С.Г. Кара-Мурза. Угроза невежества

С.Г. Кара-Мурза. Угроза невежества

Бытует ошибочное мнение, что невежество – известное и простое явле­ние. На самом деле невежество – интегральная система, которая непрерыв­но действует во всех сферах жизни людей. Можно сказать, что это похоже на политэкономию капитализма, где задействованы необычные работники, кото­рые продают необычные товары. Понятно, что маркитантов невежества гораз­до больше, чем бизнесменов на рынке («товары-деньги»), а главное, в биз­несе невежества всё может быть товаром.

Начнём с общего и абстрактного образа невежества. С момента возник­новения человека разумного индивид совещается с другими людьми в своей семье. Человек – существо деятельное: он непрерывно действует, строит но­вый мир, обдумывает идеи и формы, изобретает инструменты и навыки. Всё это он обрабатывает посредством языка, разума и воображения в группе близких людей. В процессе в группе появляются оппоненты. Они иногда го­ворят ему: ты не всё обдумал, ты сделал неправильно! Возникает конфликт, и он может развиваться по разным сценариям.

Профессионалы и активисты организуют важные акции невежества для на­рода, и на эти действа идут массы людей. Иногда они выходят на площади, а теперь всё чаще ограничиваются просмотром телевизора. Но и подобные важные мероприятия быстро обрастают другими смыслами - люди пытаются понять явление невежества, но смотрят на него по-разному. К несчастью, очень часто мы сталкиваемся с сужением сознания: получив сообщение, чело­век сразу же с абсолютной уверенностью принимает для себя одно-единственное его толкование.

Более того, в сознании человека слово взаимодействует с воображением. Аристотель писал, что, когда ум осознаёт какую-то вещь, он должен постро­ить её в воображении. Исходя из этих «образов вещей», мы вырабатываем и нашу линию поведения.

Чтобы представить достоверную картину погружения в невежество общ­ности интеллектуалов («креативного класса»), надо дать контекст.

В своих откровениях Макиавелли высказал вещь, важную непосредст­венно для нашей темы: слова политиков всегда нуждаются в истолковании. Он заострил этот вопрос до предела, признавшись в письме от 17 мая 1521 го­да: «Долгое время не говорил я того, во что верю, никогда не верю я и в то, что говорю, и если иногда случается так, что я и в самом деле говорю прав­ду, я окутываю её такой ложью, что её трудно обнаружить».

Когда разрушение логики сочетается с невежеством и воспалённым вооб­ражением, возникают социально опасные состояния целых социальных групп — невежество освобождается от оков. В моменты кризисов такие группы организуют новые партии. Будучи превращёнными в возбуждённую толпу, они могут стать взрывным устройством, сокрушающим целые страны. За ними тя­нется шлейф «второго эшелона» – это агенты, маркитанты, которые получают поживу, и начинают верить в неё настолько, что вполне искренне обращаются к людям. Уже в Новом времени некоторые философы увидели в таком невеже­стве угрозу. Гёте сказал: «Нет ничего страшнее деятельного невежества».

Бывает, общество не принимает разумные доводы сведущего человека – это приводит к хаосу и утрате способности понимать реальность. Это угрожа­ющее невежество. В его тумане образы изменяются, бывает, что даже учёные впадают в невежество. Особенно это заметно в периоды тяжёлого кризиса, смуты или социальных катастроф.

Как иногда человек болеет телесно, так болезнь поражает и духовную сферу, - под влиянием сдвигов бытия, страхов, внушений и соблазнов. Именно в такие моменты в сети разума возникают прорехи, и они заполняют­ся невежеством. Это «новое невежество», национальное бедствие – неожи­данное, ещё не имеющее чёткого образа.

Типов невежества много, все они разными путями ведут к кризису иден­тичности личности. Нарушение привычной обстановки всегда повышает вну­шаемость. Это стало предметом изучения в Европе 1920-х годов, когда без­защитность против внушения наблюдалась не только у населения, терпящего социальное бедствие (как в Веймарской республике или во времена фашиз­ма), но и у людей, переживших потрясение.

Понятие «современное невежество» очень широко, его можно рассматри­вать с разных точек зрения. Конечно, мрак невежества не ослепляет абсолют­ное большинство. Но здесь мы всё же говорим о беде, которая охватывает массу людей. Надо обязательно учесть, что люди, особенно те, которых за­цепила «культурная травма», иногда переживают психические расстройства, а болезненные образы и суждения, которые рождаются в их сознании, надо отделять от невежества. Таким людям надо как-то помогать.

Процессы невежества растянуты во времени. Чтобы понять это, надо представить их в динамике. Часто процесс кажется стабильным, но в реально­сти к ному присоединяются различные дополнительные процессы. Например, попытки перенести в цивилизацию большую техническую и социокультурную систему, которая хорошо зарекомендовала себя в другой цивилизации, обыч­но заканчиваются крахом или сопряжены с тяжёлыми потрясениями. Это может создать сочетание соблазна и риска, а, не заметив или не поняв побочных процессов, участники конфликта могут погрузиться в невежество.

Также надо учесть, что после 1955 года в нашей стране тщательно маски­ровались угрозы, которые порождали и развивали мировоззренческий кризис советского общества. Кризис легитимности вызревал 30 лет. Уже с 1970-х го­дов скрывалась невидимая опасность для общественного строя – быстрое и резкое ослабление, почти исчезновение его прежней мировоззренческой основы. В то время официальное советское обществоведение утверждало (и большинство населения искренне так и считало), что мировоззренческой основой является марксизм, оформивший в рациональных понятиях стихий­ные представления трудящихся о равенстве и справедливости. Установка бы­ла ошибочной она была проявлением невежества.

Мировоззренческой основой советского строя был общинный крестьян­ский коммунизм. В 1960-е годы на арену вышло новое поколение интеллиген­ции из городского «среднего класса». В ходе индустриализации, урбанизации и смены поколений философия крестьянского коммунизма теряла силу и ис­черпывала свой потенциал, хотя важнейшие её положения и поныне сохраня­ются в коллективном бессознательном.

Глубокие изменения в образе жизни, структуре общества и в культуре тре­бовали перехода от механической солидарности к органической. В период «сталинизма» советское общество было консолидировано механической соли­дарностью – все были трудящимися, выполнявшими великую миссию, общест­во было похоже на религиозное братство. С 1960-х годов изменялась структура занятости, от традиционных профессий очень быстро стали отпочковываться новые специальности – во всех отраслях.

Взрывное возникновение множества групп с разными структурами и цен­ностями создало для политической системы ситуацию реальной невозможнос­ти пересобрать новое население в общество и нацию – старая партийно-госу­дарственная машина не могла ни понять, ни предвидеть, ни выработать новые технологии. Ю. В. Андропов в 1983 году так определил состояние обществен­ного сознания: «Мы не знаем общества, в котором живём».

На первом этапе в СССР сложились спасительные условия: культура Рос­сии переживала подъём в основной массе населения крестьян, рабочих и городского среднего класса, - они ещё не были атомизированы и вели ин­тенсивные диалоги или коллективно рассуждали, что было большим препят­ствием для невежества. Всё это позволило в ходе революции произвести ми­ровоззренческий синтез общинного крестьянского коммунизма с идеалами Просвещения.

На этом «двигателе» СССР работал по инерции до 1960-х годов и после­дующие тридцать лет. Нельзя быстро описать процесс погружения в невеже­ство – при кризисе невежество быстро деформирует институты и приводит в негодность важные инструменты. Всё это можно было наблюдать в послед­ние тридцать лет, хотя признаки бури мы должны были заметить раньше.

Дезинтеграция прошла почти по всем общностям. Невежество, эта мно­гослойная и турбулентная туча, зацепило всех сильное или слабее. Пусковым механизмом цепного процесса стала «культурная травма». Чтобы понять со­временную картину, надо найти истоки. Для этого полезно пройти по пути инерции к тому месту и времени, где зарождалось действие.

В статье мы можем разобрать несколько примеров систем невежества во время перестройки и реформ 1990-х годов. Эти примеры напрямую влияли на государство и общество – его культуру и образование, науку и технику, фи­лософию и право.

Речь пойдёт о нескольких политиках перестройки, известных авторитетах, которые много говорили с населением о смысле изменений советского строя и были убедительны в своих рассуждениях. Сейчас уже можно рационально изучать их роль в развитии перестройки, реформ России и ликвидации СССР. Таких деятелей было много, но мы выбрали нескольких политиков «второго ранга» – именно они разговаривали с народом на доступном языке.

Сейчас мы имеем картину мира от перестройки до реформы 2000 года. За эти 25 лет над Россией прошла туча невежества. Следующую волну этой болезни, уже в XXI веке, только начали исследовать. Но для качественных ис­следований необходимо иметь достаточно данных о генезисе первой волны (1985-1999 годов).

Для нас важна одна конкретная часть процесса: отношения активных ин­теллектуалов с теми людьми, которые получают дозы невежества от авторов и их агентов. Конкретно, мы говорим о тех людях, которым это «новое» неве­жество невыгодно, но произошло разделение на группы: одна отсеяла неубе­дительные аргументы, а вторая в них поверила.

Вот один пример из многих исследований, как относились трудящиеся к новым экономическим условиям. Социологи опросили 716 рабочих и инже­неров трёх заводов (в Шадринске, Тамбове и Москве) в апреле-мае 1991 го­да. Вопрос был следующим: «По какому пути должна развиваться наша стра­на в ближайшей перспективе?»

Люди разделились на 4 группы. Большинство проголосовало за «по пути развитых капиталистических стран Запада» – 30,5% опрошенных (29% рабо­чих и 32% специалистов). Вторая по численности группа – «по пути обновлён­ного, гуманного, демократического социализма» – 17,7% (18% рабочих и 17,3% специалистов). Третья группа – за «особый исторический путь разви­тия, отличный от пути других стран». Остальные сказали, что «в условиях глу­бокого кризиса страны невозможно определить пути её дальнейшего разви­тия» 15,2%, и 8,3% затруднились ответить.

При обсуждении отношения к безработице как обязательному условию ры­ночной экономики 2/3 опрошенных (66%, 54% рабочих и 96% специалистов) согласились, что небольшая безработица полезна. Треть оказались против без­работицы в СССР, по их мнению, любая безработица вредна и бесчеловечна.

А ведь 54% рабочих ещё в 1987 году и не думали о безработице, а в 1991-м приняли сё, не получив для этого никаких разумных доводов и никакого по­ложительного опыта. Почему же так изменилась их установка по важнейшему для них вопросу? Так им промыли мозги невежеством.

Теперь для примера представим обзор ВЦИОМ, который в точение пяти лет проводил большие социологические опросы в рамках проекта «Мониторинг перемен: основные тенденции». Результаты были опубликованы в 1995 году. Вот выдержки из обзора, говорящие об отношении людей к советскому строю и к «рынку»: «За пять лет реформ (1990-1994) число приверженцев частной собственности сократилось, а доля её противников возросла. Можно утверж­дать: население укрепилось в своём представлении о том, что основой част­ной собственности должен быть малый бизнес... В массовом сознании бо­гатство нынешних “новых русских” не является легитимным, поскольку, по мнению населения, получено в результате либо “прихватизации" бывшей госсобственности, либо финансовых махинаций и спекуляций» (Мониторинг перемен: основные тенденции. // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. М.: ВЦИОМ. 1995, №2).

Очевидно, что результат внушения населению, будто реформа ему будет нужна, исчез. Большая часть людей поверила власти, экспертам и филосо­фам, и в период с 1990-го и по 1992 годы поддерживала программу, но затем большинство посчитало, что политики ошиблись и попали в трясину невеже­ства; другие посчитали, что их попросту обманули. Результат: к 1995 году произошёл раскол гражданского общества, и большинство граждан отшатну­лось от власти. Невежество или мошенничество - неважно. Мы будем счи­тать, что это было невежество.

А ведь в среде экспертов и философов должны были быть известны вы­воды крупного международного социологического исследования «Барометр новых демократий», которое проводилось, начиная с 1991 года в бывших соцстранах и во всех республиках СССР. В августе 1996 года в России был опуб­ликован доклад руководителей проекта Р. Роуза (Великобритания) и К. Харпфора (Австрия).

Вот выводы этого исследования, касающиеся нас: «В бывших советских республиках практически все опрошенные положительно оценивают прошлое и никто не даёт положительных оценок нынешней экономической системе» (Роуз Р., Харпфер Кр. Сравнительный анализ массового восприятия процессов пе­рехода стран Восточной Европы и бывшего СССР к демократическому обществу. // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. М.: ВЦИ­ОМ. 1996, №4). Если точнее, то положительные оценки советской экономической системе да­ли в России 72%, в Белоруссии – 88% и на Украине – 90%.

В обзоре результатов общероссийского исследования «Новая Россия: десять лет реформ», проведённого Институтом комплексных социальных ис­следований РАН под руководством М. К. Горшкова, говорится: «Проведение ваучерной приватизации в 1992-1993 годов» положительным событием назва­ли 6,8% опрошенных, а отрицательным – 84,6% (Десять лет российских реформ глазами россиян. // СОЦИС, 2002, N° 10).

Это исследование доказало, что элита перестройки утратила практически всё доверие бывшей социальной базы, которая вначале поверила в справед­ливость и развитие общества.

Спустя 20 лет исследователи пишут: «После 1988 года число поддержива­ющих идеи и практику перестройки сократилось почти в два раза – до 25%, а число противников выросло до 67%. И сегодня доля россиян, позитивно оценивающих перестройку, хотя и несколько возросла и составляет 28%, тем не менее, большинство населения оценивает своё отношение к ней как нега­тивное (63%)» (Перестройка глазами россиян: 20 лет спустя. // СОЦИС, 2005, № 9).

Так, элитарные ораторы убедили граждан изменить общественный строй и, главное, отдать право участника совладельцам общественной собственно­сти, гарантию на труд и его оплату. В это время был выпущен «декрет о при­ватизации», и граждане получили ваучеры, как фокусники на арене. Дело сделано, и «поезд ушёл».

В этом отношении много сделали некоторые философы – особый тип ин­теллектуалов, влияющих на сознание и воображение людей. В начале Нового времени роль философов резко возросла. В век Просвещения ужо была разра­ботана методология формирования общественного мнения, так что интеллекту­алы (на первых порах в основном философы и юристы) стали влиять на пред­ставления не только узкого круга властной элиты, но и на массовое сознание.

С середины XX века сложилось сообщество философов. Их язык и логика требовали интеллектуальных усилий для восприятия, но многим людям они были интересны.

А. П. Бутенко – профессор МГУ и ранее заместитель секретаря партбюро философского факультета по пропаганде и агитации. В 1988 году в книге «Власть народа посредством самого народа» Бутенко приводит большую под­борку выдержек из Маркса, в которых утверждается паразитическая суть госу­дарства. Он добавляет: «Важно подчеркнуть, что такая тенденция – не особен­ность какого-либо определённого типа государства, а общая черта развития государства как такового» (Бутенко А. П. Власть народа посредством самого народа. М.: Мысль. 1988).

Изречения Маркса о государстве были туманны. Представим образ России «по Марксу»: «Централизованная государственная машина, которая своими вездесущими и многосложными военными, бюрократическими и судебными органами опутывает (обвивает), как удав, живое гражданское общество, была впервые создана в эпоху абсолютной монархии... Этот паразитический нарост на гражданском общество, выдающий себя за его идеального двойника... Все революции только усовершенствовали эту государственную машину, вместо того чтобы сбросить с себя этот мертвящий кошмар... Коммуна была рево­люцией... против самого государства, этого сверхъестественного выкидыша общества».

Такое представление о государстве разрушает систему общества, ведёт к его распаду, всем это было известно. Но Бутенко в условиях перестройки де­лает вывод, что само существование государства показывает, что в обществе такого формата примирение классов невозможно, поскольку, «по Марксу, го­сударство не могло бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно было примирение классов» (Маркс К. Гражданская война во Франции. // К. Маркс и Ф. Энюльс. Соч., 2 с изд. Т. 17. С. 543-546). Следовательно, в СССР существуют непримиримые межклассовые противоречия, и перестройка должна перерасти в революцию.

После ликвидации СССР, в октябре 1994 года А. П. Бутенко так пишет о советском государстве: «Был создан не социализм, а общество-монстр, двуликий Янус, клявшийся в своей верности людям труда, которым он бро­сал подачки с барского стола, но верой и правдой служил бюрократии, но­менклатуре. Именно это общество – казарменный псевдосоциализм как коммунистическая разновидность тоталитаризма – и было отвергнуто народом, рухнуло, перестало существовать» (Бутенко А. П. О характере созданного в России общественного строя. // СОЦИС. 1994, № 10). В этом наборе слов нет знания о пред­мете, однако профессор А. П. Бутенко прослыл теоретиком советского строя. Почему же у нас не было ничего, никакого строя?

А.П. Бутенко делает много выводов на этот счёт. Он пишет, будто кресть­янин, рабочий и люмпен в России «не имели ничего» – ни дисциплины, ни при­вязанности к частной собственности, ни образования, ни культуры, ибо всё это несёт людям только капитализм, который в России не успел развиться.

Многие наши философы часто оценивают реальность по своему настрое­нию. Профессор А. П. Бутенко долго занимался коммунистической пропаган­дой и агитацией и вдруг стал охаивать советский строй, свою партию, крестьян и рабочих. А главное – Сталина: «Антисталинизм – главная идея, мобилизаци­онный стяг, использованный Хрущёвым в борьбе с тоталитаризмом. Такой под­ход открывал определённый простор для борьбы против основ существующего социализма, против антидемократических структур тоталитарного типа, но его было совершенно недостаточно, чтобы разрушить все тоталитарные устои, а том более для того, чтобы обеспечить стране стабильный прогресс... Разви­вая и углубляя перемены, начатые во времена хрущёвской оттепели, Горбачёв нанёс смертельный удар советскому тоталитаризму» (Бутенко А. Особенности крушения тоталитаризма коммунистических цветов. // Об­щественные науки и современность. 1995, № 5).

Это – не философия. Но многим понравилось.

Два известных философа – В. Ж. Келле (окончил МГУ в 1944 году, доктор философских наук, профессор) и М. Я. Ковальзон (окончил философский фа­культет Московского института истории, философии и литературы, доктор фи­лософских наук), авторы известного учебника «Исторический материализм» – выпустили несколько изданий учебника, но перестройка прервала этот труд. Истмат, который зазубрила советская интеллигенция, выставив «неправильному» советскому строю плохую оценку, идейно подготовил перестройку.

Сами В.Ж. Келле и М.Я. Ковальзон замечательно подвели итоги своей деятельности в большой статье в журнале «Вопросы философии» (1990). Они отказались от советского строя: «Строй, который преподносился официаль­ной идеологией как воплощение идеалов социализма, на поверку оказался отчуждённой от народа и подавляющей личность авторитарно-бюрократичес­кой системой... Идейным основанием этой системы был догматизированный марксизм-ленинизм» (Келле В. Ж., Ковальзон М. Я. Общественная наука и практика. // Вопросы филосо­фии. 1990, № 12).

Два этих видных деятеля обществоведения и активные производители «догматизированного марксизма» были вынуждены заявить, что «на поверку» советский строй оказался не тем, о чём они писали ранее. Печальное зрели­ще. Это признание значит, что их «наука» не располагала существенными средствами для познания реальных общественных процессов. Ведь если бы они были исследователями, которые, для виду подчиняясь «системе», в то же время изучали нашу действительность эффективными методами, то в 1990 го­ду они вынули бы из ящика стола и опубликовали свои откровения.

Тогда же известный философ В. М. Межуев утверждал: «Какое же обще­ство действительно нуждается в правовой демократии и способно её защитить и сохранить? Я думаю, только то, которое состоит из собственников, незави­симо от того, чем они владеют: средствами производства, денежным капита­лом или только своей рабочей силой... Иными словами, это общество при­ватных интересов и дел, где каждому что-то принадлежит и каждый имеет право на собственное дело. По существу, это и есть гражданское общество, в котором люди связаны между собой как независимые друг от друга индиви­ды - самостоятельные собственники и хозяева своего частного дела» (Межуев В. М. Право. Свобода. Демократия. (Материалы “круглого стола") // Во­просы философии, 1990, № 6).

Наша культура оказалась негодна для цивилизации. В. М. Межуев пишет: «Согласование нашей культурной традиции с тем цивилизационным путём раз­вития общества, на который мы всё-таки должны вступить, но пока ещё никак вступить но можем, и есть, видимо, та главная проблема, которая сегодня встала перед нами в своём полном объёме и во всей своей сложности...» (Межуев В. М. Национальная культура и современная цивилизация. // Освобожде­ние духа. М.: Политиздат. 1991. С. 260-262).

Примерно такую же проблему видел философ А. И. Ракитов (советник Ель­цина, директор одного из аналитических центров при президенте). Он был почти счастлив: «Самая большая, самая жестокая империя в истории челове­чества распадается... Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бес­правии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отли­чались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях» (Ракитов А. И. Цивилизация, культура, технология и рынок. // Вопросы философии. 1992, № 5).

Неужели интеллигенция уверена, что, по сравнению с Европой, Россия была чуть ли не людоедской страной, где кровь лилась рекой? И это убежде­ние – символ веры, его не поколебать никакими разумными доводами. Если А. И. Ракитову сказать, что за 37 лет царствования Грозного было казнено около 3-4 тысяч человек – гораздо меньше, чем за одну только ночь в Пари­же тех же лет (называют число 12 тысяч), его убеждение нисколько не поко­леблется. Нисколько не смутится он, если напомнить, что в тот же период в Нидерландах было казнено около 100 тысяч человек, но не сможет он отка­зать себе в том, что Россия – изначальная «империя зла».

Читая статью в «Вопросах философии», поражаешься, что философ видит только «черные дыры» – от Грозного до Сталина – и что вся российская ци­вилизация была античеловечной. Что это за философия такая? Как можно бы­ло публиковать текст в таком состоянии?

А. И. Ракитов признаёт, что основной удар реформы направлен именно против основ русской культуры как генотипа всей цивилизации России: «Трансформация российского рынка, основанного на низких технологиях, вя­лотекущих экономических процессов... в рынок современного капитализма требовала новой цивилизации, а следовательно, и радикальных изменений в ядре нашей культуры...» (Ракитов А. И. Цивилизация, кулыура, технология и рынок. // Вопросы философии. 1992, № 5).

Так, в 1990 году на «круглом столе» по проблеме свободы, организован­ном журналом «Вопросы философии», выступил целый ряд видных интеллек­туалов.

Ю. В. Волков, доктор философских наук, завкафедрой социологии и со­циального управления Академии труда и социальных отношений, пишет о по­зиции рабочих: «Демократическое движение, начавшее развиваться в стране в последние годы и охватывающее, главным образом, прогрессивную интел­лигенцию, вряд ли сможет само по себе преодолеть сопротивление консерва­тивных сил и обеспечить утверждение нормальной, эффективной рыночной экономики...» (Волков Ю. Е. Рабочее движение в условиях перехода к экономике смешанного типа. // СОЦИС. 1991, № 12).

Сдвиг элиты к идее трансформации социального строя и перехода к част­ному предпринимательству происходил быстро – и вопреки установкам ос­новной массы населения.

В самых разных выражениях давалась характеристика того большинства («охлоса»), которое в реформе должно было быть отодвинуто от власти и соб­ственности. Г. Померанц пишет: «Добрая половина россиян – вчера из де­ревни, привыкла жить по-соседски, как люди живут... Найти новые формы полноценной человеческой жизни они не умеют. Их тянет назад... Слаборазвитость личности – часть общей слаборазвитости страны. Несложившаяся личность не держится на собственных ногах, ей непременно нужно чувство локтя» (Померанц Г. Враг народа. // «Век XX и мир». 1991, № 6).

Мы показали несколько фрагментов текстов и высказываний философов, которые во время перестройки необычно резко представляли советский строй – настолько, что произошёл болезненный раскол общностей и поколе­ний. Далее это привело к дезинтеграции всех форм социальной организации. Кризис российского общества, перешедший в 1991 году в острую стадию, по­тряс всю систему, её элементы и связи.

Известные социологи (3. Т. Голенкова и Е. Д. Игитханян) так объясняют состояние общества в этап перестройки и 1990-х годов: «Судьба прежних выс­ших слоёв (политической и экономической элиты) сложилась по-разному: кто-то сохранил свои позиции, используя имеющиеся привилегии, кто-то утратил. Хуже всех пришлось представителям прежних средних слоёв, которые были весьма многочисленны, хотя и гетерогенны: профессионалы с высшим образо­ванием, руководители среднего звена, служащие, высококвалифицированные рабочие. Большая их часть обеднела и стремительно падает вниз, незначитель­ная доля богатеет и уверенно движется к вершине социальной пирамиды...» (Голенкова З. Т., Игитханян Е. Д. Процессы интеграции и дезинтеграции в соци­альной структуре российского общества. // СОЦИС, 1999, № 9).

Наглядным примером служит приватизация промышленности. В 1992 го­ду группа ведущих мировых экспертов (социологов, экономистов и филосо­фов) под руководством М. Кастельса (США) посетила Москву. Они провели интенсивные дискуссии с членами правительства РФ. Нашими экспертами были профессора Ю. А. Левада, Л. Ф. Шевцова, О. И. Шкаратан и В. А. Ядов. После отъезда иностранные эксперты составили доклад для правительства РФ.

В докладе эксперты критикуют доктрину приватизации и, изложив свои ар­гументы, напоминают хорошо известные вещи: «Рыночная экономика не суще­ствует вне институционального контекста. Основной задачей реформаторского движения в России сегодня является, в первую очередь, создание институци­ональной среды, то есть необходимых условий, при которых рыночная эконо­мика сможет функционировать».

Таким образом характеризуются общности, которым в ходе приватизации предполагалось передать основную массу промышленной собственности: «В настоящий момент все они так или иначе демонстрируют паразитическое поведение, их действия носят не инвестиционный, а спекулятивный характер, свойственный в большей море странам “третьего мира”... Такая ситуация характерна скорее не для зарождающегося, а для вырождающегося капи­тализма».

И общий вывод: «Резюмируя всё сказанное, мы утверждаем, что суще­ствующая концепция массовой приватизации является главной ошибкой, ко­торую Россия может совершить в ближайший год реформ» (Кардозу Ф. 3., Карной М., Кастельс М., Коэн С., Турен А. Пути развития России. // Мир России. 2010, № 2).

Кастельс и ого коллеги-эксперты высказали важные суждения о начав­шейся в России приватизации. Ведущие российские учёные были ознакомле­ны с их суждениями в прямой дискуссии. Но от широких кругов учёных и по­литиков, не говоря уже об обществе, это знание было скрыто доклад был опубликован только недавно. Возможно, что наши эксперты не могли спорить с руководством Ельцина, но это обернулось погружением в невежество для множества русских людей.

Мы не знали (и уже не узнаем) мотивы большинства руководителей, ра­ботников и действительных интеллектуалов. Во время перестройки и 1990-х годов небольшая часть руководителей, работников и специалистов пытались критиковать своих бывших коллег и товарищей. Но теперь, после двадцати лет, можно предположить, что большинство авторов в рамках погружения в невежество действовало не для разрушения советского жизнеустройства, а действительно верило в иррациональные идеи «перестройки» СССР.

Известно, что после «оттепели Хрущёва» началось развитие мировоззрен­ческого кризиса советской системы. Структуры и общности развивались бы­стрее, чем общественная наука. Культурные кризисы со сдвигами в системе ценностей происходят в результате сильной культурной травмы. Перестройка как раз и создала такую травму, когда радикальные группы сформировались вокруг власти (а также вокруг криминальных организаций).

Невежество – это большая проблема, необходимо разобраться в её сути, иначе мы все снова погрузимся в темноту.

Сергей КАРА-МУРЗА, профессор ИСПИ РАН

«Наш Современник», №9, 2019

Читайте также

А. Маслов. О русской культуре замолвите слово! А. Маслов. О русской культуре замолвите слово!
В период с 22 февраля по 7 марта 2024 года на телеканале Россия-1 состоялись политические дебаты в поддержку кандидатов, выдвинутых на должность Президента Российской Федерации. Мне, как доверенному л...
28 марта 2024
В. Катасонов. Сталинская корпорация: как вершилось экономическое чудо по-советски В. Катасонов. Сталинская корпорация: как вершилось экономическое чудо по-советски
Что бы там ни говорили критики советской экономики, но сегодня становится ясно – она на поверку оказалась для нашей страны, выражаясь современным языком, более «конкурентоспособной», чем так называемы...
28 марта 2024
Тверь. Русские традиции для детей Тверь. Русские традиции для детей
26 марта 2024 г. в Тверском детском клубе «Истоки» руководитель регионального отделения «Русского Лада» Л.Т. Туровская и активист движения И.Б. Рыбкина провели праздник «Жили-были крестьяне» для детей...
27 марта 2024