«Светлый, звонкий, лучистый»
Великая советская эпоха, так нами в существе своём, что называется, до конца непонятая и неосмысленная, тем не менее подарила многомиллионному и многонациональному народу уникальную и неповторимую культуру как явление целостное, многогранное, грандиозное, высоконравственное, патриотичное и призванное будить и воспитывать в человеке всё по-настоящему гуманное, человеческое…
Само собой, великую культуру творили большие художники и артисты. И таких было, к счастью, немало. По-разному сложились их судьбы. Да и популярность, известность у каждого была своя, индивидуальная, ограничивавшаяся при сём определёнными рамками. Но были среди них и такие, для кого эти условные рамки практически не существовали, так как их известность была столь значительной, что впору говорить о них уже как о звёздах, хотя определение это в советские годы не имело широкого распространения.
Однако и среди звёзд были самые выдающиеся — те, кого в Советском Союзе знали, любили и восхищались их творчеством буквально все — независимо от возраста, национальности и рода занятий: будь то студент, рабочий, колхозник, врач, учитель или союзный министр, председатель КГБ и Генеральный секретарь ЦК КПСС, также неравнодушные к восприятию подлинного искусства.
Вот таким суперизвестным, всенародно любимым артистом, а точнее — кумиром, и был непревзойдённый Муслим Магомаев, чей восьмидесятилетний юбилей приходится на 17 августа текущего года и о громкой славе которого очень точно высказался известный советский и российский музыковед и музыкальный критик, соавтор великого певца по серии передач на телевидении «В гостях у Муслима Магомаева» Святослав Бэлза: «Звёздно сейчас на нашей эстраде. Но, как известно с незапамятных времён, «звезда от звезды разнствует во славе». Редкий же пример настоящего певца, превратившегося в суперзвезду, — Муслим Магомаев, яркость и подлинность дарования которого особенно выделяются на фоне той звёздной пыли, что навязчиво пытается прельстить публику мишурным блеском. Мало кто в отечественном эстрадном искусстве мог соперничать по популярности с Муслимом Магомаевым, чей восхитительный баритон, высокий артистизм и душевная щедрость покорили не одно поколение слушателей. Певец никогда не гнался за переменчивой модой, не заигрывал с публикой, но его талант и обаяние завоевали миллионы сердец. Переполненные залы, кордоны конной милиции, море цветов, легенды и сплетни — всё это Магомаев вкусил сполна. И при этом сохранил истинную скромность, совмещая внутреннее достоинство с трезвостью самооценки».
При сём принципиально важно подчеркнуть и то, что Магомаев сумел не только прославиться, но и славу свою пронести через года. И что интересно, слава, известность и всё, что с этим связано, никогда над Магомаевым не довлели. Не сделали они его ни надменным, ни высокомерным, ни самовлюблённым, ни чёрствым. Не стал он и эпигоном, так как был артистом исключительной индивидуальности и со своим взглядом на искусство, не всегда, кстати, тождественным с официальными его оценками, дававшимися в соответствующих высоких инстанциях.
«Надо сказать, он с редким достоинством и артистическим равнодушием нёс свою славу, — вспоминала великая Майя Плисецкая. — Никакого кокетства, никакого высокомерия. Хотя слава ему шла, как хороший костюм».
О неординарности и профессиональной значимости Магомаева однажды очень ёмко высказался и Лев Лещенко, к слову, одногодок Муслима Магометовича: «Он появился — светлый, звонкий, лучистый. Принёс в нашу жизнь разноцветье. Первым надел жабо, яркие пиджаки. И сдвинул с этой чёрной тональности всю страну.
Работа была для него жизнью. Он пел 24 часа в сутки. Если не пел, то сочинял; если не сочинял, сидел за компьютером. Был великолепным музыкантом, композитором, художником. Человек-озарение, наделённый огромными талантами. Он обладал необузданным темпераментом — и он его весь выплеснул в молодые годы. Представьте, тридцать лет на сцене номер один!»
Да, Магомаев действительно был всесоюзной знаменитостью, суперзвездой, кумиром ряда поколений, эстрадным исполнителем «номер один» в Советском Союзе, артистом удивительным, потрясающим и бесподобным, умевшим в буквальном смысле завораживать слушателей, которые толпами отправлялись на его концерты, а бывало, как в 1973 году, после его выступления на стадионе «Динамо», смело отваживались даже нести легковой автомобиль вместе с любимым певцом на руках…
И любовь к Магомаеву была столь искренней, лишённой наигранности и вполне естественного желания не отставать от новых веяний и настроений, что и сегодня, по прошествии шестидесяти лет после его триумфального выступления с песней В. Мурадели и А. Соболева «Бухенвальд-ский набат» на VIII Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Хельсинки, можно лишь восторгаться этой любовью, продолжающей жить в сердцах людей старшего поколения и, чему нельзя не радоваться, рождаться у молодых — тех, кто только начинает открывать для себя великого певца и его бессмертное творческое наследие.
Говорю же о такой передовой молодёжи не случайно, так как мне не раз, уже после ухода Муслима Магометовича в вечность, приходилось наблюдать восторженное состояние молодых, когда они впервые соприкасались с такими магомаевскими хитами, как «Лучший город Земли» А. Бабаджаняна — Л. Дербенёва, «Королева красоты» и «Будь со мной» А. Бабаджаняна — А. Горохова, «Не спеши» и «Чёртово колесо»
А. Бабаджаняна — Е. Евтушенко, «Сердце на снегу» А. Бабаджаняна — А. Дмоховского, «Благодарю тебя», «В нежданный час», «Позови меня», «Зимняя любовь», «Пока я помню, я живу», «Такая нам судьба дана», «Свадьба» и «Ноктюрн» А. Бабаджаняна — Р. Рождественского, «Верни мне музыку» А. Бабаджаняна — А. Вознесенского, «Серенада трубадура» Г. Гладкова — Ю. Энтина, «Надежда», «Мелодия», «Герои спорта» и «Новый день» А. Пахмутовой — Н. Добронравова, «Синяя вечность» М. Магомаева — Г. Козловского, «Элегия» М. Магомаева — Н. Добронравова, «Весенний край — Азербайджан» М. Магомаева — Н. Хазри, перевод С. Лазарева, с циклом песен «С любовью к женщине» О. Фельцмана на стихи Р. Гамзатова, и другими. И знакомясь с творчеством великого певца, они искренне удивляются, и не только тому, что не слышали его ранее, но и прежде всего тому, что, оказывается, так неповторимо, красиво и выразительно вообще возможно петь…
Вспомнив же лишь некоторые, наиболее известные и любимые народом песни из репертуара Магомаева (а всего их насчитывалось более шестисот и для более двадцати из которых он был автором музыки, также сочинявшейся им и для фильмов), разумеется, мы вспоминаем и авторов этих произведений. Впрочем, писать для такого певца, как Магомаев, готовы были многие, однако его взыскательность и требовательность к себе как исполнителю позволяли ему работать далеко не с каждым. Но то, что он пел песни таких выдающихся мастеров, как Вано Мурадели, Арно Бабаджанян, Оскар Фельцман, Александра Пахмутова, Николай Добронравов, Расул Гамзатов, Роберт Рождественский, Наби Хазри, было большой его и бесспорной творческой удачей. И песни их, не одно десятилетие бесподобно исполняемые Магомаевым, народом любовно называемые «магомаевскими», и сегодня продолжают жить, радуя слушателей разных поколений и всё так же, как и ранее, заряжая их положительными эмоциями и жизнеутверждающим настроем.
О сотрудничестве Магомаева с этими, а также с некоторыми другими композиторами и поэтами можно рассказать много интересного как в профессиональном отношении, так и в плане сугубо человеческих взаимоотношений. Но за неимением такой возможности в рамках этих небольших по объёму заметок, скажу только о том, что со всеми своими авторами у певца были добрые отношения и он всегда умел находить с ними общий язык. Они его, что вполне закономерно, тоже любили, уважали, ценили как профессионального вокалиста, которому было подвластно исполнение даже самых сложных музыкальных произведений, требовавших на сцене полной самоотдачи. Соответственно, в том числе и тогда, когда Муслима Магометовича уже не стало, они о нём, и прежде всего А. Пахмутова, Н. Добронравов, О. Фельцман, и отзывались, подчёркивая его музыкальную феноменальность, артистизм, цементировавшийся потрясающим голосом, не забывая говорить и о человеческих качествах Магомаева, бывших безупречными, вызывавших и продолжающих вызывать лишь уважение.
И всё же, в чём Магомаеву несказанно повезло, в его творческой судьбе были два удивительных автора, песни которых стали визитными карточками певца. Это Арно Бабаджанян и Роберт Рождественский. А всех троих потом назовут метким и ёмким словом «триумвират». Надо сказать, что у троицы сей не было конкурентов тогда и, что неудивительно, нет и сегодня. На российской эстраде ныне не востребованы такие мастера, куда проще плодить бесталанные и безголосые фальшивки-однодневки. Увы…
А начиналась артистическая карьера Магомаева с того, что, пережив радость небывалой удачи в Хельсинки, молодому, красивому, стройному исполнителю предстояло заявить о себе уже и в Москве. «Переломной датой в моей биографии стало 26 марта 1963 года, — писал певец в своей книге «Живут во мне воспоминания». — В Москве проходила Декада культуры и искусства Азербайджана. В столицу съехались лучшие художественные коллективы республики, признанные мастера и начинающая молодёжь. Концерты, в которых я участвовал, проходили в Кремлёвском Дворце съездов (теперь он называется Государственным Кремлёвским дворцом). Первые концерты оставили ощущение неуюта: огромный зал дворца давит, делает тебя меньше и одновременно как бы увеличивает твой голос. Ты сам по себе, а голос сам по себе. Тогдашнего своего волнения я не помню, видимо, у меня не было особого страха перед выступлением. Я был слишком молод, меня ещё не знали. Страх перед выступлением пришёл позже. Это теперь, несмотря на то, что имею уже большой опыт, я волнуюсь как сумасшедший. Когда приходит известность, появляется имя, тогда появляется и ответственность — ты не имеешь права петь хуже, чем спел вчера. А тогда этого чувства у меня ещё не было.
На всех концертах меня принимали тепло. Я пел куплеты Мефистофеля из «Фауста» Гуно, арию Гасан-хана из нашей национальной оперы «Кёр-оглы» У. Гаджибекова, песню «Хотят ли русские войны»… Были аплодисменты, которые в огромном зале КДС напоминали отдалённый шум прибоя. Но своей артистической интуицией я не чувствовал какого-то особого успеха. Что-то произошло с залом, когда я вышел на сцену в последнем концерте, который транслировало телевидение. Я спел «Бухенвальдский набат», а затем каватину Фигаро. После каватины, исполненной на итальянском языке, слушатели начали скандировать и кричать «браво». В ложе сидела министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева, рядом с ней — Иван Семёнович Козловский. Они тоже непрерывно аплодировали.
Я кивнул дирижёру Ниязи, и мы повторили каватину уже на русском языке. Потом в газете «Правда» профессор Р. Захаров написал в рецензии на этот концерт, что я спел по-русски ещё лучше, чем по-итальянски».
Впрочем, так, как пел Магомаев, не пел на самом деле никто. И ведь, что интересно, он не был единственным и неповторимым баритоном на советской эстраде. Были, конечно же, и другие даровитые и яркие исполнители, обладавшие красивыми и выразительными баритонами и бесспорным талантом. Вспомним хотя бы таких заметных и известных, какими были те же Юрий Гуляев, Анатолий Мокренко, Юрий Богатиков, Иосиф Кобзон, Эдуард Хиль, Сергей Захаров (в последние годы жизни Сергей Георгиевич подготовил ряд песенных программ, посвящённых Магомаеву, в рамках которых пел его песни; на одном из таких прекрасных концертов, проходившем в Севастополе лет десять назад, посчастливилось побывать и автору данных строк). И список этот можно было бы продолжить. Главное же в другом — все они прославились, на их концерты народ шёл массово и возвращался с них воодушевлённый и с хорошим настроением. Но всё же Магомаева любили как-то по-особому, и он в этом негласном соревновании лучших и самых голосистых исполнителей советской эстрады шёл впереди, при том что по большому счёту перед собой такую задачу никогда и не ставил, всецело погружаясь в творчество и берясь за исполнение тех песен, которые были ему близки по духу, настрою, смыслу и содержанию.
Магомаев был в принципе человеком справедливым, гордым, но лишённым гордыни, независимым в суждениях и поступках, привыкшим принимать самостоятельные решения и нести ответственность за них. Этому поспособствовало прежде всего его воспитание, которое взял на себя, вместо погибшего на фронте отца, дядя будущего певца — Джамал-эддин Магомаев, человек в Азербайджане известный, занимавший в республике высокие государственные должности и пятнадцать лет проработавший представителем Совмина Азербайджанской ССР при Совете Министров СССР. Чуждо Муслиму Магометовичу было и под кого-то подстраиваться, не тяготел он и к тому, чтобы иметь дополнительные регалии, звания, вес в обществе. Не стремился он и в политику. И даже когда руководство Азербайджанской ССР и лично первый секретарь республиканского ЦК, член Политбюро ЦК КПСС Гейдар Алиев, который любил Магомаева как сына и которого певец также безмерно ценил, уважал и любил, решили вопрос об избрании певца депутатом Верховного Совета Азербайджанской ССР, он в должной мере это решение оценить не смог, так всю жизнь и относился к своему депутатству с нескрываемой иронией.
«Три года подряд мучился! — говорил певец в одном из интервью, отвечая на вопрос о том, как ему приходилось исполнять свои депутатские обязанности. — Я же по характеру неусидчив… Приду, посижу час, пока Гейдар Алиевич выступает, а потом смываюсь, и остальные несколько дней проходят уже без меня. Один раз вообще на сессию не явился, но, как правило, всё-таки приезжал — из уважения к Алиеву. Он мне как-то сказал с укоризной: «Муслим, почему тебя никогда нет в зале? Что это такое? Люди поймут неправильно». — «Гейдар Алиевич, — говорю, — вы же знаете: я не очень хорошо владею азербайджанским языком». — «Ну, знаю». — «Выступают в основном по-азербайджански, а я сижу, только глазами хлопаю. Мне даже по-русски слушать неинтересно, сколько они собрали хлопка, — какое до этого дело?» Он рассмеялся: «Ну ты хоть вид делай, что всё понимаешь».
Я постоянно к нему приставал: тому коллеге-музыканту надо выхлопотать квартиру, этому помочь со званием или загранпоездкой… Алиев однажды признался: «Ты всё равно ходишь ко мне, за других хлопочешь — вот я и сделал тебя депутатом, чтобы занимался этим на законных основаниях».
Депутат из Магомаева, как мы видим, не получился. Что и неудивительно, ведь жил Муслим Магометович совершенно другими чаяниями и заботами. Но это никак не значит, что он был совсем аполитичен и происходившие в стране политические события его не волновали. Нет, у Магомаева был свой взгляд на мир и собственное представление о том, каким должно было быть наше большое государство. И оно в его представлении не отождествлялось с диким капитализмом, пришедшим на нашу землю в начале девяностых годов прошлого столетия.
Не вязалось оно в его понимании и с той безнравственностью, бескультурьем, примитивизмом, похабщиной, пошлостью, которые стали тогда массово внедряться в наше сознание и которые пришли также и на эстраду, представлявшуюся Магомаеву той истинно культурной площадкой, которая, по определению, призвана нести народу всё самое лучшее, талантливое, нравственное, возвышенное.
По всей видимости, в том числе и потому, что не видел себя на новой постсоветской эстраде, ставшей в одночасье шоу-бизнесом, Магомаев однажды просто-напросто возьмёт и решительно её покинет, не считая нужным больше на ней присутствовать и петь то, к чему душа не располагала. Лучше заняться живописью, а Магомаев в действительности прекрасно рисовал, создав целую галерею портретов композиторов, поэтов, писателей и написав Гейдара Алиева, причём «не в строгом костюме с галстуком, то есть без всякого официоза, а в обычной тенниске, улыбающимся», и общаться со своими поклонниками на собственном сайте, скажет себе певец, приняв решение окончательное и, пожалуй, верное, — уж больно велик стал диссонанс между ним и теми, кто, не имея на то никаких оснований, объявили себя артистами…
Ну а коль уж речь зашла о многолетнем азербайджанском лидере и о том, как Магомаев к нему относился, приведу такие его слова, всё предельно исчерпывающе поясняющие: «Моё уважение, моя любовь к Гейдару Алиевичу, который по своему искреннему желанию заменил самых близких мне ушедших людей, была таковой, что с его болезнью у меня стало пропадать желание петь. Когда по ТВ по нескольку раз в день повторяли кадры о последствиях его сердечного приступа, его падение с трибуны во время выступления, я испытал настоящий шок.
Мало кому было известно о том, что, когда дорогого мне человека не стало, со мной случился нервный срыв и я впал в долгую депрессию. Именно по этой причине я не смог полететь в Баку на похороны Гейдара Алиевича. Злые языки <…> принялись болтать, что Магомаев спился. Никому, даже злейшему врагу, не пожелаю такого «пьянства». Я долго не хотел выходить на улицу — мне казалось, что за воротами какая-то не просто другая жизнь, другие люди, а другая планета. Там для меня всё казалось чужим, незнакомым. Один раз, спустя года полтора, я заставил себя выйти за калитку, обошёл по переулкам вокруг нашего дома, зашёл с другой стороны двора. Тогда для меня это был почти подвиг. <…> Постепенно дни невесёлых раздумий стали посещать меня всё реже. Но желание петь ушло…»
Такое отношение к близким людям, старшим по возрасту друзьям и наставникам, да и ко всем другим, кого певец числил в друзьях, для него было естественным. Порядочность, доброжелательность, чувство локтя, постоянство — вот те качества, которые Магомаева сопровождали всегда и без которых вообразить его как неповторимую личность не представляется возможным.
Особо же здесь следует упомянуть о постоянстве. Скажите, ну разве Магомаев позволял себе паясничать и выглядеть как-то развязно, непристойно, появляясь перед зрителем в неподобающем ему виде? Или, может быть, он брался петь что угодно, лишь бы больше заработать и кому-то угодить? Да и как вообще-то можно говорить о нём как о человеке меркантильном, привыкшем пользоваться своими связями, если все, кто с ним общался, знали об обратном? То бишь о том, что Магомаев никогда и никого не просил ему помогать, как не считал возможным хлопотать о наградах и званиях для себя, считая это недостойным настоящего мужчины.
Следует отметить, что не так-то просто Магомаеву досталось и его высокое звание народного артиста СССР, которого он удостоился, когда ему был всего-то 31 год. А за решение же данного вопроса надо отдать должное настойчивости Г.А. Алиева и добропорядочности Л.И. Брежнева, который, как известно, любил искусство, и песенное в том числе, стараясь при сём к настоящим творцам относиться внимательно и их всячески поддерживать.
«…Если бы не расположение ко мне Леонида Ильича Брежнева и Гейдара Алиевича Алиева, я бы в свои тридцать с небольшим не получил звания народного артиста СССР. Представил меня к званию Азербайджан, но года два-три дело не продвигалось: у меня оказалось много недоброжелателей, в основном среди чиновников среднего уровня. Простые слушатели меня любили, в «верхах» мне тоже симпатизировали, а вот в Министерстве культуры среди чиновников любовью я не пользовался. Может быть, и зависть здесь сказывалась, и независимость моего характера (и по сей день меня напрасно держат за гордеца), и моя тогдашняя молодость была многим, более солидным артистам поперёк горла. Они считали, что у них больше заслуг для получения высокого звания… Так что чиновники встали стеной.
Я понял одну хитрость: чиновник отказывает до тех пор, пока ему не прикажет инстанция, выше которой ничего нет. Понимал это и Гейдар Алиевич. При встрече с Брежневым он сказал: «Муслиму Магомаеву не дают звания народного артиста, тянут уже который год». На следующий день всё было подписано…»
Гейдар Алиев, между прочим, желал видеть Магомаева к тому же лауреатом Ленинской и Государственной премий СССР. И, возможно, мог бы в этом вопросе артисту, который за этими высокими наградами не гнался, посодействовать. Но в ноябре 1982 года скончался Леонид Ильич, и вопрос о борьбе за присуждение Ленинской премии отпал сам собою… А когда Комитет по присуждению Ленинских и Государственных премий решил Магомаеву Государственную премию СССР не присуждать, Гейдар Алиевич пожурил артиста: «Почему ты раньше не позвонил мне в Москву?», на что певец ему откровенно ответил: «Мне хотелось, чтобы всё было как положено. Сказали заполнить документы — заполнил, сказали спеть — спел. На программу «Мои любимые мелодии» были хорошие рецензии. Иннокентий Михайлович Смоктуновский написал яркую статью… Никто не сомневался. Почему я должен был вас беспокоить? Зачем давать лишний повод для злых языков: дескать, опять его поддерживает «папа».
Эта позиция Магомаева также характеризует его как личность сильную и немелочную, умевшую отличать главное от второстепенного. Вспоминая же тот жизненный эпизод, годы спустя сам певец подведёт под ним такую черту: «Потом были уже 80-е годы, перестроечный излом, и все эти звания, регалии, премиальная суета оказались далеко не главным в жизни».
Куда важнее для Магомаева было просто петь. А пел он и впрямь так легко, без надрывов, но при этом с особым шармом, блеском, всегда в идеальной форме, что концерты его проходили только на ура, а выступления артиста в сборных концертах, в том числе и правительственных, становились их украшением.
Прекрасно смотрелся Магомаев и когда выступал совместно со своей музой, выдающейся русской советской оперной певицей несравненной Тамарой Синявской. Помните, как бесподобно вместе они пели порядком подзабытый ныне шедевр Александры Пахмутовой и Николая Добронравова «Прекрасная, как молодость, страна» или всемирно известную «Безмолвную ночь» Франца Грубера и Йозефа Мора? И разве эти их, как и все другие совместные выступления могли оставить кого-то равнодушным?
Муслим Магомаев и Тамара Синявская были не просто самой звёздной парой Советского Союза с трогательной историей об их возвышенной любви и верности друг другу, о которой немало написано и снято документальных и художественных фильмов, периодически показываемых по телевидению. Они, мастера вокала высочайшего класса, стажировавшиеся в миланском «Ла Скала», где высоко были оценены их певческие данные и самобытный талант, выступавшие на лучших сценах мира, непревзойдённые корифеи, которых слушатели боготворили и не уставали восхищаться их чарующими голосами, грацией и высоким артистизмом, подлинно народные артисты СССР, давным-давно стали национальным достоянием нашей некогда единой и могучей страны, продолжая таковыми оставаться и для современной России, а также и для всех истинно культурных людей, проживающих в бывших советских республиках. Так было, так будет и впредь!
Однажды отдав предпочтение эстраде, Магомаев, без сомнения, советскую оперную сцену существенно обеднил, хотя совсем уж напрочь от исполнения оперных произведений и не отказался, оставшись на всю жизнь их страстным поклонником, прекрасно знавшим историю и следившим за современным развитием этого высокого направления вокального искусства. Недаром же, наверное, в спутницы жизни он выбрал Тамару Синявскую, дружен был со многими оперными певцами, имевшими мировую известность, и написал книгу о великом Марио Ланца…
Размышляя очередной раз над феноменом личности Магомаева, убеждаюсь вновь в том, как же всё-таки многогранно было его творчество и какими поразительными талантами он обладал! Певец, музыкант, композитор, киноактёр, художник… и человек со своим богатейшим внутренним миром, взглядами на жизнь, основывавшимися на высокой нравственности и морали и на обширном культурном мировом наследии, веками создававшемся всем человечеством.
Человек-явление, человек-озарение, человек-глыба. Человек, ещё при жизни ставший целой планетой — изумительной, дивной, замечательной, сконцентрировавшей в себе всё самое лучшее, что может и должно быть в человеке.
Скажите, неужто о Муслиме Магомаеве возможно всё и сразу подробно рассказать? Нет и ещё раз нет, тем более что с этой задачей до сих пор так и не справились ни книги, ни фильмы, ни продолжающий функционировать сайт о нём и его творчестве, ни многочисленные публикации о великом певце. И, в чём нисколько не сомневаюсь, никогда и не справятся, так как слишком масштабной, грандиозной и неповторимой фигурой он был и остался в песнях, музыкальных сочинениях, фильмах, книгах, статьях, в бронзе и граните, камне и, что самое главное, в нашей благодарной памяти. Не напрасно же он всем нам — миллионам своих слушателей — тысячи раз напоминал: «Пока я помню — я живу!»
Руслан СЕМЯШКИН
Источник: «Правда»
