Цивилизационная спираль России
Подлинная традиция — не в музеефикации прошлого, а в неразрывности практик, связывающих поколения. Капитализм, превратив всё в товар, разрушил эту связь: фольклорные фестивали и «этнический декор» — суррогат, призванный скрыть исчезновение крестьянской этики, ремесленных школ, устной памяти. Социализм же возвращает традиции жизненную силу.
Советы возрождают дух древнеславянских сходов и вече, где всё решалось прямо и без утаивания. Колхозы восстанавливают связь с землёй, отвергая хищничество агрокорпораций. Интернационализм становится новой формой универсализма: как христианство в Средние века объединяло народы через веру, так классовая солидарность объединяет их через борьбу за общее благо.
Историческая миссия социализма — стать «новой мировой цивилизацией», но не в духе колониальных захватов, а по образцу Скифии — пространства, где единство рождалось не из централизованной власти, а из общей культуры кочевых племён, их взаимного уважения к автономии и способности объединяться перед лицом внешних угроз. Переход от Вестфальской системы — не распад, а восхождение: от клетки «национального интереса» — к дому всемирной солидарности, где, подобно скифам, мы будем свободны в движении, но связаны общей судьбой.
Патриотические левые исходят из проекта, который можно охарактеризовать как «почвеннический». Мы берём левую идею в её классической форме марксизма-ленинизма и осуществляем её национализацию — не механическую трансплантацию, а глубокую адаптацию, позволяющую укоренить революционную теорию в тысячелетней Традиции и географическом ландшафте нашей цивилизации.
Скифия и вечевая Русь, византийский симфонизм и ордынская государственность, соборность Московского царства, Империю, народников, космистов, Советский Союз — всё это образует цивилизационную спираль, синтез которой мы видим в СССР как вершине русско-евразийской парадигмы. Социальное учение православия, российского ислама и буддизма, евразийская державность, нестяжательский идеал, разинская и пугачевская воля к справедливости — эти элементы сходятся в образе «Русского Коммунизма».
Это не ревизия марксизма, а его цивилизационное удлинение — от скифского «протокоммунизма» до советского эксперимента как прорыва к новому фундаментальному уровню: цивилизации Совести, где Традиция и Прогресс становятся синергичными векторами.
Методологически мы опираемся на недогматический марксизм, используя «отрицание отрицания» как инструмент синтеза. Нацболы и евразийцы, марксисты, левые эсеры — при всём идеологическом плюрализме нас объединяет экзистенциальная баррикада истории. Наш путь сопоставим с корейским опытом Чучхе, где марксизм был не отменён, но преобразован через соединение с архетипами корейской почвы.
Задача сложнее, чем кажется: предстоит не реставрация СССР, а сборка нового цивилизационного кода, где Советы станут не конечной точкой, а переходом к царству Правды. Исходный материал мы берём не из внешних доктрин, а из пластов собственной истории — здесь и ключевое отличие от оппонентов. Ведь золото скифов находится в каждом из нас!
Проект наших оппонентов, при всей риторике о «русскости», представляет собой западнический вульгарный суррогат. «Националисты-традиционалисты», идентаристские монархисты, «черносотенные февралисты» — все они воспроизводят логику западного метафизического колониализма. Их фольклорный фетишизм (бороды как фарисейство, косоворотки как пошлость), социал-дарвинистская экономика и расистский дискурс о «культурных кодах» — это калька с ультраправых движений Европы. Даже их «монархизм» — не возрождение соборной сакральности, а пародия на западный абсолютизм. Вместо справедливости — культ элит, вместо цивилизационного синтеза — расовый детерминизм, вместо диалектики — бинарная ненависть. Их «Россия» — не живая Традиция, а труп, наряженный в сувенирный кокошник.
Выбор, уважаемый читатель, лежит между возвращением к себе и метафизическим западническим коллаборационизмом. Между цивилизацией, которая говорит на языке Правды, и полуфабрикатом, который лишь имитирует голос почвы, оставаясь филиалом западной помойки. Мы не отрицаем марксизм — мы даём ему Родину. Они же, отрицая марксизм, отрицают саму возможность Родины.
Если уж копать вглубь, отбрасывая шелуху современных идеологических спекуляций, то суть любой Империи в её изначальном, архетипическом измерении — не в унификации, а в сложном сплетении многонациональности, многоукладности и многосложности. Это не противоречие, а ее ядро. Имперская легитимность всегда коренилась в способности балансировать между центрами силы, а не в их подавлении». Концепция «Imperium» античности и Средневековья, восходящая к римскому пониманию власти как auctoritas (авторитета, основанного на согласии), радикально отличается от национал-этатистских проектов XIX века, где Империя стала инструментом этнического фетишизма в руках буржуазии.
Даже Османская Порта, с её миллетами, или Российская империя, сохранявшая автономию Великого княжества Финляндского, Польши, Прибалтики, а также частей Центральной Азии, — примеры того, как традиционная Империя не стирала различия, но включала их в иерархию, подобную живой мозаике.
Но здесь возникает ключевой вопрос: что есть Империя и что есть Союз? Современные националисты, цепляющиеся за слово «империя», не видят пропасти между Imperium как порядком, выросшим из органичного симбиоза культур, и империализмом как машиной подчинения. Этимология здесь не врёт: imperare — «повелевать», но истоки корня per- (готовить, устраивать) указывают на изначальный смысл — упорядочивание, а не диктат. Союз же — это со-узы, связь, где узлы не затягиваются на горле, а сплетают ткань общего.
В этом разница между западным колониальным проектом, где «цивилизация» оправдывала грабёж (вспомним Франца Фанона: «колонизированный — это тот, кого системно превращают в объект»), и евразийской логикой, где, как отмечал Лев Гумилёв, «симбиоз степняка и земледельца рождал новую этническую целостность».
Союз — это отрицание отрицания Империи, её преображение и возврат к изначальному, но со снятием ненужного: переход от вертикали подчинения к горизонтали договора. Когда Чингисхан создавал Ясу, он не стирал законы покорённых народов, но вплетал их в общий свод, словно нити в ковёр. СССР, при всех его противоречиях, строился как Союз республик.
Западные же формы интеграции, от ЕС до НАФТА, основаны на экономической целесообразности, где «союз» — это сделка, а не судьба. Напротив, русское понятие «соборности» подразумевает связь, где общее рождается не из калькуляций, а из взаимопроникновения.
Быть союзником — значит отвергнуть империалистический соблазн «повелевать», но не отказаться от масштаба. Союз возможен только там, где есть воля к диалогу, а не монологу. Как писал историк В.И. Шунков, «Россия росла не завоеваниями, а присоединениями — когда окраины сами тянулись к центру, ища защиты от внешних угроз». Здесь ключ: Империя держится страхом перед хаосом, Союз — доверием к общему замыслу.
В этом суть «наших» форм интеграции: не «плавильный котёл», где всё сводится к усреднению, а «самовар», где разные компоненты, сохраняя вкус, создают единый аромат. Или же наша матрёшка. Союз — это будущее, которое ещё предстоит сплести из узлов доверия.
Канал «Скифский коммунизм»
