«В правдивом отражении своего времени — смысл труда каждого художника». К 100-летию Андрея Эшпая
Бывшего командира взвода разведки, встретившего Победу в Берлине, от природы красивого, статного, всегда элегантного, скромного, долгое время носившего солдатскую шинель, во второй половине сороковых годов прошлого века начнут примечать в училище при консерватории, а затем и на композиторском отделении Московской консерватории. И поражать окружающих он станет не только своим безупречным видом, но и искренним стремлением к обретению профессиональных музыкальных знаний и навыков, дисциплинированностью, чутким, внимательным отношением к людям, а также каким-то глубинным взглядом на мир и искусство, музыку и человека. Взглядом человека, вроде бы познавшего цену жизни, разобравшегося в её хитросплетениях.
А ведь было-то Андрею Эшпаю всего лишь чуть за двадцать, молодо-зелено, как говорят в народе, но чего никак нельзя было сказать о нём, мужественно прошедшем Великую Отечественную войну, видевшем всё то, о чём не хотелось вспоминать, многое осознавшем и твёрдо решившем связать свою дальнейшую жизнь с миром музыки.
С тех давних пор прошло более семи десятилетий. Без малого десять лет назад, 8 ноября 2015 года, завершилась и сама земная жизнь Андрея Яковлевича, чьё столетие со дня рождения приходится на 15 мая этого года. Земная долгая жизнь, вобравшая в себя как прекрасное, радостное, так и горестное, трагичное… Жизнь композитора, продолжающаяся в его музыкальных творениях, в бессмертном мире звуков, в том незримом и необъятном пространстве, в котором Эшпай чувствовал себя свободно и уверенно, где запросто соприкасались действительность и грёзы, настоящее, прошлое и будущее, таинственное и явное, светлое и тёмное, возвышенное и совсем обыденное…
Андрей Эшпай в советской музыке был явлением ярко индивидуальным благодаря неповторимому музыкальному дару и мастерству. Универсальность его таланта базировалась не столько на органичности самого процесса музыкального творчества, захватывавшего композитора, что называется, с головой, сколько в предельно естественной среде, рождавшей в нём музыку.
Собственно, музыка просто не могла в нём не возникать, а затем расти, варьироваться, меняться и в ходе увлечённого экспериментирования формироваться во что-то определённое, ясное, готовое к демонстрации перед слушателем. И при этом рождавшиеся в его голове звуки, перекладывавшиеся затем на нотную бумагу, неизменно поддерживались за счёт двух важнейших качеств: искренности и требовательности к своему творчеству. Тех самых качеств, которые и сформировали в нём высочайший профессионализм, мастерство и гражданскую позицию, к слову, выражавшуюся в многолетней и активной музыкально-общественной деятельности Андрея Яковлевича в качестве секретаря правления Союза композиторов РСФСР и секретаря правления Союза композиторов СССР.
«Искусство отличается от факта на величину души художника», — не единожды подчёркивал композитор. И величина души для него являлась далеко не абстрактным понятием. А по сути вбирало в себя и характер, и судьбу, в которой многое пришлось увидеть, испытать, обдумать, осознать… В которой была Великая Отечественная война, всегда о себе напоминавшая и повлиявшая на формирование у композитора особого отношения к темам гражданственным, имевшим воистину широкое звучание. Причём эти темы будут присутствовать и в произведениях программных, в которых наличествовал текст, и нацеленных на массовую аудиторию (например, в известной песне «Серёжка с Малой Бронной», в музыке к телефильму «Майор «Вихрь»), и в сочинениях обобщённого плана (симфониях, концертах, камерных пьесах).
Рассуждая сегодня об этом уникальном художнике, предпочитавшем инструментальные жанры, о цельности, гармоничности и содержательности его творчества, в центре которого находились мелодическая фантазия, ясность музыкальной речи, а традиционность творческого замысла соседствовала с живым современным музыкальным языком, прежде всего представляется образ творца национального, впитавшего в себя живительные соки родной земли и её сильнейшую энергетику. Само же чувственное и мыслительное восприятие этих основополагающих первоисточников начиналось в городе Козьмодемьянске Марийской АССР, где в роли первого наставника выступал отец — Яков Андреевич Эшпай, один из основоположников марийской профессиональной музыки, неутомимый собиратель местного фольклора, прививший к нему искреннюю любовь и даровитому сыну, с ранних лет проявлявшему свою музыкальность.
Национальная корневая система в творчестве Эшпая в действительности являлась прочнейшим фундаментом, который был отчётливо заметен и профессиональным музыкантам. «Если мы проследим за тем, как развивался талант Андрея Эшпая, — рассуждал в 1976 году выдающийся русский советский дирижёр Евгений Светланов, — то отчётливо увидим, насколько крепко и органично связано его творчество с близкой и родной для него стихией марийского народно-музыкального фольклора. Буквально в каждом сочинении композитора, будь то крупное полотно или миниатюра, слышатся своеобразно претворенные интонации, ладово-гармонические и ритмические элементы, характерные для музыки марийского народа. Это уже проявилось в одном из ранних сочинений композитора — в «Симфонических танцах». В этой партитуре, заключающей немало поэтических страниц, видна рука мастера, подлинного симфониста».
Вспомнив о первом значительном успехе Эшпая, случившемся в начале пятидесятых годов, Евгений Фёдорович далее отметит: «Затем был создан его Первый фортепианный концерт, сочинение, которое выдвинуло автора в ряд интереснейших талантливых молодых композиторов, от которых много ожидали в дальнейшем. Надо сказать, что Эшпай полностью оправдал и, я сказал бы, даже превзошёл эти ожидания. В самом скором времени из-под его пера появляются такие значительные произведения, как Первая, Вторая, Третья симфонии, «Венгерские напевы», Концерт для скрипки с оркестром, Скрипичная соната, фортепианные сочинения, среди которых выделяется известнейшая Токката, а также многие другие сочинения. Попытавшись проанализировать истоки музыкального языка композитора, мы столкнёмся с интереснейшим переплетением разных явлений. Например, с одной стороны, несомненно влияние музыки Равеля, композитора, которого Андрей Эшпай полюбил раз и навсегда, с другой стороны, будучи человеком в лучшем понимании современным, Эшпай отдал дань увлечению джазом, особенно его гармоническому богатству и красочности. Ну и, конечно, основа основ — русская и советская классика, основная, генеральная линия, в русле которой развивалось дарование Андрея Эшпая. Сказанное мною об истоках музыки композитора весьма условно и не столь уж бесспорно. Бесспорно, как мне кажется, одно — Андрей Эшпай — композитор, обладающий своим индивидуальным творческим почерком. А это самое главное и существенное!»
Точные эти характеристики, с которыми нельзя не согласиться, Светланов высказал в то время, когда Андрей Яковлевич уже успел встретить свой пятидесятилетний юбилей и находился в зените собственной славы, между прочим, голову ему не вскружившей. Народный артист СССР, народный артист РСФСР и Марийской АССР, заслуженный деятель искусств Марийской, Мордовской, Чувашской и Якутской АССР, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР, кавалер орденов Ленина, Красной Звезды, Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта», Отечественной войны II степени, «За заслуги перед Отечеством» IV степени, Дружбы, множества боевых и юбилейных медалей, Эшпай на протяжении всей жизни оставался человеком скромным и непритязательным, к собственным регалиям и высоким наградам относившись взвешенно и сдержанно.
Не сразу, конечно, Эшпай в мире советской музыки выдвинется в ряд тех непререкаемых авторитетов, коим он являлся на рубеже 1970—1980-х годов и последующих, уже постсоветских лет. Ему в молодые годы прежде всего следовало основательно овладеть профессиональными знаниями, а затем постоянно и упорно трудиться, совершенствовать своё мастерство. Безусловно, начинающему композитору повезёт и с педагогами, у которых он занимался в Московской консерватории имени П.И. Чайковского. Недолго, но всё же он успеет позаниматься и у крупнейшего мастера русской советской музыки старшего поколения Николая Мясковского. Основным же его наставником являлся известный педагог профессор Евгений Голубев, а в фортепианном классе он занимался у одного из крупнейших советских пианистов, у профессора Владимира Софроницкого.
Большую роль в творческом становлении Эшпая сыграет и великий Хачатурян. Арам Ильич к своему аспиранту всегда относился уважительно, отмечая несомненные профессиональные успехи и достижения марийского композитора на протяжении долгих лет. Известны его высказывания об Эшпае, приуроченные к пятидесятилетнему юбилею Андрея Яковлевича:
«…считаю Эшпая одним из талантливейших советских художников, чьё творчество завоевало горячую любовь и признание многомиллионной слушательской аудитории. Он по праву занимает ведущее место в первой шеренге тех, кто достойно представляет нашу советскую музыку во всём мире, он один из тех, на ком лежит огромная ответственность за её дальнейшие судьбы.
Эшпай является примером истинно современного художника, вобравшего, аккумулировавшего в своём творчестве самые различные пласты (будь то марийский фольклор или классическое искусство, музыка XX века и особенно любимый им Равель, или, наконец, джаз) и нашедшего ту «золотую середину», которая определяет его композиторское лицо, — то, что мы называем яркой самобытностью, индивидуальностью. Говоря иначе, Эшпай создал новый сплав, в котором очень органично сплелись национальная характерность, удивительно бережное отношение композитора к марийскому фольклору, придающему неповторимый аромат его музыке и стимулирующему его богатую фантазию, и подлинная современность художественного мироощущения.
Эшпай необычайно творчески активен, всю свою энергию, все силы отдаёт он главному — музыке. Он постоянно расширяет свой творческий диапазон, «творческую амплитуду». Обращаясь к самым разнообразным жанрам — от песни до симфонии и балета, — композитор всегда остаётся верен своей манере, своему стилю.
И, наконец, Эшпай — художник демократический в самом высоком и глубоком значении этого слова…»
С такой обобщённой характеристикой Эшпая как художника соглашались все музыкальные критики и музыковеды, когда-либо писавшие о его творчестве. Тем более что не писать о нём они просто не могли, как говорится, по определению. Да и сам композитор не оставлял им такой возможности, целенаправленно представляя массовому слушателю свои произведения, среди которых особо заслуживают внимания его девять симфоний, (наиболее знаковыми из них представляются симфонии для оркестра «Хвала свету», «Памяти отца», симфония-балет, «Военная», «Литургическая»), Симфонические танцы на марийские темы, Вариации на тему Н.Я. Мясковского, праздничная увертюра «Кремлёвские куранты», симфоническая поэма «Симон Боливар», симфоническая картина для большого оркестра «Переход Суворова через Альпы», «Игры» (Второй концерт) для большого симфонического оркестра, «Песни горных и луговых мари», кантата для голоса, хора и оркестра «Ленин с нами»; балеты «Ангара», «Круг» («Помните!»); оперетта «Нет меня счастливее» (по ней позже будет снят музыкальный фильм «Звезда экрана»), мюзикл «Любовь воспрещается»; множество романсов и песен, среди которых известные в своё время песни «С первой встречи с тобой», «Нет, скажешь ты!», «Серёжка с Малой Бронной», «Почему, отчего?», «Песня Маши», «Песня о дружбе», «Песня о тишине», «А снег идёт», «Два берега», а также музыка к кинофильмам и телефильмам «Повесть о первой любви», «Ночной патруль», «Страницы былого», «Четверо», «Исправленному верить», «Жажда», «Время летних отпусков», «Карьера Димы Горина», «Приходите завтра», «Им покоряется небо», «Криницы», «Какое оно, море?», «Майор «Вихрь», «Бабье царство», «Директор», «Адъютант его превосходительства», «Кремлёвские куранты», «И был вечер, и было утро…», «Седьмое небо», «Сибирячка», «Дети Ванюшина», «Парашюты на деревьях», «Возврата нет», «Семья Ивановых», «Преступление», «Рудин», «Трактир на Пятницкой», «Емельян Пугачёв», «Однокашники», «Пуск», «Долгий путь в лабиринте», «Наше призвание», «Давай поженимся», «Домой!», «Предисловие к битве», «Формула света», «Экзамен на бессмертие», «Расставания», «Звездочёт», «Я — вожатый форпоста», «Я свободен, я ничей», «Умирать легко», «Иван Грозный».
Писал Эшпай и музыку к спектаклям драматических театров, и музыку для инструментов с оркестром, и для камерно-инструментальных ансамблей, и для фортепиано, и для голоса с фортепиано, и для органа, и для других инструментов. Писал в столь различных жанрах не потому, разумеется, что хотел продемонстрировать свою музыкальную разносторонность и широту художнических возможностей, а по зову души и в силу осмысленного выбора. Именно благодаря этим маякам он и сумел стать тем, кем стремился быть. И, пожалуй, ещё раз подчеркнём, что его творческий фундамент закладывался не на пустом месте. У него имелась мощная основа, формировавшаяся на музыкальных вкусах, предпочтениях, индивидуальном взгляде и на саму музыку, и на окружающий мир. Тот огромный мир, в котором художник не должен отсиживаться в стороне от магистральных дорог движения человечества. Самой жизнью он призван творить…
Потому-то и сегодня не теряет своего глубокого смысла известное эшпаевское напутствие, адресованное всем музыкантам-творцам: «…чем больше всё меняется, тем больше всё остаётся по-прежнему. Мне думается также, что индивидуальное существо дарования остаётся в художнике неизменным. Совершенствуются его язык, мастерство — всё, что помогает ему полноценнее выразить свою мысль. В конце концов, каждый художник выражает природу, но не каждый находит тут свои слова. Найти же их, эти единственные слова, очень трудно. Иные относятся к этому, как к химере, и «возвышаются» над самой музыкой, моментально выходя за её пределы. Для меня здесь образцом служат слова Родена: “Пусть единственной вашей богиней будет природа. Имейте к ней неограниченное доверие. Знайте, что она никогда не бывает безобразна; сохраните верность ей, следуйте за ней, не боясь поступиться своим честолюбием”».
От себя могу добавить только одно: искусство отличается от факта на величину души художника».
О «величине души» Эшпая мы можем судить по написанным им сочинениям. И среди них хотелось бы в первую очередь выделить его кантату на ленинскую тему, ставшую одним из наиболее заметных творений советской музыкальной Ленинианы.
Создание кантаты для смешанного хора и симфонического оркестра «Ленин с нами» на стихи Маяковского станет событием, к которому Эшпай шёл долгие годы. Вообще же темы современности всегда были ему чрезвычайно близки. И этот неподдельный его интерес станет заметен начиная с Первой симфонии, эпиграфом к которой станут слова Мясковского «Надо вырвать радость у грядущих дней!», что и воплотится в воспевании мужества, оптимизма и подвига преодоления.
Не менее масштабным предстанет и замысел Второй симфонии, подзаголовком которой явится ёмкий призыв «Хвала свету». Недаром Тихон Хренников в газете «Правда» от 5 ноября 1962 года скажет о ней ещё более категорично: «Нет, это не ода свету — это борьба за свет, правду, мир». Новые аспекты в психологии, духовном мире современника Эшпай отобразит и в своей Третьей симфонии — сочинении трагическом, но исполненном мужества и благородства.
Эти творческие искания помогут ему подойти и к необъятной теме о жизни вождя. Так, к столетию со дня рождения Ленина Эшпай напишет хор «Красный угол моей души» (слова М. Гриезане), а 21 апреля 1970 года на торжественном концерте в Кремле прозвучит его праздничная ода «Кремлёвские куранты».
Вот так кантата «Ленин с нами» и продолжит волновавшую композитора тематику, причём в новом для него жанровом преломлении. И выбор Эшпаем жанра вокально-симфонического произведения, очевидно, был неслучайным. Так, с одной стороны, он неизменно стремился к театрально-картинной образности оркестровой музыки, а с другой — ему чрезвычайно важно было конкретизировать содержание произведения, его поэтическую красочность и глубину. Глубину почитаемого им Маяковского, замечательно выразившего идею нерасторжимой связи Ленина с народом и народа с Лениным.
При этом выбранные для кантаты стихи «Последняя страничка гражданской войны», «Кое-что про Петербург», «Ленин с нами» и отрывок из поэмы «Хорошо!» в конструкции всего сочинения не затмят и нисколько не обобщат музыкального решения, задуманного Эшпаем. Решения, позволившего создать цельное, но контрастное, с применением жанрово-интонационных средств сочинение.
Контрастность, разнохарактерность кантаты заметны по ходу её прослушивания. Так, в первой части преобладают жёсткие маршевые мотивы-возгласы, затем, после изображения картины боя под Перекопом, переходящие в звучание, близкое гимнам. А вот во второй части композитор сумеет увлечь слушателя новой интонационной средой, подведшей к финалу, в котором в форме сурового гимна прозвучат созидательные ритмы «страны-подростка», переданные в подчёркнуто урбанистической манере, лаконично и точно характеризующей образно-звуковой символ тех лет, в котором присутствовала энергия «души фабрик и хат», «ветер, свежий и крепкий».
Особо впечатляюще, динамично и живо в финале музыка звучит перед ключевыми словами: «Я планов наших люблю громадьё!» В этой музыке Андрей Яковлевич изобразит множество ярких стилистических примет того времени. Само же энергичное звучание, осуществлявшееся при всём оркестровом многообразии инструментов, приведёт к апофеозу кантаты, провозглашавшему основную мысль: «Ленин с нами. Да здравствует Ленин!», после отзвучавшего ряда лирических сцен, лозунговых констатаций и ритмических всплесков воспринимавшуюся как нечто необходимое, ожидаемое и всецело верное.
Музыка кантаты была наполнена особым, негромким и ненавязчивым лиризмом, органически свойственным всему творчеству Эшпая. В ней нет и открытого выражения эмоций, а вот лирический авторский подтекст выявлялся всюду, но при внешнем господстве более объективных настроений.
Сам Эшпай о посвящённых ленинской теме произведениях и, в частности, о своей кантате как-то скажет: «Такие сочинения нельзя создавать на основе каких-то канонов. Вряд ли это будет искренне со стороны композитора и вряд ли это сочинение будет принято слушателями. Эта музыка требует новых мыслей и новых, «незатёртых» интонаций… Я стремился и к тому, чтобы быть лаконичным — произведения такого плана, как моя кантата, если они расплывчаты по форме, воспринимать трудно. Для меня было главным — от начала до конца сочинения не потерять контакта с теми, кто будет её слушать».
Заметным, по-настоящему удачным, вызвавшим народную любовь произведением на современную тему станет и его балет «Ангара». А незадолго до первой постановки этого балета, состоявшейся на сцене Большого театра Союза ССР 30 апреля 1976 года, Эшпай со страниц журнала «Театр» (1976, №3) признавался: «Предложение Григоровича писать музыку для спектакля «Ангара» по мотивам пьесы А. Арбузова «Иркутская история» было для меня необыкновенно желанным, заманчивым и в то же время крайне ответственным. Мне давно хотелось написать музыку для балетного спектакля. Одно время я думал об «Аэлите». Но тогда мечтам не суждено было осуществиться.
Со всей искренностью могу сказать, что в данный момент я очень доволен своей творческой жизнью. Исполнилась моя давнишняя мечта: мне выпала честь работать совместно с Юрием Григоровичем и коллективом Большого театра».
Первое обращение к балету (либретто — Ю. Григорович и В. Соколов), причём позволившее создать творение, поставленное на сцене Большого театра самим Григоровичем, где в главных ролях блистали наши прославленные танцовщики Владимир Васильев, Михаил Лавровский, Борис Акимов, Михаил Цивин, Наталья Бессмертнова, Людмила Семеняка, явилось для композитора огромной, несказанной удачей. Премьера балета окажется столь успешной, что позже на главной сцене он будет демонстрироваться не один год. В 1977 году создателей спектакля удостоят Государственной премии СССР. Помимо вышеназванных балетмейстера-постановщика и артистов балета, этой высокой наградой также отметят художника-постановщика Симона Вирсаладзе и дирижёра-постановщика Альгиса Жюрайтиса.
Балет «Ангара», несомненно, продемонстрирует новые неповторимые грани композиторского дарования Андрея Яковлевича. Вообще же Эшпай, что отмечали все музыкальные критики, писавшие об этом сочинении, в первую очередь сможет найти верные музыкальные характеристики героев балета. Дело это и сейчас может кому-то показаться простым и даже незначительным. Но это не так. И тут композитору предстояло не просто поразмышлять, но и сопоставить свои мысли с действительностью, со взглядами на неё тогдашней советской молодёжи. Посему отличительным станет и язык балета: современный, образный, эмоциональный. В партитуре же Эшпай останется верным своим симфоническим пристрастиям, что убедительно продемонстрирует в точно найденных колоритных звуковых картинах.
Музыке балета был свойствен острый драматизм, определявшийся самим сюжетом. Но и в такой ситуации Эшпай всё же не отказывался от любимого им лиризма. Лирические страницы, коих в сочинении немало, будут представлены ярко и чувственно, что, конечно, композитору и требовалось для передачи светлых настроений и чувств героев, навеянных им любовью и счастьем.
Лиричность в представлении тем серьёзных и даже драматичных являлась практически такой же характерной приметой музыки Эшпая, как и его счастливый мелодический дар, имевший прочную и надёжную опору в образцах марийского фольклора. И здесь, безусловно, нельзя не вспомнить ранние работы композитора — «Три марийские мелодии» для кларнета и фортепиано и Симфонические танцы на марийские темы, имевшие несомненное марийское выражение. Не случайно и то, что несколько позднее внимание композитора привлекут народные мелодии Венгрии, ведь марийцы и венгры — народы, близкие по происхождению. Посему «Венгерские напевы» для скрипки с оркестром явятся именно таким венгерским по духу и мелодике произведением, получившим весьма широкую популярность.
Вершиной же национальных исканий Эшпая станут его удивительные, передающие дух и идентичность марийского народа «Песни горных и луговых мари», совместно с Концертом для гобоя с оркестром удостоенные в 1986 году Ленинской премии.
«Интересно работать в разных жанрах, — утверждал композитор. — Ведь главное в любом жанре — выявить и сказать правду. Думаю, что в правдивом отражении своего времени — смысл труда каждого художника».
Мастер взыскательный, к музыкальному искусству относившийся серьёзно и трепетно, не терпевший ремесленничества и не допускавший при этом какого-либо снисхождения к музыке поверхностной, шумной, невыразительной, Эшпай в беседе с известным музыкальным критиком, профессором Геннадием Цыпиным, опубликованной в журнале «Музыкальная жизнь» в ноябре 1990 года, отмечал: «…в наше время чаще, чем когда-либо прежде, сталкиваешься с музыкальными произведениями, в которых мысли и чувства их авторов словно бы зашифрованы. Изложены каким-то непонятным языком. Зачем? Да затем, что когда нет настоящей музыки, начинается камуфляж. Между прочим, если вы знакомы с «грамматикой» композиторской речи, если вами изучены законы формы, контрапункта, оркестровки и т. д., создать что-то похожее на музыку довольно легко. И чем хитроумнее, сложнее вы изъясняетесь, тем по существу вам легче. Ну не парадокс ли?.. С настоящей же, живой музыкой всё становится значительно труднее. Потому что в ней всегда есть какая-то тайна, разгадке и формальному объяснению не подлежащая. Возьмите любое сочинение Моцарта, Шуберта, Глинки, Чайковского, Равеля… Казалось бы, всё так ясно, просто, логично, естественно. Всё так «очевидно». А вот объяснить, в чём же заключено истинное очарование этой музыки, невозможно».
Да, музыка в представлении Эшпая, который, кстати, преподавал композицию в Московской консерватории и неоднократно возглавлял фортепианное жюри престижнейшего Международного конкурса имени П.И. Чайковского, всегда должна быть и оставаться музыкой, а не бессвязным набором звуков. Этого ключевого требования к ней Андрей Яковлевич придерживался до последних своих земных дней, стараясь в меру сил продолжать творить. Интересными, содержательными оставались и его персональные концерты, которых с годами становилось меньше, но которые и в 1990-е, и в 2000-е годы проводились в таком же строгом соответствии с высокой концертной и исполнительской культурой, которой Эшпай строго придерживался сам и требовал от музыкантов.
Композитор широчайших жанровых интересов и возможностей, Андрей Эшпай обладал удивительным даром музыку слышать, понимать, сочинять, наделять живыми, хорошо продуманными, логично выстроенными заданиями и действиями, смело направлявшимися массовому слушателю. И такое представление музыкального наследия композитора нисколько не преувеличено. Во многом оно продолжает оставаться и востребованным. Причём не только теми, кто с ним давно знаком и кто продолжает оставаться приверженцем советской музыки, но и теми, кому сегодня только предстоит вступать во взрослую жизнь. В ту самую непростую жизнь, в которой, как полагал Андрей Эшпай, без музыки жить нельзя.
Руслан СЕМЯШКИН
Источник: «Правда»
