Конституция и русский вопрос
Отсутствие русского народа в Конституции страны стало одним из самых острых вопросов в общественной дискуссии о поправках в Основной закон. Эксперты «Интеллектуальной среды» обсудили причины и следствия этого казуса.
Артем Ермаков, историк, к.и.н.: Мы имеем дело со странной ситуацией: подавляющее большинство населения нашей страны продолжают идентифицировать себя как русские, но это никак не закреплено ни в одном юридическом документе. Кроме, наверное, всероссийской переписи, которая регулярно подтверждает этот результат. Население в массе своей заявляет, что оно русское, но из этого абсолютно ничего не следует. Даже страна наша называется «Россией» только в скобках, потому что «Российская Федерация» – это ее более официальное название. «Россия» – это как будто дань какой-то традиции. Возможно, даже зарубежной, т.к. им как консерваторам проще называть нашу страну по-старому.
Второй момент. Отсутствует не только документальная база, но и элита, правящий класс, который ассоциировал бы себя с русскими. Есть отдельные фигуры, иногда очень влиятельные, которые на своих постах произносят достаточно сильные заявления, но регулярно «русскую тему» на протяжении длительного времени не озвучивает ни одна группа влияния. Даже Жириновский оказался не способен держать ее постоянно, хотя именно русская тема вывела этого очень странного и экстравагантного человека в первые ряды российского истеблишмента. И держала там все 90-е, пока этот политик не приобрел дополнительные опоры.
Отсутствие правящего класса привело к тому, что народ существует сам по себе, без программы развития. Русский народ не упоминается как в формальных, так и в неформальных документах. У нас была «Русская доктрина», привлекавшая к себе наибольший интерес в момент ее разработки. Есть «Всемирный русский народный собор», который существует спорадически. Нельзя сказать ничего плохого о людях, которые в нем участвуют, некоторые из них ведут серьезную работу, но эта работа не является поступательной и всякий раз как будто начинается с нуля. Везде, где мы встречаем понятие русского, особенно в культуре, мы видим очень большой массив смыслов прошлого, некоторое количество футуристических проектов, которые есть даже у либералов, вроде «прекрасной России будущего». Но совершенно нет ни интереса, ни механизмов, ни подходов к обустройству русского настоящего.
Серьезно занимаются русским настоящим только две группы: маргинальные националисты в самом плохом смысле этого слова, люди близкие к «фашизму» и фольклористы. Получается, что русские, не согласные ни на погромы, ни на пляски в кокошниках, т.е. русское большинство, оказываются не только вне правового поля, но и вне политического поля на всех уровнях существования российского общества. Такая ситуация даже с точки зрения международного права – нонсенс, не имеющий прецедентов. Если в 90-е мы могли списать нашу неопределенность на переходный период, то в 00-е у многих возникло ощущение, что перемены в этом вопросе назревают. Но прошло еще 10 лет, и мы обсуждаем это, как будто на дворе по-прежнему 1991 год.
Всеволод Напартэ, историк: создание концепта русского многонационального народа – это калька с Америки. Как и все, что делалось у нас в 90-е. Наши «реформаторы» попытались создать некую всех вмещающую Россию. Причем, «россиянство», по их мнению, не обязательно должно было отрицать русскую культуру. Однако, их затея полностью провалилась: «многонациональный народ» за 30 лет так и не приобрел содержания. Оказалось, что не существует даже представления о том, что такое народ: культурное сообщество, этническое или политическое? У всех в головах до сих пор осталась инерция от нашего советского прошлого, когда все объяснялось классовым походом. Народ в этой конструкции был классом, классом-гегемоном из рабочих и крестьян. И этот подход все еще держится на границах нашего общественного сознания.
Вопрос в следующем: сейчас мы можем прописать наш народ в Конституции, но как мы будем воплощать это на практике? Мы понимаем, что этот шаг должен быть сделан потому, что нужно с чего-то начать, но каким будет наш второй шаг? По поводу второго шага никто ничего определенного сказать не может, хотя он намного важнее. Если бы этот шаг был бы озвучен, дискуссия проходила бы оживленнее и сторонников вписания русского народа в Конституцию было бы на много больше.
Михаил Сеурко, журналист: Мы обязаны сохранить формулировку России, как полиэтнической Империи, поэтому в Конституции можно написать так: «Мы, народы Российской Федерации…». Что касается русского народа, то его обязательно нужно прописать как государствообразующий, указав на его особую историческую роль.
Из российской Конституции нужно убирать запрет на идеологию. В Российской империи наличествовало четкое понимание того, каким должен быть русский человек. Большое значение уделялось православному вероисповеданию. В СССР, несмотря на классовый подход, сохранялся и мощный пласт русской культуры, который советская власть взяла на вооружение. Взять, к примеру, празднование пушкинских дней при Сталине. Посредством русской культуры, Союз включал малые народы Евразии в общее культурное ядро. Минус советской системы состоял в отсутствии религиозной компоненты, что мешало более продуктивному диалогу культур, но представление о том, что такое русский народ и куда он движется существовало.
У большинства народов Большой России не было и нет мессианского сознания, каким был наделен русский народ. Однако отсутствие русского проекта на сегодняшний день не говорит о том, что мы превращаемся автоматически в гражданское общество, каким его понимают на Западе. Никакого ощущения ни гражданского общества, ни общественного договора, ни нации у большинства наших граждан так и не появилось. Все кануло в какое-то вязкое болото, в котором мы с вами по сей день продолжаем находиться.
Артем Ермаков: В самом начале большого общественного диалога вокруг Конституции я не был принципиальным сторонником упоминания в ней русского народа. Ведь даже представители правящего класса, по их собственному признанию, открывают Конституцию только тогда, когда их об этом лично просит Президент. Мало что изменилось бы с появлением в этом документе упоминания о русских. Но неадекватная волна голосов против даже обсуждения этого варианта оказалась такой многообразной и мощной, что я пришел к выводу, что вопрос более серьезен, чем кажется на первый взгляд. Такие уважаемые мной люди, как Карен Шахназаров, немало сделавшие для русской культуры, вдруг превращаются в ужасных существ при обсуждении даже самого вопроса. Если эта тема их так травмирует, значит она чрезвычайно важна. Исходя из противного, мы можем заключить, что упоминание русских в любом виде на что-то влияет. Большой недостаток нашего русского интеллектуального сообщества заключается в том, что даже оно пока не в силах объяснить причины этого явления. Русский вопрос – это триггер, важная точка запуска перемен. Таким образом, результат дискуссии привел меня к мысли, что русских в любом виде следует упомянуть. Лучше это сделать коряво и потом поправить, чем в очередной раз отказаться от действия.
Может ли русское движение, русское развитие опереться на Конституцию, как на нее опираются малые народы, которые ее используют в качестве инструмента, – вопрос экзистенциальный. Скорее всего, не может потому, что нет соответствующих структур. Но ведь если ни на что не опереться, то они не появятся никогда. Ждать прихода организованных групп, которые пробьют нам законодательные изменения – ошибочный подход. Раз они так и не появились за 30 лет, откуда им взяться теперь? Важно понимать, что будущее, которое на нас наступает, – безэтнично. В отношении малых народов у него также есть свои планы по превращению их в музей для туристов и не более. Сейчас мы спорим за пространство, в котором все еще сохраняются элементы традиции, но еще 2-3 поколения интернета, и этого пространства не будет. Как не стало Рима, хотя вся Европа населена якобы его наследниками.
Всеволод Напартэ: Перед нами сегодня стоят два вопроса: что будет, если русских внесут в Конституцию, и что будет, если не внесут? Отвечая на второй вопрос, стоит проанализировать, возможно ли стихийное объединение на почве обиды, что нас в очередной раз обделили и, соответственно, поиск какой-то новой альтернативы. С другой стороны, в теории мы можем себе представить некий русский договор, который был бы отображен в каком-то альтернативном Конституции документе. Сложность заключается в том, что мы – молодая нация, начавшая формирование только в конце XIX века. В 1917 году этот процесс был прерван, когда мы вдруг стали строить некую многонациональную историческую общность под названием «советский народ», вернувшись к идее нациестроительства в 90-е годы. Впрочем, в 90-е до этого мало кому было дело, поскольку люди были заняты выживанием. Исторический опыт сегодня нам мало пригодится, т.к. русификацией элиты в начале ХХ века занималась непосредственно власть и делала это достаточно успешно. Сегодняшняя власть людьми занимается мало. Гнев, ненависть и активное неприятие русской идеи со стороны условных либералов объяснимы. Все они являются участниками малых, но активно сбитых групп, успех которых зависит от того, насколько аморфным и рыхлым будет пресловутое большинство. Если это большинство слишком часто будет заявлять о своих интересах, научится находить точки соприкосновения на предмет принадлежности к единому народу и защищать свою территорию, многие потеряют свои выгоды и перспективы. Многих не устраивает не столько упоминание русских, сколько проблемы отношений с другими народами. К примеру, армяне, не являясь коренным народом России, активно участвуют в ее государственном строительстве. Решение сложных вопросов без опоры на метафизические и идеологические вещи невозможно. Людям, которые будут их решать, даже на техническом уровне, нужна мотивация. А если мы говорим о возможных конфликтных ситуациях, то эта мотивация должна быть еще сильнее. Человек, который сидит в окопе, должен знать, за что он борется. Украинец в противоположной траншее прекрасно знает свой национальный миф, а многонациональный россиянин, – увы.
Артем Ермаков: То, что вопрос назрел, красноречиво показали события 2014 года. Сейчас мы присутствуем при более цивилизованном, но уже втором раунде обсуждения русской проблемы в новом веке. Потому, что Русская весна за 2-3 года стала крымской весной. Само упоминания Русской весны метит человека как подозрительного и антигосударственного. Хотя еще в 2014 году так не было, и оба термина в равной мере употреблялись даже теми чиновниками, которые стали потом их активно чистить. Парадоксально, но даже для зарубежных СМИ Русская весна продлилась дольше, чем для жителей России. К счастью, рыхлость русского общества компенсируется жесткостью к нам извне.
Михаил Сеурко: Несколько раз доводилось слышать от грузин о том, что вот если бы русские были сильными, как раньше, мы бы за ними однозначно пошли, сменив вектор с атлантистского на евразийский. Национальное самосознание русского народа в этом отношении несомненно является ключом к интеграции нашего большого пространства и проживающих в нём народностей.
С другой стороны, в России многие боятся тех негативных коннотаций, с которыми был связан русский национализм в 90-е – 00-е гг., а именно: расизм и шовинизм. Национализм сегодня – это очень современный, если не сказать либеральный, конструкт. Между тем, русскость – это понятие, которое может включать в себя и другие народы. Для нашего языкового сознании являются естественными понятия: русский татарин, русский узбек, русский бурят.
Артем Ермаков: Как бы ни парадоксально это не звучало, но на маргинальные конструкты всегда есть запрос. В конце 80-х Общество «Память» была небольшой группировкой, при этом расколотой на 10 раз внутри себя. Но именно её наиболее маргинальный и зрелищный имидж был востребован. Его транслировали по ТВ не реже, чем другие угрожающие спокойствию обывателей явления. Тогда, как и сейчас, было важно показать «русский фашизм» во всем его неадеквате. В конце 90-х – начале 00-х был запрос на скинхедов. Это явление тогда буквально родили: сначала было издано большое количество соответствующей привлекательной литературы в легальном поле, а потом начали преследовать людей, которые просто купили то, что им рекламировали. И сейчас, если дискуссия вокруг русских продолжится, немедленно образуется 2-3 таких группировки, которые заявят, что именно они и есть будущее русского народа. Сейчас уже мало кто помнит, что первая книжка Жириновского называлась «Последний бросок на Юг» (это значит в сторону Ирана). По замыслу автора, мы должны были выполнить программу, которую сейчас пытается реализовать Дональд Трамп, преодолевая сопротивление собственной элиты. Со временем стало ясно, что на тот случай, если русские все-же проснутся, им нужно приготовить канал утилизации, следуя по которому, они бы начали не собой заниматься, а бить евреев и мусульман.
На массовые и умеренные русские организации запроса нет, ибо они гораздо опаснее, чем «микрофашистские» группы, которые можно сначала распиарить, а потом легко подавить. Или, как вариант, бросить их на решение внешнеполитических задач, не имеющих прямого отношения к национальным интересам России. Поэтому необходимо быть осторожными, необходимо сдерживать себя. Но не до уровня молчания. В те же 80-е годы были и крупные по массе своей такие русские организации, как «Общество охраны памятников», которое могло решать крупные финансовые задачи, типа восстановления храмов на общественные деньги. В Иркутске им удалось спасти ледокол «Ангара» и массу других важных вещей. Это общество как зачаток реальной солидарности для решения конструктивных задач по-тихому обескровили. С тех пор ничего не изменилось, и тот национальный договор, который мы снова друг с другом заключаем, должен не столько манифестировать, сколько соединять нас в каком-то действии. И это очень опасно тем, что кому-то придется считаться с появлением нового игрока. Не Петрушки на чьей-то руке, а игрока, который, осознавая свою субъектность, начинает перестраивать пространство под себя, как в экономическом, так и в культурном пространстве. Остальным в этом случае придется подвигаться. Именно с этим связано сегодняшнее сопротивление этому процессу.
У народов, испытывающих страх перед русской идеей, главным двигателем этого страха является тотальность этой идеи. На самом деле, идея русского развития, русского большинства – не должна быть тотальной, но при этом она должна быть действующей, активной и мощной. Это та идея, которую не надо завершать. Не надо решать русский вопрос окончательно, ибо его нерешенность является залогом его дальнейшего развития. Важно понимать, что русское пространство стало таким мощным не в силу объективных причин, а потому, что его кто-то когда-то накачал. Последний раз это сделал не без веских оснований Сталин. Если оно такое слабое и рыхлое теперь, то только потому, что не получает должной подпитки из объединяющих идей. И если не получит в дальнейшем, то неизбежно деградирует до степени распада.
Михаил Учитель, координатор ИС: Присоединение Россией Крыма являлось блестящей операцией своего времени, к которой наше общество было максимально готово. Подъем патриотических настроений, пышная олимпиада и перманентные геополитические конфликты с Западом, – все эти факторы как будто сложились в единый пазл. Добавим к этому волю самих крымчан и мобилизацию Черноморского флота. С юридической стороной дела также все обстояло идеально: на референдум в Крым слетелось столько международных наблюдателей, что его итоги на полном серьезе никто до сих пор не оспорил. Но главной несущей деталью этого пазла, безусловно, являлся русский вопрос.
Сейчас в нашей стране проходит конституционная реформа. Владимир Путин ставит перед своими подчиненными серьезнейшие задачи: провести голосование за поправки в Конституцию в кратчайшие сроки, с максимальной явкой и положительными результатами. Но как это может быть достигнуто при абсолютной неготовности общества к осмыслению реформ? Большинство наших граждан просто не читали Конституцию, справедливо полагая это задачей юристов. Без патриотической мобилизации, без поднятия русского вопроса в рамках обсуждения поправок, заманить людей на избирательные участки будет очень непросто.
Всеволод Напартэ: В манифестации русскости, если речь идет не об экономике и не о культуре, многих отталкивает возможность конфликта. Для создания русской низовой солидарности, мы действительно должны вступить во внутринациональный конфликт. Т.е. русские ради утверждения себя должны вступить в противоборство с другими русскими, которые, по сути, русскими быть не хотят, а хотят остаться «многонационалами». Надо сказать, что таковых достаточно много, т.к. мы видим, как целый пласт социальных идей монополизирован определенными политическими силами. Они считают, что достижение условной социальной справедливости возможно только при сохранении нынешней многонациональности и т.д.
Артем Ермаков: Заблуждение считать, что «россияне» – это политический проект, а русские – органичный. Это не так, русские – это тоже проект, но проект состоявшийся, подтвердивший свою состоятельность рядом крупных успехов. И перешедший в этой связи из категории проектов в категорию объектов. Именно на русский проект поставил в свое время Сталин, когда вся советская конструкция едва не рухнула. Из всех европейских народов у немцев была худшая национальная политика. Тем не менее, они с успехом взяли все советские нацразработки, переформатировали под себя и создали нацподразделения. Весь этот интернационал, несмотря на то, что немцы в перспективе собирались его уничтожить, идет на Москву. Чтобы его победить, нужно было ухватиться за глубинные основы русского проекта. Сталин, поднимая тост за русский народ, лишний раз намекал окружающей советской элите: держитесь русского, оно не предаст, это ваша основа. Но его тогда не услышали и поступили полностью противоположным образом.
Источник: «Интеллектуальная среда»
