Что же такое «Восточная Европа»?
В прошедшем 2022 году вышла книга евразийца, специалиста по геополитике, исследователя румынской философии Александра Бовдунова «Великая Восточная Европа». В издании разбираются политические и философские течения в современных странах этого региона, западное влияние и способы борьбы с ним со стороны России. В приложениях рассматриваются, соответственно, молдавская (бессарабская) идентичность в соотношении с румынской, а также наследие крупных румынских мыслителей XX века.
Знакомство с этой интересной и полезной книгой вызвало ряд мыслей, которые я попробую сформулировать в этом небольшом материале. Это не отзыв и не рецензия, а просто некоторые размышления «по поводу». В частности, не будем здесь касаться интереснейших рассуждений о Восточной Европе как «родине крестьянства» и обладательнице своеобразного «крестьянского традиционализма», или о фракийском и туранском наследии (например, в Венгрии и Болгарии). Сосредоточимся на самом вопросе, что же такое «Восточная Европа»?
Сейчас, в отличие от советского времени, словосочетание «Восточная Европа» в основном вызывает в России негативные эмоции. Исключение делается разве что для Сербии, остальные же страны рассматриваются на обывательском уровне как «предатели» (например, Болгария) или прямые враги (Польша, Чехия, Румыния). Но массовое восприятие, по большей части, искусственно формируется через СМИ. В данном случае пропаганда намеренно стирает различие между народами, с одной стороны, и правящими элитами, с другой. А ведь правящие элиты являются антинациональными не только на Балканах и в Восточной Европе, но и в большинстве стран мира, в том числе и в самой России.
И политика, скажем, болгарских властей (за исключением социалистического периода) не только антирусская, но и – главное – антиболгарская. Иногда слышны упрёки в адрес болгар за их участие в противостоящих России коалициях во время первой и второй мировых войн. Но, во-первых, эти упрёки можно отнести не к народу, а именно к правящему слою (в том числе с учётом того, что Болгарией правила немецкая Саксен-Кобург-Готская династия). Во-вторых, страна решала территориальные проблемы со своими ближайшими соседями – Румынией, Сербией, Грецией, а вовсе не с Россией. И если бы, скажем, в начале первой мировой Румыния выступила на стороне «Центральных держав» (а её руководство тоже долго колебалось, какой из блоков поддержать), то Болгария бы, скорей всего, примкнула к Антанте.
Надо признать, впрочем, что современный рост «популистских» (националистических, традиционалистских и т.п.) движений в восточноевропейских странах, о котором говорит А. Бовдунов, связан с тем, что их народы ещё не вполне смирились с западничеством «своих» элит и стремятся вырваться из системы глобализма. Но правящему слою удаётся обернуть этот процесс в своих интересах, придавая этим движениям антироссийскую – и антисоветскую, антикоммунистическую, если иметь в виду исторический аспект – направленность. И тем самым подчиняя их целям того же самого глобализма, по принципу «кто нам мешает – тот нам поможет».
Итак, что, собственно, следует понимать под «Восточной Европой»? Потому что, пожалуй, ни один географический термин не является столь неопределённым. К примеру, в физико-географическом смысле Восточноевропейская равнина – это синоним Русской равнины, которая простирается от Карпат до Урала и от Белого моря до Чёрного. «Всемирная книга фактов ЦРУ» относит к «Восточной Европе» западную часть постсоветского пространства, от Урала до западной границы СССР. А Статистический отдел ООН добавляет сюда Польшу, Чехию, Словакию, Венгрию, Румынию и Болгарию, но вычитает страны Прибалтики, относя их к Северной Европе.
В этих вариантах деления Россия по Уралу разрезается на две части, одна из которых якобы «европейская», а другая «азиатская». Хотя ещё Н.Я. Данилевский полтора века назад указывал на бессмысленность самого этого разделения, а евразийцы в 1920-х годах показали, что пространство, занимаемое Россией, вполне гомогенно и не должно дробиться на разные «части света».
Сам автор книги говорит о Восточной Европе как о «зоне Римланда», то есть – с геополитической точки зрения – промежуточной зоне между континентальными и морскими державами, которая может сделать выбор как в пользу «талассократии», так и «теллурократии».
Рассматривая идеи европейских (в том числе и восточноевропейских) авторов, А. Бовдунов также приводит различные точки зрения. В частности, некоторыми из них выделяется «Новая Восточная Европа» в составе Украины, Белоруссии и Молдавии. Но у нас евразийская (а не европейская) сущность последнего региона не вызывает никаких сомнений, так что эту идею мы рассматривать не будем. Речь о другом.
Греция в книге А. Бовдунова вообще не рассматривается – видимо, он по традиции относит её не к Восточной, а к Южной Европе. Но разве православная Греция, наследница Византии, принадлежит к одному культурно-историческому типу с католическими Италией и Испанией, а не со своими балканскими соседями? Не упоминается, с другой стороны, и Финляндия, традиционно причисляемая к Северной Европе. Получается, что «Восточная Европа» по А. Бовдунову полностью совпадает с границами социалистического блока второй половины XX в., за исключением только Восточной Германии.
В книге, таким образом, отсутствует представление о чётком разделении так называемой «Восточной Европы» на два региона, которое, с нашей точки зрения, просто бросается в глаза. Эти регионы имеют определённое внешнее сходство и в своей исторической судьбе, и особенно в современном положении, но всё же сущностно различны. Речь идёт о православных Балканах, относящихся в цивилизационном смысле к «Евразии», и собственно «Восточной Европе», принадлежащей к западнохристианскому (европейскому в точном смысле слова) миру.
Религия – основной (хотя и не единственный) маркер цивилизационной принадлежности, а граница между православным (евразийским) и западнохристианским (европейским) мирами поражает своей устойчивостью на протяжении всего последнего тысячелетия, после принятия христианства Русью, с одной стороны, Венгрией и Польшей, с другой. Она начинается от Адриатического моря, разделяя сербов с хорватами (народы, которые фактически говорят на одном языке), далее проходит между Венгрией и Румынией, оставляет на западе поляков, литовцев, латышей, эстонцев и финнов, а на востоке – украинцев, белорусов и собственно русских.
Есть и «промежуточные» области, как Босния, Албания и Галиция. Последняя в чём-то аналогична индийскому Пенджабу, где в ходе противостояния индуизма и ислама возникла новая религия – сикхизм, во многом сочетающая черты того и другого. Так и здесь – в борьбе православия и католицизма возникло греко-католичество. А в Боснии и Албании ислам заместил богомильские секты, в своё время противостоящие и православному окружению, и западному католичеству (подобно тому, как в Бенгалии и ряде других регионов Индии он в своё время заместил буддизм).
Фактически «Восточной Европой» правильней было бы называть только часть того пространства, к которому обычно (в том числе и в рассматриваемой книге) относится этот термин. Если «ядро» Европы – это романо-германский мир, духовно-идеологической основой которого является западное христианство (католицизм, а с XVI века также протестантизм), то восточная периферия Европы – это страны, в религиозном – а значит, и культурном – отношении принадлежащие к тому же западному христианству, но не принадлежащие к романо-германским народам по языку. Это славяне (Польша, Чехия, Словакия, Хорватия, Словения), балты (Литва и Латвия) и финно-угры (Венгрия, Эстония, Финляндия).
Южная же часть территории, о которой идёт речь, «Восточной Европой» по сути не является, потому что вообще не является «Европой», а принадлежит к «Евразии». Это, соответственно, Греция, Румыния, Албания и славянские страны – Болгария, Сербия, Македония и Черногория, а также частично Босния и Герцеговина. При этом Албания и Босния – страны с преобладанием ислама, что – с учётом православного окружения – также делает их евразийскими, а не какими-либо ещё.
Балканы можно назвать «Малой Евразией», если «Большой Евразией» считать Россию приблизительно в исторических границах СССР. Румыния и Болгария фактически являются западным продолжением евразийской степной полосы, горная же часть Балкан типологически сходна с Кавказом.
Интересно в данном случае сопоставить Польшу и Румынию. Это наиболее крупные страны «Восточной Европы», в XX-XXI вв. настроенные агрессивно антироссийски и ведущие интенсивную экспансию на восток. Сейчас они являются форпостами НАТО и в целом «атлантизма» в данном регионе. Одновременно, по всем статистическим данным, эти две страны имеют наиболее религиозное и консервативно настроенное население. Но их цивилизационная принадлежность различна.
Польша в тысячелетней истории всегда представала как ударная сила, таран Запада против православного восточнославянского мира. С этим связано и то, что её национальная идентичность почти всецело базируется на католицизме. (А. Бовдунов упоминает ряд польских мыслителей другой направленности, например, Ю. Хёне-Вроньского, который «считал носителями всемирной миссии всех славян, в том числе и русских», но это идейное течение в Польше явно маргинально).
Румыния же, напротив, оставалась и остаётся твердыней православия, противостоящей как западному (в лице венгров и немцев), так и исламскому влиянию. Валашские и молдавские господари XV-XVI веков, подобно русским великим князьям, претендовали на преемственность от Византии и на статус «катехона». Кстати, нельзя исключать, что и нынешняя румынская русофобия в какой-то степени – искажённое проявление исторической «ревности» к России как более успешной наследнице «Второго Рима».
Лишь в XIX веке в Румынии произошла «цивилизационная мутация», направляемая прозападной правящей элитой, и основой её новой самоидентификации стала апелляция к наследию Древнего Рима и к «романской» общности – к родству с Италией, Францией и другими европейскими странами, с которыми её объективно ничего не связывало, кроме языкового родства (и то уже довольно отдалённого). Но вспомним и «галломанию» правящего слоя России того времени – понятно, что в Молдо-Валахии это стремление приобщиться к Западу приобрело ещё более тотальный характер.
Поэтому поднятый во второй части книги (она специально посвящена румыно-молдавским отношениям) вопрос о том, являются ли молдаване частью румынского народа, а молдавский язык – румынским, не имеет правильного ответа. Речь должна идти не о конфликте румынской и молдавской идентичностей, а о конфликте современной Румынии со своей собственной идентичностью, своей историей и географией. Если ликвидировать этот конфликт, не будет и «молдавского вопроса».
Правильней было бы говорить об исторической молдо-валашской общности, хоть и романоязычной, но принадлежащей к евразийской цивилизации. И о том, что Молдавия эту свою цивилизационную идентичность сохранила в составе Российской империи и Советского Союза, румынская же правящая элита от неё отказалось. Не Молдавия оказалась оторванной от «матери-Румынии», а сама Румыния – от своих корней.
Но ни один народ, ни одно государство не может, покинув свою цивилизацию, стать полноправной частью другой. В основе цивилизационного разделения лежит всё-таки география, а она определяет объективные законы. «Маркером» цивилизационной принадлежности становится определённая мировая религия, а религиозные границы, как уже было сказано, в «Восточной Европе» обладают удивительной устойчивостью. Так что и Балканы, интегрированные в «объединённую Европу», не могут в ней иметь никакого другого статуса, кроме «колонии» – пусть даже относительно привилегированной по сравнению с восточными соседями – постсоветскими государствами.
Поэтому, возвращаясь к румыно-молдавскому вопросу, его надо поставить так: историческая задача Румынии – сойти с чуждого «европейского» пути, вернуться к своим евразийским (в том числе византийским) основам и на этой почве вновь сблизиться с Россией. В частности, речь идёт о возвращении традиционного для румынского языка кириллического алфавита (который сейчас сохранился в приднестровском молдавском), возвращении в язык большого массива славянской лексики, который был изъят «реформаторами» в XIX веке и заменён франко-итальянскими заимствованиями.
Конечно, в этой ситуации не будет никаких препятствий для добровольной взаимной интеграции Молдавии и Румынии, которые – вместе или порознь – войдут в будущий Евразийский союз. А поскольку языком межнационального общения в этом союзе по определению может быть только русский, то и русскоязычное население Молдавии не останется в обиде. (Кстати, сам А. Бовдунов в своей книге приводит исторический эпизод, когда румынские коммунисты в 1920-х годах отстаивали точку зрения, что после победы революции Румыния станет одной из республик СССР).
Разумеется, частями такого Евразийского союза могут стать и другие православные государства Балкан – Сербия, Болгария, Греция и прочие, как и их мусульманские соседи по региону. Это соответствует их цивилизационной природе. Сложнее дело обстоит с католическими и протестантскими странами.
Вхождение «настоящей» (не балканской) Восточной Европы по результатам Победы в Великой Отечественной войне в евразийский блок во главе с СССР (оформленный как СЭВ в экономическом отношении и Варшавский договор в военном), конечно, при желании можно рассматривать как выход Евразии за пределы своих естественных границ. Тем более что затронута была не только периферия Европы, но и часть её ядра – Германия (ГДР).
Но, во-первых, идентичность Восточной Европы всё-таки «плавающая», в значительной мере она определяется и славянскими (или угро-финскими) корнями. Во-вторых, это была необходимая мера самозащиты со стороны Евразии, ведь силы объединённого Запада несоизмеримо превосходили советскую мощь. А значит, Востоку необходимо было создать такую буферную зону, чтобы лишить Запад хотя бы части преимуществ и обезопасить себя.
Ну и, наконец, в данном случае важна не только цивилизационная составляющая, но и общественный строй. Социализм, даже перенесённый с Востока на западную почву, всё же является более эффективным и более справедливым социально-экономическим строем, независимо от цивилизационной принадлежности.
Победа социализма в мировом масштабе (которая, будем надеяться, ещё впереди – разумеется, не в образе современных западных «левых» с их антитрадиционализмом, а в виде настоящего, народного, консервативного, культурного социализма) ни в коем случае не будет означать стирания цивилизационных различий. Напротив, только она, покончив с буржуазной нивелировкой и всемирным обезличиванием, и может обеспечить сохранение духовной независимости и идентичности каждой из мировых цивилизаций.
Для стирания различий в таком обществе просто нет экономических предпосылок, потому что нет международного экономического неравенства, которое как раз и толкает массы людей на переезд в другие страны, на принятие чуждых культурных образцов, на нигилистическое отношение к собственной «устаревшей» и «немодной» культуре.
Если в классовом обществе борьба между цивилизациями носит антагонистический характер, то в бесклассовом возможно их равноправное взаимодействие при сохранении всех основных черт каждой цивилизации, а внутри них – каждой национальной, этнической культуры.
Павел ПЕТУХОВ
