С. Шаргунов. Стоны страны (депутатский дневник)

Я не сгущаю краски, я просто читаю обращения и отвечаю на них тем, чем могу. Оглаской и депутатскими запросами.

Северодвинск закрывают из-за кошмара эпидемии. Но сколько до этого нужно было взывать к государству...

Рассказывает северодвинка Ирина Суханова, молодая мать годовалых тройняшек, получившая инсульт, поскольку её до последнего не брали в боль­ницу с ковидом: «Мы заколочены, закрыты с другой стороны, только через окно могу орать, просить о помощи. Мне измерили температуру 39,2, нача­лись судороги, а врач говорит – кроме парацетамола, ничего вам дать не мо­гу. Нет ничего у них тут. Вы знаете, в чём здесь ходят медсёстры на ногах? У них брезентовые клеёнки коричневые – их подстилают больным, которые писаются. Они примотаны бинтами к ногам. Терапевты в приёмном покое просто падают в обмороки, врачей практически нет, три медсестры в одном отделении. Врачи орут, ругаются – говорят, кричите, стучите, куда только можно, рассказывайте, что здесь творится!»

А вот вести с Алтая. Там под шумок сокращают отделение ортопедии и травматологии краево­го клинического центра охраны детства и материнства. Сокращение лихое – со 106 прежних койко-мест для детей до 50.

А всем врачам – травматологам Сергею Рубелю, Александру Шмату, Ва­лерии Шумилиной, заведующему отделением, доктору медицинских наук, профессору, главному детскому ортопеду и травматологу Арсену Осипову – были предложены новые вакансии: санитаров, уборщиков и дворников.

Это, по всей видимости, лучшее применение врачам, делающим уни­кальные ортопедические операции детям со всего края. В отделении опери­ровали детей с тяжёлыми пороками развития грудной клетки и другими пато­логиями с 1984 года.

А вот очень типичное письмо из Тульской области, по поводу которого то­же направляю запрос в Прокуратуру.

«Пишет вам Ирина Анохина. В нашем Богородицке из-за COVID умерла моя мама Ковшова Александра Алексеевна. Тесты никому не делали, хотя бо­лели все проживающие с ней: две дочери и внук. (Диагноз был именно такой, не только по симптоматике, но и по тесту на антитела, который сделала одна из моих сестёр по выздоровлении).

Официальный диагноз – ОРВИ. Причина смерти в свидетельство - хро­ническая почечная недостаточность. “Скорая помощь" маму не забрала: “Мы её не довезём”. Сейчас заболел ещё один родственник. Температура 39,5. Приехавший фельдшер (теперь врачи не приезжают) поставил бронхит и на­значил флюорографию и приём антибиотика. Опять ни намёка на тестирова­ние и КТ. А человеку за 60. И он в контакте с женой, детьми и внуками. А им что делать?»

А вот обращение сотрудников курского областного детского санатория. Не получают ни копейки уже два месяца. Должны получать 12 тысяч, надеют­ся хоть на 6 тысяч, но денег не видят никаких. «У нас у всех есть дети... Есть больные родители. Ни в отпуск нельзя уйти, ни зарплату получить. Кто попал в больницу, больничный не оплачивают. Как нам быть? Голодать?»

Понимаю, что чиновники злятся на меня за огласку и запросы. Но меня совсем не волнуют моральные страдания чиновников. Есть поток отчаянных писем обычных людей, которых нужно спасать от гибели. И я обязан быть спасателем – настолько, насколько получается.

Без книг мир будет дик

Без книг померкнет России лик.

Хорошая новость буквально по следам того, о чём я писал, в том числе и премьеру на депутатском бланке. В последний момент постановлением правительства книжная отрасль отнесена к сфере деятельности, наиболее пострадавшей от эпидемии. Включение в этот список подразумевает доступ к льготному кредитова­нию, отсрочки по налогам и взносам и другие меры поддержки для книжных магазинов. Ведь 80 процентов продаж книг идут именно через эти магазины. Причём падение доходов издателей уже составило 48 млрд рублей, а дистрибьюторов печатных СМИ – 30 млрд.

Да, то постановление, которого удалось добиться, – это уже достижение. Впрочем, над издательствами – и небольшими, и крупными тоже – по-прежнему нависает тень разорения. Речь не только о книгах, но и об учебни­ках. А значит, об образовании в стране как таковом.

Наверняка прямо сейчас на карантине пишутся книги, которые потом бу­дут читаться с наслаждением. Вопрос – кем.

Крик книг лично я слышу отчётливо. Книга может так подорожать, что станет недосягаема для большинства и читателей, и библиотек. И поверьте, электронная книга точно так же ока­жется труднодоступна. Платформы начнут значительно меньше платить изда­телям и при этом накручивать цену.

Проблема в последствиях атаки вируса. Вернее, в том, будет ли на него контратака государства. Сможет ли оно защитить малый и средний бизнес, село, производство, науку, культуру и образование. Или распишется в бес­помощности. Или, что ещё страшное, последуют фарисейские обещания, ко­торые не станут выполнять.

«Даже в пекле надежда заводится»

Название этого текста – первая строка колымского стихотворения Юрия Домбровского «Амнистия» про Богородицу, которая «ходит по кругу прокля­тому» и «каждому пятому ручку маленькую подаёт».

Пекло – сильное слово. Но если в неволю придёт ещё пандемия, оно бу­дет самым верным.

А под сводами чёрными, низкими.

Где земная кончается тварь.

Потрясает пудовыми списками

Ошарашенный секретарь.

И кричит он, трясясь от бессилия,

Поднимая ладони свои:

— Прочитайте Вы, Дева, фамилии,

Посмотрите хотя бы статьи!

Читаю жалобы от заключённых. В их письмах и сообщениях – большая тревога из-за опасности заражения.

Я внёс в Госдуму предложение об амнистии к 75-летию Победы. Проект, обдуманный вместе с квалифицированными юристами и серьёзными право­защитниками. Секретарю незачем трястись. Речь о несовершеннолетних первоходках, об инвалидах, о беременных женщинах, осуждённых за незначи­тельные деяния. И о попавших после «московских протестов» тоже речь.

Провести амнистию к юбилею Победы мне кажется логичным. Так ужо де­лали раньше. А что мешает проявить элементарную человечность теперь? По-моему, та или иная форма амнистии особенно актуальна сейчас, ког­да эпидемия представляет угрозу всем, но том, кто в заключении, особенно.

Зная, что в тюрьмах и на зонах должным образом не соблюдаются сани­тарные нормы, да и вообще с медициной плохо, надо отдавать себе отчёт: по­падание вируса в места лишения свободы может привести к страшным по­следствиям. Кстати, в Индии и Иране, в США и Франции уже пошли по пути освобож­дения части узников в разных вариантах, в том число по амнистии.

Понятно, всегда при таких решениях есть риски и сложности. Всё надо обсуждать, но честно и человечно. Честно, человечно и незамедлительно.

Я кричу: — Ты права. Богородица!

Да прославится имя Твоё! —

восклицал лагерник Домбровский.

Да, у тех, кто предлагает никого не выпускать, найдутся аргументы. Как находились и у тех, кто не хотел приравнивать день в СИЗО к двум в колонии-поселении и полутора в колонии общего режима. Как есть и те, кто оправдывают пытки и истязания и провалил мой за­кон о доступе сотрудников уполномоченного по правам человека в тюрьмы и лагеря. Или суеверно считают любого зека исчадием ада, полагая, что суд, где меньше 1% оправданий, их уж никогда не приговорит. Сейчас разговор не просто о милосердии, а о защите тысяч и тысяч жизней.

Разбой в степи

И вновь борьба с оптимизацией. Занят очередным спасением школы. Можно абстрактно обличать негодников-разрушителей, никому не помогая и ничего не делая, ведь отдельные истории якобы не поменяют общего по­ложения дел. А можно и, по-моему, нужно спасать всех, кто прямо сейчас нуждается в спасении, - живых, реальных, с именами, судьбами, болью, и через отдельные истории несчастья, борьбы и защиты показывать беду масштабную.

В Алтайском крае, в Кулундинской степи, в Волчихинском районе стоит село Пятков Лог. И хотя живёт в нём всего 350 человек, жители сумели сохра­нить до сегодняшнего дня среднюю общеобразовательную школу, фельдшер­ско-акушерский пункт, дом культуры, детский сад, отделение «Почты России» и даже библиотеку.

Теперь в селе хотят ликвидировать школу. Конечно, следом закроются и ДК, и библиотека.

Более 100 жителей поставили свои подписи под обращением с просьбой школу сохранить. Не будет школы – не будет села. Это не просто теория. Против закрытия школы резко выступает, например, глава местного совхоза, который всерьёз опасается массового оттока работников. Уже в эти дни 15 се­мей собираются сменить место жительства, чтобы успеть пристроить детей в другие школы к началу учебного года.

Чиновники предложили возить детей из Пяткова Лога в соло Коминтерн на автобусе. Расстояние между селами – 12 км.

А знаете, какова она зимой, сельская дорога в Кулундинской степи? Там неделями не может пройти никакой транспорт, кроме спецтехники. А если ос­таться в степи на ночь? В этом году Алтай засыпало снегом, федеральные трассы были закрыты из-за снежных перемётов, и выросли стены высотой 5-7 метров.

В общем, искренне надеюсь, что после моих запросов школа будет спа­сена.

«А теперь меня вырвут с корнями»

Я упоминал уже эту историю в своей телепрограмме «Двенадцать». Хочет­ся написать подробнее. В Казани удалось вернуть домой девочку из приюта.

Отбирать детой, разрушать семьи, разлучать родных – это всегда край­нее решение. Я в этом убеждён. Но это часто невдомёк чиновникам. Жительница Казани Екатерина Сафина была лишена родительских прав, и у неё отобрали двух маленьких дочерей Машу и Мелиссу. Одна из причин – женщина «официально нигде не работает». Оказывает­ся, аргументами в пользу изъятия детей стали долги по ЖКХ и попытки до­биться материальной поддержки от органов опеки.

Я постоянно на связи с Екатериной. По-моему, достойная, искренняя женщина, столкнувшаяся сначала с разбоем, а потом и хамской ложью чинов­ников. Кстати, с 2007 года она трудится в храме. Но у девочек есть и горячо любящая их бабушка Ирина Алексеевна Гав­рилова, желающая их воспитывать и с ними жить. Казалось бы, к ней долж­на была прислушаться опека и по закону, и по-человечески. Но вот реальность: рыдающие мама, бабушка и девочки – и хладнокров­ные твердокаменные чиновники.

Детей почему-то спешно отправили в приют. Машу успели уже отдать другим людям, а пребывание Мелиссы в детдоме затянулось. Там, по её рас­сказу, подтверждённому другими воспитанницами, она подверглась издева­тельствам и домогательствам, из-за чего возбуждено дело.

Девочка присылала из своего заточения душераздирающие аудиосообще­ния. «Забирают нас просто так. Из-за того, что мы просто не можем погасить долги. И всё... Я не понимаю: это за что? За то, что мы дети? Это получается моральное издевательство над детьми. Раньше я была счастливой девочкой, а теперь меня вырвут с корнями».

И вот решение суда – Мелисса освобождена из детдома и воссоедини­лась с роднёй. Её бабушка наконец-то признана судом опекуншей. Девочка очень-очень счастлива. Говорит, что мечтала об этом – обнять близких.

Екатерина пишет в «Инстаграме»: «МЫ ВМЕСТЕ! Всех люблю, благодарю от всего своего материнского сердца! Московский депутат Шаргунов Сергей откликнулся на мою беду официальным письмом в прокуратуру. А когда по­звонили из прокуратуры, мне вообще не верилось... Сколько мы пережили, не передать словами, ничем не передать! Доченька, больше никто не посме­ет тебя забрать, и сестрёнку твою вернём».

Выясняю судьбу второй девочки, Маши. Что с ней? Почему вскоре после попадания непонятно к кому она загремела в больницу?

Как бы хотелось, чтобы у этих людей всё было хорошо, а органы опеки думали о том, как помочь тем семьям, где не всё благополучно, а не ломали по живому.

«Оставьте нас в покое!»

Похоже, на карте страны скоро появится ещё одно пустое место. Дерев­ня Леоновка Большесолдатского района Курской области. Все те несколько сотен жителей, которые в ней есть, умоляют о пощаде. Со слезами. От колхоза остались руины, медпункт и почта закрыты, а теперь хотят уничтожить школу, и значит, умрёт Леоновка.

Это при том, что коллектив полностью укомплектован яркими и заботливыми педагогами. Чистая и светлая двухэтажная школа в небольшой деревне могла бы быть национальной гордостью. Ровесница века, она возникла ещё в 1900 году. В 1969 году её расширил и перестроил председатель колхоза «Светлый путь».

Её подновляют и сберегают общими усилиями деревенских, местный фермер помогает. В школе – большая библиотека, музей, спортзал с трена­жёрами и теннисным столиком, брусья, лыжи, компьютеры, столовая. И до­машняя атмосфера.

Передо мной протокол собрания жителей деревни Леоновка. Начальство, взявшее «территорию», доходчиво объявляет «населению», что его ждёт. И ответный голос народа, униженных русских людей... Читается как до­кументальная пьеса. Слушали замглавы администрации района Нескородеву О. М., которая объявила, что Леоновская основная общеобразовательная школа «подлежит ликвидации».

Никаких претензий к работе коллектива школы и её техническому состоя­нию нет. Но надо закрыть из экономии. «Это событие неизбежно. Губернатор при посещении района говорил, что маленькие школы будут закрываться. Что решило население, никакого значения не имеет». Цитата из протокола!

«На вопрос директора школы, как будут трудоустраиваться работники, было сказано, что всё, что можно предложить, - это 0,25 ставки сопровож­дающего детей в автобусе и, если разрешат открыть ставку посудомойки, то 1 работник столовой будет устроен».

Учителя и родители возроптали.

Учитель начальных классов Кононова Н. Е.: «Как же так получилось, что мы никому не нужны? Недопустимо возить детей в другое место. Дети малень­кие, им надо рано вставать, идти до автобуса, лотом ехать, дороги не чистят, тракторов нет. Домой начальные классы попадут гораздо позже, ожидая, по­ка закончатся уроки у старшеклассников. А уставшие дети – это неуспеваю­щие ученики».

Плотникова А. С. сказала, что недавно стала многодетной мамой, роди­ла третьего ребёнка и надеялась, что будет работать в школе и дети будут в ней учиться. Теперь всё кончено.

Толодова Татьяна: «Мы многодетная семья, в этом году третий ребёнок идёт в 1 класс. Получается, дети накладны государству... Вы закрываете то, что строилось нашими людьми».

Бабушка Белоусова Елена: «Моему внуку надо ещё пешком 2 километра до остановки. Каким он приедет на занятия? Вы вынуждаете меня отдать ре­бёнка учиться в интернат».

Нефёдова Анастасия, многодетная мама: «С этими перевозками дети во­обще учёбу запустят. У нас прекрасные учителя. Оставьте нас в покое!»

Бабурина Ирина: «Я многодетная мать, у меня пятеро детей, двое своих и трое приёмных. Один ребёнок – инвалид I группы. Он не выдержит пере­ездов...»

Белоусов В. В.: «Такое отношение к народу – большой грех. У нас одна школа для людей только и осталась. “Скорую помощь" оказываем друг другу, кто как может. Каждое утро проходя мимо своей брошенной школы, дети вы­растут с уверенностью, что нужно уезжать из родного села. Уедут все, а ста­рики помрут, вы не оставляете деревне Леоновка ни одного шанса на выживание».

Директор школы Кононов А. И. рассказал, как сами ученики и жители строили школу своими руками. После её ликвидации здание сразу же под­вергнется разграблению, зарастёт бурьяном, как почта и медпункт. «Это очень больно. Лучше бы вернули медпункт и почту, а но отнимали у жителей последнее...»

Сделаю всё, чтобы спасти школу в Леоновке и чтобы деревня эта жила. Приговор должен быть отменён. Это вопрос не про одну только Леоновку: сохранить или потерять?

9 рублей и 5 копеек

Любые деньги для родителей с детьми, - конечно, благо. Но тем временем ко мне поступает немало обращений несчастных жен­щин, которым отказывают в выплате ежемесячного пособия на детей от 3 до 7 лет, положенного по Указу президента от 20 марта этого года. Почему-то у многих, кто ранее был признан малоимущими, по неким новым критериям находят лишние копейки доходов, и на этом основании отказывают в помощи.

Елена Кулькова, мама 6-летнего ребёнка с инвалидностью. В справке уп­равления соцзащиты населения Воскресенского района Нижегородской обла­сти зафиксирован её среднедушевой доход 8 498 руб. 34 коп. В социальной поддержке женщине отказано – ей приписали дополнительные рубли и копей­ки, перекрывающие прожиточный минимум.

Величина детского пособия зависит от региона, но в среднем – 5 тысяч с небольшим. Оно выплачивается согласно Указу в случае, если размер сред­недушевого дохода семьи не превышает величину регионального прожиточно­го минимума. А на практике органы социальной защиты бесчеловечно-формально под­ходят к решению о назначении этих выплат.

Вот, например, Анастасия Оголихина, одинокая мама из Башкирии. «Се­мья состоит из 3 человек. Сын – 5 лет, дочь – 7 лет. В разводе. Получаю пенсию по уходу за ребёнком-инвалидом. Официально не работаю. Алимен­ты не получаю».

Чиновники посчитали доход её семьи, составивший 9813,05 рублей, а ве­личина прожиточного минимума в регионе – 9804,00 рубля. На основании то­го, что доход превысил прожиточный минимум аж на 9 рублей и 5 копеек, Анастасии отказали в выплате пособия!

При этом оно в Башкирии менее 5000. То есть на сумму меньше 10 000 предлагается выживать и тянуть двоих детей, один из которых инвалид.

Направил запрос в Правительство Республики Башкортостан.

Другой женщине из Барнаула отказали в выплате из-за того, что её нище­та аж на 500 рублей приподнимается над самым низким уровнем.

Проблема масштабная. О какой поддержке семой и деторождения можно говорить при таком отношении? Чиновный формализм – дикий, жестокий и бесстыжий. Буду заниматься каждой такой историей.

Большая уголовка

Трагические вести приходят из Подольской городской клинической боль­ницы. и не только оттуда. Если врачи заражаются и умирают, и у них не было средств защиты – это уголовка, это преступление.

Я уже рассказывал о тяжёлой ситуации в Щиграх, городе в Курской обла­сти. Сначала пришло письмо медиков оттуда. О нехватке простейших средств защиты. И о страхе заболеть. «Что сами пошили, тем и пользуемся. Больных ковидом возим без средств спецзащиты. У всех у нас семьи, и дети, и стари­ки. Что нам делать? Почему нас ставят перед выбором: бросить больных или заражать свои семьи?»

Такие же письма приходили из многих других регионов, в том числе из разных населённых пунктов Курской области.

А потом пришли новости, что врачи заболели: «У двенадцати медиков вы­сокая температура, у пяти уже обнаружили вирусную пневмонию, ещё у од­ной уже подтверждён Covid-19. Кроме того, восьмого мая пришли положи­тельные анализы всех работников регистратуры».

Немедленно чиновники засуетились. Стали всё внушительно опровергать, устроили балаган с внезапной проверкой больницы и будто бы обнаружением завалов всего необходимого...

А я, как и обещал, направил официальные запросы в Прокуратуру. И вот – ответ:

«По результатам проверки выявлены нарушения законодательства, выра­зившиеся в нерегулярной выдаче средств индивидуальной защиты медицинским работникам... Аналогичные нарушения прав медицинских работников выявлены прокуратурами Большесолдатского и Обоянского района, Сеймского административного округа Курска... Установлены факты непроведения еженедельного лабораторного обследования медицинских работников на COVID-19».

Проще говоря, врачи болели, многие продолжая работать, а их даже не проверяли на болезнь.

После моих запросов Прокуратурой «внесено представление» губернской власти. Это уже что-то. И надеюсь, начало. По всей стране должны быть наказаны те, кто наплевательски отнёсся к жизням врачей и пациентов.

И не надо расслабляться. Каждый день я на связи с Минздравом, проби­вая тесты и госпитализацию для новых и новых заболевших. Об этом печаль­но говорить, просто поверьте – это так.

«Чуть его не потеряли»

Писатель, как известно, не врач, но боль. Впрочем, и депутатские воз­можности не позволяют заменить собою врача. И всё же буквально каждый день занимаюсь теми, кто нуждается в срочной медицинской помощи. Она по-прежнему требуется многим и многим.

Печально, когда сообщают о необходимости средств индивидуальной за­щиты врачи и даже присылают фотографии тяжёлых условий работы, но под­писаться под обращениями боятся. И как тогда помочь?

Или вот – ужасное и будничное. В Подмосковье врач погиб от коронавируса, но чиновники этого не при­знают. «Факт инфицирования сотрудника Covid-19 при исполнении трудовых обя­занностей не установлен». Это анестезиолог-реаниматолог С. П. Корнусов. Фонд социального стра­хования отказал в компенсационной выплате его родственникам.

Передо мной рапорт заведующего отделением больницы. Он пытается доказать, что коллега заразился именно на работе: «Многие больные находи­лись на лечении пневмонии COVID-19 с дыхательной недостаточностью либо заболели уже в больнице... При этом в операционной средства индивидуаль­ной защиты не были предусмотрены...»

Сейчас выбиваю выплаты семье погибшего врача.

А вот обращение из Барнаула родных и друзей заболевшего человека: «В больнице (!) практически при смерти без должного лечения и внимания медиков лежит молодой сорокалетний мужчина, отец четверых детей, один из лучших ветеринаров города, не получающий практически никакого лече­ния, имея несколько очагов воспаления в лёгких, гной, жидкость... Началось кровохаркание».

«Барнаульский Минздрав, - пишет отчаявшаяся жена, - озабочен сейчас войнами с медиками. То с диагностическим центром из-за выплат, то с дет­ской травматологией, которую дооптимизировали уже до того, что детей не­куда складывать, а врачам халат переодеть негде... Но и, может быть, всё-таки кто-то начнёт лечить моего Олега и не даст осиротить четверых детишек? Что вы творите-то?»

Я связался с федеральным руководством Минздрава, и в ту же ночь че­ловека перевели в палату интенсивной терапии краевой клинической больни­цы и начали лечить. «Чуть его не потеряли», - говорят родные. Что тут скажешь...

Если речь идёт о вашей или вашего ближнего жизни, обращайтесь, не от­кладывая. Постараюсь быть «скорой помощью». Будем пробивать.

Итак, я написал про ужасное и будничное. В Подмосковье врач погиб на передовой от коронавируса, но чиновники этого не признают. И стал выбивать выплаты семье погибшего врача.

Удалось. Со мной связалось руководство ФСС, выразив готовность решить все во­просы.

И вот – родным Корпусова сделаны выплаты. Одновременно стали вы­плачивать деньги заболевшим медработникам, хотя до этого им отказывали. Дочери погибшего врача и заведующий отделением благодарят.

На самом деле, благодарность тем, кто спасал жизни, жертвуя собой. И в очередной раз понятно, что заслоны преодолимы, и важно не молчать. Поэтому, если вам или вашим близким не поступают положенные выпла­ты, пишите: shargunov@list.ru.

Будем выбивать. Будем пробивать стены.

Сергей ШАРГУНОВ

«Наш современник», № 8, 2020