Тайнозритель русской метели. К 140-летию со дня рождения Александра Блока

Прекрасная Дама и болотные чертенятки, молитвенные стихи и кабацкий шансон, туманный мистицизм и тяга к реалистической ясности, пёс паршивый и Исус Христос – противоречивый клубок образов, подходов и произведений смущал и путал множество современников поэта, которые то возносили его на божницу, то проклинали и звали отступником.

Имя Александра Блока полно смутными ассоциациями, редко складывающимися в цельную картину, какая окружает иных поэтов Серебряного века – возьмём ли мы, скажем, В. Маяковского, С. Есенина, А. Ахматову, М. Волошина. Это поэты образа ясного для читателя: достаточно знать одно-два стихотворения – и этого достаточно для того, чтобы сказать что-то о поэте. Сказать о Блоке что-то однозначное вроде того, что он поэт-символист, раскаявшийся декадент или интеллигент, вставший в решительный момент на сторону угнетённого, совершенно недостаточно, даже если мы прочтём все его стихи и дневники, потому что его жизнь и его творчество были путём. А сам он был путником – и каждая веха его пути есть отдельная книга.

Тем не менее, его имя одним из первых – однако туманным пятном – всплывает в плеяде поэтов переломного начала XX века. В памяти всех, кого не миновала школьная программа по литературе, осталось, что Прекрасная дама приходит в образе Незнакомки, что «истина в вине», что «в соседнем доме окна жолты» и кто-то нас всех считает в тишине, что мы скифы и азиаты, которые всех сзывают на братский пир своей «варварскою лирой». Но уяснить путь Блока, на котором он публиковался символистских альманахах, а закончил в центральной газете левых эсеров «Знамя труда», трудно, учитывая, что он всегда утверждал, что он нисколько не изменил себе.

Глубокая историческая ирония состоит в том, что человек, провозглашённый некогда соловьёвцами теургом и пророком новой эпохи, Тысячелетней эры Святого духа, остался непонятым теми, кто его так скоро «возвёл» в этот сан. Однако не остался ли он верен своему призванию, несмотря на то что ему относительно скоро надоели «соловьёвские» разговоры? «Ликуй, Исаия, Ликуй! Ликуй, пророк, Иммануила! Се – дева в таинство вступила, Пророка, церковь, именуй…» – эти строки Сергея Соловьёва, посвящённые свадьбе Блока и Любови Менделеевой, призваны были отразить «вселенское значение» того, что происходило с поэтом Прекрасной Дамы.

«Стихи о Прекрасной Даме» — сборник, написанный во многом под впечатлением метафизики любви Владимира Соловьёва, — полон ожидания нового мира, которым грезили символисты и в той или иной мере весь Серебряный век. Преображение мира осуществится при явлении её – Софии, Прекрасной Дамы. Однако уже эта светлая мистическая мечта омрачена подозрением: вдруг при приближении окажется, что это не Она или вдруг Её облик будет иным:

Весь горизонт в огне, и близко появленье,

Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,

Сменив в конце привычные черты.

Этого опасения не испытывали другие символисты, которые увидели в меняющемся впоследствии облике Прекрасной Дамы – предательство прежних идеалов. Хорошо усвоивший и воплотивший в жизни заветы Владимира Соловьёва относительно любви, Блок чувствовал, что миры идеальный и реальный плохо сходятся. Попыток совместить их он, однако, не прекращал до той поры, пока ему это не удалось и он не написал Сегодня я – гений».

Лик Её впоследствии менялся много раз, или это была уже не Она? Атмосфера гениальной «Незнакомки» – атмосфера Петербурга Ф.М. Достоевского, как её видел Блок. В пору написания стихотворения поэт бродил по городу и его окрестностям, собирая впечатления от увиденного. Ему полюбился своей пошлостью привокзальный ресторанчик в захолустном дачном посёлке «Озерки» – там и явилась ему в винном опьянении Незнакомка. Это уже не та недоступная платоническая Афродита Урания прежнего Блока, это Афродита Пандемос, пошлая богиня, которая в опьянении предстаёт тайной и манит, это небо, опрокинутое в болото.

«И перья страуса склонённые

В моём качаются мозгу,

И очи синие, бездонные

Цветут на дальнем берегу».

Творческий путь Александра Блока – видеть великое и возвышенное в малом и порою низком. Для этого нужно сойти в ад. Чтобы «Незнакомка» стала Собою, а не вокзальной женщиной, нужен пьяный делирий.

«Где спутник мой? – О, где ты, Беатриче? –

Иду один, утратив правый путь,

В кругах подземных, как велит обычай».

Творческий путь Блока принято оценивать как движение от символических абстракций к подлинной жизни и гуманизму. Так, в годы перелома своего мировоззрения – после первой русской революции – смотрел на происходящие в себе изменения и сам поэт.

Он не без удовлетворения расставался со своим прошлым окружением – «соловьёвцами»: с Андреем Белым, которого он в переписки называл не иначе, как брат, и каждое «Ты» писал с большой буквы, с Сергеем Соловьёвым, пророчившим ему место пророка в грядущем царстве Святого Духа, с Георгием Чулковым, который, как тень, преследовал Блока, подражал ему и изобретал вместе с Вячеславом Ивановым изощрённые мистические концепции.

Но на этом пути он не стремился вовсе входить в какой-то конфликт или бороться с символизмом. Хотя многие его друзья-символисты неоднократно проклинали его в печати за отступничество от принципов символизма. Но он всё больше клонился к тому, чтобы вершиной творческого духа назвать реализм. Максима Горького он называл своим литературным идеалом.

Однако гуманизм, который пестовал в себе Блок, был гуманизмом ницшеанским, который был призван возвысить человека, преобразить его.

Гуляя по улицам и видя, как живут люди, Блок одновременно всё больше пронизывался темой угнетённого человека. Но в итоге его искания на улицах Петербурга привели к озарению: он узрел некое «светлое пятно», приобретшее в конце концов черты более ясные и так поразившие и расколовшие критиков его поэмы «Двенадцать».

«Вот в одну такую на редкость вьюжную зимнюю ночь мне и привиделось светлое пятно; оно росло, становилось огромным, оно волновало и влекло. За этим огромным мне мыслились двенадцать и Христос», – объяснял своё неоднозначное видение Блок.

Гениальным образом двойственность идеального и реального в своём творчестве Блок воплощает в поэме «Двенадцать». С одной стороны, Христос ведёт двенадцать своих учеников в Царство Божие, с другой – эти двенадцать полны земных страстей, которые были ценны для Блока как свидетельство их внутренней свободы, они движимы коллективной волей к новой жизни, к будущему.

Между Исусом Христом и двенадцатью нет синергии, они вроде бы должны идти в разные стороны. Поэтому последняя часть так удивляет читателя. В поэме неоднократно подчёркивается, что двенадцать отрицаются религиозного начала, они попрекают Петруху за то, что он сокрушается об убийстве, они идут «без имени святого». Не зря концовке удивлялся и сам поэт: «Когда я кончил, сам удивился, почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И я тогда же записал у себя: к сожалению Христос».

Блок, признававшийся своему православному другу Евгению Иванову, что он «никогда не знал Христа», не раз говоривший о своей ненависти к попам, церковности, пожелал бы видеть сам в этой роли, как он пишет, «Другого». Этим «Другим» мог быть Дионис – так часто называл языческого бога Вячеслав Иванов, под влиянием идей которого Блок собирался написать мистерию «Дионис Гиперборейский» о героических самоотверженных людях, поднимающихся к вершинам Мировой Красоты. В финале только один из них должен увидеть Её. Но эта мистерия не увидела свет, от неё остался черновик.

Но, верный себе и своей поэтической интуиции, Блок пишет о том, что это именно Христос. Причём, что примечательно, в дораскольном написании «Исус». Двенадцать не видят того, кто идёт с ними и впереди них, они грозятся застрелить его.

— Кто там машет красным флагом?

— Приглядись-ка, эка тьма!

— Кто там ходит беглым шагом,

Хоронясь за все дома?

— Все равно, тебя добуду,

Лучше сдайся мне живьем!

— Эй, товарищ, будет худо,

Выходи, стрелять начнем!

Трах-тах-тах!

— И только эхо

Откликается в домах...

Только вьюга долгим смехом

Заливается в снегах…

Однако парадокс, что он с ними и впереди них, да ещё и с «кровавым флагом». Действительно, Христос ли это?

Черный вечер.

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек

Однако уверенно стоят на ногах и идут в будущее двенадцать, символизм который так же двойственен: это двенадцать апостолов, и двенадцать разбойников, ведомые атаманов Кудеяром, из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Недаром критики могли истолковать Христа «в белом венчике из роз» как антихриста.

Поэма построена на контрасте, олицетворяющим старый мир и слабого человека, и мир новый, который должны осуществить персонажи поэмы.

Стремясь прийти к простой правде жизни, Блок преодолел в своём творческом акме – поэме «Двенадцать» – кризис символизма. Однако вершина его творчества оказалась настолько высокой, что восхождение на неё едва ли можно повторить и, тем более, олицетворить в концепции литературного направления, даже такого многогранного и универсального, как символизм.

От презрения к обыденной жизни декадентов поэт пришёл к её принятию, оставив основной символистский принцип многозначности символа, его «тёмности» и невозможности однозначного истолкования. Двойственность мира в поэме заключается в её парадоксальном и диалектическом единстве. Преступление Петрухи сулит его возрождение, разгул превращается в твёрдую поступь, а богоборчество революционеров ведёт их ко Христу.

Михаил СЕУРКО