Театральный музей: «Увольняйся, не то хуже будет»
Театральный музей, носящий имя своего основателя А.А. Бахрушина, — старейшее культурное учреждение нашей столицы: в прошлом году ему исполнилось 125 лет. В списке главнейших музеев он на одиннадцатой строке. Уникальный музей всегда привлекал настоящих профессионалов. Здесь до последних времён был прекрасный коллектив: десятки людей несли сюда свои знания, талант, опыт и жажду открытий. Все вместе они вели ту громадную научно-просветительскую работу, без которой немыслима культурная жизнь общества. Как ни парадоксально, энтузиазм работников музея, их высокий профессионализм и жажда служения искусству обернулись против них — видимо, это неизбежно в таком больном обществе, как наше.
Много лет музейщики во главе с генеральным директором Д.В. Родионовым ходатайствовали о возвращении музею некогда отторгнутого участка бывшей усадьбы Бахрушина. Музей требовал расширения, строительства нового хранилища фондов, улучшения условий труда. И просьбы были услышаны министерством культуры: одобрено не только расширение существующего музея за счёт присоединения к нему новой территории, но и создание целого театрального квартала с новым фондохранилищем, выставочным залом и, может быть, даже с театральной сценой. Проект огромный, затратный. И в юбилейном 2019 году музей получил от государства щедрый подарок — 1 миллиард 300 миллионов рублей на реставрацию и реконструкцию.
Радость, однако, была недолгой. Вскоре приказом занимавшего в ту пору министерское кресло В.Р. Мединского в музее была учреждена новая должность — первого заместителя генерального директора. С подачи министра в этой должности утвердилась 28-летняя Кристина Трубинова, успевшая до этого полгода поработать в Музее Великой Отечественной войны.
В первый же месяц пребывания Трубиновой в Театральном музее сотрудникам с многолетним опытом стало ясно, что само по себе неполное высшее образование (бакалавриат МАРХИ) ещё не даёт основания для столь ответственного назначения, что новая начальница весьма приблизительно знает историю искусств, совсем незнакома с историей театра, не понимает сущности и специфики музейной работы и не стремится к решению первоочередных задач, связанных с реставрацией и реконструкцией. А ведь именно на эти преобразования были выделены государственные средства.
Став распорядителем этих средств, Трубинова задвинула в долгий ящик план строительства нового фондохранилища и один за другим начала закрывать научно-творческие отделы. По мнению сотрудников музея, её интересовали только реклама и маркетинг, то есть то, что приносит доход. При этом действовала она бесцеремонно и грубо, пользуясь данными ей полномочиями, в том числе правом финансовой подписи.
К тому же начались взыскания, выговоры, увольнения опытных работников по самому ничтожному поводу. При этом на людей сыпались оскорбления и ругательства, каких никто ещё не слышал в этих стенах. Такой стиль работы смело можно назвать хулиганским. Чувствовалось, что «начальница» стремится запугать и унизить людей, дать им сполна почувствовать своё зависимое положение. Сворачивалась научная, выставочная, издательская работа, а сплотившийся за долгие годы коллектив с его особым микроклиматом культурного учреждения был разрушен.
Большие деньги, выделенные государством для развития творческого потенциала, как видно, оседали на банковских счетах музея, чтобы в свою очередь делать деньги. При этом целая команда менеджеров отправлялась по банкам и офисам просить «на бедность». Сама же Кристина Трубинова отчитывалась перед министерством о проделанной работе. Мединского уже не было в министерстве, но, оставаясь лицом высокопоставленным, он по-прежнему считается её патроном. Поэтому его ставленница не сомневалась в успехе своего плана: закрыть музей на три года — на время реконструкции, а его филиалы, связанные с именами великих деятелей театра, все эти симпатичные старомосковские особняки, использовать для привлечения туристов и просто отдыхающих — устроить в прилегающих садиках кафе с летними верандами, а в самих зданиях проводить корпоративы. Научная и издательская деятельность как таковая была заброшена.
История внедрения Кристины Трубиновой в Театральный музей могла бы показаться банальной, если бы за ней не стояла общенациональная беда — сплошная коммерциализация культуры. Нынешняя правящая клика даже пытается найти этому обоснование: культура, дескать, является капиталопроизводящей отраслью. Самым массовым народным учреждениям — музеям, библиотекам, домам культуры — приказано зарабатывать всевозможными способами и как можно больше. Особая ставка сделана на музеи. Они с их выигрышным местоположением и уникальными художественными ценностями могут быть весьма привлекательными для капитализации: сдачи помещений в аренду и проведения платных мероприятий в музейных интерьерах. Театральный музей имени А.А. Бахрушина в этом смысле очень перспективен. А там, где идёт капиталопроизводство, как правило, возникают коррупционные схемы. Это закон больного общества.
Кристине Трубиновой отводилась роль своего человека при деньгах, государственных и частных. Ей предстояло сколотить свою команду — безо-говорочно преданных, нерассуждающих и неумничающих людей, готовых выполнить любое её распоряжение.
Менеджеров держали в чёрном теле. Рабочий день ненормированный, дисциплина солдатская, меры взыскания — драконовские. Били, как правило, рублём, снимали все дополнительные выплаты, оставляя с одной скромной зарплатой.
Бренд-менеджер Катя Пискунова с февраля не получала доплаты, хотя трудилась с полной отдачей на условиях ненормированного рабочего дня. При таком режиме она иногда опаздывала на две-три минуты к началу рабочего дня: согласно внутренним правилам трудового распорядка, она не считалась опоздавшей.
Каково же было её удивление, когда вместо обещанных денег она получила акт об увольнении за нарушение трудовой дисциплины, причём перечислены были все её незначительные опоздания. Оказывается, за ней следили. Отстоять свои права не удалось: она ещё и получила упрёк в безынициативности. Собственно, инициатива тоже вменялась менеджерам в вину. Именно за чрезмерную активность расторгли договор с Еленой Лысковой: «Взломали мой компьютер, воспользовались моими наработками. Это такой метод: выжать из тебя все соки, а потом выбросить». Елена ушла тихо, но чаще всего уходят из музея после скандалов и разносов. Кристина Дмитриевна не выбирает выражений, причём голос её гремит на всех этажах и во всех службах. После одного такого разноса молодая, недавно принятая на работу помощница генерального директора музея Таня Смирнова принимала сердечные капли, а на следующее утро не вышла на работу. Она скончалась той же ночью, остался сиротой маленький ребёнок.
А что же делает сам генеральный директор Д.В. Родионов, чтобы разрядить удушающую атмосферу в коллективе музея? Что предпринимает, чтобы спасти дело, которому отдано столько сил? А ничего, ровно ничего. Он договорился с Трубиновой о разделении сфер влияния. Она закрепила за собой экономику, рекламу и почему-то издательство, видимо, относя его к рекламе. За Родионовым осталось всё поле научно-творческой музейной деятельности. Но энтузиазма у него заметно поубавилось. Казалось, все его силы истрачены на то, чтобы сохранить статус. Но что толку от этого статуса, если не может он воспользоваться им, чтобы обуздать своего первого зама, прекратить её издевательства над сотрудниками?
Пытаясь спасти музей от развала, они обратились с письмом к председателю Союза театральных деятелей РФ А.А. Калягину, но ответа не получили, лично встретиться с ним не удалось. Потом заместитель генерального директора по безопасности А.В. Сехин, воспользовавшись служебной командировкой в Петербург, сумел посвятить в назревшую проблему генерального директора Эрмитажа, председателя Ассоциации музеев РФ М.Б. Пиотровского. Этот государственный деятель задумчиво выслушал его и сказал сочувственно: «Ну вы держитесь…» Не правда ли, что-то знакомое слышится в такой рекомендации?
Алексей Сехин решил: надо создать независимый профсоюз. Только объединившись, можно воспрепятствовать грубому начальственному произволу. Работая в музее уже десять лет и хорошо зная людей, он легко нашёл единомышленников. И вот тут внезапно проявил власть дотоле безучастный к происходящему в музее Д.В. Родионов. Он пришёл в ярость, распоясался похуже Трубиновой. Куда делся прежде приятный интеллигентный человек! Созвав общее собрание, он назвал членов профсоюза «подпольщиками», хотя профсоюз был уже официально зарегистрирован и ни от кого не скрывался.
«Я сам создам профсоюз!» — заявил Родионов. В тот же день все сотрудники получили шаблоны с заявлением о приёме в официально созданный профсоюз — отказ грозил увольнением. Какое-то время в музее существовало два профсоюза, но недолго: начались увольнения «ослушников». Из творческого человека Родионов превратился в грубого администратора. Однажды к Сехину подошла Трубинова с требованием: «Увольняйся!» «С какой стати?» — спросил он. «Просто увольняйся и всё. Хуже будет».
150 человек было уволено из Театрального музея за полтора года. И только один Сехин подал в суд. Люди уходили даже с каким-то облегчением. Невозможно было работать в ожидании окрика, выговора, а то и оскорбления. Чтобы оказать сопротивление, нужен был человек с крепкими нервами.
И начался длительный, чуть ли не девятимесячный судебный процесс с многочисленными отсрочками и перерывом на карантин. Почти сразу музей-ответчик предложил истцу мировую с возмещением убытка за вынужденное отсутствие на работе. Ответчик понимал шаткость своей позиции: нельзя уволить человека, десять лет проработавшего в своей должности без единого замечания, за один «прогул», которого, собственно, и не было. Как показали многие свидетели, Сехин так и не воспользовался выходным, который администрация, точно стараясь заманить в ловушку, предоставила ему с нарушением законодательства.
Вплоть до последнего заседания ответчик предлагал мировую, но истец упорно её отвергал. Дело было принципиальное. К сожалению, судья М.В. Мусилович не касалась истинной причины увольнения — создания профсоюза. Но сам Сехин сказал об этом в своём заключительном слове.
Замоскворецкий суд удовлетворил иск Алексея Сехина и восстановил его на работе в прежней должности. Этого никто не ожидал. Возвращение Сехина в музей после восьмимесячной тяжбы произвело такое же сильное впечатление, как обвал потолка, случившийся в те же дни в одном из помещений основного здания. Но решение суда вступило в силу.
Теперь Сехин получает письма с ругательствами, оскорблениями и угрозами. Кажется, хотят запугать не только его одного, но и тех, кто тоже может подать в суд за увольнение.
Впрочем, лёд уже тронулся. Недавно Замоскворецкий суд принял к производству ещё одно заявление об увольнении из Театрального музея имени А.А. Бахрушина — от бренд-менеджера Екатерины Пискуновой.
Лариса ЯГУНКОВА
Источник: «Правда»
