Рабочий и колхозница. В чем была сила и слабость советской цивилизации?

Рабочий и колхозница. В чем была сила и слабость советской цивилизации?

Все страны имеет свои официальные или неофициальные символы, которые как правило, изображаются как вполне конкретные, зримые хотя и собирательные, воображаемые личности. Так, Францию представляют как Марианну – молодую, привлекательную женщину в красном фригийском колпаке, символизирующем свободу и равенство. США воплощает фигура дяди Сэма – узколицего бородатого старика в цилиндре и с козлиной бородкой - хитрого и свободолюбивого торговца.   Англия – это Джон Буль, толстый, краснолицый мужчина в летах с бакенбардами, в цилиндре и с подзорной трубой, стоящий на своем тихом уютном острове и с интересом разглядывающий, что творится на беспокойном континенте.

Россию во все времена символизировала женщина-мать. Этот образ, появившийся еще до революции, возродился в годы Великой отечественной войны, когда он стал изображать иную, советскую, социалистическую Родину, но по сути оставшуюся прежней, всё понимающей, всепрощающей, многострадальной Россией. Показательно, что в отличии от Марианны или дяди Сэма Россия-мать была лишена личного имени, это была просто абстрактная русская мать. Возможно, это указывало на то, что русские в отличие от народов Запада – не индивидуалисты и для них важнее общее, чем единичное, частное.

Был такой зримый антропоморфный символ и у СССР. Имеются в виду, конечно, рабочий и колхозница. Одноименная скульптура была создана в 1937 году Верой Игнатьевной Мухиной по проекту Бориса Михайловича Иофана для Всемирной выставки в Париже. К тому времени СССР было уже 15 лет, однако не будем забывать, что, во-первых, символ «Рабочий и Колхозница» развивал идею символа «Серп и молот», заложенную еще в советском гербе 1923 года, и во-вторых, свой классический вид советская цивилизация приобрела именно при Сталине, в 30-е годы, тогда как в 20-х советское общество еще искало себя, пройдя через ряд интересных, но часто для него нетипичных экспериментов.

Фигуры рабочего и колхозницы, идущих вперед, взявшись за руки, стали символами СССР не случайно. Советская цивилизация и возникла за счет своеобразного союза города и деревни. Все ее существование определялось отношениями города и деревни, которые временами были конфликтны («войны»), временами - нет («мир»). И само падение советской цивилизации во многом произошло в силу разрушения одной из двух ее корневых опор – деревни, которое завершилось в ельцинщину, но имело свои корни еще в хрущевской «войне против деревни».

Две российских цивилизации: город и деревня

Советское государство, провозглашенное II съездом Советов, утвердилось и распространилось по России благодаря смычке города и деревни. В городе победили большевики, а деревня их подержала, потому что большевики легализовали «черный передел» и предоставили на законных основаниях все земли сельхозназначения крестьянским общинам. В сущности, в 1917 году в России произошла не одна, как обычно считают (сводя воедино процесс, начавшийся в феврале и достигший своего пика в октябре), а целых две революции: первая – в городах, а вторая – в деревнях и селах. Потому что Российская империя была страной, которая включала в себя две разных цивилизации – городскую и крестьянскую. Горожане от селян отличались не только родом деятельности. В городах господствовала европейская культура, хотя и в заметно вторичном подражательском ее варианте, в деревнях – старинная московско-византийская культура, кое-где воспроизводящая черты не только допетровской, но и дораскольной Руси, хотя местами сильно разложившаяся. Горожане одевались по-европейски, знали иностранные языки, изучали науки, ходили в театр, к религии относились в большинстве своем как к этнографическому пережитку. Крестьяне одевались на старинный манер, носили бороды, были религиозны, хотя уже и не так глубоко, как их прадеды. Между городом и деревней была сильная напряженность: прошедший европеизацию и модернизацию город воспринимал деревню как отсталых варваров, жившая заветами старины, выступившая против модернизации в эпоху столыпинской реформы общинная деревня   воспринимала город как рассадник чужеродного зла. Вспомним судьбу интеллигентов, предпринявших «хождение в народ»: они были движимы самыми благородными порывами по отношению к крестьянам, крестьяне же выдавали их полиции просто потому что любой горожанин, да еще и атеист и европейски образованный человек был в их глазах чужаком, врагом и провокатором.

Этот враждебный взгляд на город очень хорошо выразило творчество «крестьянских поэтов», особенно Сергея Есенина. В его стихотворении «Город» (1915) есть такие слова:

«Храня завет родных поверий —

Питать к греху стыдливый страх,

Бродил я в каменной пещере,

Как искушаемый монах.

…………………………………..

С улыбкой змейного грешенья

Девичий смех меня манул,

Но я хранил завет крещенья —

Плевать с молитвой в сатану».

Так чувствовал себя молодой крестьянин, между прочим не чуждый европейской культуры, но все же взросший на русском фольклоре и «аграрном православии», оказавшись в городе.

А если вы почитаете фантастическую повесть эсэра-экономиста Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», написанную в 1920 году, в разгар крестьянских антибольшевистских восстаний в глубинке (к примеру, на Тамбовщине), вы почувствуете градус ненависти крестьян к горожанам. В этой повести в России после революции, гражданской войны и недолгого правления русско-немецких большевиков победила крестьянская партия. И первое что она сделала … разрушила города «как рассадник умственной лени и социальной заразы» и превратила Россию исключительно в аграрную страну! Хотя действие в повести происходит уже после революции, понятно, что эта ненависть крестьян к горожанам копилась многие десятилетия и даже века.

Фигурой, связывавшей два враждующих слоя российской дореволюционной цивилизации, был царь. Для крестьян он был «батюшкой» защищающим своих «детушек» - хлеборобов от злых, продавшихся иноземцам дворян. Для дворян, мещан, городских лояльных интеллигентов он был императором-европейцем, наследником Петра Великого несущим культуру и просвещение    туземным варварам.

Связывала высшие и низшие слои населения империи до поры до времени и религия. Священник Вениамин Федченков, который прошел гражданскую войну на стороне белых, эмигрировал, но потом вернулся в Советскую Россию, желая быть со своим народом, в своих мемуарах писал, что до революции единственным местом, где помещик и крестьяне стояли рядом, бок о бок, почти как равные, была деревенская приходская церковь.   Но к началу ХХ века дворянство и интеллигенция стали терять веру, сначала уйдя в вольтерьянство и масонство, а затем в материализм и туманный внецерковный идеализм. В народе вера тоже стала гаснуть – на первые годы ХХ столетия приходится взрыв хулиганства и кощунства в среде простолюдинов (странное веянье времени, воспетое поздним Есениным), которое было прообразом кощунственных антирелигиозных компаний 20-30-х гг., проходивших при заметном равнодушии, а то и одобрении немалой части населения.

В общем к 1917 году осталась только одна скрепа, связывавшая верхи и низы – царь, но в марте 1917, после его отречения от престола и она исчезла. Началась борьба революционных проектов – городских и деревенского.

Первая «война» между деревней и городом (1917-1921): победа деревни

Мартовская революция (которую у нас называют Февральской, как полагалось при старом стиле) в деревне и в городе проходила по-разному и имела разные требования. Сначала в городе пришли к власти либералы-западники, которые хотели построить в Росси нечто подобное французской буржуазно-демократической республике. Затем – большевики, чей идеал был нарисован в работе В.И. Ленина «Государство и революция» - ассоциация трудовых заводских, фабричных, сельских общин, которые сами бы себя защищали без профессиональной армии и полиции (их место занимали бы всеобще вооружение народа и рабочая милиция), на основе плана, выработанного съездами Советов, производили бы промышленную и сельскохозяйственную продукцию и   практиковали их плановое распределение, безденежный обмен – между общинами и между городом и деревней. Сейчас эта модель называется «военным коммунизмом», то есть ее объясняют условиями войны и неизбежной при ней разрухи, но Ленин откровенно говорил: «мы просто забежали вперед». То есть он считал, что в принципе таким и должно быть коммунистическое общество и если бы не внешние факторы, в том числе сопротивление крестьянского мелкобуржуазного большинства (Ленин, в отличие от народников, считал крестьян не «природными социалистами», а мелкими буржуа), то этот идеал воплотился бы.

А сопротивление было огромным. Поначалу крестьяне поддержали большевиков - когда те дали общинам землю по декрету о земле (декрет был эсеровский и предполагал социализацию земли, передачу их именно общинам, «крестьянским мирам»). Строго говоря, этот декрет просто делал тайное явным: уже после отречения царя, с весны крестьяне стали захватывать помещичьи земли и делить их. Временное правительство пыталось их отговорить, но крестьяне не слушали городских «комиссаров». У них было твердое убеждение, что земля – Божья, пользоваться ей должны хлеборобы, а что такое парламент и его решения они не понимали, да и знать не хотели. Идеалом крестьян была свободная российская деревня, не подчиняющаяся больше городу и разговаривающая с ним на языке прагматизма, то есть торгующая с ним по выгодной ей цене. Когда большевики прислали в деревню продотряды (гораздо более целеустремленные и неподатливые, чем продотряды царя и Временного правительства) – деревня восстала против большевиков. Когда пришли белые и стали конфисковывать захваченные земли, и отдавать тем, кто ими владел до большевистского декрета – помещикам, деревня восстала и против белых. «Бей белых и бей красных!» - таков был лозунг революционной деревни, ее середняцкого, общинного костяка (понятно, что кулаки были за белых, бедняки – за красных, с некоторыми исключениями, конечно). Большевики были, естественно, ближе, роднее, чем «золотопогонные Жоржики», учившие в гимназиях латынь, но и они для бородатых сельчан были демоны «каменных пещер» города. Анархисты ухватили это желание деревни и попытались одно время стать ее выразителями. Кронштадтский мятеж ведь был учинен анархистами, а выбросили они лозунг деревни - «Советы без коммунистов!». После победы над белыми у красных высвободились силы для подавления антибольшевистских восстаний, и они их подавили. Но гениальный политик Ленин понимал, что одной силы мало, надо идти на компромисс, потому что за этими восстаниями последуют другие, а в армии - тоже немало крестьян, и они могут тогда не подчиниться железной дисциплине, выстроенной царскими военспецами и большевистскими комиссарами. И Ленин объявил НЭП.

Итак, после первого постреволюционного периода (1917-1921), когда при всех тактических союзах, город и деревня все-таки пошли друг против друга, наступил период компромисса, «мира», причем мира на условиях деревни, навязанных крестьянскими восстаниями.

Мир между деревней и городом: НЭП (1921-1926)

Советское правительство отказалось от коммунистического безденежного распределения и обмена, от принудительного труда населения (трудовые армии), разрешило крестьянам торговлю. Продналог, который вели вместо продразверстки, был фиксированный, брался лишь раз в год (тогда как продотряды могли приезжать по многу раз). Бедняков освободили от выплат. Крестьянам возвратили все кустарные производства, разрешили ремесленный труд.

Более того, после борьбы с троцкистами в партии победила бухаринская линия и партия бросила деревне лозунг: «Обогащайтесь!» Банки выдавали кредиты крупным хозяйствам, выделившимся из общины (по закону – индивидуальным землепользователям, а в простонародье - кулакам), поощрялась покупка сельхозтехники, лишь бы платили продналог, который кормил город. Не обойдены были вниманием и общины, товарищества, коммуны, и, особенно, крестьяне-бедняки. Историки крестьянской России утверждают, что только в годы НЭПА российская и главное - русская деревня наелась досыта. По данным исследователя Джорджа Ренко «Сбор зерновых на душу населения поднялся с 2,4 центнера в 1921-1922 гг. до 4,5 центнера в 1926-1927 гг.». К 1928 году был достигнут уровень 1913 года, когда Россия производила миллионы пудов хлеба, кормя биржевых спекулянтов, помещиков, царских бюрократов, армию и полицию и пол-Европы (только не своих тружеников-хлеборобов). В 1925 поголовье скота в деревне превысило уровень 1916 года. На столах у крестьян появилось масло и мясо (до этого царские генералы жаловались, что большинство крестьян–призывников мясо впервые попробовали только в армии). Были, конечно, и неурожайные годы, были уезды, где в силу стечений целого ряда условий в тот или иной год недоедали, но в целом питание и благосостояние крестьян улучшилось.

При этом крестьяне не просто питались со своих клочков и полос общинной или частно-пользовательской земли, они еще ездили в города, продавали там излишки на рынках и получали за это наличные деньги. В одной Москве было открыто 11 рынков! Цены там были не маленькие   и некоторые современники жаловались, что городские рабочие питаются хуже, и что розовощекие бородатые крестьяне дерут с пролетариев втридорога.

Конечно, не стоит преувеличивать богатство крестьян при НЭПе, как это делают антисоветчики, которые обвиняют Сталина в том, что его коллективизация уничтожила «благополучную деревню». Пределы роста богатства крестьян были очевидны: удалось отъестся за счет перераспределения помещичьих и церковно-монастырских земель (в ходе реализации ленинского «Декрета о земле» крестьянские общины получили 150 миллионов десятин земель, принадлежавших помещикам, церкви и отделившимся «хуторянам-мироедам»). Однако технологии остались примитивными, рождаемость - высокой, а значит дробление участков увеличивалось и на крохотных полосках земли невозможно было применять сельхозтехнику. Что должно было бы произойти, если бы Сталин не провел коллективизацию (принесшую на смену «полоскам» огромные колхозные поля, а на смену сохам - трактора) и индустриализацию (выпустившую десятки миллионов молодых парней и девушек в города) очевидно. Это вам скажет любой студент, изучавший курс «Демография» и дошедший до темы «Мальтузианская ловушка». В аграрных, закрытых, патриархальных обществах улучшение материальных условий приводит к росту рождаемости и увеличению населения в следующем поколении, следовательно - к увеличению потребления, при том что пищевые ресурсы увеличиваются незначительно. Таким образом уровень благосостояния падает, смертность растет и в итоге население начинает питаться даже хуже, чем до улучшения 20-30-летней давности. Проще говоря, если бы НЭП продолжился еще лет 10-20 (а именно так понял ленинское «всерьез и надолго» Бухарин), выросло бы новое поколение крестьян, привязанное к своим полоскам земли, все уменьшающимся. И как раз к концу 30-х – началу 40-х деревня не то что не смогла бы кормить город, в ней самой был разразился «Царь-голод», несравнимый с историческим голодом 1933-го. А там бы и германская армада подоспела…

Но как бы то ни было, этого не произошло. Потому что в 1927 году, после 6-летнего затишья началась новая «война» между деревней и городом. И первый удар нанесла деревня, точнее - деревенское кулачество.

Вторая «война» между деревней и городом: «кулацкая стачка», раскулачивание и коллективизация (1927-1937)

Историки называют этот удар «кулацкой стачкой». Это не было восстанием, которое описывал в своем фантастическом произведении Чаянов. Кулаки не ринулись на города с вилами и берданками, чтоб разрушить ненавистные «каменные пещеры», хотя «кулацкий террор» против «городских» - учителей, партработников, присланных в деревню, был. Кулаки выбрали путь экономического саботажа или, как метафорически выражались газеты того времени, они решили «задушить город костлявой рукой голода» (лишь в крайнем случае прибегая к «последнему аргументу» – «обрезу»). И они вполне могли рассчитывать на успех и понимали это.

Как выразился один публицист, кулаки крепко знали, что реальная власть в тогдашней России была у того, у кого в руках зерно (так же, как сейчас – у кого нефть и газ). Один раз похожая «кулацкая стачка» уже обрушила российское государство. В 1916 году деревенские кулаки, владевшие значительной частью товарного зерна империи, отказались вследствии обесценивания денег продавать зерно. В городах начались перебои с продовольствием. Царь направил в деревню продотряды, но из-за коррумпированности их членов начинание провалилось. И режим Николая Второго пал, причем, все началось с волнений в хлебных очередях в Петрограде…

Теперь наследники тех кулаков, «советские кулаки», как сейчас говорят, (по законам того времени – индивидуальные землепользователи) решили, что «могут повторить».

В 1927 году деревенские богатеи, собрав приличный урожай (заготовки во втором полугодии 1926 на 10% превысили уровень 1925-го), стали его прятать от городских властей. Сдали государству лишь 2/3 от сдачи 1926-го. Кстати, этот факт отображен в нашумевшем произведении Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза». Там рассказывается о том, что первый муж Зулейхи – кулак Муртаза прятал хлеб от «комиссаров» … на кладбище, прикапывая мешки в могилы собственных малолетних детей! Автор романа – антисоветчица, но писатель талантливый, а талант всегда отразит жизненную правду, даже вопреки буржуазным бредням в голове человека, наделенного этим талантом.

Кулаки в 1927 потребовали у города поднятия закупочных цен в три раза, иначе угрожали уничтожить урожай. Они надсмехались над партийными агитаторами. Сталин лично ездил на Алтай и тамошний кулак вышел к нему с «обрезом» и с издевкой заявил: «спляшешь передо мной, сдам хлеб по госцене!»

В городах начались перебои с продовольствием. Появились хлебные очереди. На 10-м году Октября правительство было вынуждено ввести карточки на хлеб, как в гражданскую войну. Начались разногласия внутри партии. Активизировались троцкисты, которые попытались 7 ноября 1927 года провести собственную, альтернативную демонстрацию. На Западе заговорили о близком крахе большевиков. Великобритания закрыла советское полпредство. Эмигранты-врангелевцы, сохранившие в Европе свою армию в виде «Российского обще-воинского союза», призывали западные правительства начать интервенцию. РОВС перебрасывал через границы диверсантов, которые устраивали теракты на территории СССР. На востоке тем же самым занимались эмигранты из «Всероссийской фашистской партии», которых готовили в лагерях в Манчжурии японские инструкторы. В Средней Азии еще продолжалась война с басмачами, а осевшие в Турции туркестанские вожди времен гражданской тоже ждали своего часа…

В этих условиях Сталин принимает решение – о ликвидации кулачества как класса и об ускоренной коллективизации. Потом он признавался в беседе с Черчиллем, что это было самое трудное решение в его жизни. Не решение о «чистках» 1937-го, не приказы времен войны, а решение о раскулачивании и коллективизации. Потому что Россия была все еще аграрной страной. Крестьян было подавляющее большинство. Это решение могло обернуться крестьянскими восстаниями, по сравнению с которыми «антоновщина» была бы репетицией. Деревенских милиционеров было по одному на много тысяч крестьян. Армия состояла в большинстве своем из крестьян, а во главе армии стояли группы военспецов вроде Тухачевского, которые мечтали свергнуть Сталина. Но и пойти на шантаж со стороны кулачества и оставить деревню как есть – с чересполосицей, без техники, без культурной революции - было смерти подобно.

Так началась вторая «война» между городом и деревней (1927-1933), которая закончилась компромиссом, но уже не на условиях крестьянских общин, как в 1921, а на условиях городских рабочих, служащих и партии, сумевших превратить общинную деревню в колхозную (коллективизация 1929-1931 гг.).

Про раскулачивание сейчас распространено много мифов. Антисоветчики, как из среды либералов, так и «правые патриоты», убеждают молодежь, что кулаки были «справные хозяева», что они «накормили страну», что «безумный злодей» Сталин репрессировал их ни за что. О «кулацкой стачке» 1927 года, поставившей города на грань голода, они, конечно, скромно умалчивают. Как и о «кулацком терроре», который был обыденностью в конце 20-х. «Кулацкие элементы» подло, из-за угла, при помощи «обрезов», а то и топоров убивали деревенских коммунистов, комсомольцев, селькоров и активистов, милиционеров, учителей (и учительниц). Статистика 1920-х сообщала, что в 1927 г. был зафиксирован 901 случай кулацкого террора, а за семь месяцев 1928 г. – уже 1049 случаев. В 1929 году по всему СССР было зарегистрировано 30 тысяч поджогов, совершенных кулаками! А в 1930-1931 гг., на фоне развернувшейся коллективизации, фиксировались сотни стихийных кулацких восстаний в разных деревнях, особенно, на Украине, на Кавказе и в Казахстане (пример – Абалинское восстание). Антисоветски настроенные историки говорят о том, что в восстания были вовлечены около 700 тысяч крестьян. Это конечно, «капля в море» для 120–миллионного советского крестьянства (данные переписи 1926 года), но и не мало.

О жестокости кулацкого террора говорит знаменитое «дело Павлика Морозова»: озверевшие дед и дядья Павлика зарубили топорами и закололи ножами не только пионера-подростка, который просто подтвердил на суде показания своей матери, касающиеся казнокрада-отца, но и его 8-летнего брата Федора, оказавшегося свидетелем убийства! Между прочим, в 1989 году наши либералы из общества «Мемориал» требовали … реабилитации этих детоубийц (!), но Верховный суд им отказал. Странные у нас господа в «Мемориале»: то педофила защищают, то детоубийц, зато Сталин у них – «кровавый убийца»!

Как известно, в ходе операции раскулачивания, начатой государством в 1930 году, кулаков разделили на три категории: к первой относились террористы-убийцы, которые и при самой демократичной власти оказались бы в тюрьме. И лишь кулаки второй и третьей категории – это лица, по мнению тогдашних властей, ответственные за «хлебную стачку» («третью категорию», которых было больше всего, кстати, даже в Сибирь нее высылали, а переселяли в пределах своего района).

О масштабах операции раскулачивания, которую антисоветчики объявляют сегодня чуть ли не «уничтожением всего крестьянства», статистика говорит совсем иное. Всего за два года кампании (1930–1932) было переселено около двух миллионов человек, то есть около 400 тысяч семей, или около 2% от тогдашнего населения СССР. При этом власть признавала, что при раскулачивании были допущены ошибки, делала попытки выявить «неправильно высланных» и освободить. Уже в 1933 году детей кулаков стали освобождать из спецпоселений и восстанавливать в правах, так что они смогли поступать в комсомол и в партию, учиться наравне со всеми в советских вузах и делать карьеру. Чем они и воспользовались: внук раскулаченного деревенского «мироеда» Боря Ельцин вырос до члена ЦК, а затем разрушил Советский Союз …

Кстати, Сталин зря опасался, что раскулачивание и коллективизация вызовут массовые беспорядки в деревне. Как я уже говорил, из 120 миллионов советских крестьян, кулакам удалось распропагандировать и поднять лишь тысяч 700 человек. Если учитывать волнения без вооруженных выступлений, то их участников было примерно 2 с половиной миллиона человек. Конечно, это несравнимо с восстаниями времен гражданской, вынудившими большевиков отступить и отменить продразвестку. Большинство в советской деревне конца 20-х составляли молодые люди: 67% были моложе 30 лет (как и бывает в странах с высокой рождаемостью) (С. Болотникова, А. Макурин, К. Кудряшов, В. Кожемякин, Ю. Шигарева «Вместе весело пахать. Чем стала коллективизация для Советской России// "АиФ " № 5. 29/01/2020). Для молодежи коллективизация открывала путь в большое будущее – в колхозе ведь все равны, тогда как сохранение общины – закрывало его. В общине заправляли «большаки», которым было больше 40, причем, большаком мог стать только старший сын многодетной крестьянской семьи. Это я уж не говорю о перспективе стать батраками у сельских «мироедов» – кулаков…

Кстати, раскулачивание так вообще было встречено большинством деревенских - середняками и бедняками, стариками и молодежью - с восторгом. Историки свидетельствуют, что многие кулаки были даже рады, что их с семьями выселяют из родных сел. Когда народ узнал, что кулаки теперь «вне закона», люди с вилами и с топорами пошли «по-своему поговорить» с «мироедом», который всей деревне давал деньги и хлеб «под проценты». Представьте, что сегодня власть заявит, что «вне закона» объявляются все владельцы микрокредитных организаций, и что все кредиты, взятые у них, аннулируются. Будут ли их бывшие клиенты плакать об их судьбе и сокрушаться, что уничтожают «самых инициативных», «умевших делать деньги»?

Коллективизация также, как мы видели, серьезного сопротивления не вызвала. В целом деревенские массы понимали, что путь дробления общинных «полосок» и пахоты деревянной сохой – это путь к нужде, голоду и смерти. Советская власть предложила крестьянам трактора, современные агротехнологии, не говоря уже об электричестве, радио, избах-читальнях, медицинских пунктах и яслях и школах в каждой деревне. Советская власть предложила деревенской молодежи образование, равноправие, престижные в то время профессии трактористов и комбайнеров (а кое-кому – и отъезд в города и возможность карьеры, которая могла «поднять» на головокружительные высоты – до академика и маршала). Кто ж в здравом уме откажется от всего этого?

Конечно, крестьян не устраивали модели колхозов, предполагавшие всеобщее обобществление, отсюда и пассивное сопротивление в виде забоя скота – бич коллективизации. Первый проект колхоза, действительно, напоминал палестинский кибуц, где даже мелкую птицу на личном подворье иметь нельзя. Но Советская власть продемонстрировала, что она умеет не только проявлять жесткость, но и, когда уместно, идти на компромиссы. Она предложила другую модель – сельскохозяйственной артели с сохранением небольших, личных приусадебных хозяйств (площадью от ¼ до 1 га по «Уставу колхоза» от 1935 года). Как и полагается артели, колхоз управлялся общим собранием, сам выбирал себе руководство, создавал фонды для стариков и инвалидов, распределял оставшееся после сдачи государству между членами артели по трудодням.

Артель – не выдумка западных теоретиков социализма, а исконная, древнейшая общинная форма хозяйствования, распространенная на Руси. До революции крестьяне объединялись в артели для рыбной ловли, ремесленных работ, отходничества и т.д. Новшеством было лишь применение артельной формы к сельскохозяйственному труду, но это было вызвано переходом от чересполосицы к крупным общим, государственным земельным наделам. На больших полях сподручнее было трудиться сообща.

Таким образом, колхозы вовсе не были разрывом с многовековой крестьянской традицией, «уничтожением крестьянства», превращением их в «сельскохозяйственных пролетариев», о чем сегодня любят покричать правые антисоветчики (в сельхозпролетариев – работников совхозов мечтал превратить крестьян не Сталин, а тайный троцкист Хрущев). Колхозы продолжали традиции общинного труда, характерного для русского и российского крестьянства (и, кстати, про них ничего в марксистских учебниках написано не было, не потому ли Троцкий так клял колхозное строительство из-за границы?).

Интересно, что это понимал и сам Сталин. В выступлении на первом всесоюзном съезде колхозников – ударников 19 февраля 1933 года он говорил: «… При новом, колхозном строе крестьяне работают сообща, артельно (курсив мой – Р.В.) работают при помощи новых орудий - тракторов и сельхозмашин, работают на себя и на свои колхозы, живут без капиталистов и помещиков, без кулаков и спекулянтов, работают для того, чтобы изо дня в день улучшать своё материальное и культурное положение…».

К 1937 коллективизация (конечно, не без перегибов и искажений) была закончена. Наступил новый «период мира».

Мир между городом и деревней (1937-1953)

Как я уже говорил, этот новый «период мира» между городом и деревней, продлившийся до смерти Сталина, был уже на условиях города (в отличие от предыдущего, нэповского «периода мира», который был на условиях деревни, отвоевавшей их восстаниями 1920-1921 гг.). Но это не значит, что город как-то подавил деревню, превратил ее в свою «внутреннюю колонию», из которой «безжалостно выкачивал хлеб и рабочую силу», как нас убеждают современные антисоветчики. Вообще необходимо заметить, что если в советские времена колхозную деревню эпохи сталинизма идеализировали, изображали как царство сытых, довольных и счастливых хлеборобов (как в фильме «Кубанские казаки»), то теперь наоборот ее рисуют наподобие концлагеря, где все лишь страдали и умирали. На самом деле и то, и другое далеко от истины.

В 1932-1933 гг. на страну обрушился голод, поразивший Украину, Кавказ, Казахстан. Причин голода было много – и неурожай, и извечная наша бесхозяйственность, приведшая к большим потерям зерна при транспортировке, особенно, в условиях только еще становящегося колхозного хозяйства. Сыграли свою роль и нужды промышленности, которая требовала заграничных станков, а купить их можно было только торгуя хлебом.

Но уже в ходе коллективизации переход к машинному земледелию на больших колхозных полях показал свою высокую эффективность: в 1929-1932 годах колхозы собрали 4738,2 млн. пудов хлеба, то есть больше, чем деревня за 7 лет НЭПа (3549,6 млн пудов). В 1938 году   на колхозных полях работало уже 483 тысячи тракторов и 153 тысячи комбайнов (до коллективизации их были единицы!) В 1935-36 годах колхозники по официальным данным собрали 90 тонн зерна, в 1939-40 – 100, 6 миллионов тонн! Уже в 1934 году правительство смогло отменить хлебные карточки.

Именно к середине 30-х относится знаменитая фраза Сталина: «жить стало лучше! Жить стало веселей!». Сейчас антисоветчики над ней потешаются, а люди 30-х годов ощущали на собственном жизненном опыте эти улучшения. Как я уже говорил, в деревнях появились детские сады, школы, медицинские пункты, больницы, библиотеки, клубы, где показывали кино, действовали разные кружки. Ушли в прошлое, извините, вши (бич крестьян вплоть до конца 20-х годов!), деревенские жители стали следить за элементарной гигиеной: носить нижнее белье, мыть руки, спать отдельно, на кроватях, а не вповалку на полу под общинным тулупом. Но самое главное – исчезла культурная, цивилизационная пропасть между городом и деревней, которая была в Российской империи и, в сущности, и разрушила эту империю (о чем писали, например, мыслители-«евразийцы» Н.С. Трубецкой и П.Н. Савицкий). И деревенские, и городские жители стали носителями одной культуры – советской, представителями одной цивилизации – советской.

Много сейчас говорится о «колхозном рабстве» - дескать, Сталин велел крестьянам не выдавать паспорта, чтоб запереть их в деревнях и эксплуатировать, вывозя собранное им зерно в города. Но взгляните на статистику миграций из деревни в город в сталинскую эпоху. В 1926 году в городах в СССР жило 26 миллионов человек, а в деревнях, как я уже писал – более 120 миллионов. В 1953, в год смерти Сталина горожан было 80 миллионов, сельчан – около 108 миллионов. То есть именно на сталинский период пришлось массовое переселение крестьян в города. Причем, это было не бегство крестьян в обход мифической «антикрестьянской сегрегации», а в основном переселение инициированное самими партией и государством, которые взяли курс на превращение страны в промышленную и черпали рабочую силу для новых производств из деревни. Сталинская паспортизация 1932 года проводилась не для того, чтоб запереть крестьян в деревни, а для того, чтоб регулировать миграцию. Жизнь в городе в любой стране и легче и удобнее, поэтому крестьяне, особенно, молодые, стремясь в города, до паспортизации ослабляли деревню и пополняли в городах ряды безработных, ютящихся на трех квадратных метрах съемного жилья, а то и бездомных, люмпенов и преступников. Сталинские оргнаборы позволили крестьянам становится горожанами легально. Крестьяне получали паспорта, но ровно в той мере, в какой в этом нуждалась городская экономика и значит в городе для каждого из них было готово жилье (пусть и тесное) и рабочие места.

Кстати, те, кто болтают о «беспаспортном рабстве», не знают, что паспорт в сталинском СССР был знаком не привилегий, а обязанностей. В сталинском паспорте указывалось наряду с пропиской и национальностью место работы. Человек без официальной работы выселялся из города как иждивенец. А вот «книжка колхозника», или временное удостоверение, выданное сельсоветом, давали определенные привилегии. Например, право законно торговать в городах излишками, произведенными на своем приусадебном участке. Горожане – владельцы паспортов, которые пытались заняться тем же (многие тогда в городах жили в частных домах и имели огороды) привлекались милицией за спекуляцию и «нетрудовые доходы».

В общем жизнь крестьян в сталинский период, конечно, невозможно изобразить одной белой или черной краской. Колхозы пережили голод при самом своем возникновении, потом страшную войну (еще раз доказав эффективность коллективного хозяйства), трудный период послевоенного восстановления. Но тот факт, что   многомиллионная армия мужчин – советских крестьян горою встала за Советскую власть в годину войны с гитлеровской Европой, говорит об одном – они считали, что жизнь в социалистической колхозной деревне все же лучше жизни при кулаках и помещиках (которая вернулась бы, если бы победили немцы, только помещики и фермеры-кулаки были бы еще и немцами). В 1941 году еще были живы старики, которые родились в 60-х – 70-х гг. XIX века и знали от отцов, что Александр Второй, «освободивший» крестьян от крепостного права, обложил крестьянские общины кредитами с процентами за землю. И крестьянские семьи должны были их были выплачивать аж до конца 20-х гг., а кое-кто и до 50-х гг. ХХ века. И выплачивали бы, если бы не революция!   В 1941 году встали под ружье в РККА 30 и 40-летние крестьяне, которые в 1917 делили помещичьи земли, а в 1930 изгоняли из своих деревень кулаков и организовывали колхозы.

И социалистическая колхозная деревня, за которую проливали кровь в 1941-1945 мужики в солдатских шинелях (под началом командиров – тоже выходцев их крестьян) при всех ее недостатках, могла бы развиться, расцвести. В начале 50-х она была на подъеме. Но в 1953 году умер Сталин и вскоре к власти пришел Хрущев, который начал новую «войну» против деревни.

Хрущев: «третья война против деревни»

Хрущева я назвал скрытым троцкистом. Он действительно в молодости сочувствовал Троцкому и его соратникам, но потом успешно скрыл свое отклонение от «курса партии». Но внутренние убеждения ведь никуда не денешь. В отличие от Сталина он не испытывал пиетета к «русской цивилизации», не стремился адаптировать западнический марксистский проект к социальным формам, характерным для русского народа и его народов-соседей и братьев (как это делал Сталин, выбрав для коллективизации модель артели, а не производительной коммуны). Как и Троцкий, Хрущев был индустриалистским суперэтатистом. Социализм для него был – большой фабрикой, на которой трудятся «винтики-пролетарии». Крестьян с их артельным, общинным сознанием и бытом он считал отсталым, реакционным, «недобитым» классом, обреченным на вымирание в «промышленном коммунизме». Отсюда его нелюбовь к колхозам, которые вообще-то были не государственными предприятиями (даже при всем давлении на них со стороны государства), а сельскохозяйственными кооперативами.

Плохо было и то, что Хрущев такой был не один. Он был лишь выразителем целого слоя в партруководстве, который после смерти вождя оттеснил сталинцев-прагматиков и почвенников. Хрущев и его команда взяли курс либо на превращение колхозов в совхозы (то есть на уничтожение крестьянства и превращение его в сельскохозяйственных рабочих), либо на их укрупнение и слияние с совхозами в большие «агрогорода». В ходе этой компании число колхозов и совхозов сократилось с 245 до 83 тысяч. Живые, сложившиеся коллективы, с их внутренними человеческими связями ломались, из социалистической деревни исчезал общинный дух.

Сильным ударом по деревне была ликвидация МТС с требованием колхозам и совхозам выкупать трактора и комбайны и обслуживать их самим. В результате большое число сельхозмашин превратились в металлолом, их некому было ремонтировать, они стояли и ржавели.

Именно при Хрущеве, в 1958 году началась компания по ликвидации «неперспективных деревень» На «верху» принималось решение, какие деревни являются «неперспективными» (разумеется, без учета мнения самих сельчан), их жителей переселяли в большие поселки с населением от 2 до 10 тысяч человек, которые и должны были стать «базой агрогородов». С 1959 по 1970 год (при Брежневе эта компания продолжилась) в СССР было ликвидировано 33% малых деревень. В Сибири с 1959 до 1979 год число сел сократилось с 31 тысячи до 15 тысяч. Медведевско-путинская «оптимизация» имеет своими корнями «реформы» Хрущева. (Александр Самсонов «Как Хрущев приговорил русскую деревню»// Военное обозрение 17 февраля 2016 года).

Естественно, многие переселенцы, потеряв свою малую Родину, родной колхоз, не ехали в приготовленные агрогородки, а отправлялись в города. Или же переезжали в город, немного отработав в совхозе, ведь совхоз был госпредприятием, а значит его работникам полагался паспорт, а не «книжка колхозника». Тем более, что жизнь колхозника даже в тех деревнях, которых не затронуло укрупнение, стала невыносимой. Придя к власти, Хрущев заявил, что типовой устав колхозов, принятый в 1935 году устарел, и, по инициативе Никиты Сергеевича, в 1956 году в него были внесены коррективы. Согласно с ними колхозники могли иметь личные приусадебные участки лишь вдвое меньшей площади, чем по сталинскому уставу (от 0, 25 0 0, 5 га против 0, 5 – 1 га). Хозяйства престарелых нетрудоспособных колхозников вообще сокращались до 0, 15 га. Правление колхоза получало право на уменьшение участка при «плохой работе» колхозника. Что это означало для колхозников, которые на своих огородах ранее добирали до более или менее сносного рациона питания, понятно. Но и этого мало. В 1961 году был проведен всесоюзный съезд колхозников и на нем была, наконец, принят новый, хрущевский устав. Он разрешал колхозникам участки вообще лишь от 0, 15 до 0, 3 га и сокращал нормы содержания личного скота. При Сталине каждый колхозник мог иметь 1 корову, 2 головы молодняка рогатого скота, 1 свиноматку с приплодом, 10 овец и коз, неограниченное количество птицы и кроликов, 20 ульев, а в земледельческих районах все в 2-3 раза больше. При Хрущеве разрешенные нормативы сократили раза в 2, а фактически стали вообще конфисковывать скот (в рамках программы: «Перегоним Америку по производству мяса!»). Колхозники остались без молока и масла от своих «буренок».

Но и это не остановило «реформатора». Работа над «совершенствованием» устава продолжалась Хрущев создал для этого комиссию, которую возглавил сам. В нее поступали разные предложения. Интересны предложения тогдашнего партруководства Москвы: сократить участки до 0, 25 га, разрешить вообще лишать приусадебных хозяйств «за плохую работу», запретить выход из колхоза и автоматически принимать в колхоз детей колхозников, достигших 16 лет. Хрущев не отверг эти предложения, по поводу них и других инициатив он только сообщил, что нужно подумать об изменениях в Конституции. Сделать он это не успел, в 1964 году его сняли. (Светлана Яхновская «Устарел наш колхозный Устав. Приусадебное землепользование колхозников и его государственное регулирование (конец 1950-х - начало 1960-х гг.) //Родина, 1 апреля 2015 года). А то, глядишь, было бы у нас наследственное «сословие колхозников», из которого нельзя было бы выйти…. Так и хочется спросить наших антисталинистов, восхваляющих Хрущева: к кому больше применимы слова о «колхозном рабстве»   - к их протагонисту или к их кумиру? Впрочем, нам известна оценка Сталиным хрущевских «новаций в сельском хозяйстве».

С идеями укрупнения хозяйств и сокращения личных подворий Хрущев выступал еще в 1951 году. Вождь ответил ему словами: «Надо решительно пресекать попытки сокращения размера приусадебного участка колхозного двора. Поскольку нужды колхозников и страны не могут быть еще в полной мере удовлетворены за счет артельного хозяйства».

Результатом «реформ» Хрущева стало сопротивление крестьянства – ногами. Крестьяне побежали в города. Аграрный сектор перестал справляться с обеспечением продовольственной безопасности. Появились очереди за хлебом в магазинах (люди старшего поколения еще помнят их). СССР стал закупать продуты питания и хлеб за границей (чего при Сталине не бывало).

Особенно тяжелое положение сложилось с обеспечением мясом и молоком. В 1958 году было принято постановление бюро ЦК по РСФСР «О запрещении содержания скота в личной собственности граждан, проживающих в городах и рабочих поселках». Советские города того времени имели огромные частные сектора. Люди жили там в деревянных домишках со своими огородами, с личной скотиной. Им запрещалось продавать на рынке излишки от подсобного хозяйства (в отличие от колхозников). Но они могли кормиться с этих хозяйств и успешно делали это. Никаких «колбасных электричек» при Сталине и в помине не было. Городские рабочие имели на столе мясо собственных куриц, уток и кроликов, а совслужащие из каменных центральных районов получали деньги, которых хватало, чтоб купить настоящую докторскую колбасу (с мясом говядины, свинины и мускатным орехом, как требовал ГОСТ 30-х гг.) в сталинском, кооперативном магазине. Хрущев лишил мяса миллионы горожан (в 1958 году 12,5 млн городских семей имели личные огороды и скотину). Не случайно ведь в 1962 году в Новочеркасске рабочие устроили забастовку под лозунгом «Хрущева на мясо!». «Отец оттепели» (и «дедушка перестройки») отдал приказ стрелять в рабочих из автоматов….

Такова была «аграрная политика» троцкиста Хрущева в главных ее аспектах. Про «кукурузную эпопею» и про «целину», которая требовала огромных капиталовложений, каковые брали, урезая финансирование русского Нечерноземья, я даже упоминать не буду…

В 1964 году Хрущева, наконец, сняли с высокого поста генсека, публично обвинив в волюнтаризме (и это было еще мягко сказано!). Вскоре власть приняла постановление о перегибах в сельскохозяйственной политике. Но к прежнему сталинскому курсу она тоже не вернулась.

Брежнев: «ни мира, ни войны». Деградация деревни и продовольственный кризис

Брежнев и стоявший за ним слой руководителей, пришедших к власти в 1964-м, были осторожные консерваторы. Они осудили Хрущева (хотя и не назвали вещи своими именами), отменили самые одиозные его решения (так, крестьяне снова получили законное право на личный скот, но в меньшем количестве, чем при Сталине). Но в целом политика предыдущего руководства по отношению к деревне, увы, продолжилось (хотя и без шума и помпы), к тому же были сделаны и новые ошибки.

Тут я прошу понять меня правильно. Брежнев сегодня превращается в одного из самых популярных руководителей. Народ с тоской вспоминает период его правления, который называли «застоем» и который теперь – на фоне катастрофы, учинённой антисоветчиками-либералами и их продолжателями миллиардерами-псевдопатриотами – предстает и правда как высшая точка развитию.    В таких оценках Брежнева есть много верного. Но это не дает нам права впадать в грубую идеализацию и закрывать глаза на целый ряд ошибок, который был совершен тогда и привел к необходимости реформ реального советского социализма, о которых заговорил и сам Брежнев в конце своего правления, в 1981 году (с ними, увы, его преемник - Горбачев не справился и вместо реформ устроил разгром).

Трудно не согласиться с тем, что при Брежневе советские люди жили лучше, чем в какой бы то ни было другой период советской истории. Но трудно не признать и то, что это касалось в основном горожан, которые, действительно, после 1963 года стали составлять большинство в стране. В деревне же происходили процессы, которые, увы, не очень радовали современников. Начну с того, что после ухода Хрущева колхозникам так и не вернули старые, «сталинские» нормативы приусадебных хозяйств. Это значило, что колхозники по-прежнему были лишены значительной части продукции, которая шла им на столы (как и предупреждал Сталин, критикуя предложения Хрущева). В начале 50-х гг. мяса, молока, яиц, картофеля на приусадебных хозяйствах колхозников производилось в 1,5 раз больше, чем на колхозных полях! («Как при Брежневе в РСФСР ликвидировали более 60% сел и деревень, продолжили курс Хрущева в с/х.»//Дзен-канал «Правда об истории России»). Поэтому при Сталине и не было «колбасных электричек» из Ближнего и Дальнего Подмосковья в «первопрестольную». В маленьких и средних городках навалом было мяса на рыночках, его туда привозили на продажу колхозники (да и в сами горожане имели огороды и мелкую птицу).

Не потому ли, что колхозники в конце 1950-начале 1960-х уже не могли прокормить себя на жалких «обрезках», которые им оставили, правительство в 1966 году отменило трудодни и ввело денежную оплату труда колхозников. Если раньше колхозник ел мясо своей личной скотины, а излишки вез в город на колхозный рынок, то теперь он сам вынужден был ехать в город – покупать в магазине колбасу за выданные в колхозной кассе рубли. Причем раньше за трудодни он получал плату продуктами из выращенного в его колхозе, значит, он был материально заинтересован, чтоб в его колхозе был урожай побольше. А теперь он получал рубли за цифирки, высланные председателем в район, а уж как председатель выведет эти цифирки – это особый разговор…

Компания ликвидации «неперспективных деревень» после прихода к власти Брежнева тоже продолжилась, причем вопреки протестам почвеннической интеллигенции во главе которой были «писатели-деревенщики» - Белов, Астафьев, Распутин. С 1959 по 1989 год в нечерноземной зоне (сердце русской цивилизации!) было уничтожено 76 тысяч деревень (Никитаева Е.Б. «Исчезающая деревня»). Людей насильно переселяли в «центральные усадьбы», заставляя бросать родные дома, хозяйственные пристройки, огороды, сады, пасеки, отстроенные в их деревнях школы, больницы и медицинские пункты (про погосты, где покоился прах их предков, я уж не говорю…). Маленькие, но, порой, хорошо, слажено работавшие колхозы ликвидировали, сливали в «колхозы-гиганты», становившиеся часто тут же отстающими. Продолжалась практика превращения колхозов в совхозы, а крестьян – в сельскохозяйственных рабочих.

Люди поэтому продолжали рваться из деревень в города. С 1970 до 1985 г. сельское население СССР сократилось на 19%, на долю России пришлось 96% от этой общей цифры. С 1959 по 1985 г. численность сельского населения Нечерноземья сократилась на 45%. (Е.Б. Никитаева «Исчезающая деревня»)

Вместо того, чтобы препятствовать этому процессу, попытаться улучшить условия жизни в деревне, агитировать людей возвращаться из годов в деревни, власть … в 1974 году стала выдавать селянам такие же паспорта как и горожанам, как бы приглашая их уезжать побольше. Процесс внутренней миграции ожидаемо усилился. Уже во второй половине 1960-х в Советском Союзе городского населения стало больше, чем деревенского. Это было изменением самого типа цивилизации (сталинская цивилизация – это цивилизация аграрно-городская, где институты модерна опираются на фундамент крестьянского большинства).

Но самое главное – уезжали активные, молодые, трудоспособные. Исследователь истории русского крестьянства Е.Б. Никитаева пишет: «К началу 70-х годов в российской деревне был исчерпан избыток лиц физического труда. А так как еще к концу 80-х годов вследствие недостаточной механизации им продолжало заниматься 2/3 сельского населения, то дальнейший отток его стал одной из причин, сдерживающих развитие сельского хозяйства республики (имеется в виду РСФСР – Р.В.). Отток сельского населения изменил его возрастную структуру: произошло значительное постарение сельского населения. В Центральном районе доля стариков к началу 80-х годов достигала 28%» (Никитаева Е.Б. «Исчезающая деревня»).

Те, кто учились в вузах в 70-е – 80-е подтвердят эти грустные выводы своими воспоминаниями. Когда в деревнях стало не хватать рабочих рук, «на помощь» при сборе урожая партия стала посылать студенческие отряды, для чего студентов освобождали от занятий в сентябре-октябре. Студентов на селе встречала безрадостная картина: старики и старухи и несколько совсем уж никчемных парней, часто пьяниц, оставшихся без невест (девушки уезжали в города самыми первыми в поисках «перспективных женихов»). «Шефскую помощь» оказывали не только студенты: города посылали в деревню рабочих предприятий, служащих разных учреждений, солдат советской армии.

Понятно, что это не могло не сказаться на развитии сельского хозяйства и обеспечении населения страны продуктами. Еще раз обратимся к статистике, приводимой Никитаевой: «за восьмую пятилетку прирост валовой продукции составил 21%, за девятую —13, десятую — 9, одиннадцатую — 6%.». На рубеже 70-х – 80-х на горизонте замаячил продовольственный кризис. Советский Союз начинает закупать сельхозпродукцию за рубежом, благо как раз в это время заключаются контракты на продажу через трубопроводы сибирских нефти и газа в Европу. В 1981 году Советский Союз вышел на первые места в мире по импорту мяса (в этом году был закуплен 1 миллион тонн). Сказалась хрущевская борьба с владением личной скотины!

Но и нефтедоллары не всегда могли помочь, тем более цены на нефть на мировом рынке вскоре стали падать. С обеспечением Москвы Ленинграда, столиц союзных и автономных республик, крупных городов РСФСР (особенно в Европейской части страны и на Урале) все обстояло еще относительно удовлетворительно, а вот на средние и малые города уже не хватало некоторых категорий продуктов, которые превращались в «дефицит». За ними были очереди, развивалась спекуляция, рос «теневой рынок». Все сейчас помнят перестроечные талоны на колбасу, но кое в каких городах Урала первые талоны стали появляться в 1981-1982 гг.

Нельзя сказать, что партия и правительство не пытались решать эту проблему – пытались. «В 1966-1980 гг. в аграрный сектор страны было направлено около 400 млрд руб. инвестиций, что по официальному курсу тех лет равнялось 680 млрд долл. Эта сумма составляла 78% всех инвестиций, направленных на развитие сельского хозяйства за все годы советской власти, т.е. за 47 лет.» (Лев Ольшанский «Продовольственные проблемы СССР в 70-е – 80-е»). Но против них были не субъективные факторы, как многим тогда казалось, а запущенный еще при Хрущеве объективный механизм гиперурбанизации. Город перевесил на весах демографии советскую деревню, как же она могла прокормить его? Только не нужно рассказывать сказки про то, что 12% американских фермеров кормят все американское общество! На самом деле американцев кормит не прослойка фермеров, которая, наоборот, живет за счет бюджетных вливаний, а большая часть планеты, эксплуатируемая американским империализмом! У социалистической альтернативной мир-системы таких возможностей не было.

Диалектический парадокс состоял еще и в том, что чем больше советское правительство закупало продукции и ширпотреба и чем лучше питались и одевались советские люди (в 1971 году СССР даже превзошел США по количеству килокалорий, потребляемых средним жителем – 3354 в СССР против 3025 в США), тем больше росли потребности населения. Дело в том, что в 1970-е в СССР, в крупных городах складывается свое «общество потребления», напоминающее западное. Потребительские настроения охватывают широкие слои населения, особенно, «средний класс» (служащих разных учреждений, управленцев, интеллигенцию). Люди, имеющие на столах в достатке хлеб и кашу (о чем их отцы и деды могли порой лишь мечтать), одетые в добротную одежду отечественного пошива (которая тоже была верхом мечты для предков-крестьян, одетых в домотканый лен), хотели еще и колбасы, и заграничных салями, и итальянские сапоги, и западногерманские магнитофоны. А вот с колбасой или с фруктами в СССР дело обстояло уже чуть хуже, чем в странах Запада…

В 1981 году, в самом конце своего правления Леонид Ильич Брежнев (и в его лице руководство СССР) официально признает масштабы продовольственной проблемы и необходимость реформ в области сельского хозяйства и системы торговли и снабжения. 16 ноября 1981 года на пленуме ЦК Л.И. Брежнев заявляет о том, что в ближайшее время начинается разработка продовольственной программы. Генсек успел дожить до принятия этой программы на майском пленуме 1982 года. Авторы программы планировали отказаться от продовольственного импорта, увеличить производство отечественных пищевых продуктов к 1990 году в 2, 5 раза – за счет интенсификации сельского хозяйства, создания агропромышленных комплексов, снижения потерь при транспортировке. Предполагалось и материальное стимулирование колхозников и улучшение условий жизни на селе.

Прежде всего требовалось возрождение деревни, удержание в деревне трудовых ресурсов, возвращение туда молодежи. И вроде бы об это думали, к этому призывали… Но, увы, все это в основном осталось в мечтах.

Программа как известно, практически не была выполнена (хотя формально кое-какие результаты были достигнуты). В 1982 году умер Брежнев, затем после череды смертей генсеков, к власти пришел Горбачев. Началась перестройка, вскоре переросшая в катастройку….

Перестройка, ельцинщина и разрушение российской деревни

Начиналось все вроде неплохо. Некоторые даже говорили, что пришло время больших надежд. В 1986 году всю страну облетела новость: газета «Комсомольская правда» объявила компанию «Выбираю деревню на жительство». Центральное телевидение стало вскоре показывать репортажи о комсомольцах и комсомолках, которые откликнулись на призыв. Так, были репортажи о совхозе «Матвеевский» в Нечерноземье, куда стали съезжаться ребята с разных концов страны – из Пермской области, из Белоруссии. Для них построили жилье, заасфальтировали дорогу из райцентра, пустили автобус. Совхоз из отстающих превратился в передовой. Удои молока повысились в 2 раза.

Были и другие такие примеры. Но одновременно в стране была объявлена экономическая реформа. Горбачев привлек к ее разработке известных экономистов – противников социалистического уклада, так называемых «рыночников» - Л. Абалкина, А. Аганбегяна, Т. Заславскую, П. Бунича. Они провозгласили, что упор нужно делать на частного собственника, на «фермера».   Одновременно в рамках компании гласности во всех СМИ началась огульная дискредитация колхозно-совхозной системы. Именно тогда были растиражированы мифы о «кулаках – справных хозяевах», «колхозном ГУЛАГЕ», о «неэффективности больших государственных и коллективных хозяйств». В газетах, журналах, радиопрограммах, телепередачах восхваляли фермера, рассказывали байки о том, что несколько процентов американских фермеров кормят многомиллионную Америку. Зазомбированное население, особенно молодежь, которая ничего в сельском хозяйстве не понимает, даже не задавалась простыми резонными вопросами: откуда одиночки-фермеры возьмут деньги на сельхозтехнику, на удобрения, как они смогут силами своей небольшой семьи освоить большие бывшие колхозные поля?

Власть стала подталкивать крестьян к выходу из колхозов, к перерегистрации сельхозпредприятий… Горбачев ввел так называемый арендный подход, разрешив единоличникам-фермерам брать в аренду у государства землю на 50 лет. Это привело к конфликту между колхозами и единоличниками. Под флагом борьбы со сверхцентрализацией в управлении сельским хозяйством был упразднен Госагропром СССР. И конечно, общее разрушение экономики страны в ходе фактической легализации теневой экономики не могло не ударить и по селу.

Бегство людей из деревень в города продолжалось, колхозы разваливались, производство сельскохозяйственной продукции сокращалось. Все эти почувствовали на себе, когда в городах в конце 80-х в массовом порядке появились талоны на самые необходимые повседневные продукты.

Последний убийственный удар по российской дерене нанес уже после роспуска СССР первый президент РФ Борис Ельцин своим «антиколхозным указом»… Разоренная деревня в конце 90-х производила продукции вдвое меньше чем даже в перестроечный 1990-й.

Сегодняшние разговоры о возрождении села и об успехах российского хлебного экспорта – из области пропаганды. Село продолжает деградировать да еще и переживает очередные «оптимизации», а хлеб для продажи в Египет и в Алжир производят крупные агрохолдинги, принадлежащие «хлебным олигархам»…

Советская цивилизация начиналась с союза города и деревни, пролетариев и крестьян. Союз этот обрел конкретную форму – союза селян-колхозников и городских рабочих и служащих в эпоху Сталина. Разрушение этого союза подкосило фундамент советской цивилизации и предопределило успех ее врагов, тщательно занимавшихся ее раскачиванием и уничтожением…

Рустем ВАХИТОВ, г. Уфа

Читайте также

А. Маслов. О русской культуре замолвите слово! А. Маслов. О русской культуре замолвите слово!
В период с 22 февраля по 7 марта 2024 года на телеканале Россия-1 состоялись политические дебаты в поддержку кандидатов, выдвинутых на должность Президента Российской Федерации. Мне, как доверенному л...
28 марта 2024
В. Катасонов. Сталинская корпорация: как вершилось экономическое чудо по-советски В. Катасонов. Сталинская корпорация: как вершилось экономическое чудо по-советски
Что бы там ни говорили критики советской экономики, но сегодня становится ясно – она на поверку оказалась для нашей страны, выражаясь современным языком, более «конкурентоспособной», чем так называемы...
28 марта 2024
Тверь. Русские традиции для детей Тверь. Русские традиции для детей
26 марта 2024 г. в Тверском детском клубе «Истоки» руководитель регионального отделения «Русского Лада» Л.Т. Туровская и активист движения И.Б. Рыбкина провели праздник «Жили-были крестьяне» для детей...
27 марта 2024