«Браво! Дитя Шаляпина!» К 100-летию Александра Огнивцева
Ну кто бы мог подумать из детского и юношеского окружения паренька с исконно русским именем Александр, сына машиниста из Луганщины, с ранних лет увлекавшегося техникой и любившего мастерить, что ему уготована судьба великого вокалиста, более тридцати лет блиставшего на главной оперной сцене Большой России. Хотя, к поколению он принадлежал боевому, отчаянному, целеустремленному, готовому на любые трудности. Да их, собственно, и немало было на его пути.
Пришлось Александру окончить Харьковский техникум связи, поработать на Дальнем Востоке, а в годы Великой Отечественной войны трудиться над восстановлением телеграфно-телефонной сети в районах Украины и Молдавии, освобождаемых от врага. Тогда вряд ли и сам он думал, что в жизни его, специалиста ценной профессии связиста, должно что-то измениться. Но однажды будущий оперный певец решил поучаствовать в самодеятельном концерте. Правда, первое выступление Александра едва не стало и последним. Разучив с пианистом песенку Паганеля из кинофильма «Дети капитана Гранта», юноша, буквально вытолкнутый друзьями на сцену, спеть ее не смог – столь велико было его волнение перед собравшимися слушателями.
Однако крепнувший с годами голос давал о себе знать. Подмечали это и товарищи, уговаривая несколько строптивого молодца заняться все же музыкой профессионально. Преодолевая робость, Александр, почти не зная нот, сумеет-таки спеть выученную на слух арию Руслана из прославленной оперы М. Глинки «Руслан и Людмила», пройдет прослушивание и будет зачислен на подготовительное отделение Кишиневской консерватории.
Усердно занимавшегося с преподавателями и подававшего надежды студента в 1948 году направят в Москву для участия во Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей. Там-то и произойдет событие, перевернувшее всю его жизнь, но при этом вполне ожидаемое и очень характерное для советского времени, когда любой талантливый молодой человек, будь он хоть из самых отдаленных краев страны, мог, тем не менее, попытать счастья и выдвинуться на самый высокий, всесоюзный уровень. Жюри конкурса возглавляла тогда великая русская певица Антонина Васильевна Нежданова. Она сразу признала в молодом вокалисте черты настоящего, большого таланта и посоветовала серьезно поработать, и в обязательном порядке после окончания консерватории пройти пробу голоса для зачисления в Большой театр.
Александру это испытание удалось пройти удачно, в 1949 году Огнивцева зачисляют солистом оперы ГАБТа. А непревзойденная Нежданова на протяжении почти двух лет, вплоть до своей кончины, будет деятельно помогать молодому исполнителю, наставлять его, давать неоценимые советы.
В прославленном коллективе, где царила в те годы атмосфера, позволявшая раскрываться индивидуальным дарованиям артистов, Огнивцева сразу же заметил главный дирижер театра Н.С. Голованов, смело выдвинувший его на ответственное положение в труппе. Так начинался стремительный, трудный и одновременно результативный этап профессионального становления. Прошел его Огнивцев достойно, самоценно, не увлекаясь подражанием великим предшественникам и опытным исполнителям, осознавая, что только вдумчивая самостоятельная работа поможет ему обрести собственный стиль, манеру исполнения, возможность видеть в каждом образе неповторимые черты и открыть их публике.
Особое чутье подскажет блистательному дирижеру и композитору, народному артисту СССР Николаю Семеновичу Голованову выдвинуть, в общем-то, еще недостаточно проявившего себя Огнивцева на роль Досифея в воспроизводимом на сцене Большого театра спектакле «Хованщина» Мусоргского. Именно работа над этим сложнейшим образом вскроет то, что таилось в артистическом даровании молодого исполнителя.
Огнивцев создаст образ Досифея красноречиво, выпукло, в суровом трагическом величии. Это была сильная, полная чувственности и осмысленности, приковавшая внимание слушателей работа. За выдающееся воплощение этой сложнейшей роли Александр Павлович в 1951 году будет удостоен Сталинской премии первой степени. Тогда же Огнивцев приобретет и мировое признание. В ходе упорного состязания он завоюет первую премию на III Всемирном фестивале молодежи и студентов в Берлине. Это был грандиозный успех молодого исполнителя, в котором уже тогда такие мировые авторитеты, мастера советского искусства, как Д. Шостакович, Н. Голованов, А. Мелик-Пашаев, увидели наследника и продолжателя шаляпинских традиций русской оперной сцены. И действительно, своей каждодневной практикой Огнивцев учился по-шаляпински насыщать глубоким психологизмом не только звучные фразы, но и каждый слог, постигая богатство нюансировки и тембровой окраски.
О профессиональном и духовном родстве Огнивцева с величайшим русским певцом Федором Ивановичем Шаляпиным говорили и писали многие. Приведу на сей счет воспоминания народной артистки СССР Людмилы Зыкиной:
«Я не раз слышала, что Огнивцев во всем старался быть похожим на Шаляпина. Не знаю, насколько подобные суждения справедливы и точны, но внешнее сходство обоих певцов поразительно. Хорошо помню, как в Париже, Милане, Вене, Стокгольме любители оперы скандировали: «Браво, дитя Шаляпина! Браво!» Надо еще признать и другое: семья великого артиста любила Огнивцева так, как свойственно лишь близким людям. Жена Федора Ивановича, Иола Игнатьевна Торнаги, в прошлом прима-балерина миланского «Ла Скала», сын Борис, дочь Ирина относились к нему чрезвычайно тепло. Огнивцев дорожил этой дружбой, очень бережно хранил подарки семьи Шаляпина – память о великом певце.
У него я обнаружила и редкостное умение передавать тончайшие нюансы внутренней жизни человека при сохранении удивительной конкретности, зрительной осязаемости образа. Он как бы доказывал всем, что творческие заветы Шаляпина, Мусоргского, Рахманинова и других столпов искусства земли русской плодотворны и сегодня.
Огнивцев всю жизнь не мог простить Шаляпину одного – оторванности от отчизны. Он не мыслил себя вне Родины».
Между прочим, когда прославленный режиссер, один из основоположников советской киноленинианы М. Донской, задумавший снимать художественный фильм о Шаляпине (так и не увидевший свет), предложил главную роль Огнивцеву, Александр Павлович от этого отказался. По словам Людмилы Георгиевны, певец так объяснял свое решение:
«…Ты знаешь, я никогда в своей жизни ничего не делал наспех. Все схватывать на лету – самая большая опасность в искусстве. Крупное явление требует долгого и глубокого осмысления, особенно такое многогранное и противоречивое, как Шаляпин. Он еще при жизни был легендой. Его незаурядная личность, огромный талант и сегодня поражают воображение. Но ведь не только это следует отобразить в фильме. Речь идет о трагедии гениального русского человека, вышедшего из самой гущи народной. В этом все дело – трагедию, тем более такого человека, играть тяжело».
А следующей после Досифея знаменательной партией Огнивцева стал Борис Годунов из одноименной оперы Мусоргского. Эта работа подтверждала то, что ее осуществлял несомненно зрелый, высокотребовательный художник.
Непростая партия Бориса Годунова стала одной из ярчайших страниц в творчестве ведущего баса Большого театра. Годы спустя именно сценическое воплощение Годунова посчитают вершиной профессиональной зрелости и музыкальной культуры Александра Огнивцева. По сути, в этой роли актерское дарование певца и развернулось во всю мощь. Незабываемыми стали в его исполнении вдохновенная сцена коронации, волнующая своей достоверностью и искренностью; захватывающая внезапными эмоциональными контрастами сцена в тереме; и, конечно, последний монолог, завершающийся тяжелыми галлюцинациями. Все эти сцены были сыграны мастерски. Огнивцев настолько вжился в сложнейший образ, что сыгранному Годунову, во всей полярности этой противоречивой личности, нельзя было не верить. И с этим соглашались профессиональные театральные критики, это восприняли и слушатели, признававшие в Огнивцеве яркую самобытность вокалиста и несомненный дар драматического актера.
За долгие годы служения на сцене Большого театра Александр Огнивцев блестяще раскрыл такие запоминающиеся и требовавшие сугубо индивидуального подхода образы, как Гремин и Король Рене из «Евгения Онегина» и «Иоланты» П. Чайковского; Борис Годунов, Пимен и Досифей из «Бориса Годунова» и «Хованщины» М. Мусоргского; Иван Грозный из «Псковитянки» Н. Римского-Корсакова; Мефистофель из «Фауста» Ш. Гуно; дон Базилио из «Севильского цирюльника» Дж. Россини; Филипп II из «Дон Карлоса» Дж. Верди; Бестужев, Николай I из «Декабристов» Ю. Шапорина; Вожак из «Оптимистической трагедии» А. Холминова; Генерал из «Игрока» С. Прокофьева; Тариэл из «Похищения луны» О. Тактакишвили и др. Перечисление лишь этих ведущих ролей явственно подтверждает широчайший творческий диапазон высокоталантливого исполнителя, наделяя каждый из образов особым эмоционально-психологическим колоритом, своеобразной интерпретацией. Но интерпретация Огнивцева не носила спонтанный характер, каждый образ он тщательно продумывал, применяя к своим вокальным возможностям, которые всегда оценивал трезво, не преувеличивая, и не занижая.
Надо сказать, что Огнивцев, будучи человеком внешне спокойным, собранным, пунктуальным и требовательным к себе, прекрасно умел управлять собственной творческой судьбой. Смог он не растерять необходимые для профессионального певца работоспособность и творческий запал после первого шумного успеха сценической деятельности. И в зрелые годы творчества он не утрачивал желания постигать новые роли и камерный песенный репертуар, в нем никогда не угасала увлеченность профессией певца. Не терпел Огнивцев и равнодушия, не делал скидки и на усталость. На сцене он всегда был в приподнятом настроении, лучился светом своего таланта.
Не только советские поклонники оперного искусства любили Огнивцева, его восторженно принимали и за рубежом. Ему рукоплескали в прославленной миланской «Ла Скала». Кстати, там певца неизвестные персонажи настойчиво пытались убедить в том, чтобы он навсегда покинул Родину. Но их усилия оказались тщетными, певец в конечном итоге просто вышвырнул «уговорщиков» из гостиничного номера, поскольку и в мыслях не рассматривал возможности такого постыдного поступка. Огнивцев был советским человеком, искренне верившим в идеалы общества и торжество социалистического строя. Другой жизни он не хотел и не предполагал, да и Россия ему была безмерно дорога.
География триумфальных выходов на сцену Александра Павловича поразительно широка. Судите сами: ГДР, Чехословакия, Польша, Венгрия, Румыния, Австрия, Франция, Швеция, Турция, Афганистан, Индия, Бирма, Япония, Канада, США. И везде неизменный успех.
О некоторых интересных фактах, связанных с зарубежными гастролями Огнивцева, вспоминала Л. Зыкина: «В Анкаре бывшие белогвардейцы из корпуса Мамонтова, узнав, что Огнивцев был в большой дружбе с легендарным героем гражданской войны С.М. Буденным, наводившим страх на белоказачьи банды, захотели «выяснить отношения». Покрутив огромным, словно гиря, кулаком перед носом каждого из них, он сказал: «Кого ненароком задену, устанет кувыркаться». Сила в нем была действительно богатырская. Когда в Париже, выйдя на сцену, он увидел, что рояль стоит где-то в глубине, подошел к инструменту и без всяких усилий установил его так, как хотел. Зал разразился овацией».
Читатель, наверное, обратил внимание, что автор этих строк ссылается на воспоминания Людмилы Зыкиной. Это не случайно. Людмила Георгиевна была очень дружна с Александром Павловичем и предельно высоко ценила его творчество. Об Огнивцеве она писала в первой своей книге «Песня», изданной издательством «Советская Россия» в 1975 году, в то время, когда Александр Павлович находился в прекрасной физической и сценической форме. А затем посвятила старшему другу и великому певцу очерк-воспоминание в книге «На перекрестках встреч», увидевшей свет также в издательстве «Советская Россия», но уже в 1984 году, когда Огнивцева не стало.
Людмила Зыкина в буквальном смысле боготворила певца, отдавая должное и его таланту, и прекрасным человеческим качествам. «…Всякий раз при встречах он не уставал внушать, – писала Людмила Георгиевна в своем очерке, – что лишь глубокое освоение опыта предшественников, постижение их «секретов» раскрытия духовной жизни человека может привести к желаемому результату».
Навсегда останется в памяти обаяние этого человека, боровшегося с пустым блеском, ходульной эффектностью, штампами в искусстве. И прав был Федор Иванович Шаляпин, когда утверждал, что пение не безделица, не забава, а священное дело жизни. «Для истинного художника талант – духовный стимул, а не капитал, что помещают под процент на ниве культуры. Чем выше талант, тем больше его отдача людям» – таково было кредо Огнивцева».
Всего 61 год был Александру Павловичу Огнивцеву, когда страна с ним простилась. Похоронен он на Новодевичьем кладбище. Конечно, отведи ему судьба еще десяток лет, он смог бы оставить нам значительно большее творческое наследие. Но чудес не бывает… Давайте же помнить этого великого советского певца, отдавшего всего себя, без остатка, сцене и как можно чаще обращаться к его творчеству. Оно пускай и не в систематизированном виде, а все же доступно нам благодаря сохранившимся грамзаписям и через тот же интернет. А значит, несмотря ни на что Александр Огнивцев продолжит жить рядом с нами. Ведь мы же с вами не Иваны, родства не помнящие.
Руслан СЕМЯШКИН
Источник: «Советская Россия»
