Тихон Сёмушкин: пионер Крайнего Севера

Тихон Сёмушкин: пионер Крайнего Севера

Многое пришлось ему повидать. Благо был он человеком впечатлительным, горящим всем новым, неизведанным и так стремительно врывавшимся в повседневную жизнь. Тяготел он и к печатному слову. Хотелось описывать то, что волновало, тревожило, но, и, необычайно вдохновляло, укрепляя уверенность в том, что страна родная выбрала верный курс, впереди у неё значительные высоты, которые и он вместе с ней покорит. И он покорял, жадно впитывая в себя созидательную энергетику тех мало изученных бескрайних просторов, первопроходчиком которых и являлся.

В июне 2020 года исполнилось 120 лет со дня рождения удивительного писателя, отважного полярника Тихона Захаровича Сёмушкина. Но рассказать о нем не поздно и сейчас.

Он не был сибиряком в прямом смысле этого укоренившегося в народном сознании понятия. Как и Владимир Зазубрин на свет он появился в Пензенской губернии. Но все же, учитывая географические рамки сибирского влияния, поговорить о нём, верой и правдой служившего интересам Крайнего Севера, на фоне значительной даты, думается, будет вполне уместным.

О том, как начиналось его первое знакомство с Чукоткой, писатель вспоминал:

«Осень 1924 года. С палубы парохода «Ставрополь» я впервые, затаив дыхание, всматриваюсь в величественные отвесные скалы мыса Дежнёва… Пароход идет в разряженных льдах холодного океана. С борта берег кажется унылым, однообразным. Изредка в бинокль просматриваются серые чукотские поселки в две-три яранги.

Пятьсот миль «Ставрополь» идёт две недели. Наконец вдали показался мыс Северный… Для меня выбросили по борту верёвочный шторм-трап. Покидаю палубу… На берегу, среди чукотских яранг, стоит «европейский» домик, завезённый сюда американским концессионером. В этом домике мне предстоит прожить целый год, до следующей полярной навигации.

…Вот и началась моя новая жизнь среди чукотского народа, к чему я стремился несколько лет».

Сам же Чукотский край начинал переживать тогда небывалый доселе период своего движения к обретению экономической и национально-духовной независимости, за которую и ратовали большевики.

О том, чем была Чукотка до прихода туда советской власти в глазах хищных и проворных проходимцев из разных частей света, красноречиво говорил писатель в лучшем и самом известном своём романе «Алитет уходит в горы»:

«Далёкий Чукотский край веками был оторван от Большой земли. Люди жили здесь на основе неписаных законов. С момента рождения человека и до самой смерти всевозможные суеверия были постоянными спутниками его. Но при всём этом основными чертами народа были смелость, честность, выносливость и терпеливость.

В погоне за добычей охотники часто переносили невероятные и немыслимые лишения. Нередко в борьбе за жизнь нужна была звериная выносливость. А результаты этого тяжёлого труда – меха – забирались за бесценок.

Представители российского и иностранного капитала осели на чукотских берегах в погоне за «хвостами». Наряду с русскими купцами здесь прижились датчане, норвежцы, американцы и англичане. Лёгкая нажива была целью пришельцев, поселившихся на этих берегах».

Но что привело в этот суровый край двадцатичетырёхлетнего Тихона Сёмушкина, уроженца села Старая Кутля Мокшанского уезда Пензенской губернии, родившегося в семье крестьянина-столяра? Почему не продолжил он путь отца и как подвергся завораживающему влиянию Севера?

Сказать, что причиной всему послужила его творческая натура, искавшая оригинальную форму самовыражения, будет недостаточным. Но и никак ни сплошной азарт им владел. Скорее даже и не азарт в его классическом понимании, ведь выдвинулся в те места он не ради высокого заработка и романтических приключений, а поиск, стремление к познанию, знакомству с новым, неизведанным. И надо сказать, что само время способствовало тому, чтобы порывы эти поддерживать. Молодое Советское государство было заинтересованно в полноценном освоении дальних, труднодоступных и малоразвитых в экономическом отношении территорий. Оно же подстегивало и молодёжь – последняя жадно впитывала все те новшества, которые пришли в Россию с Великим Октябрём. Молодёжь по-настоящему горела и готова была по первому зову бросать свою необузданную силу на строительство нового справедливого общества.

Горел и Сёмушкин, бывший, впрочем, типичным дитём своего бурного, стремительно набиравшего скорости и обороты времени, вынесшего его в результате к вершинам, о которых он вряд ли и мог мечтать. Сказывалось и то, что с юных лет он стремился к знаниям. Но не так-то легко их было приобретать. Да и многое ли могли дать начальная земская школа родного села и михайловская двухклассная церковно-учительская школа? И все же звание учителя грамоты они ему дали. После Октябрьской революции он продолжит образование в пензенской трудовой школе второй ступени и год поработает сельским учителем. В 1921 году Сёмушкин, не прекращая преподавательской деятельности, сумеет поступить на физико-математическое отделение педагогического факультета Второго Московского университета.

Тогда-то и случится его «заболевание Севером». Поможет добрый случай. Являясь постоянным читателем библиотеки на Девичьем поле, ему суждено будет познакомиться с заведующей библиотекой О.Л. Скворцовой-Степановой, женщиной интеллигентной и образованной, близкой к революционным кругам. Она-то и надоумит молодого пытливого читателя обратиться к произведениям известного народовольца, исследователя Чукотки, этнографа, лингвиста и писателя В.Г. Тана-Богораза.

«Я впервые услышал и о поэтическом северном сиянии… и об аборигенах тундры, которые носятся на собаках и оленях с быстротой птицы, – вспоминал десятилетия спустя Сёмушкин. – Прочитав его (В.Г. Тана-Богораза. – Р.С.) собрание сочинений, я стал пленником Севера. Попасть в эту страну стало моей неотвязчивой мыслью. Но в то время это было не так легко осуществить. На Севере почти совсем не было школ и, имея квалификацию учителя, я не мог применить её там». Лишь с помощью самого Владимира Германовича Тана-Богораза, написав ему личное письмо, Сёмушкину удалось в 1924 году отправиться в «дальнее странствие» и «Север основательно вошёл» в его жизнь.

В зонах Полярного круга Сёмушкину пришлось прожить, за вычетом небольших перерывов, почти двенадцать лет. В этом отношении он шёл практически по пятам своего наставника Тана-Богораза, с которым посчастливится ему разрабатывать и основы письменности чукотской народности, составляя первый букварь на чукотском языке.

Работал он и в составе экспедиции по ликвидации американской концессии «Гудсон-бай компани», был руководителем статистико-экономической и статистической экспедиций, организовывал в заливе Лаврентия культбазу Комитета Севера и первую школу-интернат, являлся уполномоченным Далькрайисполкома по Чукотскому району.

Чукотка Сёмушкина покорила. И не только её суровая и величавая природа произвела на него неизгладимое впечатление. Куда больше поразили его люди – чукчи, их патриархальный жизненный уклад, их искренность, тесно переплетённая с наивностью, порядочность, неспособность лукавить и двурушничать. Отметил он и их смелость, решительность, бесстрашие, позволявшие им быть великолепными охотниками. Воочию видел он и то, как трудолюбив этот народ. Но не давала ему покоя и горькая истина об отсталости этих людей, не знавших грамоты, не постигших общепринятых основ человеческой культуры, отставших от жизни современного ему цивилизованного мира.

Эти переживания отобразятся позже и в творчестве Тихона Захаровича. Собственно говоря, чукотская тема станет в нём преобладающей. В историю многонациональной советской литературы его имя и войдет с чёткой привязкой к Северу, к Чукотскому краю, к чукчам, ставшими для него по-настоящему близкими людьми. И при том, что писательское наследие Сёмушкина в общем-то и не велико, важно другое, – писатель, исконно русский человек, рождённый за тысячи километров от Чукотки и других удивительных мест необъятной Сибири, смог о них талантливо, с знанием дела и простотой, доступностью и ненавязчивостью рассказать широкой читательской аудитории огромной страны, имевшей до знакомства с его книгами о тех краях смутное представление.

Не сразу стал Сёмушкин писателем, при том, что некоторые литературные опыты, сводившиеся к написанию очерков, начиная с конца 20-х годов минувшего столетия, в его жизненном багаже уже и имелись. Никакого мгновенного перевоплощения в эту красивую и почетную роль на самом деле не случилось, так как являлся он вполне земной и заурядной, не хватавшей звёзд с неба, хотя и не лишённой определенных талантов личностью. Да и повседневные северные будни не позволяли ему основательно браться за перо. Как бы не банально это воспринималось сегодня, но тогда ему не хватало ни времени, ни знаний, ни жизненного опыта. Необходим был и своеобразный житейский толчок, грамотный совет, возможность сопоставления своих начинаний с более зрелыми литературными работами. Все это можно было «раздобыть» исключительно на Большой земле. А на Чукотке возможно было запасаться лишь живыми наблюдениями, общением с местным населением, постижением их, как правило, бесхитростных и открытых характеров. Что, правды ради, он тогда целенаправленно и делал. И делал неплохо.

Тем не менее, та, на первый взгляд далёкая от подлинного литературного творчества очерковая работа, а среди написанного наиболее выделялись статьи и очерки «Кустари на Чукотской земле» (1928), «Вместо чукотской юрты – стандартный домик» (1931), «Просвещение народностей Крайнего Севера», «Полярные делегаты» (1932), публиковавшиеся в узковедомственных органах печати «Кустарь и артель», «Просвещение национальностей», «Народный учитель», «Советский Север», сыграла однозначно положительную роль. В Сёмушкине окрепло стремление заниматься литературным трудом. Оно то и вывело его в писатели. Поспособствовало этому и то, что его очерк «Опыт работы по организации школы-интерната чукотской культбазы ДВК», напечатанный в двух номерах журнала «Советский Север» за 1931 год, заметил литератор с экономическим образованием, прекрасный знаток Чукотки М.А. Сергеев.

Вскоре вместе с Сергеевым Семушкин был представлен членам редколлегии гремевшего в те годы журнала «Красная новь». О своих впечатлениях о Чукотке начинающий писатель больше часа рассказывал тогда таким крупнейшим советским прозаикам, как А. Фадеев, Ф. Гладков, Л. Леонов, Вс. Иванов, Л. Сейфуллина. В результате в пятом и шестом номерах «Красной нови» за тот же 1931 год появится очерк Сёмушкина «Школа на Чукотке», замеченный и читателями, и профессиональными литераторами.

Скромный успех окрылил автора. Вышеупомянутые очерки он берет в отработку готовя к написанию большую повесть. В декабрьских номерах журналов «Народный учитель» и «Наши достижения» появляется его очередной яркий очерк «Больница на Чукотке». На основе трёх этих имевших успех публикаций, к началу 1932 года Сёмушкин завершает работу над рукописью первой книги будущей повести «Чукотка» и отдаёт её для печатания в ленинградское отделение издательства «Молодая гвардия». Полтора года пролежит та рукопись мертвым грузом, издательство не сочтёт возможным опубликовать предложенное ему произведение.

Однако же, нет худа без добра. Той рукописью заинтересуется известный советский писатель Виктор Финк. Попавшая к нему в конце 1935 года рукопись произведёт на него должное впечатление. Он и поспособствует её выходу в свет, да не где не будь, а в горьковском альманахе «Год XIX», напечатавшем повесть под названием «Моя Чукотка». С рукописью тогда познакомиться и сам А. Горький. Не без его личного участия придет она к читателю. В 1938 году под заглавием «На Чукотке» первый вариант первой книги повести «Чукотка» печатается Дальгизом отдельным изданием. Публикацию обеих книг повести в 1938 и 1940 годах осуществит журнал «Октябрь». В 1939 и 1941 годах повесть «Чукотка» напечатают в двух книгах в издательстве «Советский писатель».

Повесть эту не просто заметят, – дело дойдет до её экранизации. По сценарию Сёмушкина и Ф. Кнорре в 1941 году режиссёром М. Донским ставится кинофильм «Романтики».

По жанру «Чукотку» следует отнести к документальной повести. В ней нет вымышленных персонажей и последовательно развивающегося сюжета. По сути, перед нами предстаёт хроника невыдуманных событий, точно подмеченных автором в годы его пребывания на той суровой земле. Но, в то же время, Сёмушкин представил читателю не бесцветное, лишённое глубинного смысла, однотонное сочинение. Повесть эта по-своему колоритна, есть в ней неповторимое своеобразие, написана она живо, без ложной патетики, простым, понятным и доступным языком.

«Чукотка» была в числе первых произведений советской литературы, наряду с романами П. Лукницкого «Ниссо» и Н. Задорнова «Далёкий край», повестью И. Меньшикова «Друзья из далёкого стойбища», рассказывавших о социалистических преобразованиях, докатившихся и до самых отсталых национальных регионов бывшей царской России.

Правдивый рассказ о создании школы-интерната для чукотских детей, выписанный в первой книге повести «На далёких берегах» с какой-то скрупулёзной точностью исследователя-этнографа при явном художественном обрамлении, по существу перерастает в повествование о пробуждении целого народа от вековой отсталости и пребывания в затхлом мирке мрачных поверий и мракобесия. На наших глазах чукчи, обречённые капитализмом и хищническими устремлениями американских и иных дельцов, сновавших по побережью края в поисках ценнейшей пушнины, выкупаемой у местного населения за бесценок (фактически производился несоизмеримый в ценовом отношении обмен на товары), к жалкому и бесправному существованию, приобщаются к культуре, начинают жить новой трудовой жизнью, пришедшей на их исконную землю вместе с советской властью.

Не все проходило гладко, не сразу охотники и кочевники в те далекие двадцатые годы двадцатого века понимали, какие всё же перемены стучатся к ним на порог. Непросто эти планы и задумки было донести до них тем первым советским уполномоченным работникам, направленным на Чукотку. Ответственная миссия полпреда не была праздной. Приходилось преодолевать тысячи километров по бескрайним просторам тундры, в самых, что ни наесть сложных климатических и бытовых условиях. Куда же сложнее давалось русским посланцам живое общение. При том, что чукчи любили слушать, жадно проглатывали каждое сообщение, каждую новость, доводимую до них «таньги» (белыми людьми), не сразу доходили они до их сознания. Не понимали они, к чему нацеливала их новая народная власть. Да и не появлялось у них желание кардинально менять устоявшийся в их народе образ жизни, его неписанные законы. Продолжали они следовать и за словом хитрых и пронырливых шаманов, пугавших доверчивых соплеменников гневом злых духов.

Казалось, что преграды на пути к советскому жизнеустройству непреодолимые. Только вот тем и отличалось то величавое время от дня сегодняшнего, что для большевистской власти каких-либо преград на пути не существовало. Любое начинание бралось в проработку. Цели достигались любыми путями. Энтузиазм масс зашкаливал. Самоотверженные выдвиженцы, коим был и сам Сёмушкин, и выписанные им из реальной жизни герои, пришедшие на Чукотку с Большой земли, не собирались отчаиваться и идти на поводу у обстоятельств. Поставленную перед ними задачу необходимо было решать. Сказалось тут, вне всякого сомнения, и их доброе отношение к чукчам, людям открытым, бесхитростным, готовым жертвовать и живущим коллективно, сообща, едиными для всей общины интересами.

Усилия советских специалистов не проходят даром, говорит нам автор. Во второй книге повести, названной «Спустя шесть лет» мы не можем не обратить внимание на результаты совместного труда; он, как говорится, на лицо. «Прошло всего несколько лет, и уже как много нового в этом когда-то глухом углу! Почему-то здесь… я особенно остро почувствовал всю силу и мощь нашего народа-созидателя», – одухотворённо восклицает лирический герой повести, поражённый существом произошедших перемен. А они не могут не радовать: на культбазе выстроены электро- и радиостанции, полярная станция, в расширившейся больнице нет пустующих коек, в школе уже девяносто четыре ученика и одиннадцать учителей, занятия, как и повсеместно в огромной стране, начинаются с первого сентября, ставшего для чукотского народа большим всеобщим праздником. Приходят изменения и в распорядок бытия самих стойбищ: кое-где уже образовываются колхозы, начинается переселение чукчей из яранг в деревянные дома. Общий культурный запрос народа неизмеримо устремляется ввысь.

Об этих судьбоносных процессах в судьбе чукотского народа писатель ещё более убедительно расскажет и в своём главном произведении – романе «Алитет уходит в горы».

Роман этот, ставший событием в советской литературе, появился практически через десять лет после «Чукотки». Первую его книгу опубликует журнал «Октябрь» в трех начальных номерах за 1947 год. Он заинтересует и читателя, и критиков. Со временем же дойдёт и до того, что Сёмушкина назовут писателем одного романа. И в общем-то, это будет правдиво. Действительно, ничего более значимого нежели «Алитет уходит в горы» писатель создать уже не сможет. Ни повесть «Сын Арктики», более известная по названию в окончательной редакции – «Приключение Айвама», ни книга рассказов, статей и воспоминаний «Угрюм – Север» о пребывании на Чукотке и Таймыре, в Якутии и в Арктике, на дрейфующей станции «Северный полюс», ни цикл очерков «Норильские встречи», ни знаменитый очерк о якутских просторах «Алмазный край», появившиеся на рубеже 50–60-х годов двадцатого столетия, ни очерк «От Уэлена до Ленинграда» (1968), рассказывающий о одарённом чукотском мальчике, проделавшем путь от яранги до Ленинградского университета и ставшим первым чукотским писателем, известным под именем Юрий Рытхэу; не смогут соревноваться с прославленным романом. Не повторят они и его славы. «Алитет уходит в горы» навсегда останется лучшим произведением Сёмушкина, благодаря которому он, фактически и стал по-настоящему знаменитым и признанным писателем.

Роман «Алитет уходит в горы», отмеченный в 1949 году Сталинской премией второй степени, не растворился в анналах отечественной литературы. Ему суждено было пройти проверку временем. И даже сейчас, в наши дни, когда к советской литературе обращаются всё реже и реже, когда на неё огульно пытаются списать всё что угодно, начиная от чрезмерной идейности, партийности и приверженности советскому социалистическому строю с его ценностными ориентирами и заканчивая чисто художественными недостатками в текстах, безусловно встречавшихся, роман «Алитет уходит в горы» не забыт окончательно. Он продолжает, хоть и не в полную силу, но всё же жить. И те, в первую очередь молодые люди, кто открывает его для себя впервые, не могут не согласиться с вполне естественным и предсказуемым заключением: произведение это стоящее, интересно выписанное, в должной мере открывающее перед нами жизнь чукотского народа первой половины двадцатых годов прошлого века, интригующее сюжетными ходами, захватывающее и заставляющее сопереживать.

Чем же примечателен большой роман, написанный более чем семьдесят лет назад и повествующий о сравнительно небольшом отрезке времени – двух-трёх годах, начиная с 1923 года? Романтикой Севера, пристальным взглядом в его красоты, животрепещущим описанием природы? Нет. Сёмушкин не был столь сентиментален и роман писал он о людях, их характерах и конфликтах, возникавших в процессе общения. Но каковы эти конфликты? Что послужило их возникновению? Какова среда их породившая?

Эти вопросы для писателя были определяющими. Показать срез чукотской действительности, о которой он знал, что называется, из первоисточников и не понаслышке, считал он самым важным. О быте и взаимоотношениях чукчей как между собой, так и с белыми инородцами писал Сёмушкин. И то, что сюжет романа лихо закручен, что в нём не мало приключенческих эпизодов, не говорит о том, что произведение носило не серьезный характер. Не было оно и поверхностным, основанным исключительно на писательской фантазии.

Достоверность описываемых в этом художественном полотне событий не вызывает сомнений. Да, среди чукотских кочевников и охотников были свои авторитеты, торговые заправилы, все те, кто мог влиять на народное большинство. Таких Алитетов, какого мы встречаем на страницах романа, наживавшихся на соплеменниках было в реальной жизни не так и много, но влияние их оставалось до установления на Чукотке советской власти значительным. Они паразитировали, их обуревала страсть наживы, их тянуло к американским дельцам и авантюристам, они хотели быть на них похожими. От того-то и возьмет себе Алитет на некоторое время имя погибшего американского приятеля Чарли Томсона, прозванного чукчами «Чарли Красный Нос», сумевшего за счет чукчей более двадцати лет наживать на их земле свои грязные капиталы.

Любопытно отметить и то, что у Томсона был реальный прообраз. Долгие годы на Чукотке жил американец Карнендель, бывший в представлении некоторых, лично знавших его людей, вполне добропорядочным человеком. Сёмушкину же удалось распознать его сущность. В романе он показан таким, каким и был на самом деле – не добрым и отзывчивым пастырем, а типичным хищником, готовым терпеть определенные неудобства во имя затмившей ему глаза наживы.

Но век Томсонов-Карненделей и Алитетов неумолимо шел к своему логическому завершению. Уходить с авансцены они, конечно, не хотели. Всеми силами цеплялись они за старое, призывая на подмогу шаманов, умевших своими заклинаниями и ударами в бубен посеять среди людей чувство страха. «Злые духи» без промедления делали свое дело. Люди, а «здесь, на этих берегах, жил народ удивительной честности» не решались перечить духам и «дружившим» с ними шаманам, не вступали они в пререкания и с такими кулаками, как Алитет. Свое недовольство несправедливыми порядками, закрепившимися в общинах, они привыкли держать в себе. Так могло бы продолжаться вечно, не приди в чукотский край советская власть.

Убедительно и правдоподобно, глубоко проникая во внутренний мир героев, постигая психологию их намерений и совершаемых поступков, прозаик рисует и картину закономерного ухода Алитета с прибрежного стойбища. Советская власть встаёт непреодолимой преградой на пути его неуемного обогащения. Фактически приходит конец и его торговым махинациям. Охотникам нет больше нужды отдавать ему пушнину в обмен на товары, которыми снабжали его американцы. Процесс сдачи пушнины становится упорядоченным. Охотники начинают в фактории получать за неё «бумажки-рубли», на которые свободно приобретаются любые товары. Посредники вроде Алитета становятся не нужны в этой цепочке взаимоотношений с охотниками, налаживаемой уполномоченными специалистами во главе с опытным и зрелым большевиком, решительным Никитой Сергеевичем Лосем, всецело отдающемся работе, постигающим чукотский язык, нравы и обычаи этого народа.

Финал Алитета предсказуем, и при том, что Сёмушкин не спешил с его конкретным обозначением. Некоторую неопределённость в том, чем закончится рассказ об этом бессердечном кулаке, он сохранял и на самых последних страницах романа. Не стал писатель и заканчивать историю банально, – никто никого не убивает, не становится вдруг, в одночасье, Алитет и другим, осознавшим всё то зло, которое он делал людям, в раз переменившимся человеком. Он остаётся самим собой, но планы его рушатся, земля, на которой он бесчинствовал и властвовал, уходит из-под его ног. Наконец-таки покидает его и одна из трёх жён – Тыгрена, Лось организует проведение над ним общественного суда, куда съезжается много народу. Показателен непростой разговор, состоявшийся на суде. С обвинением в адрес Алитета выступает и Тыгрена:

«– Мой отец Каменват был бедный человек. Он был бедным потому, что старым стал. Он брал у Алитета товары, давно брал, а заплатить шкурками не мог. Он перестал ходить на охоту. Поэтому Каменват боялся Алитета. Сердце Каменвата думало, как моё, а язык говорил угодное Алитету. И тогда Алитет меня забрал, насильно забрал. Стала я жить у него. Приехал его дружок Эчавто – совсем дрянной старик. И ночью Алитет отдал меня ему. Я убежала в ту же ночь к отцу Каменвату. Опять забрал Алитет. Стало хуже. Огонь жёг мое сердце. Опять сбежала, и опять забрал Алитет. В яранге прибавилась ещё жена – сестра первой. Они были дружны, как пальцы одной руки. И я всё время уходила на охоту. Я мёрзла, сидя во льдах, а домой не хотелось идти. Я много натаскала тюленей. Алитет врёт, что он кормил меня. Я сама кормилась, да ещё собакам его добывала корм. Четыре упряжки собак у него было. Им много нужно было корма. Люди сами знают, сколько я добывала зверя».

После такого откровенного признания, показывающего, какое бесправное положение было у женщин, считавшихся такими, как Алитет, не иначе, как товаром, происходит следующий, все расставляющий на свои места диалог:

«– Тыгрена, скажи суду: желаешь ты возвратиться к Алитету? – спросил Лось.

– Нет! Я не хочу! – закричала Тыгрена. – Если и ты хочешь отправить меня к Алитету, я лучше разобьюсь, прыгну со скалы.

– Начальник, – обратился Алитет, – она женщина. Её не надо спрашивать. Разве хозяин спрашивает собаку, куда он хочет ехать? Язык её стал сильно болтлив. Ха-ха! Она забыла, что за неё дана плата? Не даром взял я её. Четыре собаки отдал, и какой большой долг я простил Каменвату – её отцу!»

Вот так, за четыре собаки и списание почти мифического долга, образовавшегося от безысходности, гнавшей нуждавшихся людей в загребущие лапы хищника Алитета, ставшего образом собирательным, восстановленным в памяти писателя по первым его годам пребывания на той земле, покупалась ещё в начале двадцатых годов прошлого века человеческая жизнь на Чукотке. Жутко, тем более если попытаться представить такую картину с позиций дня сегодняшнего. И Сёмушкин, сын своего времени, придерживаясь, оклеветанного и преданного в наши дни остракизму, метода социалистического реализма, здесь не сгустил красок.

Закончилось время Алитета, он уже не всесильный «хозяин тундры». Единственный для него, человека, потерявшего веру в собственные силы, выход, – уйти в горы. Всё прошлое для него зачёркнуто, даже бегство сына Гой-Гоя к русскому учителю оставляет его равнодушным. Трое суток пропадает он, объявивший себя шаманом, в камнях у моря, а затем, с помощью двух оставшихся у него жён, разрушает и поджигает свой склад, дабы не оставлять его русским. Алитеты окончательно уходят в прошлое, говорит нам Сёмушкин. Начинается новая жизнь. Строится культбаза, начинают работу школы, больница, создаются первые артели, в край доставляется большое количество товаров, вельботы, другие необходимые приспособления и материалы. «– Нравится мне такая Россия! Целый корабль гонит во льды, чтобы доставить маленькую школу. Это же великий и невиданный гуманизм!», – восторженно восклицает капитан парохода «Совет», эту самую школу и доставивший. Чукчи тянутся к русским посланцам, они замечают доброе отношение к себе, ими овладевает здоровый интерес и желание жить лучше, по справедливости, своим трудом, получая от него моральное и материальное удовлетворение.

Новому дню чукотского народа и посвятил писатель свой замечательный, читающийся легко и увлекательно роман.

И не следует искать в нём политическую подоплёку. Она была, при сём, что в самом повествовании автор её не ярко выразил. Он не делал на ней акцент, главным объектом его писательского замысла был человек, национальное сообщество малопонятных для большинства советских граждан чукчей. И показал он их разными, непохожими друг на друга. Идеологическую же направленность в романе также не следует сбрасывать со счетов. Сёмушкин был писателем исконно советским. Он верил Советской власти, верил в коммунистические идеалы, вступив в 1952 году, в достаточно зрелом возрасте, в Компартию. Не сомневался Сёмушкин и в правоте советского строя. Одобрял он и ленинскую национальную политику. На его глазах она приносила зримые плоды. Совсем ещё недавно отсталые народы, жившие патриархальными устоями, начинали свой непростой путь к благам цивилизации, к новым формам хозяйствования, к знаниям, к культуре, в самом широком её понимании.

Вся жизнь писателя, являвшегося членом Союза советских писателей и в течение ряда лет членом редколлегий журналов «Знамя» и «Огонёк», была связана с Крайним Севером, бывшим его особой стезёй, любовью, постоянным объектом для раздумий и переживаний. Живя долгие годы в Москве, бывая иногда в других регионах страны, не забывая и малую родину – Пензенскую область, всё его естество рвалось на Север. Он звал писателя к себе постоянно. И Сёмушкин, в меру сил и возможностей, выезжал, изучал новшества, вникал в их суть, встречался с северянами, искренне радовался их успехам, писал рассказы и очерки, о которых было уже сказано выше.

«Может быть, романтика Севера заключается в его индустриализации, в победе над стихией Арктики, в преодолении вечной мерзлоты, в освоении неисчислимых рудных богатств? Может быть, борьба советского человека, по-хозяйски взявшегося за эти, когда-то богом забытые места, и есть настоящая романтика Севера…» – размышлял известный писатель, вспоминая «прошлое тридцатилетней давности, когда советские пионеры Крайнего Севера жили с коптилками и чукотскими жирниками, мерцавшими в жилищах, не имевших дневного освещения». Размышления эти укрепляли его убеждённость в том, что жизнь, по крайней мере, лучшие молодые годы, были прожиты не зря, ставший ему родным Север получил мощные рычаги для своего развития. Жизнь там шагнула далеко вперёд. Коренные народы вошли в большую советскую семью, став её неотъемлемой частью. Кардинально изменился их культурный облик. Восторжествовала историческая правда, о которой он впервые задумался в первой половине кипучих и не оставлявших безучастным, двадцатых годов XX века, века великий потрясений и побед.

Обратите же свой взор к Тихону Сёмушкину. Прочтите, или перечитайте вновь его произведения, они оставят вам добрые и положительные эмоции. Их можно сегодня ещё без особых трудностей найти в библиотеках. Не забывайте это славное имя, не позабытое напрочь, к счастью, и на Чукотке, где есть даже культурные объекты, носящие имя писателя и с ним напрямую связанные; и в Пензенской области, также увековечившей память своего земляка. Пускай же продолжает жить творчество писателя и не стирается его образ на большой и грандиозной литературной карте нашей страны.

Руслан СЕМЯШКИН, г. Симферополь

Читайте также

Тверь. Русские традиции для детей Тверь. Русские традиции для детей
26 марта 2024 г. в Тверском детском клубе «Истоки» руководитель регионального отделения «Русского Лада» Л.Т. Туровская и активист движения И.Б. Рыбкина провели праздник «Жили-были крестьяне» для детей...
27 марта 2024
Что почитать: советует Валентин Распутин Что почитать: советует Валентин Распутин
Распутин любил читать с детства. Он вспоминал: «Я рано пристрастился к книгам, в ученье показывал усердие, и меня после четырех классов деревенской школы, по об...
27 марта 2024
Казахстан. Война с историей Казахстан. Война с историей
Нападками на прошлое руководство Казахстана опять маскирует провалы в социально-экономическом развитии. На этот раз властям не угодили герб страны и «обилие» советских памятников. А копилка переименов...
27 марта 2024