Как толпа перерождалась в народ
Москву второй половины XIX века мы можем зримо представить себе в том числе и благодаря небольшим, но очень ёмким по содержанию полотнам художника Владимира Маковского (1846—1920). Нет, не архитектурные красоты тогдашней второй российской столицы изображал Владимир Егорович на своих картинах. Его интересовали прежде всего люди, люди со своими маленькими делами и заботами.
Если бы он стал литератором, то, наверное, сумел бы написать книгу, превосходящую по силе знаменитый сборник репортажей и очерков Владимира Гиляровского «Москва и москвичи». Но он был всего лишь художником, хотя, как и Гиляровский, черпал сюжеты своих произведений из самых глубин народной жизни, не брезгуя заходить в ночлежки для бездомных бедняков, в дешёвые и смрадные питейные заведения, в убогие мастерские ремесленников… И теперь при взгляде на его холсты перед нами бесконечной чередой проходят разноликие представители пёстрого городского люда, все эти дворники, купцы, напыщенные чиновники, отставные военные, мастеровые, разряженные барыни, дети, попы, шустрые адвокатишки, скромные горничные и гувернантки…
«Он весь с головы до ног московский, городской, — справедливо отмечал современник Маковского, известный художественный и музыкальный критик Владимир Стасов. — Все его чудесные типы, все его создания выросли на московской почве, из-за заставы не приходили, разве что в виде гостей… Даже те крестьяне, что иной раз попадаются в картинах Владимира Маковского, не дальше, как подмосковные».
Именно такой, «подмосковной», предстаёт перед нами молодая крестьянка, приехавшая навестить подавшегося в город на заработки мужа — с грудным малышом ведь не отправишься в путь издалека. Картина с непритязательным названием «На бульваре», пожалуй, одна из вершин в творчестве «великого бытописателя» В.Е. Маковского.
У народного художника СССР Бориса Иогансона есть статья, целиком посвящённая Маковскому, и центральное место в ней отведено как раз характеристике этого шедевра: «Мастер написал то, что отложилось в памяти каждого старого москвича. Да, это именно та Москва: Москва извозчиков, керосиновых фонарей, церквушек среди зелени, двухэтажных домов, — Москва купеческая, с нарождающимся пролетариатом. Маковским взята обычная сцена. В осеннее воскресенье на скамейке бульвара (по-моему, это Сретенский бульвар — от Сретенки к Мясницким воротам) сидит пара — мастеровой и его жена с грудным ребёнком. Ему уже скучно с бабой. Ещё так недавно он ходил среди девушек запевалой с гармоникой. Житейские заботы наложили печать на его лицо: «В кабак, что ли, пойти? — Денег нет». Корявые пальцы уныло перебирают лады гармоники. Лицо жены и её склонённая фигура поразительно написаны. Как верно её лицо контрастирует с лицом мужа! Оно полно безнадёжной тоски — осталась «бабья доля»: пелёнки, печка, ухват, мужнины побои, ожидание получки, которую может он и не донести до дома. Тоска во всей вещи, тоска осени в пейзаже, даже стекло в фонаре тоскливо склонилось в сторону».
Есть ли выход из всей этой безнадёги? Наверное, есть. Но его ещё нужно найти. И вообще, как России жить дальше? Что зависит в её грядущей судьбе именно от тебя? На эти жгучие вопросы пытаются ответить герои картины «Вечеринка». Видно сразу, что не попить чайку из самовара, не потанцевать с барышнями и попеть хором собрались они в тесной комнате под тусклой керосиновой лампой. Впрочем, они обязательно споют все вместе. «Марсельезу». Но это будет чуть позже. А пока ораторствует о чём-то перед собравшимися симпатичная девушка в строгом длинном платье — судя по внешности, курсистка. Не все с ней соглашаются: кто-то готов кинуться в жаркий спор, но кто-то уже истово аплодирует… Как уверяет в книге «Памятные встречи» писательница Маргарита Владимировна Ямщикова, публиковавшаяся под мужским псевдонимом Ал. Алтаев, от своего отца она слышала, что Владимир Маковский центральной фигурой картины «Вечеринка» сделал… Софью Перовскую, казнённую за организацию убийства царя Александра II в марте 1881 года.
А в 1905-м, будучи тогда уже преподавателем петербургской Академии художеств, Маковский стал очевидцем Кровавого воскресенья. Он был потрясён расстрелом безоружной толпы, шедшей к царю искать правды и защиты. Это потрясение сполна отразилось в написанной по «горячим следам» картине «9 января 1905 года на Васильевском острове», действие которой происходит как раз где-то рядом с Академией.
Уже прогремел первый залп по людям, всего лишь желавшим справедливости. Пятна крови багровеют на снегу. Но только немногие в смятении повернули назад, большинство же упорно движется в прежнем направлении. Среди толпы — женщины, дети, старики. На лицах ужас, растерянность, замешательство, изумление.
Владимир Егорович особенно выделил фигуру человека, судорожным движением разрывающего ворот рубашки и подставляющего обнажённую грудь под пули. В широко раскрытых горящих глазах его сверкает готовность пасть жертвой за народ, протест против его бессмысленной гибели. За ним — студент, обращающийся с энергичным жестом к толпе, как бы разоблачающий истинную сущность случившегося, зовущий народ к борьбе.
Очень созвучна эта картина с рассказом Алексея Максимовича Горького «9-е января», написанным также под свежим впечатлением от увиденного его собственными глазами на петербургских улицах и площадях: «Паники, того состояния чёрного ужаса, который вдруг охватывает людей, сметает тела, как ветер сухие листья в кучу, и слепо тащит, гонит всех куда-то в диком вихре стремления спрятаться, — этого не было. Был ужас, как промёрзшее железо, он леденил сердце, стискивал тело и заставлял смотреть открытыми глазами на кровь, поглощающую снег, на окровавленные лица, руки, одежды, на трупы, страшно спокойные в тревожной суете живых. Было едкое возмущение, тоскливо-бессильная злоба, много растерянности и много страшно неподвижных глаз, угрюмо нахмуренных бровей, крепко сжатых кулаков, судорожных жестов и резких слов… Толпа медленно и неуклонно изменялась, перерождаясь в народ».
Николай МУСИЕНКО
Источник: «Правда»