След на земле. Чеховское Мелихово
Однажды в Ялте, беседуя с Антоном Павловичем Чеховым, Алексей Максимович Горький услышал от него слова, запомнившиеся ему на всю жизнь: «Если каждый человек на куске земли своей сделал бы всё, что он может, как прекрасна была бы земля наша».
И это были не просто слова. Такое место, где Чехов трудился не покладая рук, где благодаря ему всё вокруг цвело и благоухало, было не только в Ялте, где на иссушенном солнцем горном склоне вырос просторный дом из белого камня, а рядом появился роскошный сад, но и в подмосковном селе Мелихове — здесь каждый комочек не очень-то плодородной земли был тщательно разрыхлён, прополот, согрет его не знающими устали руками.
…Сейчас в Мелихове с крыши чеховского дома падают последние струйки талой воды, обнажаются от почерневшего снега полянки в старом парке, радостно гомонят на деревьях птицы — точно так же, как сто тридцать лет назад, 4 (17) марта 1892 года, когда Антон Павлович Чехов впервые приехал сюда. Приехал не гостем — хозяином.
Переселиться на постоянное житьё-бытьё в деревню писатель мечтал все последние месяцы — с тех пор, как возвратился из дальнего и тяжёлого путешествия на остров Сахалин. О причинах такого желания можно судить по строчкам из его писем. Приятелю чеховской семьи А.И. Смагину: «Если я в этом году не переберусь в провинцию и если покупка хутора почему-либо не удастся, то я по отношению к своему здоровью разыграю большого злодея. Мне кажется, что я рассохся, как старый шкаф… Уехать из Москвы мне необходимо». Издателю газеты «Новое время», где Чехов печатал свои рассказы, А.С. Суворину: «Если я врач, то мне нужны больные и больница, если я литератор, то мне нужно жить среди народа, а не на Малой Дмитровке… Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни, хоть маленький кусочек, а эта жизнь в четырёх стенах без природы, без людей, без отечества, без здоровья и аппетита — это не жизнь…»
Мелихово Чехов купил с такой же быстротой, с какой состоятельные обыватели покупают шубу или шкаф — не глядя, по объявлению в газете. И что ему ещё оставалось делать, когда он с теперь уже бывшим владельцем ударил по рукам, кроме как иронизировать над самим собой в письмах к знакомым: «Станция Лопасня, Московско-Курской. Это наш новый адрес. А вот вам подробности. Не было хлопот, так купила баба порося. Купили и мы порося — большое, громоздкое имение… Больше ста десятин лесу, который через 20 лет будет походить на лес, теперь же изображает собой кустарник. Называют его оглобельным, по-моему же к нему более подходит название розговой, так как из него можно изготовлять только розги. Это к сведению гг. педагогов и земских начальников… Дом и хорош, и плох. Он просторнее московской квартиры, светел, тёпел, крыт железом, стоит на хорошем месте, имеет террасу и сад, итальянские окна и проч., но плох он тем, что недостаточно высок, недостаточно молод, имеет снаружи весьма глупый и наивный вид, а внутри преизбыточествует клопами и тараканами, которых можно вывести только одним способом — пожаром: всё же остальное не берёт их».
Но буквально через пару дней тон его писем меняется, в них начинают преобладать радостные нотки: «Я уже в ссылке. Сижу в своём кабинете с тремя большими окнами и благодушествую… С крыш каплет, пахнет весной… Настроение пока хорошее… Одиночества хоть отбавляй. Просторно, вольготно». Или ещё: «…в природе происходит нечто изумительное, трогательное, что окупает своей поэзией и новизной все неудобства жизни. Каждый день сюрпризы один лучше другого. Прилетели скворцы, везде журчит вода, на проталинах уже зеленеет трава. День тянется, как вечность. Живёшь, как в Австралии, где-то на краю света; настроение покойное, созерцательное…» А вот ещё через некоторое время: «…в деревне теперь хорошо. Не только хорошо, но даже изумительно. Весна настоящая, деревья распускаются, жарко. Поют соловьи, и кричат на разные голоса лягушки. У меня ни гроша, но я рассуждаю так: богат не тот, у кого много денег, а тот, кто имеет средства жить в роскошной обстановке, какую даёт ранняя весна».
На самом же деле «благодушествовать» новоиспечённому помещику было некогда: «Ужасно много хлопот. Чистим, моем, красим, обновляем кое-где полы, переносим кухню из дому в людскую, ставим скворешни, возимся с парниками и проч.».
Как рассказывала писательница Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, часто и подолгу гостившая в Мелихове, «всё свободное от работы и занятий время Антон Павлович проводил в саду. Он сам сажал, высеивал, обмазывал яблони чем-то белым, подрезал розы… С какой гордостью он показывал мне, бывало, каждый новый розовый куст, каждый тюльпан, расцветающий весной, и говорил, что для него нет больше удовольствия, чем следить, «как он лезет из земли, как старается — и потом пышно расцветает». Я редко встречала мужчин, кроме разве садоводов, которые так любили и знали цветы, как Антон Павлович».
Татьяне Щепкиной-Куперник вторит младший брат писателя Михаил Чехов: «Нового землевладельца увлекало всё: и посадка луковиц, и прилёт грачей и скворцов, и посев клевера, и гусыня, высидевшая жёлтеньких пушистых гусенят. С самого раннего утра, часто даже часов с четырёх, А.П. уже был на ногах. Напившись кофе, он выходил в сад и подолгу осматривал каждое фруктовое дерево, каждый куст, подрезывал его или же долго просиживал на корточках у ствола и что-то наблюдал».
Мелиховский сад щедро дарил писателю радость, творческое вдохновение. Если бы не сад, вряд ли появились бы на свет такие шедевры, как рассказ «Чёрный монах», содержащий в себе вот эти замечательные строки: «Таких изумительных роз, лилий, камелий, таких тюльпанов всевозможных цветов, начиная с ярко-белого и кончая чёрным, как сажа, вообще такого богатства цветов, как у Песоцкого, Коврину не случалось видеть нигде в другом месте. Весна была ещё только в начале, и самая настоящая роскошь цветников пряталась ещё в теплицах, но уж и того, что цвело вдоль аллей и там и сям на клумбах, было достаточно, чтобы, гуляя по саду, почувствовать себя в царстве красок, особенно в ранние часы, когда на каждом лепестке сверкала роса».
Живёт сад во всей своей красоте и в рассказе «Учитель словесности»: «Никитин и Манюся молча бегали по аллеям, смеялись, задавали изредка друг другу отрывистые вопросы, на которые не отвечали, а над садом светил полумесяц и на земле из тёмной травы, освещённой этим полумесяцем, тянулись сонные тюльпаны и ирисы, точно прося, чтобы и с ними объяснились в любви».
А всего в мелиховский период — с марта 1892-го по август 1899 года Антон Павлович Чехов создал сорок два произведения, среди которых «Анна на шее», «Дом с мезонином», «Моя жизнь», «Мужики», «Крыжовник», «О любви», «Ионыч», «Палата №6», пьесы «Чайка» и «Дядя Ваня». Здесь же была закончена книга «Остров «Сахалин».
Писательский труд, конечно, таинство. «Я не знаю, как он работал, когда был один, — писал в своих воспоминаниях коллега Чехова по перу Игнатий Николаевич Потапенко. — Этого, кажется, никто не знал. Может быть, тогда он сидел за столом, не отрываясь. Но в те дни, когда в Мелихове бывали гости, он почти всё время был с ними. Но, несомненно, он и тогда работал. Творческая деятельность не покидала его ни на минуту. И случалось, что во время шумного разговора или музыки он вдруг исчезал, но не надолго: через несколько минут он появлялся, и оказывалось, что в это время он был у себя в кабинете, где написал две-три строчки, которые сложились в его голове. Так делал он довольно часто в течение дня. Но вечером, когда, около полуночи, все расходились по своим комнатам, ложились в постели и в доме потухали огни, в его кабинете долго ещё горела лампа. Тогда он работал, как хотел, иногда засиживаясь долго, а на другой день вставал позже других…»
Хоть и любил писатель принимать в своей усадьбе гостей, наперебой зазывая сюда всех своих друзей и знакомых, но их порой оказывалось здесь столько, что в доме аж негде было повернуться. «У меня по целым дням играют и поют романсы в гостиной, рядом с моим кабинетом, и потому я постоянно пребываю в элегическом настроении, — отмечал с иронией Антон Павлович. — Для того, чтобы думать и сочинять, приходится уходить в огород и полоть там бедную травку, которая никому не мешает».
Думать и сочинять в огороде, разумеется, не дело. Пришлось Чехову построить флигель — небольшой беленький домик, украшенный ажурной резьбой, с затейливым балконом, высокой двускатной тесовой крышей, который поныне стоит на краю фруктового мелиховского сада. В домике этом писатель мог без помех работать. Именно тут он создал «Чайку» — своё, пожалуй, лучшее творение. Как вспоминал театральный режиссёр Владимир Иванович Немирович-Данченко, в Мелихове «был хороший сад с прямой красивой аллеей, как в «Чайке», где Треплев устроил свой театр. По вечерам все играли в лото. Тоже, как в «Чайке»… «Чайка» — произведение необычайно искреннее, много частностей могло быть взято прямо из жизни в Мелихове. Называли даже девушку, якобы послужившую моделью для Нины Заречной, приятельницу сестры Антона Павловича».
На балконе флигеля Чехов установил высокий флагшток. Красный флажок, поднятый на этой видной издалека мачте, был сигналом для местных жителей, что хозяин домика, доктор Чехов, ждёт пациентов. Как говорил Антон Павлович, «медицина — моя законная жена, литература незаконная. Обе, конечно, мешают друг другу, но не настолько, чтобы исключать друг друга». Вот и брат писателя Михаил Павлович Чехов рассказывал, что «с первых же дней, как мы поселились в Мелихове, все кругом узнали, что Антон Павлович — врач… С самого раннего утра перед его домом уже стояли бабы и дети и ждали от него врачебной помощи. Он выходил, выстукивал, выслушивал и никого не отпускал без лекарства…». Выслушивал, наверное, не только как бьётся сердце или дышат лёгкие — выслушивал и исповеди пришедших к нему людей, и кто знает, что именно из услышанного отозвалось потом на страницах его произведений.
«Хорошо, если бы каждый из нас оставлял после себя школу, колодезь или что-нибудь вроде, чтобы жизнь не проходила и не уходила в вечность бесследно», — отметил как-то Чехов в своей записной книжке. Уж он-то свой след, и след глубокий, на здешней земле точно оставил. И колодец в Мелихове выкопал, и школу на свои средства открыл, и почту, и церковь в порядок привёл, пристроив к ней колокольню, и дорогу от станции Лопасня начал прокладывать, и сад его с весны до поздней осени по-прежнему благоухает. Но самое главное — мы до сих пор с интересом и удовольствием читаем его книги, зачастую находя в них милые мелиховские «чёрточки».
Николай МУСИЕНКО
Источник: «Правда»
