«Русская жила во мне душа…». К 130-летию Всеволода Рождественского

Всеволод Рождественский, чей 130-летний юбилей со дня рождения приходится на 10 апреля 2025 года, принадлежит к старшему поколению советских поэтов, начавших писать и печататься ещё до Октябрьской революции. Все же последующие десятилетия долгой и богатой творческими свершениями жизни он был неразрывно связан с развитием советской поэзии.

Судьба сближала его с Горьким и Блоком, а другом революционной и поэтической юности для него станет Николай Тихонов. Всеволоду Александровичу посчастливится быть свидетелем рождения и становления молодого социалистического государства. Затем он, неразрывно связанный с Советской Россией, уверенно прошагает по двадцатым годам, в которых поэтическое движение было по-молодому бурным, разнохарактерным, стремительным, и перешагнёт в тридцатые, с их вниманием к стройкам первых пятилеток, с их движущейся, яркой поэтической географией, поездками по большой стране и незабываемым Первым съездом советских писателей.

Мужественно переживёт он и сороковые, оставившие неизгладимый рубец на сердце и всегда напоминавшие о блокадном Ленинграде, Волховском фронте, долгожданной Победе. Пробегут потом и три мирных десятилетия, по-своему памятные, содержательные, наполненные творческим трудом, вселявшие оптимизм и веру в светлый завтрашний день, завещанный им уже будущим поколениям…

«Ничто не начинается сразу и из пустоты, — рассуждал Рождественский в книге «В созвездии Пушкина». — Трагическую ноту Лермонтова продолжил скорбный и негодующий голос Некрасова. Александру Блоку суждено было не только пропеть лебединую песню породившей его культуре, глядясь в неё «и с ненавистью, и с любовью», но и стать мужественным провозвестником нового мира. Владимиру Маяковскому была дана самой Историей обусловленная роль глашатая и основоположника поэзии советского века. Мы, люди семидесятых годов, творцы настоящего и созидатели будущего, вместе с тем и наследники лучших традиций своих предков. Наша поэзия помнит своё родство. Мы не только воспринимаем, но и преображаем в новом идейном качестве итоги прежних завоеваний родного слова».

Своё родство с Отечеством помнил и Рождественский. Прекрасно осознавал он и свою поэтическую миссию. При этом подчеркнём, что ему, поэту сугубо лирического склада, посчастливится стать не только свидетелем, но и активным участником многих крупнейших и судьбоносных событий века, о чём он посредством философских сопоставлений и оценок скажет в стихотворении «Заветное дело жизни…», написанном в 1957 году.

Вручён был мне век достойный.

Должно быть, я был рождён,

Чтоб знать и голод, и войны,

И доблестный шум знамён.

Поэтом я был, солдатом

И просто одним из тех,

Кто знал, расщепляя атом,

Что сила в нём — мир для всех!

Я видел в смятенном веке,

Как люди моей земли

Поэму о Человеке

В эфире звездой зажгли.

Поэзии — любимому детищу, благодаря которому удавалось доносить свои мысли и настроения соотечественникам, Рождественский посвящал многие произведения. В одном из них он скажет:

Когда заря свои роняет перья

И солнце прорывается сквозь тьму,

Его томит слепое недоверье,

Не свойственное сердцу моему.

Отсчитывает точные минуты

Тот сталактит. И капли на весу

Дрожат, срываются. Но почему-то

Мне жаль их мимолётную красу.

Им жить в полёте лишь одно мгновенье,

А перед этим долго нарастать,

Копить себя и сразу в нетерпенье

Стихом упасть в раскрытую тетрадь.

Поэт особого дарования, Рождественский к своему поэтическому призванию относился предельно серьёзно и ответственно. «Для него Поэзия всегда была зачарованной глубиной, — отмечал крупный русский советский поэт-ленинградец Михаил Дудин, — и это очарование ею стало сутью его собственной поэзии и запечатлённого в ней мира светлой мечты, светлого чувства, облачённого в светлые тона акварельных красок радуги.

На его глазах шумно возникали всевозможные «школы и направления» и гибли в беспочвенности жизненной необходимости. А он придерживался всегда строгой традиционности, опробованного временем русского классического стиха. Ему больше был по сердцу не водопад, а плавное течение. И если уж говорить о каких-то специфических особенностях его поэтических книг, то они как раз и заключены, на мой взгляд, в его особой влюблённости в русский язык, в его волшебное звучание, в его ёмкость и плавность. Это любовь врождённая, как сам талант и его необъяснимость».

Любовь к России, к русскому народу, к славной нашей истории, к русским корням, к языку нашему великому, к русской литературе и культуре жила в поэте на протяжении всей жизни. Она же отчётливо наблюдалась и в произведениях Рождественского, посвящавшего России и русским истокам целые поэтические циклы: «У истока рек», «В родной природе», «Родные имена», состоявшие из таких всецело русских стихов, как «Реки русские», «Русская сказка», «Богатырская застава», «Новгородский сказ», «Скоморохи», «Ярославские окна», «Вологодские кружева», «Русская игрушка» («Деревенский медведь», «Медведь и кузнец», «Матрёшка», «Ванька-встанька»), «Русская природа», «Зарделась над рощей заря-заряница…», «Рябина», «Из лесу выбежав, берёзка…», «Прислушайся к песне старинной…», «Родня», «Несмеяна», «Пушкин Александр (1817)», «Декабрист», «Лермонтов», «Некрасов», «Старый Фет», «Суриков», «Кустодиев» и другие.

Даже названия этих творений говорят об их несомненной русской основе, а также и о русском духе, их питавшем и наполнявшем. Поэта же при написании этих вещей явно переполняло трепетное и трогательное чувство к России, к её природе, культуре, истории и к будущему. Как проникновенно, к примеру, звучат строки из стихотворения «Русская природа», написанного Всеволодом Александровичем в июле 1958 года:

Когда порою изменяли силы

И обжигала сердце горечь слёз,

Со мною, как сестра, ты говорила

Неторопливым шелестом берёз.

Не ты ль под бурями беды наносной

Меня учила (помнишь те года?)

Врастать в родную землю, словно сосны,

Стоять и не сгибаться никогда?

В тебе величье моего народа,

Его души бескрайние поля,

Задумчивая русская природа,

Достойная красавица моя!

Обратимся также к удивительному стихотворению «Ярославские окна», в котором поэт восхищался русской историей, народным зодчеством, безымянными умельцами земли русской, их простыми, наполненными обыденными картинами из сельской действительности, но такими прекрасными и близкими духовно творениями:

Видно, и тогда, в неволе древней,

В негасимой жажде красоты

Наши ярославские деревни

Расшивали избы, как холсты.

<…>

Сколько было смелого уменья,

Как приметлив был и точен взор,

Чтоб одной игрой воображенья

Ткать неповторяемый узор!

Брал он щедро от родной природы

Всё, что трудовой приносит год:

Облаков летучие разводы,

Ёлочек и сосен хоровод,

Поля колосистые просторы,

Радуги излуку над селом

И окна морозные узоры,

Вышитые тонким серебром.

Глубоким, показывающим неразрывную духовную связь великого русского поэта с народом и теми здоровыми силами, которые после его смерти будут бороться за светлое будущее России, представляется стихотворение «Некрасов», написанное Рождественским ещё в конце двадцатых годов, но окончательно отредактированное им в 1956 году.

Перо задержалось на рифме к «свободе»,

И слышит он, руки на стол уронив,

Что вот оно, близко, растёт половодье

На вольном просторе разбуженных нив…

Иссохшим в подушках под бременем муки —

Таким ты России его передашь,

Крамской нарисует прозрачные руки

И плотно прижатый к губам карандаш. <…>

И с этою песней пойдут поколенья

По мёрзлым этапам, под звон кандалов

В якутскую вьюгу, в снега поселений,

В остроги российских глухих городов.

И вырастет гневная песня в проклятье

Надменному трону, родной нищете,

И песню услышат далёкие братья

В великой и страстной её простоте.

Такие лирические, а вместе с тем и проникнутые серьёзными смыслами переживания, буквально переполнявшие восприимчивые сознание и душу поэта, могли принадлежать только человеку, по-настоящему любившему Россию, жившему с ней одной большой и нерасторжимой жизнью. Разумеется, поэтические особенности стихосложения Рождественского, его языковые приёмы здесь также играют важную роль. Но прежде, дабы понять поэта, нам следует заглянуть в его душу. Только в ней может в полной мере проявиться его чувственное восприятие действительности, жизненных ситуаций, исторических сцен и других тем, так или иначе волновавших поэта как художника.

Настоящий художник проявляется благодаря своему индивидуальному таланту. В чём же заключался талант Рождественского? Чем выделялся он среди других ярких и самобытных дарований русской советской поэзии?

Наверное, в первую очередь тем, что в произведениях Всеволода Александровича красочно и многогранно пульсировала живая жизнь, живая плоть всего мира, до которого поэту всегда было дело. Потому-то некоторые критики и считали Рождественского одним из самых радостных, светлых, солнечных художников в советской поэзии. И такое понимание его творчества основывалось на живых, ярких, пластичных, даже музыкальных деталях произведений поэта, отличавшихся также благодаря крепкому фундаменту традиционного русского стиха. Добавим: произведений в основном лиричных, улавливавших разнообразные жизненные мелодии, красоты, необычные явления, присутствовавшие в обыденной вроде бы жизни.

Той самой жизни, которая ему, уроженцу Царского Села (носящего со второй половины тридцатых годов прошлого столетия имя Пушкина), выросшему в семье педагогов, не давалась совсем уж легко, без проблем и испытаний. Их на его жизненном пути было немало. Впрочем, омрачить жизнь неунывающего оптимиста Рождественского они всё же не смогли. Да и сама поэзия являлась для него действенным средством, этаким безотказным «эликсиром», дававшим силы, вдохновение, приносившим радость и добрые переживания.

Важно отметить и то, что Рождественский с юных лет был убеждён в простой, но бесспорной истине: счастье заключается в самой жизни. Естественно, с годами его счастье прирастало жизненным и творческим опытом, прозорливостью, мудростью, в конце жизненного пути таившей и толику печали:

«В чём счастье?» О, как выспренно и странно

Звучит вопрос. А наше бытие

Даёт ответ: не общая нирвана,

А как и жизнь — у каждого своё. <…>

Нет истины печальней и банальней,

И спорить с нею как-то не к лицу.

Что было счастьем на дороге дальней,

Становится нам ясно лишь к концу.

Эти строки поэт напишет в августе 1977 года, практически смотря смерти в лицо (Всеволод Александрович переступит порог вечности в возрасте восьмидесяти двух лет 31 августа 1977 года). Неизбежное им тем не менее воспринималось спокойно, без страха и каких-либо угрызений совести. Куда важнее ему было вновь порассуждать над проблемами бытия, которые в его поздней лирике тесно переплетались с более «земными» темами.

Собственно, и на завершающем этапе творчества Рождественский продолжал размышлять над теми же вопросами, которые его волновали все предшествующие десятилетия. Поэзия, её смыслы, её предназначение и место в жизни людей и, наконец, её природа, — вот тот основной круг вопросов, всегда интересовавших Рождественского, художника ясного и обогащённого большой культурой поэтического разума. Художника, не устававшего в своих многочисленных статьях, выступлениях на творческих семинарах, которыми он неизменно руководил в течение многих лет, выразительно и с необычайной тонкостью раскрывать тайны поэтической профессии или призвания (поэтическое призвание ему было ближе), не страшившись подчас обнажать «механику» поэтического мастерства, таившего в себе многие неразгаданные и самим Рождественским тайны.

Я их пустил на волю. Пусть слова,

Как ласточки, купаются в полёте,

Пусть манит их всё выше синева

В скольжении и лёгком повороте!

Их мир широк, и нет ему конца,

Они ныряют в счастье с головою,

А я гляжу со старого крыльца

С какой-то грустной радостью былою.

Мир поэтического слова Рождественского в действительности был широк. И поэт не покривил душою, когда за год до своей кончины писал эти строки, когда задумывался над будущим своего поэтического наследия. Подведение жизненных итогов, без сомнения, дело непростое, требующее ясного ума, взвешенности рассуждений, исключающее суетность.

Суетности Рождественский не допускал и в годы молодые. Не по пути ему с ней было и в годы более зрелые, когда за плечами появился определённый опыт, когда он с головой окунался в мир поэзии и шлифовал своё перо, перо тонкого лирика, желавшего воспевать окружающую действительность, новую жизнь и всё то, что имеет смыслы непреходящие, кочующие из эпохи в эпоху, вне зависимости от складывающихся обстоятельств и каких-либо преград.

Сердце, неуёмный бубенец,

Полно заливаться под дугою,

Покорись со мною наконец

Светлому осеннему покою.

В путь с тобой мы вышли налегке

(Я напрасной не искал печали),

И меня в родном березняке

Соловьи да звёзды провожали. <…>

Тем и жизнь была мне хороша,

Что, томясь, как птица, синей далью,

Русская жила во мне душа

Радостью и песенной печалью.

Русская душа Рождественского была неразрывно связана с Петербургом — Петроградом — Ленинградом, великим городом, в котором он появился на свет, учился, жил, состоялся как неповторимый художник-лирик. Потому и считали его поэтом сугубо ленинградским, жившим с городом на Неве одной судьбой, одной большой неразрывной жизнью. С годами же Всеволод Александрович практически превратится чуть ли не в ленинградскую легенду, человека-символа, символа огромной любви, верности и преданности родному Ленинграду.

«Стихи Всеволода Рождественского вписались в наш литературный пейзаж, как вписаны в пейзаж Ленинграда мосты через Неву, решётка Летнего сада или силуэт Исаакия, — подчёркивал известный ленинградский литературовед и критик Дмитрий Молдавский. — Вс. Рождественский — великолепный знаток пушкинской эпохи и её поэтов, хранитель лучших традиций русской и советской поэзии. <…>

Вс. Рождественский — русский поэт, но ему дороги и орган старой ратуши прибалтийского города, и мраморные «жеманницы барокко» — статуи из Летнего сада, и «раскатистый гекзаметр Гомера», и Байрон, и Шопен, и другие. «Всемирность» — традиционная черта ленинградских поэтов. И не случайно у Вс. Рождественского не только обращение к образам мировых классиков, но и использование поэтической формы разных народов — от Роберта Бёрнса («под шум дождя, под шум дождя») до классического грузинского стихосложения (стихи «Шота Руставели»). <…>

В стихах Вс. Рождественского порой явно ощущаешь холодок классицизма, пронизывающий переулки и набережные города на Неве. Но что поделаешь, ведь и мрамор не назовёшь тёплым материалом!»

Все эти выдающиеся качества, весь этот интеллектуальный багаж, отличавший поэзию Рождественского, он приобрёл в Ленинграде, в городе, запросто позволявшем ему смотреть на Неву и ленинградские достопримечательности, но мысленно переноситься в другие знаковые места, на другие континенты, в зарубежные страны, в известные города и даже в стародавние эпохи. При сём отметим, что за долгие годы творческого труда поэту посчастливилось побывать во многих уголках Советского Союза, и начало этих поездок относится ещё к довоенному времени.

«Я видел опалённые душным июлем приднепровские степи, — отметит Всеволод Александрович в короткой автобиографической статье «Немного о себе», датированной 1970 годом, — где в каменных отрогах вырастала казавшаяся тогда гигантской плотина Днепрогэса; в Лорийском ущелье Армении слышал жаркое дыхание цехов медеплавильного завода. Два лета провёл с геологами Средней Азии в горах Заилийского Алатау. Видел первый товарный состав, прошедший вдоль казахстанских предгорий по рельсам только что построенного Турксиба. Но главным во всех этих незабываемых впечатлениях были люди, с их новым отношением к труду, к братскому многонациональному в нём содружеству».

Впечатления от всего увиденного на просторах большой страны отобразятся в таких его замечательных стихотворениях: «Старый Тифлис», «Арагва», «Крымский скорый», «…По сухим дорогам Крыма…», «Коктебельская элегия», «Nature morte», «Восточный Крым. Очарованье…», «Terra antiqua», «Керчь», «Вино», «Когда рождался Днепрогэс», «Съезд сельсоветов в горной Армении», «Северная дорога», «Предгорье», «Ночлег на геолбазе в Таласском Алатау», «Пиала», «Ночлег», «Ылдыз», «Из пустыни, где катит буруны Балхаш…», «Снова подушка моя горяча…», «Цветок Таджикистана», «Карельская берёза», «Крым», «Город у моря», «Норд», «Турксиб», «Абай Кунанбаев», «Рыбаки», «Таллин», «Голуби Таллина», «Зелёная Грузия», «Сосны Райниса», «Раздвинул Киев крутые склоны…», «В память горькой разлуки я в море бросаю монету…», «Новгородская София», «Камешки Коктебеля», «Степная весна»; в небольших циклах «По Волге», «Стихи о Литве» и других.

Поэт-патриот, Рождественский восхищался не только красотами восточного Крыма, где, начиная с 1927 года, он едва ли не каждое лето проводил в доме замечательного русского поэта и художника Максимилиана Волошина, но и новостройками молодого Советского государства, по которому начинал путешествовать не одиночкой, а в составе писательских бригад, формировавшихся по инициативе Горького. И о тех его творческих поездках, думается, наиболее красноречиво говорит стихотворение «Турксиб», написанное в 1932 году и отредактированное поэтом через два десятилетия — в 1956 году.

Преодолев мильоны лет разлуки

И пыль пространств, на склоне горных глыб,

Степь и леса друг другу дали руки, —

И родился в пожатье их Турксиб. <…>

С сибирскими лесами дружат степи

И нити рек в горячем Джетысу, —

И нет прочней товарищеской крепи,

Ведущей вдаль стальную полосу!

От рельс неторопливого изгиба

К синеющим предгорьям, на восход,

Через пески крутой моток Турксиба,

Как нитку счастья, протянул народ.

И всё же, где бы ни бывал поэт, в каких красивых, солнечных и манящих своим теплом краях, его словно магнитом тянуло в Ленинград, с которым были связаны самые важные, драматичные и героические периоды в его жизни.

Брат мой гулкий, брат туманный,

Полный мужества всегда,

Город воли неустанной,

По гудкам встающий рано

Для великих дел труда. <…>

Возвращаясь издалёка,

Я опять увидеть рад,

Что в судьбе твоей высокой

Вслед ампиру и барокко

Вырос юный Ленинград.

Что вливает в гром завода

И Нева свой бурный стих,

Что людей твоих порода

И суровая погода —

Счастье лучших дней моих!

Ленинград… Город Ленина, которому поэт посвятил множество своих выразительных, глубоких, а вместе с тем и неизменно лиричных произведений. Среди них назовём «Мой город», «Аврора», «На Стрелке острова, где белые колонны…», «В Эрмитаже», «Октябрьская погода», «Возвращение», «Рождение флота», «В Летнем саду», «Облака — пилигримы…», «Ледоход», «Новая Голландия», «Целый день я сегодня бродил по знакомым местам…», «Расставанье с юностью», «Парк в городе Пушкина», «Есть города — на пенсии у Славы…», «Новый порт», «В дожде, асфальтом отражённый…», «Город Пушкина», «Игла над Невой».

Во многих прижизненных изданиях поэзии Рождественского, особенно поздних лет, присутствовали фотографии, на которых читатель мог видеть интеллигентной внешности пожилого человека в очках. Верно, поэт таким стал в старости. А вот в молодые годы он был высоким, стройным и подтянутым, что позволило ему на некоторое время оказаться в числе военнослужащих.

«Осенью 1916 года по «общестуденческому призыву» я попал в сапёрную часть царской армии, — вспоминал много лет спустя поэт, — но пробыл там сравнительно недолго — после свержения самодержавия вернулся в университет. Это произошло, впрочем, после пребывания в войсках Совета рабочих и солдатских депутатов, ночных патрулирований по городу и стычек с юнкерами Керенского. Возобновившаяся академическая жизнь оказалась не очень длительной — всё, что происходило вне её, было и нужнее и интересней. Я ушёл добровольцем в недавно образовавшуюся Красную Армию, где пробыл около пяти лет на скромной должности младшего командира. Участвовал в обороне Петрограда от генерала Юденича, бороздил на тральщике — портовом буксире — серые волны Финского залива, вылавливая мины, разбросанные английскими интервентами.

Это было трудное, но вместе с тем и прекрасное время ни на минуту не угасавших надежд на то, что жизнь, завоёванная в борьбе, должна принести счастье и отдых Советской Родине».

Большим жизненным испытанием для Рождественского окажется и Великая Отечественная война, участником которой он станет с самых первых её дней, уйдя в народное ополчение. «…За четыре года, проведённых на Ленинградском, Волховском и Карельском фронтах, пережил едва ли не самый значительный период своего жизненного пути, — отмечал впоследствии поэт. — Много примечательного прошло перед моими глазами. Довелось быть участником прорыва Ленинградской блокады, освобождения Новгорода, форсирования реки Свирь. Видел я и победные салюты у стен московского Кремля».

Запечатлел Рождественский и праздник Победы в родном Ленинграде. Восемьдесят лет назад, в мае 1945 года, он напишет стихотворение «Салют освобождения», воспринимаемое сегодня нами и как свидетельство всенародного ликования, и как правдивое напоминание о величии Ленинграда, выдержавшего страшнейшие муки, но не сдавшегося врагу, продолжавшего бороться и победившего.

Такого дня не видел Ленинград!

Нет, радости подобной не бывало…

Казалось, что всё небо грохотало,

Приветствуя великое начало

Весны, уже не знающей преград.

Гремел неумолкаемо салют

Из боевых прославленных орудий,

Смеялись, пели, обнимались люди,

Свободы воздух жадно пили груди

В огнях незабываемых минут.

А залпы грохотали, и порой

Казалось, что великий гул прибоя,

Девятый вал, не знающий покоя,

Дыханием неслыханного боя

Проходит над ликующей Невой. <…>

Великий Город, доблестный боец,

Сквозь стужу, мрак и пламень обороны,

Родной Москвой на стойкость вдохновлённый,

Недрогнувший, несдавший, непреклонный,

Вздохнул ты полной грудью наконец!

Волнительно воспринимаются и такие военные стихи Рождественского, как «Памятник Суворову», «Винтовка», «Партизаны», «Гнев народа», «Ко мне пришло письмо по почте полевой…», «Белая ночь. Волховский фронт», «Торопливым женским почерком…», «Красноармейская газета», «Палатка», «Эти дни славой Родины стали…», «Всё выше солнце. Полдень серебрится…», «Стучался враг в ворота к Ленинграду…», «Колёса вздыбленной трёхтонки…», «За круглым столом», «Мне снились берёзы, дорога большая…», «Могила бойца», «И я служу народу моему…», «Фронтовому другу», «Снова дружба фронтовая…», «Баянист», «Сердце связиста», «Пулковские высоты». В них он старался передать боевой дух советского солдата и всего народа, мужественно боровшегося с ненавистным врагом.

Солдат и защитник родной земли, строитель мирной жизни, поэт-лирик, поэт-философ, переводчик (он блестяще переводил французских поэтов эпохи Возрождения, XVII—XX веков, а также таких поэтов, как Г. Гейне, Я. Купала, Я. Колас, Я. Райнис, М. Кемпе, А. Кунанбаев, А. Навои, Айбек, Л. Койдула, представлявших другие национальные литературы), журналист, неунывающий и страстный ленинградец, его верный певец, большой патриот земли русской, убеждённый советский гражданин, кавалер орденов Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, медали «За боевые заслуги» Всеволод Рождественский любил земную жизнь и людей.

Я, как заздравный кубок, подниму

Строфу мою. —

В годину испытаний

И я служил народу моему!

Руслан СЕМЯШКИН

Источник: «Правда»