, C. 391] – это слова автора в адрес пушкинской статьи «О записках Видока». Вернем же их великодушно образцово вежливому господину Веллеру.

Обратимся, наконец, к последней странице веллеровского бестселлера. Конец – делу венец! Здесь отжата в сухой остаток вся книга, все что и ради чего автор хотел ею сказать. Вместе с ним и с читателями вспоминаем и запоминаем: «Запоминается последняя фраза – это Штирлиц вывел для себя, словно математическое доказательство» !.. Итак, что за фраза. Читаем и запоминаем: «Это приговор России… Там, где принципиально не желают интересоваться правдой (легендой о травле «великого русского писателя Булгарина» – В.П.). Там, где считают достойным повторять с чужих (не веллеровских – В.П.) слов. Где не стыдятся травить стаей одного («братки» и Пушкин - В.П.). Где отчаянно требуют, чтобы никакие установления не пересматривались, грозя судом за «переписывание истории» (!!! – души нечистой излиянье – В.П.) … Там нет надежды на лучшее будущее… Там царь, генсек или президент всегда будет просто персонификация элиты… Эта страна всегда будет провинцией, даже если вооруженной и очень опасной (напротив - наша мощь может только усиливать депрессирующее действие яда русской классики! – В.П.). Оттуда будут уезжать лучшие. Там продолжится отрицательный генетический отбор (то-то жуть, а! – В.П.)» [5, С. 414] …

Вдумаемся, кого, откуда, куда и зачем в долбежно зомбирующем ритме зовет это шаманское камлание, этот кликушески похоронный там-там?.. Лучшего слогана для листовки, вербующей наших медалистов, выпускников разных «сириусов», победителей всемирных олимпиад, краснодипломников и вообще наших молодых и зрелых специалистов – нет и быть не может. Нет и быть не может лучшего слогана, вгоняющего их в депрессию, в уныние и отчаяние… И! - склоняющего их к выезду из России в целях сохранения «положительного генетического отбора», то есть – в целях интеллектуального оскудения Отечества и пополнения колониальных богатств «Белого Человека», обедневшего со времен жирного хапка постсоветского интеллекта в лихих девяностых (одних только готовеньких математиков, физиков и программистов заполучил «Человек» за чистое «за так» порядка 100 000!).

Итак! Автор не настолько прост и бездарен, чтобы на манер какой-нибудь таксы рыскать по кустам и подземельям в поисках нашей «национальной депрессии». Он эту депрессию – создает, создает «Яд Веллера». Создает вопреки всей нашей географически, генетически и духовно-культурно предопределенной активности и пассионарности. Создает вопреки правде и истине, вопреки всей нашей истории и современности. Создает, как мы уже видели, воинствуя – в порядке «заботы» о подростках обращаясь к нам, нерадивым и непонятливым, с наилучшими пожеланиями: «Да чтоб вы все сгорели» и т. д. Создает, не брезгуя никакими средствами, от психоэмоциональных манипуляций, через передергивание фактов, фальсификацию и прямую ложь, до переписывания истории, хамского оплевывания и унижения нашей национальной чести и достоинства («рабская психология», «слюнявая жалостливость», «стадо»). Создает чисто ремесленно, по вполне примитивному шаблону (это хорошо видно при сравнении анализируемой нами книги и помянутой выше интернетовской аудио-лекции «О русском хамстве»): от частностей любой «русской темы» - к общему заключению о неизбывной «позорности» и неизбежной гибели («ямы»!) России. В этом алгоритме четко просматривается стремление подкопать и подрезать корни даже малейшего патриотизма и вместе с тем создать впечатление, что где-то у кого-то за пределами России есть-таки страны, этого чувства действительно достойные.

Характерно, что теперь подобного рода действия в сфере политической определяются как непременная составная часть так называемой гибридной войны. И в книге г-на Веллера мы имеем вполне целостный набор этих действий. Разложить противника духовно. Сломать и хаотизировать систему традиционных ценностей и приоритетов – «наше все» не Пушкин, а «великий русский писатель Ф. Булгарин». Под девизом «разделяй и властвуй» создать в этой сфере конфликт отцов и детей, вкусов и поколений – убрать из школы русскую классику. Извратить и опошлить историческое самосознание, глумливо дискредитировать национальный характер, достижения, веховые события и звездные имена национальной истории – «русская душа» как синоним «слюнявой жалости», первое взятие Берлина как чистая случайность, маршал Победы как бездарный и жестокий полководец… В части русской литературы утвердить, что «ее живая жизнь проявилась только в середине 18 века» – со «срамных од» Ивана Баркова. Внушить личности, что она родилась «не в той стране» – в жуткой и бесперспективной, где заведомо невозможно реализовать себя, «ибо в России: власть – всё, человек – ничто» [5, C. 36] … отсюда «будут уезжать лучшие» [5, C. 414]) …

***

Что ж, война так война. Нам ли привыкать. Наши действия?

Во-первых, необходимо хорошо уяснить, с кем и с чем имеем дело. Насколько я себе представляю, Михаил Иосифович далеко не одинокий и вольный стрелок. Не только в том смысле, что профессиональные русофобы у нас давно не в дефиците, но – в смысле организационном. Здесь работает своего рода ООО, бизнес-конвейер. Обширная сеть заинтересованных лиц и учреждений. «Иронично-скандальными» «лекциями» нашего автора, его не от бога взглядами, талантами, речами и трудами кормится тот самый, много раз мною помянутый «Заказчик» – в лице издательств, типографий, рекламных агентств, книжных магазинов, телевидения, радио, прессы, не говоря уже о наших заклятых друзьях. Всем им, как пища и воздух, потребны скандалы и книги, лекции и скандалы, вести-скандалы. И чем скандальнее – тем лучше, ибо ширятся аудитория, клиентура, резидентура и т. д., и т. п. Не обижен заказчиком и автор: хайп-известность, десятки и сотни тысяч интернет-просмотров, 15000 «Огня и агонии», другие книги, с обложек которых Михаил Иосифович заставляет отдыхать то «совковые» портреты В.И. Ленина в Октябре, то сеансы А.М. Кашпировского в Останкино… И все это без нужды не зажигается, на дороге не валяется, с неба не капает и за так не раздается… Ясно также, что поскольку все это имеет статус бизнеса, то ни одно из звеньев конвейера никакими средствами не гнушается. К каким последствиям для нас ведет функционирование этого ООО-конвейера, к чему оно «склоняет» наших граждан, особенно молодых и перспективных, мы видели.

Во-вторых, не исключая общественных инициатив, необходимо на государственном уровне – война не частное дело! – организовать систематический обзор, отбор и публичную дискредитацию продукции типа помянутых здесь устных и печатных «лекций» М.И. Веллера, как несущей угрозу духовному здоровью нации, ее безопасности и государственной целостности.

В-третьих, необходимо систематически доводить вышеуказанную обзорную информацию до педагогической общественности, чтобы она могла учитывать ее в своей образовательной и воспитательной деятельности.

ЛИТЕРАТУРА

1. Всеволод Троицкий. Учебник – русский язык и будущее России. // Литературный Петербург. Газета Санкт-Петербургской организации Союза писателей России: август (67), 2007.

2. Мандельштам О.Э. О природе слова. Харьков, 1922. -http://dugward.ru/library/mandelshtam/mandelshtam_o_prirode_slova.html

3. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Современная версия. М., 2000.

4. Алексей Воронцов. Защита русской культуры – долг патриотической интеллигенции. //Литературный Петербург. Газета Санкт-Петербургской организации Союза писателей России: июнь (66), 2007.

5. Михаил Веллер. Огонь и агония. М., Изд-во АСТ, 2018, – 418 с.

6. Энциклопедия мысли… Харьков, Изд-во «Прапор», 1995.

7. Дунаев М.М. Православие и русская литература. - http://culturolog.ru/content/view/2766/32/

8. Ходасевич В.Ф. Фрагменты о Лермонтове. http://www.rp-net.ru/book/articles/hodasevich-o_lermontove.php

9. Свиридов Г.В. Музыка как судьба. М., 2002. - http://portal-kultura.ru/articles/best/125651-georgiy-sviridov-russkaya-kultura-neotdelima-ot-chuvstva-sovesti/

10. Абрамович С.Л. Пушкин. Последний год. М., Изд-во «Советский писатель», 1991.

11. https://meduza.io/feature/2017/06/20/chto-takoe-aue-i-stoit-li-ego-opasatsya.

12. http://www.literature-xix.ru/belinskijj/teoretik-literatury/