Л.Г. Антипенко. Русский язык, русская речь в откровении Пушкина
В речи Ф.М. Достоевского, произнесённой 8 (20) июня 1880 г. на заседании Общества российской словесности по случаю открытия памятника поэту, прозвучали такие слова: «”Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа”, − сказал Гоголь. Прибавлю от себя: и пророческое. Да, в появлении его заключается для всех нас, русских, нечто бесспорно пророческое». И тут же: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унёс с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем».
Думаю, что самая глубокая тайна Пушкина связана с рождением и возрождением русского языка, а ключом к её разгадке служит сакральная метафора в стихотворении «Пророк» (1826). Перед тем, как её представить, отмечу одну творческую закономерность: физик или математик (вообще представитель естествознания), рискнувший заглянуть в область гуманитарных наук, в область художественного творчества, часто оказывается способным превратить метафорические прозрения художника в строгие научные или научно-философские истины. Так обстоит дело и с пушкинской метафорой, о которой я веду здесь речь.
Вчитаемся в первую строфу вышеупомянутого пушкинского произведения:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, −
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
В чём смысл термина «шестикрылый серафим» и каков дар от него поэту? Полагаю, что три пары крыльев знаменуют собой способность к полёту, да только необычному. Предназначены они, как видно из контекста стихотворения, для подъёма к той инстанции, которую принято именовать Небесным градом, или, на языке античной философской традиции, − Логосом [1, c. 149]. Скажем так: духовная жизнь человека, в той мере, в какой он является собственно человеком, управляется Логосом. А по тому, как Логос преломляется в человеческой деятельности, в нём различают три ипостаси: (или три компоненты): вербальную, музыкальную (мелос) и математическую (числовую) [2]. Каждая из них, в свою очередь, обладает двумя стилями. Соответственно: вербальная ипостась − стиль прозаический и стиль поэтический (проза и поэзия); музыкальная ипостась − стиль песенный (голос) и стиль музыкально-инструментальный; математическая ипостась − стиль логический и стиль исторический (логическая и историческая компоненты математики).
Так не об этом ли вещает пушкинская метафора? Чтобы точнее ответить на этот вопрос, напомню, что предметными средствами языка, которые позволяют нам выразить свои мысли и переживания в письменной форме, служат соответственно буква, нота и цифра (цифра как имя любого натурального числа). При этом тут встаёт вопрос о том, достаточно ли заранее введённых правил манипуляции с этими знаками, чтобы выразить прозаическую и поэтическую мысль, музыкальный смысл композиционного произведения, математическую истину?
Пушкин не оставил никаких сомнений относительно источника поэтического вдохновения и лексического выражения поэтической речи. В стихотворении «Поэт» (1827) поэт представлен с двух сторон: как обычный человек и как проводник божественного глагола. В начале: «Пока не требует поэта // К священной жертве Аполлон, // В заботах суетного света // Он малодушно погружён…»
Затем:
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснётся,
Душа поэта встрепенётся,
Как пробудившийся орёл.
В пушкинском божественном глаголе мы находим метафорически выраженную объективную реальность, которая соотносится с Логосом. Но, конечно, и по отношению к понятию Логоса должен быть установлен критерий его объективности. Разные пути ведут к определению этого критерия. Один из этих путей, быть может, самый неожиданный, − путь музыкальный. Поясняя сущность мелоса, К. Метнер писал, что музыка запевает о несказанном. Для несказанного же нужны не слова, а смыслы. «Смыслы эти заключены в согласованной сложности звуков. Иначе говоря: корнями музыки никоим образом не являются разрозненные атомы звуков, существующих в природе, и, так же как не буквы породили слова речи, а из слов образовался буквенный алфавит, так и из музыкальных смыслов − звуковой алфавит» [3, с. 450]. Но, спросим, как рождаются эти смыслы, где их источник?
Английский музыковед Уилфрид Меллерс (Wilfrid Mellers) написал книгу о немецком композиторе Людвиге ван Бетховене (1770−1827). Озаглавил он её «Бетховен и голос Бога» [4]. Эта биографическая книга о жизни выдающегося композитора наполнена трагическим пафосом и поиском ответа на вопрос, как композитор, будучи полностью лишённым слуха, что произошло с ним во второй половине жизни, тем не менее, мог сочинять превосходные музыкальные произведения (такие, как «Торжественная месса» и «Симфония № 9»). По утверждению Меллерса, Бетховен имел способность слышать голос самого Бога, который вливается в душу человека даже в том случае, если он оказывается лишённым слуха. Точнее говоря, на Бетховена он смотрел как на «инструмент космических сил», которые позволяют не только одному человеку, но всему обществу освободиться от зависимости присущего нам линейного мышления, количественного знания и т.н. прогрессивной науки.
Действительно, божественные музыкальные звуки, опредмеченные в нотной записи, сами по себе не зазвучат. Их надо воспроизвести − дело композитора или исполнителя. Но прежде, чем быть записанными, они уже должны были быть озвученными. И первое, фундаментальное условие их порождения и существования − наличие времени. Время − живая стихия, которая взаимодействует со всякой организованной и организуемой системой. К этому выводу подводят нас, с одной стороны, физика, с другой − философия. «Если время, − говорят компетентные физики, − описывается скорее как фундаментальный процесс, нежели координата, оно взаимодействует со всякой эволюционирующей во времени системой» [5]. Время, взаимодействующее с организмом человека, вносит свой вклад в музыкальное творчество композитора через особую внутреннюю структуру человеческого организма.
Сделаем на сей счёт, по возможности, краткое пояснение. С позиции тех открытий, которые появились в области генетики, начиная с 60-х годов XX столетия, эта внутренняя структура находится в геноме человека. Клеточное строение человеческого тела, хромосомы в клетках, ДНК (вместе с РНК и рибосомой) в каждой хромосоме − всё это обусловлено определённым алфавитным строением ДНК. Азбука её слагается из триплетов-кодонов, каждый из которых состоит из нуклеотидов. Наборы триплетов служат кодами для образования нужных в клетке белков. С точки зрения почти всех современных исследователей в области молекулярной биологии и генетики такая картина в общем исчерпывает предмет двух этих отраслей знания. Но физики в алфавите ДНК видят нечто большее. Молекула ДНК в своём функционировании находится в зоне действия законов квантовой физики, тех законов, которые управляют изменением во времени волновой пси-функции, описывающей состояние данной системы. Система не подвергается необратимым изменениям, если в ней проводятся так называемые слабые измерения. В этих процессах складывается речь, которую ведёт клетка организма, что и отражается в обычном языке человека. В этих же процессах рождается музыка. Бетховен её слышал.
Философия, достойная нашего внимания в данной теме, − то фундаментальная онтология Мартина Хайдеггера (1889−1976). Хайдеггер усмотрел своим философским умом во времени две функции: функцию идеальную, фазовую, чисто информационную, и функцию, грубо говоря, материальную, или, если точнее сказать, энерго-энтропийную. Он соотнёс идеальную функцию времени с Логосом, и, уточнив таким образом понятие Логоса, назвал его Бытием (нем. Sein, или позже Seyn). Ту же часть действительности, которая оказалась соотнесённой со второй функцией времени, Хайдеггер назвал сущим (нем. Seiende). Это позволило всем нам, всем тем, кого Хайдеггер именовал вот-бытием (Dasein), воспринимать всякое сущее в просвете Бытия.
Воспринимать: смотреть, видеть, внимать и слышать. Всё это и было дано Пушкину в качестве дара серафима. Вчитаемся и вслушаемся: «Перстами лёгкими как сон // Моих зениц коснулся он. // Отверзлись вещие зеницы, // Как у испуганной орлицы. // Моих ушей коснулся он, − // И их наполнил шум и звон: // И внял я неба содроганье, // И горний ангелов полёт, // И гад морских подводный ход, // И дольней лозы прозябанье».
К этому непосредственно добавляются предпоследняя и последняя строфы:
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
………………………………..
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Пушкин показал, как язык превращается в речь, и эта речь отзывается в природе, так что все природные явления мы воспринимаем под её сенью. «Он рощи полюбил густые, // Уединенье, тишину, // И ночь, и звёзды, и луну…». Эти слова из «Евгения Онегина» относятся к поэту Ленскому, но в той же мере и к самому Пушкину. Очень важно отметить, что пушкинский божественный глагол, возвышенный над земною реальностью, при всей его божественности, не является чем-то отчуждённым от природы, от тварного бытия, о чём свидетельствуют и такие признания поэта:
В гармонии соперник мой
Был шум лесов, иль вихорь буйный,
Иль иволги напев живой,
Иль ночью моря шум глухой,
Иль шёпот речки тихоструйной.
Мне посчастливилось быть в селе Михайловское, в Пушкиногорье, когда проходили съёмки документального фильма «Наш Пушкин» (на экраны он вышел под названием «Монолог о Пушкине»). О Пушкине, о его жизни в Михайловском рассказывал С.С. Гейченко (1903−1993). Была осень, нас (группу посетителей) Семён Степанович угощал яблоками из приусадебного сада. Шёл разговор о пушкинском жилище, об окружающей природе, о том, какие мысли и чувства рождаются в человеке, когда он находится в Пушкиногорье. Здесь, говорил Семён Степанович, царит дух Пушкина, и этот дух столь реален, что он откликается на обращение к нему, когда произносится имя поэта − Александр Сергеевич!.. Тогда лично мне трудно было поверить в то, что сказал Гейченко, но теперь я отношусь к этой загадке по-другому.
Смерть равняет всех, говорит обывательский рассудок. Но можно ли с этим согласиться? Если от нас в «потусторонний мир» уходят Личности, то каждая Личность, как теперь позволяет судить научная философия и квантовая физика, остаётся в историческом времени в качестве доминантного (А.А. Ухтомский) события, и с этим событием, ушедшим в прошлое, другие Личности могут устанавливать связь. Среди доминантных событий В.Н. Муравьёв, автор знаменитой книги «Овладение временем» [6], выделил одно событие, одну Высшую Личность, которую он, согласно русской духовной традиции, именовал Богом.
Всё сводится, в конце концов, писал Муравьёв, к задаче создания из разъединённых личностей Высшей Личности. Высшая Личность эта постоянно себя воскрешает, разделяясь на множество своеобразных отдельных личностей, которые потом снова воссоединяются. Вечность заключается в этом непрестанном рождении неисчерпаемых богатств, а не в статическом и косном пребывании чего-то. Бог воскресает посредством роста наших действий в общем деле. «Мы восстанавливаем этим божественное, встающее в нашей памяти и обнаруживающееся в нашем разуме. С точки зрения Бога, путь, проходимый нами, есть путь Его собственного творчества и обогащения. Бог вечно обогащается и воссоздаётся из самого себя. Всё это происходит во времени, ибо время есть не что иное, как каждый из этих отдельных процессов. Для Бога же время − вечно. Оно отлично от разорванного на прошлое − настоящее − будущее время человеческое, поскольку он всемогущ, а мы ограничены в своих возможностях» [7, с. 114].
Близко к этому следующее суждение А.П. Платонова: «Бог есть и бога нету: он рассеялся в людях, потому что он бог и исчез в них, и нельзя быть, чтобы его не было, он не может быть вечно в рассеянности, в людях, вне себя» [8, c. 257].
Есть два способа идентифицировать историческую Личность. Один способ − указать непосредственно на её имя. Второй способ − дескриптивный, Личность идентифицируется посредством описания (словесный портрет). То же относится и к Высшей Личности, к Богу. Судя по дескрипции, Богом у Пушкина является наш пращур Прометей. «Угль, пылающий огнём», упомянутый в стихотворении «Пророк», есть не что иное, как угль, зажжённый от огня Прометея. До нас дошла через античность весть о заслугах Прометея в области вербального и математического творчества. В трагедии древнегреческого драматурга Эсхила «Прометей прикованный» он, прикованный железными цепями к скале, сообщает о себе в исповеди перед океанидами, дочерьми Океана:
Премудрость чисел, из наук главнейшую,
Я для людей измыслил сложенье букв,
Мать всех искусств, основу всякой памяти.
В переводе с древнегреческого языка на английский эта строфа передана точнее:
Yes, and numbers, too, chiefest of sciences,
I invented for them, and the combining of letters,
Creative mother of the Muses΄ arts,
With which to hold all things in memory.
Здесь числовая и буквенная символика включена в искусство всех муз, в числе которых и муза музыкальная.
Для Пушкина наша отечественная история, представленная в форме его сказочных повествований, начинается с «царства славного Салтана» (см. подробнее об этом на сайте Русского лада статью «Сказки Пушкина − предвестники исторических открытий»). Взор поэта направлен на Лукоморье (южное побережье Чёрного моря), на Малую Азию, в которой жил, по свидетельству Геродота, легендарный Прометей, на мифологическую Трою, которая стала реальностью после археологических раскопок, проделанных Г. Шлиманом на месте её бывшего расположения.
Литература:
1. Трубецкой С. Н. Курс истории древней философии. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС; Русский двор, 1997. − 576 с.
2. Antipenko L. G. Natural Science Value of Linguistics in Historical Research» in: English Language, Literature & Culture (ISSN Online: 2575-2413, ISSN Print: 2575-2367), vol.4, issue 4, 2019, Pages 93-98.
3. Метнер Н. К. Муза и мода // Ильин И. А. Собр. соч. в 10 т.: т.6. Кн. 1. М.: «Русская книга», 1996. С. 445−533.
4. Mellers, Wilfrid. Beethoven and Voice of God. London, 1983. − VIII+453 p.
5. Wendel G., Martinez L. and Bojowald M. Physical implication of a Fundamental
6. Period of Time. Phys. Rev. Lett.124, 241301− Published 19 June 2020.
7. Муравьёв В. Н. Овладение временем. М.: РОССПЭН, 1998. − 320 с.
8. Из архива Валериана Муравьёва. Философские заметки, афоризмы (с. 110-114). Вопросы философии, 1992, №1).
9. Андрей Платонович Платонов. «Записные книжки. Материалы к биографии» (отв. ред. Н. В. Корниенко). М: ИМЛИ РАН, 2000.− 424 с.
Л.Г. АНТИПЕНКО