Умение убеждать
Рассказать же о Николае Шундике обязывает и большая дата, приходящаяся на последние июльские дни текущего 2020 года. Исполняется 100 лет со дня рождения писателя-коммуниста, сценариста, крупного организатора литературного процесса, человека интересной судьбы, фактически забытого в наше беспамятное время.
Читатель вправе задать вопрос: с какой такой стати обращать сегодня внимание и на это имя — ну мало ли было в советские годы добрых имён писателей, о каждом из которых хоть что-то можно было бы рассказать? Ведь не Герой же он Социалистического Труда и всесоюзной Госпремии не удостаивался, проза его сейчас малоизвестна, книги не переиздаются. То бишь что о нём и говорить? А в действительности всё совсем наоборот. Писателем Шундик был заметным, не похожим на других, язык его, порою тяжеловесный, не располагал к лёгкому чтению, но тематика его произведений, сюжеты написанных им повествований не оставляли читателей равнодушными. Отличали его прозу и философичность, и острая проблематика, и желание помочь обществу найти верные ответы на те повседневные вопросы, которые требовали обязательного и скорейшего разрешения. При этом он умел преподать уроки высоконравственного бытия как-то ненавязчиво, без высоких фраз и словоречивой патетики. Но при сём не лишён был писатель и страстности, и порывистости, и динамичности в описываемых сценах и диалогах, он мог увлечь, заставляя не расставаться с книгой, по крайней мере до той поры, пока не наступала развязка той или иной сюжетной линии.
Пожалуй, наиболее точно свой писательский подход как некое художническое правило Шундик вложил в уста одного из своих лучших героев, писателя Евгения Браташа из романа «Зарок» («В стране синеокой»): «Хочу, чтоб был роман во многом публицистичным, с зарядом полемики. Но не дай бог браниться, быть просто злым. Хочу убеждать, а не отчитывать, хочу обращать в свою веру. Убеждать упорно, терпеливо, с надеждой, что честные люди, даже если они очень заблуждаются, мою правоту поймут».
Умение убеждать… Этот посыл, навеянный писателю старшими товарищами ещё в юные его годы, когда по путёвке Хабаровского крайкома комсомола после окончания краевого педучилища он поехал девятнадцати лет от роду учительствовать на Чукотку, будет нести он на протяжении всей жизни. И не просто нести, но и пытаться его строго придерживаться. Собственно, и героям своим он даст возможность проявить себя в их многотрудных делах. Особо он выделит это качество — умение убеждать — как обязательное в деятельности партийных работников и коммунистов, принципиально относящихся к исполнению партийного долга.
Вообще же образам партийных работников в творчестве Шундика уделено особое место, его Ковалёв и Гэмаль из «Быстроногого оленя», Чумак и Гусев из «Родника у берёзы», Соколов и Буянов из «Зарока» («В стране синеокой») стали заметными героями со своим непростым и противоречивым внутренним миром. Это обстоятельство подмечали критики, замечали его и читатели. И напрасно думать, с позиций дня сегодняшнего, что рядового советского читателя образы партийных работников мало интересовали и произведения о них не были в числе читабельных. Это не так. Можно назвать десятки крупных произведений, и среди них такие широко известные, как «Районные будни» В. Овечкина, «Волга-матушка река» Ф. Панфёрова, «Секретарь обкома» В. Кочетова, «История одной судьбы» Л. Овалова, «Войди в каждый дом» Е. Мальцева, «Ивушка неплакучая» М. Алексеева, «Вечный зов» А. Иванова, «Соль земли» и «Грядущему веку» Г. Маркова, «Современники» С. Бабаевского, в которых крупным планом описывались партийные руководители местного и регионального масштабов. Герои вышеперечисленных книг были личностями неординарными и совершенно неоднозначными, со своими сильными сторонами и вполне естественными слабостями. Но они были в числе тех, кто общество советское цементировал, кто готов был жертвовать собой во имя Родины, народа, высоких идеалов. Они работали среди людей, знали их заботы и переживания, стремились прийти им на помощь. Их характеры, психологию, умонастроения неплохо бы перенести и в наше время. Сегодняшним партийным активистам КПРФ есть чему у них поучиться, даже несмотря на то, что кардинально изменились общественно-политический строй, жизненный уклад и партия наша сейчас не правящая, а оппозиционная. А всё потому, что есть незыблемые и неписаные азы партийного дела, определяющие квинтэссенцию всей партийной работы, будь то организация сугубо уставных мероприятий или подготовка массовых общественно-политических акций. Времена, конечно же, меняются, но существо партийного работника как тонкого психолога, знатока людских характеров и судеб, организатора воспитательной и агитационно-пропагандистской работы среди населения остаётся неизменным. Советская же литература вновь готова выступать для передового отряда выдвиженцев КПРФ в качестве опытного наставника, на конкретных примерах показывая, какими быть коммунистам следует, а какими — нет.
В ряду крупных и остроконфликтных произведений советской художественной литературы, раскрывающих образы партийных работников, в том числе и секретарей партийных комитетов, заметное место заняли и два романа Николая Шундика: «Быстроногий олень» и «Зарок» («В стране синеокой»).
Секретаря Кэрвукского райкома партии на Чукотке в годы Великой Отечественной войны Сергея Яковлевича Ковалёва встречаем мы на страницах «Быстроногого оленя» — романа, рассказывающего о становлении Чукотского края, о труде охотников и оленеводов в суровое военное время, о закреплении социалистических отношений среди чукчей, об их стремлении к новой, лишённой старых предрассудков жизни.
При том что секретарю райкома партии Ковалёву в романе отведено не так-то и много страниц, фигура эта имела в повествовании ключевое значение. Именно к нему тянутся многие сюжетные нити, с ним связывается общий идейно-тематический фон всего произведения. И это не случайно. В начале сороковых годов прошлого века Советская власть на Чукотке окрепла, её грандиозное строительство входило в жизнь чукчей основательно, становясь обыденностью, воспринимаемой без всякого удивления, а не так, как это было каких-то 15—17 лет назад, в середине двадцатых, о чём убедительно и на основании собственных впечатлений писал, если так можно выразиться, литературный предшественник Шундика, известный русский советский писатель Т. Сёмушкин в своём романе «Алитет уходит в горы». Кстати, эти романы по времени выхода в печать разделяли всего-то шесть лет, куда большей была разница в описываемых событиях и в возрасте авторов. Огромными были и перемены, пришедшие на чукотскую землю. И за этими переменами стояли такие как Ковалёв, имевший в жизни реальный и очень известный прототип.
Потому-то в романе «Быстроногий олень» и заметна личная симпатия писателя к Ковалёву, прообразом которого был коммунист Наум Пугачёв. Работавший на рубеже сороковых годов прошлого века в Чаунском райкоме партии первым секретарём, Наум Филиппович Пугачёв был фигурой заметной, память о нём живёт до сих пор. Чукотке, её обновлению и вхождению в единую советскую братскую семью он отдал многие годы короткой, но яркой жизни, вплоть до последнего часа, до своей трагической гибели в тундре.
На всю жизнь молоденький учитель Николай Шундик запомнил Наума Пугачёва, размах его мысли, цельность натуры, военную собранность и дисциплинированность, открытость и внимательное отношение к людям. Запомнил будущий писатель и слова, сказанные секретарём райкома партии учителям, прибывшим на Чукотку в далёком 1939 году: «Вы здесь увидите удивительное переплетение нового и старого, не думайте, что пережитки, отжившие обычаи можно уничтожить мановением волшебной палочки, да и внимательно приглядитесь: все ли обычаи надо считать отжившими. Вы будете работать среди народа очень своеобычного, доброго, гордого, поэтичного, доверчивого. И как это будет больно, некрасиво, бесчеловечно, если вы доверчивость эту хоть чем-нибудь обманете». В какой-то степени Пугачёв, сам пробовавший трудиться на писательской ниве, повлиял на то, что за перо возьмётся и Шундик. Это случится не сразу, но наблюдательность, восприимчивость, чуткое отношение к людям, желание вторгаться в жизненную канву, в подробности быта, в постижение людской психологии, отмечая при этом неизбежную конфликтность, сделают своё дело — из успешного учителя, овладевшего чукотским языком, уже после возвращения Николая на Большую землю, сформируется самобытный, талантливый писатель.
Семь лет провёл Шундик на Чукотке. Изучив язык, познакомившись с обычаями, нравами народа, он прекрасно осознал и то — и в этом ему помогло слово и сам жизненный пример Пугачёва, — как важ-но придерживаться определённой черты, переходить которую ни в коем случае нельзя. Как нельзя силой, без убеждения, а именно в нём, как мы знаем, черпал своё разумение и стойкость Шундик, насаждать новые порядки, требуя от не по своей вине отставших в развитии людей их неукоснительного исполнения.
Ковалёв, молодые учителя Журба и Солнцева, старый полярник Митенко живут с чукчами бок о бок. Они знают их язык и с уважением относятся к их жизненному укладу. Чукчи видят в этих русских людях друзей, плотно и надолго вошедших в их повседневность. Они доверяют друг другу. Растёт сознательность чукчей, в романе показана их неразрывная связь с советским строем, переживают они и за судьбу страны, вступившей в схватку с ненавистным врагом. Охотники удваивают свои усилия, стране нужна пушнина, доходы от продажи которой идут на нужды фронта. А значит, и им не пристало отсиживаться. Показывая в повествовании районный слёт охотников, Шундик устами секретаря райкома партии Ковалёва, наблюдавшего и внимательно слушавшего охотников, говорит: «Что ж, всё идёт как надо. Выпрямляются люди. И какие красивые люди».
Есть в романе «Быстроногий олень» один очень поучительный эпизод, рассказывающий о том, как ретивый чинуша, заведующий райзо, не так давно приехавший на Чукотку Караулин, забирает амулеты у старого колхозника Ятто, обвиняя последнего в потворстве шаману. Старик опечален, для него в прямом смысле слова произошло что-то непоправимое. Молодой учитель Журба, в котором отчётливо просматривается сам автор, пишет об этом факте беспардонного и грубого надругательства над чувствами и верованиями старого человека секретарю райкома партии. Ковалёв приглашает к себе Караулина и в жёсткой форме объясняет ему, какой гнусный поступок был им совершён. «…Если вы не поубавите свою прыть, если не вдумаетесь в урок, — говорит секретарь райкома, — вам придётся покинуть эту землю. Правда, человеком надо быть везде: и на Чукотке, и где-нибудь на Рязанщине…»
Новому дню Чукотки посвятил писатель свой роман. И при том что есть в нём и определённые шероховатости, и некоторые художественные нестыковки, в общем тогда, в начале пятидесятых годов XX века, он имел большое практическое значение. Советскому читателю была показана суровая действительность Чукотки времён войны. Увидел читатель и нового чукчу — труженика, человека сильного, мужественного, честного, переживающего за дело, стремящегося к знаниям, желающего переустраивать жизнь, привносить в неё всё лучшее, что является неотъемлемой составляющей в повседневности советских людей.
Роман «Быстроногий олень», переиздававшийся более тридцати раз и переведённый на многие языки народов СССР и мира, стал первым крупным произведением Николая Шундика, обозначившим и обнажившим те его писательские заботы и боли, которые позже, через кропотливую и вдумчивую работу с новым жизненным материалом, через переосмысление более существенных проблем современности и дня минувшего, выплеснутся на страницы его последующих книг: повести «С красной строки», романов «Родник у берёзы», «Зарок» («В стране синеокой»), «Белый шаман», «Древний знак».
«Родник у берёзы» был написан на основе дальневосточных впечатлений. Но не только красоты уссурийской тайги описывал в нём уроженец таёжной деревушки Михайловки Хабаровского края, сын охотника Николай Шундик. Глубокие размышления навевает это произведение. Судьбы двух коммунистов, в том числе и Корнея Клёнова, оклеветанного и на двадцать лет вырванного из созидательного движения советской жизни, — в центре данного романа. Непросто найти ответы на волнующие вопросы, но не разучился Клёнов отличать друзей от врагов, не забыл он и схватки с теми, кто не только ненавидел Советскую власть, а и откровенно вредил ей. Как жить дальше? Как не очерстветь, как оставаться человеком? Эти вопросы и обозначает Шундик в романе, увидевшем свет шесть десятилетий назад.
На северном материале пишет прозаик и свои более поздние романы «Белый шаман» и «Древний знак». За роман «Белый шаман», вновь посвящённый ставшей родной ему Чукотке периода 30—40-х годов минувшего столетия, писателя в 1979 году удостоят Государственной премии РСФСР им. М. Горького. В 1982 году роман будет экранизирован. Трёхсерийный одноимённый телефильм режиссёра А. Ниточкина, снятый по сценарию писателя, был благосклонно воспринят советскими зрителями.
Особое место в творчестве прозаика занимает роман «Зарок», первоначально имевший название «В стране синеокой». Указано: «1964—1972. Рязань — Саратов». Восемь лет напряжённого, сосредоточенного труда ушло на создание этого сложного, не лишённого публицистичности полотна, выступавшего, по сути, особняком в творчестве Шундика, окончательно переехавшего из Хабаровского края сначала в Рязань, затем в поволжские места, а вслед за ними и в Москву.
В центре романа трагедия первого секретаря Азанского (почитай Рязанского) обкома партии Иллариона Степановича Буянова. Импульс тщеславия первого человека в области выбивает у него из-под ног почву реального понимания действительности и толкает
на скользкий путь, напрочь пропитанный головокружительным, ничем не оправданным риском, — от имени всех сельских тружеников области он громогласно заявляет о готовности дать за один год три сельскохозяйственных плана. Беда заключалась ещё и в том, что сам Буянов искренне верил в свою авантюрную затею. Не чувствуя всей полноты ответственности, он заявляет о своих намерениях в Кремле:
«— Три плана, и только три!
Какое-то время в кабинете висела тишина. Главный поднял отяжелённое лицо… внимательно посмотрел в глаза Буянова…
— Та-а-ак, три, значит, — отвечая на какие-то свои мысли, сказал он. — Ну что ж, быть по-вашему… Только учтите, дорогие товарищи, не мы вот из Москвы навязали вам три плана, а вы, вы снизу убедили и заверили нас! Это, знаете ли, огромная разница…»
Действительно, разница, о которой говорил «главный», в коем просматривается Н.С. Хрущёв, была огромной и недосягаемой для её объективного понимания и представления. В реальной жизни на рубеже пятидесятых и вплоть до 1960 года Рязанским обкомом партии руководил А.Н. Ларионов, автор и вдохновитель так называемого Рязанского чуда, за которое он был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда, а в итоге покончивший с жизнью, не пожелав трезво оценивать обстановку. Им всецело овладел нездоровый азарт, он затмил ему глаза, заставляя бросаться в омут обмана, очковтирательства и подмены подлинной партийности, о которой нам не устаёт напоминать писатель, на мнимую личную преданность, причём преданность не делу как таковому, а конкретному руководителю, с которым он и связывал своё настоящее и будущее.
Но почему происходит перерождение Буянова, человека, с мальчишеских лет отдававшего себя всего без остатка революционному делу, бывшего в рядах чоновцев, смелого и решительного, не раз рисковавшего жизнью, а в зрелые годы благодаря практическим знаниям, смекалке, таланту организатора добившегося таких внушительных высот? Как мог он, многолетний партийный вожак, за которым стояли тысячи и тысячи простых тружеников, забыть о них, и от их же имени, и их же руками начать творить недопустимое?
Шундик не сразу даёт нам возможность найти ответы на эти основополагающие вопросы, но благодаря многим событийным эпизодам и вводом в повествование пришедшего на смену Буянову Анатолия Петровича Соколова, коммуниста честного и принципиального, роман всё же заметно выигрывает. Прослеживая поступки героев, ощущая меру нравственного развития каждого из них, видя то, как некоторые, находившиеся в ближайшем окружении Буянова, из людей неординарных и наделённых явными талантами начинают превращаться в бездумных временщиков, не способных отдавать себе трезвый отчёт во всём вокруг них происходящем, приходишь к ясному пониманию того, что губит Буянова не только жажда мнимой славы и возможность выделиться среди других, а губит его в первую очередь то, что он совершенно забывает о партийной ответственности. Партию он начинает видеть в себе, а не себя в партии. Вседозволенность, самолюбование, желание во что бы то ни стало доказать саму возможность быть в числе главных организаторов общесоюзных хозяйственных побед — хотя каких-либо сугубо корыстных, как это принято в капиталистической России у чиновников всех уровней и рангов, целей он и не преследовал — заводят Буянова не просто в тупик, а подводят к тому, что сам себе он будет выносить и безжалостный приговор.
Уходя от прямолинейного, чёрно-белого изображения трагедии Буянова, Шундик, введя в канву романа людей сильных и убеждённых, болеющих за дело, искренних даже в своей вере в Буянова, подводит нас к осознанию того, что в жизни не бывает ничего случайного. Не бывает в ней и опрометчивых действий, за которые не пришлось бы потом расплачиваться. Тем более если на передний план вышли не заблуждения и ошибки, неизбежные в больших делах и начинаниях, а вышел откровенный обман, служивший лишь удовлетворению личных амбиций. И обман вершился за спинами честных и порядочных тружеников, чистосердечно помогавших Буянову, желавших ему добра и не веривших в его полнейший провал. Такими сильными и своевольными личностями в романе представлены старая доярка с всесоюзной славой Дарья Комаркова, относившаяся к Буянову как к сыну, опытный колхозный руководитель Денис Ганин, честнейший человек, секретарь Серпилинского райкома партии Александр Кондрашов… Они живут по совести, их не сломить, все их помыслы нацелены на конкретный фронт практических дел. И Буянов, осознав степень своей вины, незадолго до смерти, которую он сам и приблизит, попытается просить у них и других достойных товарищей прощения, отдавая себе отчёт, что и их он ставил под удар, ими же фактически манипулируя.
Горестно воспринимаются главы романа, в которых Буянов выносит себе приговор и доводит себя до безвременной кончины. Сердце не выдерживает нагрузки, но и жить в тени былых заслуг и с пятном на биографии он не желает. Накануне бюро обкома партии, последнего и так для него и не случившегося, он говорит одной из посетительниц: «Завтра… я могу стать… просто пенсионером… Врачи достаточно нашли во мне всяких хвороб, чтобы дать чёрт-те знает какую категорию инвалидности. До сих пор я… духом своим… одолевал хворобы эти. А завтра… Завтра уже не хватит этого духа».
С одной стороны, Буянова жалко. Он прошёл большой путь, горел сам и зажигал огнём других, не жалел себя и не жалел тех, кто был рядом. Но ложь, даже творимая якобы на благо, остаётся ложью, а, следовательно, на ней не взрастишь обильные плоды и не построишь чего-либо путного и значимого. Эту выработанную самой жизнью аксиому следует помнить и сегодняшним правофланговым нашей партии. Не стоит заниматься приписками, не следует приукрашивать реальное положение дел, рапортуя о своих мнимых достижениях в вышестоящий партийный комитет, не надо обременять себя мнимыми заслугами, считая свою работу безупречной и не требующей новых подходов, совершенствования. Рано или поздно, но всё становится на круги своя, вот только пострадать от лжи могут и те, кто к её распространению не имел никакого отношения. Примеры такие есть и в романе, сплошь и рядом встречаем мы их и в сегодняшней действительности.
Осознание всего того, что с ним произошло, позволяет Буянову в конце пути посмотреть правде в глаза. Своему преемнику Соколову он говорит такие слова: «А я… я глядел ему в рот (Хрущёву. — Р.С.) и, знаешь, прежде всего о чём думал? В лепёшку разобьюсь, а доверие твоё оправдаю! Личную преданность тебе всей своей жизнью докажу. Батюшки мои, не кому-нибудь, а лично мне, Буянову, тому самому Буянову, к которому так пристально и подозрительно приглядывались, как только он споткнулся, оказывают такое доверие! А вот мысль о том, смогу ли это доверие оправдать, и не только перед одним… моим благодетелем, а перед всей партией, — это было у меня на втором плане. Только бы доверили, а там… там горы сворочу, из шкуры собственной вывернусь, а сделаю, что на меня возложено. <…>
— Да, доверие и преданность! И ещё ответственность! Вот три кита, на которых всё у нас держится, какие бы там вывихи порой с Буяновыми не случались. Только на кой черт партии угодническая преданность, да ещё одному-единственному лицу. Можно и нужно быть преданными и одному лицу, только не холуйски! Вот, брат, к какому выводу у своей последней точки я пришёл. <…>
— Ты вот что знай. Знай и вечно помни. Нами даден… самой истории… всему человечеству… особый зарок. В нём, в зароке этом, весь смысл нашей жизни. Я давал его, Соколов, давал, когда ещё был Ларой Буяновым. Зарок ни в чём, даже в самой малой малости не поступаться, когда дело касается наших святых заветов, принципов. Я, Соколов, поступился…»
Слова эти, берущие за душу, думается, никак не устарели. Они актуальны и в наше время, таковыми останутся и в будущем. Мне же в связи с этим вспоминается знаковая ситуация десятилетней давности. Не вдаваясь в подробности, скажу лишь о том, что тогда моё родное Крымское республиканское отделение Компартии лихорадило. Первый руководитель поставил себя над партией. И вот одна из видных деятельниц говорит мне о том, что я не могу не быть с таким-то, имярек, ведь он, для нас всё, в самом прямом смысле этого слова. Действительно, речь шла о сильной, немало сделавшей для партии личности. Но разве конкретный человек, каких бы высот он не достигнул, может противопоставить себя всей партии? Нет, не может. Тогда мне и пришлось ответить: «Вступал я в Компартию, а не в организацию имени…» Порою сложно делать выбор, за которым маячат люди, особенно те, с кем немало пришлось пройти, поработать, находясь долгие годы в одном коллективе, тем более, и так мне представлялось, в коллективе единомышленников. Однако и роман Шундика «Зарок» («В стране синеокой») убедительно сей постулат подтверждает: настоящий убеждённый коммунист не должен идти на поводу у кого бы то ни было, принципиальность и ответственность перед партией не высокопарные слова, говорящиеся в качестве ни к чему не обязывающих заклинаний. И забывать о «трёх китах», метко подмеченных писателем, нам ни в коем случае не стоит.
О том же, каким принципиальным и последовательным был сам Николай Елисеевич, красноречиво говорит и тот факт, что тридцать лет назад писатель оказался в числе тех патриотов-литераторов, кто подписал обращение к Верховным Советам СССР и РСФСР, делегатам XVIII съезда КПСС, ставшее известным под названием «Письмо семидесяти четырёх». Тот исторический документ, опубликованный весной 1990 года в газете «Литературная Россия» и журнале «Наш современник», подписали такие крупнейшие мастера, настоящие русские советские граждане, патриоты, как Л. Леонов, Е. Исаев, С. Викулов, П. Проскурин, А. Иванов, А. Знаменский, В. Распутин, С. Куняев, А. Проханов, В. Бушин, В. Кожинов, В. Лихоносов, В. Сорокин и др. Среди них — и Николай Шундик. Многие из тех, кто подписал письмо, в котором писатели высказали свою тревогу за судьбу страны, за её будущее, во имя борьбы за правду истории, против разгулявшихся антисоветизма и русофобии, в защиту русского народа и его исконных нравственных ценностей, и в «лихие 90-е», и в двухтысячные, и совсем до недавнего времени, вплоть до ухода из жизни, не изменили своим взглядам, не предали советское прошлое, не стали подпевалами у буржуазной власти. Отрадно и то, что и сегодня ныне здравствующие из этой когорты лучших сыновей России продолжают ей так же преданно и беззаветно служить. До последнего служил и Николай Шундик…
Писатель-коммунист, вступивший в ВКП (б) в далёком 1946 году, кавалер двух орденов Трудового Красного Знамени, орденов Дружбы народов и «Знак Почёта» жил насыщенной и активной жизнью. Он много ездил по северным регионам, поддерживал с ними живую связь, одно время редактировал журнал «Волга», возглавлял издательство «Современник», работал в правлении Союза писателей РСФСР и писал… Писательство было его главным делом, и оставил он нам в наследство и прозу, в том числе и для детей, и драматические произведения, и сценарии. Багаж сей творческий не мал. Читайте же Николая Шундика, философа-жизнелюба и практика, знатока людской психологии, неутомимого борца за торжество нравственных ценностей, духовности, всего того подлинно человеческого, что и делает нас настоящими людьми.
