Точка в поиске. К 150-летию А.И. Куприна
Книги Александра Ивановича Куприна должны сопровождать человека – как и было в советское время с русскими классиками – на протяжении всей жизни. В детстве зачитываешься «Белым пуделем», в отрочестве – «Поединком» и военными рассказами, в молодости – «Гранатовым браслетом» и «Ямой», а в возрасте зрелом и совсем старшем – «Молохом», «Олесей», да и всем, что прочитано прежде, но с пониманием, естественно, и более глубоким, и более связанным с современностью.
С интересом читались и воспоминания дочери писателя – Ксении, известной актрисы немого кино «Куприн – мой отец», в которых его образ нарисован с дочерней нежностью и многими подробностями, неизвестными ранее, искренне признававшейся: «Только вернувшись в 1958 году в Советский Союз, читая документы, вникая в письма, слушая рассказы немногих оставшихся современников, я по-настоящему начала узнавать и понимать моего отца, его жизнь, – писала Ксения Александровна. – Понимать многое в его характере и поступках, с его чисто человеческими достоинствами и недостатками...»
Воистину счастливы были советские читатели, сызмальства читавшие Куприна (1870–1938), чьи книги издавались в СССР, как и вся русская и советская классика, многомиллионными тиражами. Обладая поразительным умением воссоздавать жизненные картины так, что вам кажется, будто вы сами живете в описываемом времени, а персонажи знакомы или где-то видены, писатель предлагает читателю исподволь встать на сторону справедливости, ничуть не изменяя при этом своей выразительно реалистической манере рисовать образы объективно, без приукрашивания, без какого-либо сгущения литераторских красок.
Нельзя не полюбить странствующих по Крыму полунищих, но гордых и независимых цирковых артистов – дедушку Ладыжкина с охрипшей шарманкой, акробата Сережу, с безоглядной отвагой бросившегося вызволять пуделя Арго, плененного дворником ради истеричного требования маленького своевольного барчука. С восхищением следишь, как раскрываются лучшие качества простой девушки Олеси под воздействием любви к образованному московскому барину Ивану Тимофеевичу, качества, которые она пронесла через все бытовые сложности, невзгоды. А за историями этими проглядывает лицо чуткого, наблюдательного автора, горячо переживающего за всякого обездоленного человека, встреченного им на жизненном пути.
А гражданскую позицию свою он выразил словами добросердечного газетчика Сергея Ивановича Платонова из повести «Яма»: «Я бродяга и страстно люблю жизнь. Я был токарем, наборщиком, сеял и продавал табак, махорку-серебрянку, плавал кочегаром по Азовскому морю, рыбачил на Черном – на Дубининских промыслах, грузил арбузы и кирпич на Днепре, ездил с цирком, был актером – всего и не упомню. И никогда меня не гнала нужда. Нет, только безмерная жадность к жизни и нестерпимое любопытство… я хотел бы на несколько дней сделаться лошадью, растением или рыбою, или побыть женщиной и испытать роды; я бы хотел пожить внутренней жизнью и посмотреть на мир глазами каждого человека, которого я встречаю».
Свою малую родину – пензенский городок Наровчат, Куприн преданно любил и описывает его в рассказе «Царев гость из Наровчата» (1933) вроде бы весьма сурово: «Наровчат есть крошечный уездный городишко Пензенской губернии, никому не известный, ровно ничем не замечательный. Соседние городки по русской охальной привычке дразнят его: «Наровчат, одни колышки торчат». И правда, все наровчатские дома и постройки построены исключительно из дерева, без малейшего намека на камень, река Безымянка протекает от города за версту: лето всегда бывает жаркое и сухое, а народ – ротозеи».
И все-таки писательское сердце теплеет, когда речь идет о земле, обихоженной трудом человека, о родной природе, о домашних животных: «По всему уезду пролегает превосходная хлебная полоса, природным густым черноземом на две сажени в глубину никакого удобренья не надобно: урожай сам-сто – груши, яблоки, сливы, вишня, малина, клубника, смородина – прямо хоть на международную выставку, а рогатый скот, домашняя откормленная птица и молочные поросята далеко превосходили и оставляли за собой не только Тамбов, но и Ярославль...» Еще же славился городок ремесленниками, делавшими превосходные бочки и решета, а также конными заводами – лошадей охотно раскупали на тамошних ярмарках, и, вопреки столь противоречивой характеристике, Александр Иванович часто поселял здесь своих героев...
Вот в такой патриархальной обстановке родился 7 сентября 1870 года Александр Куприн. Отец – Иван Иванович, обнищавший дворянин, работавший уездным письмоводителем, умер от холеры, когда мальчику был год, и мать – Любовь Алексеевна, происходившая из знатного, но тоже обедневшего татарского рода Кулунчаковых, отправилась в Москву, чтобы отдать сына в сиротское училище.
В рассказе «Река жизни» Куприн вспоминал: «Мои первые детские впечатления неразрывны со скитанием по чужим домам, клянченьем, подобострастными улыбками, мелкими, но нестерпимыми обидами, угодливостью, слезливыми, жалкими гримасами, с этими подлыми мучительными словами: кусочек, капелька, чашечка чайку… Меня заставляли целовать ручки у благодетелей, – у мужчин и женщин. Мать уверяла, что я не люблю того-то и того-то лакомого блюда, лгала, что у меня золотуха, потому что знала, что от этого хозяйским детям останется больше и что хозяевам это будет приятно… Я ненавидел этих благодетелей, глядевших на меня, как на неодушевленный предмет, сонно, лениво, и снисходительно совавших мне руку в рот для поцелуя, и я ненавидел и боялся их, как теперь ненавижу и боюсь всех определенных, самодовольных, шаблонных, трезвых людей, знающих все наперед».
Московское сиротское училище, куда мальчика отдали, называлось Разумовской школой, поскольку размещалась она в бывшем имении графа Разумовского, где дети из бедных дворянских семей находились на полном пансионе, жили там и учились. В рассказе «Храбрые беглецы» Куприн устами мальчика-фантазера Нельгина, в котором легко угадываются черты автора, весьма нелестно отзывается об этом интернате – и о царивших порядках, когда воспитанников строго наказывали, вплоть до порки, и о преподавателях – про «чудовищ в юбках, старых, тощих, желтых дев с повязанными ушами, горлами и щеками, злых, крикливых, нервных». Недаром он подбивает своих друзей – Юрьева и Амирова – бежать в Наровчат, представленный как процветающий город, «вроде Москвы, но несколько красивее, а вокруг шумели дремучие леса, расстилались непроходимые болота, текли широкие и быстрые реки». Бабушкины деревни не были у него проиграны и прокучены «буйными предками», крепостные жили счастливо, не желая «уходить на волю», сам же сочинитель «замечательно скакал на белом арабском иноходце и метко стрелял из ружья, хотя и маленького, но вовсе не игрушечного, а взаправдашнего, бившего на целую версту».
В рассказе 1902 года «На покое» родной город совсем нехорош, описываемые персонажи не вызывают симпатий, если бы не всеобъемлющая любовь писателя к человеку, какого бы рода-звания тот ни был: «Когда единственный сын купца 1-ой гильдии Нила Овсянникова, после долгих беспутных скитаний из труппы в труппу, умер от чахотки и пьянства в наровчатской городской больнице, то отец, не только отказывавший сыну при его жизни в помощи, но даже грозивший ему торжественным проклятием при отверстых царских вратах, основал в годовщину его смерти «Убежище для престарелых немощных артистов имени Алексея Ниловича Овсянникова». И мы с болью и состраданием следим, как доживают здесь последние годы, а, может, дни: «бывший опереточный тенор Лидин-Байдаров, слабоумный, тупой и необыкновенно спесивый мужчина, с трудом носивший на тонких, изуродованных подагрой ногах свое грузное и немощное тело»; «бывший суфлер Иван Степанович – плешивый, беззубый, сморщенный старикашка» по былому прозвищу «Стаканыч», человек кроткий, набожный, сильно глуховатый на оба уха и, как все глухие, застенчивый»; «старый трагик Славянов-Райский», с «товарищами по общежитию» державшийся «надменно»; «Дедушка», которого, «как и Стаканыча, весь актерский мир знал больше по этому прозвищу, чем по фамилии»; комик Михаленко – «раздутый водянкой, задыхающийся от астмы циник». Однако все они живут с потаенной надеждой на изменения своей судьбы, хоть и умирает «Дедушка», и в комнате воцаряется «грозная, точно стерегущая кого-то тишина, а за черным окном бушевал ветер и бросал в стекла брызги дождя».
Но вот кончилась для Куприна сиротская жизнь, вслед за которой началась жизнь военная. Кадетский корпус, куда он попал, предназначался для детей обнищавших дворян и был бесплатным, а оттуда он перешел в Александровское юнкерское училище в Москве, получив по выходе звание подпоручика и получив направление в 46-й Днепровский пехотный полк, стоявший в захолустных городках Подольской губернии. Хоть он и прослужил там всего четыре года, но они стали наиважнейшими в его творчестве: в 6-м сборнике «Знания» опубликовали повесть «Поединок», а ведь был май 1905 года, когда в Маньчжурии царская армия терпела поражение за поражением, пока не произошла окончательная и разгромная Цусима, причины же тому с необычайной силой изображены в повести. Офицерство встретило по-разному «Поединок». Кто-то посылал автору одобрительные телеграммы, но очень многие возмущались повестью, что тоже говорило о ее правдивости. Разгульное существование, фанаберия, интриги, грубое отношение к солдатам – все это было свойственно офицерской касте, где лучшие человеческие свойства глушились и попирались в угоду ложному толкованию понятия «офицерская честь».
В образе подпоручика Григория Ромашова писатель ясно показывает, каким должен быть честный русский офицер – для него истинная честь, искренняя любовь, самоотверженность в ней, раздумья о душе не только своей, но и другого человека являются нравственной сутью личности. А о социальной подоплеке представления о роли касты офицерской в жизни общества, о будущем общества и государства провидчески точно говорит офицер Незнанский: «Если рабство длилось века, то распадение его будет ужасно. Чем громаднее было насилие, тем кровавее будет расправа. И я глубоко, я твердо уверен, что настанет время, когда нас… станут стыдиться женщины и, наконец, перестанут слушаться солдаты. И это будет не за то, что мы били в кровь людей, лишенных возможности защищаться, и не за то, что во имя чести мундира, проходило безнаказанным оскорбление женщин, и не за то, что мы, опьянев, рубили в кабаках в окрошку всякого встречного и поперечного. Конечно, и за то и за это, но есть у нас более страшная и уже теперь непоправимая вина. Это то, что мы слепы и глухи ко всему. Давно уже где-то вдали от наших грязных, вонючих стоянок совершается огромная, новая светозарная жизнь. Появились новые, смелые, гордые люди, загораются в умах пламенные свободные мысли… А мы, надувшись, как индейские петухи, только хлопаем глазами и надменно болбочем: «Что? Где? Молчать! Бунт! Застрелю!» И вот этого-то индюшечьего презрения к свободе человеческого духа нам не простят – во веки веков!»
Еще до «Поединка», в 1896 году, Куприн пишет очерк «Юзовский завод» и повесть «Молох», обличая капитализм, укрепляющийся, по виду прогрессивный, но просто более тонко, более изощренно обирающий и унижающий человека. Главный герой «Молоха» заводской инженер Андрей Ильич Бобров, как и Ромашов, ищет в жизни любовь, верность, справедливость, но его напарник Станислав Ксаверьевич Свежевский – карьерист, да вдобавок уводит у него Нину, в кого тот влюблен, становится управляющим делами на заводе по воле богатого акционера Квашнина, испуганного не на шутку волнениями рабочих, на чью сторону пытается встать Бобров, даже хочет взорвать завод.
Пусть Куприн и был далек от революционных мыслей, но писательская чуткость подсказала ему точно отобразить противостояние между людьми разнообразных классовых кругов. Интересно отметить, что в том же году В.И. Ленин в тюрьме, куда он был брошен за организацию петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», приступает к написанию монографии «Развитие капитализма в России», где убедительно доказывает, что в ходе развития капитализма неизбежно возникают противоречия, которые проявляются в росте классовой борьбы пролетариата и буржуазии. И у Куприна про завод сказано: «Тысячи людей, инженеров, каменщиков, механиков, плотников, слесарей, землекопов, столяров, и кузнецов – собрались сюда с разных концов земли, чтобы, повинуясь железному закону борьбы за существование, отдать свои силы, здоровье, ум и энергию за один только шаг вперед промышленного прогресса».
Не могу не добавить к слову: будучи в 1958 году на месячной студенческой практике в газете «Социалистический Донбасс» (Сталино, бывшая Юзовка, ныне Донецк Донецкой народной республики) и бывая дома у шахтеров и металлургов – как руководящих, так и рядовых, я видел у многих на полках, в шкафах книги Куприна, русских и советских классиков, стоящие рядом с книгами В.И. Ленина, К. Маркса, Ф. Энгельса, Г.В. Плеханова. Такова была тогда тяга людей к чтению, к образованию, к культуре. Не то что нынешние телепризывы делить людей на «элиту» и на исполнителей ее «предначертаний». А российская «элита» эта, согласно социологическим исследованиям ученых Швейцарии и «Сколкова», расположилась среди 32 стран на 23-й строчке, вместе с Ботсваной, бывшим британским протекторатом, где 70 % территории составляет пустыня. А предшественник нынешней «элиты» – купринский делец Квашнин, этот «мешок, набитый золотом», спесивый, самонадеянный и циничный, словно древнее божество Молох, вечно жаждущий крови. По словам Н.К. Михайловского, одного из редакторов журнале «Русское богатство», в котором «Молох» был напечатан, Куприна упросили переписать – по цензурным соображениям – последние страницы, повествующие о восстании заводских рабочих.
Оставив армейскую службу в 1894 году, Александр Иванович приезжает в Киев, оттуда ездит по разным городам и весям. Переехав в 1901 году в Петербург, он работает секретарем «Журнала для всех», знакомится с А.П. Чеховым, А.М. Горьким, И.А. Буниным, после успеха «Поединка» пишет рассказы «Штабс-капитан Рыбников» о скрывающемся с ловкостью поразительной японском шпионе, «Реку времени», «Гамбринус» о скрипаче Сашке, чьи пальцы были перебиты погромщиками, но тот продолжал радовать простую одесскую публику кабачка игрой на губной гармошке, а смерть его стала буквально общегородским горем. В 1907–1911 годах Александр Иванович создает свои замечательные повести «Листригоны», «Суламифь», «Гранатовый браслет», совершает поездку за границу – в Ниццу, Марсель, Венецию, Геную, Ливорно, Корсику, Вену, Варшаву. Когда началась Первая мировая война, он открывает у себя дома госпиталь, в 1914 году его призывают в армию, но в июле 1915 года демобилизуют по состоянию здоровья. Тогда же выходит повесть «Яма», осуждающая унизительное положение женщины в царской России, вызвав разные отклики в связи с воспроизведением сцен в публичном доме, однако отнюдь не приглушившим гуманистическую направленность этого произведения, его всестороннюю социальную обобщенность.
Александр Иванович Куприн был удивительно открытым, искренним в своих мыслях и чувствах человеком, о чем вспоминают многие его современники. Во время восстания матросов на крейсере «Очаков» в ноябре 1905 года Куприн знакомится с лейтенантом Петром Шмидтом, их руководителем, поддерживает восставших с горячим сочувствием. В очерке «Севастополь. Ночь 15 ноября» Куприн с гневом, болью, возмущением рассказывает о свирепой расправе над матросами, что по приказу свыше учинил адмирал Чухнин.
«… Никогда, вероятно, до самой смерти, не забуду я этой черной воды и этого громадного пылающего здания, этого последнего слова техники, осужденного вместе с сотнями человеческих жизней на смерть сумасбродной волей одного человека. Лопается раскаленная броня с ее стальными заклепками. Страшный далекий безвестный крик: «Бра-а-а-тцы!» И потом вдруг что-то ужасное, нелепое, что не выразишь на человеческом языке, – крик внезапной боли, вопль живого горящего тела, короткий, пронзительный, сразу оборвавшийся крик. Это все оттуда. По катеру с ранеными, отвалившему от «Очакова», стреляли картечью. Бросившихся вплавь расстреливали пулеметами. Карабкавшихся на берег приканчивали штыками...»
***
У Владимира Ильича Ленина, политика-революционера и государственного деятеля, создавшего первое в мире государство трудящихся, лавры которого на международной арене унаследовала Российская Федерация, с писателем и журналистом Александром Ивановичем Куприным было много общих творческих тем, к тому же они – ровесники. Их беседа состоялась в декабре 1918 года в Кремле, куда Куприн, благожелательно оценивший не только Февральскую революцию, но и Октябрьскую революцию поначалу, пришел с идеей издавать газету «Земля» для крестьян. Владимир Ильич идею одобрил, хотя сдержанно относился к сотрудничеству писателя в левоэсеровской газете «Знамя труда», и поручил Л.Б. Каменеву, председателю Моссовета, составить конкретный издательский план.
А вот Каменев, вечно недовольный своей удаленностью от центрального руководства, принялся интриговать, разговаривал с Александром Ивановичем высокомерно, на что тот вспылил и, раздосадованный, уехал в Гатчину, где жил частыми и сравнительно долгими наездами. И случилось непоправимое: 16 октября 1919 года Гатчину захватили белые, провели мобилизацию военнообязанных, в том числе поручика Куприна А.И., назначив его редактором газеты их Северо-Западной армии «Приневский край».
После разгрома белых Красной Армией Куприн находился в Ревеле (Таллин), в Гельсингфорсе (Хельсинки), потом с семьей уехал в Париж. Там он живет и работает, сочинив немало хорошего, яркого, но и, увы, сотрудничая с эмигрантскими газетами, живет с июля 1920 года до возвращения на Родину, о которой взволнованно писал: «Родина – это первая испытанная ласка, первая сознательная мысль, осенившая голову, это запах воздуха деревьев, цветов и полей, первые игры, песни и танцы...»
Годы эмиграции заставили Куприна пересмотреть многое в своей бурной жизни. Несмотря на сотрудничество в антисоветских газетах, он старается писать словно бы «по-прежнему»: в 1933 году завершает роман «Юнкера», пишет прекрасные рассказы «Ольга Сур», «Дурной каламбур», «Светлана», «Ночь в саду» и другие. Пытается писать и о французской действительности, но признается: «Нет куража, нет полета», пока не скажет однажды: «А что если сменить Париж на Москву?.. Вдруг снова заиграет вовсю творческая силушка?.. Кто бы ни топтался на родной земле, а она все равно остается родной. Вон Алешка Толстой – пересилил гордыню и страх и возвратился. Да как сумел развернуться!..» Газета «Правда» в №148 от 30 мая 1937 года в заметке «Возвращение Куприна в Советский Союз» со ссылкой на ТАСС сообщала: «29 мая выехал из Парижа в Москву возвращающийся из эмиграции на родину известный русский дореволюционный писатель – автор повестей «Молох», «Поединок», «Яма» и др. – Александр Иванович Куприн».
Поселился Александр Иванович Куприн с семьей в Ленинграде, на Выборгской стороне, в отличном «сталинском» доме №61 по Лесному проспекту, названном «Домом специалистов», в котором жили многие крупные деятели науки, производства, искусства – С.П. Королёв, Е.Н. Павловский, Л.В. Щерба, А.Л. Мясников, Н.В. Томский, Г.М. Нэлепп, Н.И. Альтман и еще многие. С восхищением знакомился Куприн с советской реальностью, заключил с «Мосфильмом» договор на съемки картины по своему рассказу «Штабс-капитан Рыбников», радовался, листая изданные в СССР свои книги. Но коварная болезнь подрывала его силы, и 25 августа 1938 года он скончался. Похоронили А.И. Куприна на Литераторских мостках Волкова кладбища. В память о нем названы улицы, установлены мемориальные доски, а в 1981 году в Наровчате был открыт на улице Куприна, 3, Дом-музей А.И. Куприна, пополненный также и экспонатами, переданными дочерью Ксенией Александровной. В Доме-музее проходят купринские чтения, на которых выступают литературоведы, учителя, школьники с докладами о выдающемся русском писателе.
«Он повсюду искал ту силу, что могла бы поднять человека до состояния внутреннего совершенства и дать ему счастье. В поисках он шел по разным путям, часто заблуждался, но в конце концов пришел к единственно правильному решению, что только величайший гений социализма приведет к расцвету человечности в этом измученном противоречиями мире, – напишет Константин Георгиевич Паустовский, младший современник Куприна, прекрасный, мудрый советский писатель. – Он пришел к этому решению поздно, после трудной и сложной жизни, после своего противоречивого и не всегда ясного отношения к революционным событиям, после некоторой склонности к анархическому индивидуализму, – пришел уже в старости, больной и утомленный своим непрерывным писательским трудом. Тогда он вернулся из эмиграции на родину, в Россию, в Советский Союз, и этим поставил точку под всеми своими исканиями и раздумьями».
Эдуард ШЕВЕЛЁВ
Источник: «Советская Россия»
