Р. Вахитов. О консерватизме вообще и о советском консерватизме в частности
Цельный консерватизм предполагает монархию и сословное устройство общества, господство религии, идеалистическую, платоническую философию, преимущественно аграрную экономику, ориентацию на античные образцы, на классику и классицизм в искусстве. Консерватизм возникает в конце XVIII – XIX веках как реакция на буржуазные революции (прежде всего — Великую Французскую революцию), разрушившие традиционные общества Запада и создавшие модернистскую цивилизацию.
Консерватор отличается от традиционалиста и «консервативного революционера» тем, что он не призывает к «революции против современного мира», он стремится сохранить традиционное, имеющееся в актуальном обществе.
На первый взгляд, советское общество с его культом прогресса и антитрадиционным мировоззрением не оставляло возможности для существования консерватизма. Но, во-первых, авторитарные моменты наличествовали в самом большевизме, и во-вторых, русские крестьяне и спецы – национал-большевики привнесли в советский проект элементы традиционной российской культуры. Благодаря этому в СССР стал возможен не только латентный цельный консерватизм (А. Ф. Лосев), но и частичный консерватизм (М. А. Лифшиц и Л. Н. Гумилев).
Что такое консерватизм? Консерватизм в переводе на русской язык значит «охранительство» (латинское слово «conservo» переводится «сохраняю»). Но перевод термина зачастую не дает адекватного представления о его значении. Слово «химия» переводится «черная земля» (так в древности называли Египет, где возникла алхимия — прародительница научной химии) — и что с того?
В случае с консерватизмом дело обстоит таким же образом. Мало ли что можно пытаться сохранить от разрушающего влияния времени? Очевидно, что многое такое, что никак не вяжется с консерватизмом в обычном его понимании. Школьная логика предлагает в случае затруднений, попытаться определить понятие через противоположность.
Ясно, что противоположностью консерватизма является революционаризм. Консерватор стремится сохранить старое, а революционер — разрушить это старое и построить на его месте нечто новое. Это уже немножко проясняет ситуацию. А если мы вспомним историю революций, то дело прояснится ещё больше.
Вряд ли можно спорить с тем, что в обществе домодернистском, традиционном консерватизма быть не могло, потому что не было попыток разрушить это общество и создать другое социальное образование. Это не значит, что до Робеспьера и Ленина не было бунтов и восстаний. Сколько угодно — и на Западе, и на Востоке! Некоторые из этих восстаний были даже победоносными. Однако чем они заканчивались?
Восставшие античные рабы создавали свои государства, где они становились рабовладельцами, а их бывшие хозяева становились их бесправными слугами. Так, в 136 г. до Р.Х. на Сицилии, в городе Энна, произошло восстание рабов под руководством сирийца Евна. Рабы захватили власть в городе, провозгласили Евна царем, убили самых жестоких из рабовладельцев и ... всех свободных римских граждан, обладавших полезными профессиями, сделали своими рабами. Восставшие китайские крестьяне тоже возводили на престол своих предводителей. В 1628 году в Китае, которым правил император династии Мин Чжу-юцзянь, разразилось крестьянское восстание. Оно продолжалось более 10 лет, и в 1644 году крестьянское войско под руководством Ли-Цзы-Чена — простого пастуха, который оказался талантливым полководцем, вступило в столицу — Пекин. Ли-Цзы-Чена провозгласили императором (основателем новой династии — Шунь), а его соратники — командиры отрядов повстанцев — получили аристократические титулы.
Кстати, то же самое произошло бы, если бы в России в Крестьянской войне 1773–1775 гг. победили бы мятежники. Пугачев взошел бы на трон под именем Петра Третьего, а его соратники стали бы графами и баронами Российской империи, каковыми они себя заранее объявили (как Чика Зарубин — «граф Чернышев»).
Итак, в результате победоносных восстаний домодернистской эпохи по существу ничего не менялось. Общественный строй оставался таким же, каким был.
Иное дело — революции Нового времени. Ярким примером является Великая Французская революция 1789–1793 гг. В результате её Робеспьер не стал королем. Революция была направлена против самого традиционного социального порядка. Она упразднила королевскую власть, сословное деление общества, земельную собственность аристократии, и, наконец, она лишила церковь статуса государственной и объявила религию приватным делом граждан (а потом и запретила христианство, сделав государственным руссоистский культ Верховного Существа). Франция после революции стала совершенно иным — модернистским, секулярным, эгалитаристским обществом. Наступил новый этап истории Европы (да и всего мира), который сторонники теории прогресса (возникшей, кстати, тоже не так давно — примерно за столетие-два до Французской революции) объявили более высоким и совершенным.
Тогда и возникает консерватизм как политическое течение и идеология. Первыми консерваторами были противники революции, такие как англичанин Эдмунд Берк или француз Жозеф де Местр. Сам термин был введен поэтом-романтиком Рене де Шатобрианом, который стал издавать газету «Консерватор», пропагандируя взгляды Берка и де Местра (Абдцллина 2015). Современный российский исследователь консерватизма А.Ю. Минаков писал: «Консерватизм конца XVIII – начала XIX в. появился как реакция на рационализм и индивидуализм Нового времени, теорию прогресса ...воплощением которых стала Великая французская революция. Он заявил о себе в работах Э. Бёрка и Ж. де Местра» (Минаков 2011: 5–6).
Впоследствии возникло столько разных направлений консерватизма, что П. Б. Струве однажды разочарованно признал, что в понятие консерватизма можно уже поместить что угодно. Сегодня это еще более очевидно: мы видим, например, как американские республиканцы — представители партии, которую принято считать консервативной ... приветствуют гей-парады.
Конечно, любой специалист по консерватизму признает попытку дать обобщающее определение консерватизма делом чрезвычайно безнадежным (О трудности определения консерватизма пишет, например, Е. В. Григорьев – см. Григорьев 2009). И как ученый, компетентный в свой области, он будет, вероятно, прав. Но мы в этой популярной статье не можем обойтись без какого-либо рабочего определения. Поэтому мы поступим проще: не будем пытаться подвести «под одну гребенку» Шатобриана и, например, Освальда Шпенглера. Мы попытаемся оттолкнуться, как говорили древние римляне, — «ab ovo», «от яйца», от самых оснований, заложенных тогда, когда не было еще такого многообразия ветвей консерватизма, когда консерватизм, действительно, был «реакцией на ужасы Французской революции».
При этом мы попытаемся описать кредо цельного, всестороннего консерватизма (а он ведь может быть и частичным, урезанным, например, человек может быть сторонником революции в политике и экономике, но консерватором в области культуры и искусства, и о таких фигурах мы еще поговорим).
В области парадигмальной политики быть консерватором первоначально значило отстаивать монархическую государственность и сословное, аристократическое общество. Консервативная позиция — защита социальной иерархии против социального равенства, которое отстаивают либералы и социалисты.
В области практической политики консерватор — противник революционной ломки социальной реальности, сторонник сохранения старых институций и традиций. Если революционеры исходят из «проективного духа Просвещения», то есть стремятся воплощать в жизнь абстрактные проекты, созданные разумом (от либеральных до коммунистических), то консерватор отталкивается от жизни, «от нравов и обычаев, в которых воплотился многовековой опыт данного народа» (Руткевич, А.М., Куликов А.А. Консерватизм. — URL: https://bigenc.ru/philosophy/text/2091273, дата обращения 09.11.2022), от традиции.
В сфере духа консерватор изначально не просто человек лично религиозный, он еще отстаивает видную роль Церкви в жизни общества, признает необходимость поддержки Церкви государством, проведения государством именно церковной, религиозной идеологии, присутствия Церкви в системе воспитания детей и юношества. Жозеф де Местр называл это принципом «союза трона и алтаря».
В области философии консерватор — сторонник идеализма, причем объективного, в платоновском духе (чаще всего речь идет о христианском неоплатонизме), а не субъективного, ведущего к агностицизму и скептицизму (в духе Дэвида Юма).
В области экономики консерваторы сначала отстаивали дореволюционное феодальное хозяйство, основанное на праве аристократии на землю и этим классические консерваторы отличаются от неоконсерваторов (например, американских), которые, напротив, выступают за «свободный рынок» и «капитализм без границ». Учитывая феномен «неолиберального консерватизма», мы не должны забывать, что консерватизм возник как антибуржуазная идеология (что неудивительно, если он был реакцией на революцию буржуа!) и ряд его разновидностей проходили в «Манифесте Коммунистической партии» Маркса и Энгельса по разряду «реакционного социализма».
В области искусства консерваторы видят идеал в искусстве классических эпох — античности, средневековья, Возрождения и Нового времени. Античная скульптура, средневековая иконопись, живопись Ренессанса, искусство классицизма и барокко, наконец, реализм Нового времени — вот образчики искусства, которые вдохновляли разных идеологов консерватизма. Врагом консерваторов в искусстве являются, естественно, «революционеры от искусства», различного рода модернисты и авангардисты, отвергающие мировую классику, разрушающие формы, пропорции, гармонию.
Внимательный и критически настроенный читатель может сказать, что автор этих строк путает консерватизм и традиционализм. Ничуть! Традиционалист — тот, кто настолько влюблен в идеал традиционного, домодернистского, докапиталистического общества, что в предельном выражении готов попытаться возродить его. В этом суть идеологии «консервативной революции», ярким представителем которой был итальянский философ и поэт, барон Юлиус Эвола (одна из его главных книг так и называется — «Восстание против современного мира», по-итальянски это звучит «Rivolta contro il mondo moderno» и связь со словом «революция» чувствуется явственней). То есть традиционалист в предельном выражении — это революционер (недаром диалектика нам говорит о совпадении крайностей и противоположностей). Консерватор же — это тот, кто отвергает всякую революцию, кто предпочитает ей, спокойный и естественный ход вещей.
Консерватор может призвать «подморозить общество», как русский философ К. Н. Леонтьев, или, в крайнем случае, с оговорками признать революционную власть, если она сознательно или нет служит укреплению Родины, как колчаковский идеолог Николай Васильевич Устрялов, который взял сторону «красных», будучи антикоммунистом, и создал идеологию «русского национал-большевизма». Но консерватор не будет призывать к революции, пусть даже эта революция направлена на то, чтобы вернуть дореволюционный порядок.
Именно поэтому удел консерватора печален. Нравится нам это или нравится, но история, как заметил ещё Гегель, движется в направлении эмансипации, уменьшения авторитарного давления в обществе, увеличения объема свобод для индивидов и социальных групп. Сначала эмансипировалась буржуазия, потом — пролетариат, потом — женщины, потом расовые, сексуальные меньшинства. Консерватор похож на воина, который постоянно ведет бой в отступлении, оставляя один рубеж за другим. Для консерватора (как и для христианского мировоззрения вообще) история – это инволюция, движение от порядка к хаосу, к «последним временам».
Впрочем, иногда переход к следующему уровню в чём-то предполагает возвращение к прежнему. В этом диалектика истории и шанс для особого, диалектического консерватизма (современный философ-консерватор Виталий Аверьянов использует этот термин — «диалектический консерватизм» в своем оригинальном смысле, который мы вовсе не имели в виду). Его манифестацией в России был советский период.
На первый взгляд, консерватизм в СССР был обречен на существование в качестве подпольной, радикально оппозиционной идеологии. Советское государство и общество возникло в результате революции, совершенной левой, коммунистической партией. Идеологией этого общества был марксизм-ленинизм — мировоззрение, отстаивающее идеалы атеизма, материализма, эмансипации и прогресса. В ходе революции, гражданской войны, социалистического строительства были частично уничтожены, а частично изгнаны за рубеж представители высших сословий, прежде всего дворяне. Церковь была отделена от государства, предприняты гонения на неё, унесшие жизни тысяч мирян и священников. В Советском Союзе были упразднены сословия, объявлены равные права граждан, декларированы политические свободы.
Вместе с тем реальные условия возникновения и существования советской цивилизации сильно отличались от этого образа «совершенно левого, социалистического, марксистского государства».
Как верно отмечает Ю.В. Пущаев, «...у любого общества, просуществовавшего сколько-нибудь длительное время, должен быть свой консерватизм» (Пущаев 2020: 7). В самом большевизме и госсоциализме были латентные квазиконсервативные черты, отличающие его от абсолютно антиконсервативных либерализма или анархизма. Большевики признавали необходимость государства, дисциплины, порядка, что обычно признается «правыми», консервативными ценностями.
Кроме того, в большевизме в конце концов победила линия Ленина, а не Богданова и Пролеткульта, а Ленин, в отличие от Богданова, в философии, будучи материалистом, отстаивал все же существование абсолютной истины, выступая таким образом как своеобразный наследник классической диалектической философии, идущей от Платона. В области искусства Ленин защищал классику и выступал против модернизма и авангардизма, что позволяет говорить о нём как о революционере в политике, но консерваторе в эстетике. Культ Ленина в советской цивилизации обеспечил преемственность советской философии и искусства с классическим, а не с модернистским направлением в культуре.
Помимо этого, большевистская революция и уж тем более строительство социализма вершились не одними большевиками. В годы гражданской войны на стороне большевиков вступили ряд видных военных, бывших монархистами, но видевших свой долг в защите Родины, под каким бы флагом она ни была. Тем более большевики, встав во главе России и оказавшись в роли государственников, неожиданно для самих себя перешли к лозунгам пусть и социалистического, но патриотизма, и занялись отражением интервенции и собиранием прежних земель. Идеологом такого сближения консерваторов с большевиками стал Н. В. Устрялов — создатель национал-большевизма. После гражданской войны под влиянием соратников Устрялова, т.е. сменовеховцев, в СССР вернулись из эмиграции десятки тысяч специалистов — также своеобразных некоммунистических патриотов. Да и внутри СССР разного рода должности в госаппарате, в общественных организациях занимали не только марксисты, но люди самых разных взглядов — от монархистов до мистиков-народников.
Поскольку Советский Союз и советский социализм строили не одни большевики, но и те, кого можно назвать «внутренними эмигрантами»-консерваторами, и сам этот социализм получился не безупречным с точки зрения западного марксизма, зато с явными криптоконсервативными вкраплениями.
Наконец, в 1930-е годы происходит масштабная ротация кадров. На место представителей старорежимной интеллигенции в партии, госаппарате, в элите приходят выходцы из низов, многие — из крестьян. Однако российское общество было так устроено, что до революции его низы были очень мало модернизированы. Историк Г. В. Вернадский заявлял, что верхи императорской России жили в ХХ веке, где были уже теория относительности и футуризм, а низы — культурой XVII века, то есть еще допетровской, московской старины (Вернадский 1998: 10). И недаром потом многие советологи отмечали, что построенный в 30-е сталинский социализм больше походил на Московское царство — с культом царя, с псевдорелигиозной идеологией, со своими «служилыми» и «тягловыми» сословиям, со «вторым крепостным правом» (Гетти 2016).
То есть если в области промышленности, науки и техники сталинский СССР был очень «прогрессивной» державой, совершив резкий скачок вперед, то в области жизнеустройства, социальной структуры, политической культуры он был даже в чем-то консервативнее Романовской империи последних десятилетий, где были хотя бы парламент и «свободы». Отдельные черты домодернистской цивилизации сохранялись в нем вплоть до перестройки 80-х.
Итак, в реальности в советском обществе имелись условия для существования консервативных идеологий, причем в самых разных вариантах — от классических, традиционалистских, цельных, вынужденных маскироваться и оставаться в тени (А. Ф. Лосев), до частично-консервативных и даже своеобразных левых, претендующих на бытие в рамках ленинского марксизма (М. А. Лифшиц) и, наконец, натуралистических, связанных с религиозной или биологизаторской философией космистского типа (Л. Н. Гумилев).
При этом речь идет именно о советском консерватизме, то есть о признании (конечно, не обязательно с позиций марксизма и не обязательно полном и всестороннем) советского государства и советского социализма, желании сохранить его в тех формах, которые он приобрел в эпоху сталинского «квазиклассицизма» и брежневского «неосталинизма» и противостоянии его разрушению и капиталистической реставрации.
Вот почему для наших популярных очерков о консервативной мысли в СССР так важны эти три фигуры подобных идеологов-советских консерваторов – философа-идеалиста Алексея Лосева, философа-эстетика и марксиста Михаила Лифшица и этнолога-космиста, востоковеда и историка-евразийца Льва Гумилева. Все они так или иначе в случае выбора между советским социализмом или либеральным капитализмом, который уже «маячил на горизонте» российской истории в 70-80-х, взяли бы сторону (и брали!) советского социализма, хотя по совершено разным причинам и с очень большими оговорками, поскольку у каждого из них были свои счёты со сталинским вариантом социализма. Потому все они, с нашей точки зрения, и были в той или иной степени советскими консерваторами, то есть охранителями на том, советском этапе российской истории.
Список литературы:
Абдуллина Л.С. Сущность понятия консерватизм: методологические подходы и функциональные характеристики в политической системе//Вестник Башкирского университета. — 2015. — Т. 20. — №3. С. 1095-1099.
Вернадский Г.В. Ленин — красный диктатор. — 1998, М.: Аграф. — 320 с.
Григорьев Е.В. Проблемы определения консерватизма // Вестник Сургутского государственного педагогического университета. — 2009. — №3 (6). — С. 5-17
Гетти Арчи. Практика сталинизма. Большевики, бояре и неумирающая традиция — 2016, М.: РОССПЭН. — 374 с.
Минаков А.Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX века. — 2011, Воронеж: Издательство Воронежского государственного университета. — 560 с.
Пущаев Ю.В. К вопросу о советском консерватизме // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 3: Философия. Реферативный журнал. 2020. № 4. С. 6–26.
***
ВАХИТОВ Рустем Ринатович – кандидат философских наук, доцент Уфимского университета наук и технологий
Источник: научный журнал «Ортодоксия», № 4, 2023 г., https://www.journal-orthodoxia.ru/jour/index
(Продолжение следует)
