Р. Вахитов. Нравственный потенциал Компартии
В романе Оноре де Бальзака «Шагреневая кожа» молодой человек Рафаэль де Валентен покупает в лавке антиквара кусок шагреневой кожи с надписью на санскрите. Из надписи явствует, что эта кожа волшебная, она выполняет любые желания владельца, но при этом она уменьшается в размерах и точно так же уменьшается срок жизни, отведенный владельцу на земле. Как де Валентен ни старается быть осторожным, он все равно своими нечаянными желаниями сокращает и сокращает себе жизнь, пока не погибает в расцвете лет.
Мне кажется, что эта шагреневая кожа из романа Бальзака может служить метафорой нравственного потенциала, который имеется не только у отдельных людей, но и у политических организаций и партий. Копится он очень долго и стоит это многих жертв, а расходуется молниеносно, и стоит партии потерять свой нравственный потенциал, нравственный авторитет, как от нее отворачиваются избиратели и ее ряды покидают и ее члены...
Тут мне придется сделать небольшое отступление, прежде чем развить эту мысль о нравственном потенциале, моральном авторитете политической партии...
***
Дело в том, что сейчас очень распространено убеждение: в политике нет места нравственности. Считается, что хороший политик должен лишь делать вид, что он придерживается правил нравственности, люди это любят и не терпят высокопоставленных циников, откровенничающих о своем цинизме. Но всегда и во всем быть нравственным политик позволить себе не может, иначе он лишит себя многих средств политической борьбы, которыми обязательно воспользуются его оппоненты. Эту горькую истину реальной политики талантливо и наглядно разъяснил Макиавелли в своем «Государе» и заслужил за это ругань со стороны ханжей и морализаторов.
Но, подчеркивая правоту Макиавелли в этом прикладном аспекте, мы не должны забывать и о той великой истине, которую провозгласил еще Аристотель: политика в сущности своей несет мощный нравственный заряд. Если политику свести просто к борьбе за власть и деньги, то уже и не политика будет, а какая-то звериная драка, участники которой зачастую теряют и человеческий облик. Аристотель пишет: если государство создается не ради духовного совершенствования граждан, а лишь ради защиты собственности (а именно это провозгласит через две тысячи лет после Стагирита Локк), это и не государство вовсе, а какой-то варварский союз.
Подлинная политика – это борьба за то, чтобы общество стало лучше, развитее, умнее, нравственное, наконец, справедливее. Человек – существо общественное («животное политическое», по словам уже упомянутого греческого мыслителя). Общество же, воспитывая, внушает любому определенные нравственные истины, пусть даже иногда и примитивные, и искаженные. Без нравственности, пусть и иногда своеобразно понятой, ни человек, ни общество жить не могут. Потребность в правде, в справедливости, как бы их ни трактовали, - это тоже очень важная человеческая и общественная потребность, это даже сущностная особенность, которая отличает нас, людей от животных, так же, как разум и речь. Историей движут не только экономические, но и духовные факторы и среди них важную роль играет потребность масс в правде. И если кто-то считает, что это противоречит марксизму, то он, вероятно, марксизм изучал не по Марксу и Энгельсу, он, вероятно, не читал «Письма об историческом материализме» Энгельса или «18 брюмера Луи Бонапарта» Маркса.
С самого возникновения цивилизации, городов, государств появляются законы, которые в основе своей имеют принцип справедливости (недаром самым древним законом было знаменитое «око за око», воздаяние за подобное подобным). Конечно, государство в классовом обществе служило и служит интересам собственников богатств, это очень важная поправка Маркса. Но если законы совсем перестают действовать, если государство целиком и полностью становится на сторону богатых, игнорирует интересы большинства, народа, перестает пусть даже символически быть «универсальной инстанцией», «институцией социального мира», то оно становится и ненужным большинству. Тогда неминуемо происходит социальный взрыв, революция, гражданская война.
Глубочайший советский философ-марксист Михаил Лифшиц писал, что революция – это нравственная сила. Сейчас об этом подзабыли, сейчас наша власть внушает массам, что всякая революция – мятеж подонков, подкупленных иностранными государствами. Наши чиновники, которые превратили в стране коррупцию в систему, не могут представить, что есть люди, которые готовы что-либо делать не за деньги. На самом же деле подлинная революция – это широкое народное движение, порожденное острым чувством несправедливости происходящего и желанием эту справедливость восстановить, а угнетателей и жуликов во власти покарать. То есть это движение, требующее удовлетворения здесь и сейчас потребности народа в торжестве нравственного идеала. Есть в революции темное, злое, иррациональное начало, которое только и показывает, да еще и раздувает, современная пропаганда? Безусловно, есть. Справедливость и милосердие – вовсе не одно и то же. Справедливое воздаяние зачастую слепо и мягкие, изнеженные потомки страдают за жестокость и мерзости, которые творили их отцы. Об этом напоминал Блок, сказав, что в его усадьбе крестьяне в 1917 сожгли библиотеку – именно потому, что для них усадьба – не место, где дворянские девушки читали Тургенева, а место, где били батогами их дедов и прадедов.
Широкие, массовые, народные движения всегда, во все времена опирались на эту жажду справедливости у народа. Первые христиане утверждали, что в Царство Божие богачу труднее попасть, чем верблюду пролезть через игольное ушко, отказывались от личного имущества, жили общинами, учили, что перед Богом все равны – и рабовладелец, и его раб. И в том числе и это превратило христианство из небольшой иудейской секты в религию, покорившую огромную Римскую империю и пошедшую дальше – покорять молодые варварские народы Западной и Восточной Европы. Как видим, в древнем мире была своя революция рабов и угнетенных, революция, покончившая с рабством в том виде, как каком оно существовало в классических Греции и Риме, где торжествовало жетоковыйное определение: «раб – не человек, а говорящее орудие труда».
Позднее, движимые стремлением к справедливости, поднимались на борьбу китайские и русские, французские и немецкие крестьяне, которых возглавляли самозваные народные «цари», «императоры» и ересиархи. Эти крестьянские войны тоже были революциями, цель которых была проста и понятна: справедливый передел земли.
В Новое время борьба народа за социальную справедливость, за общество, где у каждого был бы гарантированный кусок хлеба, породила левое движение, социалистические и коммунистические организации и партии. В России, а затем в Монголии, в Китае, во Вьетнаме, на Кубе эти идеи победили. Но победа левых организаций и партий была обеспечена тем, что эти партии, ее организовавшие, сами соответствовали высокой планке нравственного авторитета. Революции возглавляли не моральные уроды и властолюбцы, как сейчас пытаются нам доказать, а лучшие люди своего времени (хотя, конечно, и «пены» среди революционеров было много – во время революции и гражданской войны, как и во время паводка, всплывает наверх немало мусора). Прекрасно образованные, владевшие иностранными языками, писавшие научные трактаты, художественные произведения, бывшие выходцами из высших слоев общества, эти революционеры могли бы сделать блестящие карьеры при старом строе. Но они выбирали путь борьбы с несправедливым государством, который сулил им лишь аресты, ссылки, тюрьмы, эмиграцию (вспомните судьбу русского наследственного дворянина В.И. Ульянова). И именно поэтому в глазах народных масс они имели высочайший нравственный авторитет, и массы за ними шли и соглашались даже на лишения. Массы верили своим лидерам, поскольку видели, что и сами лидеры готовы отказывать себе в самом необходимом...
Вспомните, кто был в последних правительствах царской России – люди не бедные, с приличными жалованием и домами в Петербурге, иногда – владельцы банков, заводов. Взять хотя бы Алексея Александровича Бобринского, председателя коммерческого банка, ставшего министром земледелия империи в 1916 г. Какой контраст составляло с ними Советское правительство, председатель которого – Ленин – ходил в старой ношеной одежде, отказывался от подарков и обедал в столовой вместе с красноармейцами! Ленин, кстати, придя к власти, провел через Совнарком декрет, согласно которому зарплата чиновников не могла превышать среднюю зарплату квалифицированного рабочего. А в 1921 году руководство ВКП (б) установило «партмаксимум», то есть максимальную зарплату, свыше которой член партии иметь не мог. В результате в 1920-х годах часто было так, что директор крупного предприятия – коммунист получал зарплату намного меньшую, чем главный инженер – беспартийный буржуазный специалист.
Кстати, секретарь Совнаркома Горбунов однажды поднял зарплату Ленина с 500 до 800 рублей - в стране была инфляция и цены росли. Ленин был возмущен, он отменил указание Горбунова и объявил ему выговор за самоуправство.
Поэтому Ленин и воспринимался как народный вождь и на его похоронах плакала практически вся страна.
Если у партии есть высокий нравственный авторитет то это может спасти и партию, и страну от многих бед. И это тоже подтверждала советская история.
На рубеже 1950-1960-х годов произошло событие, которое чуть было не обрушило социалистическую державу и которого едва-едва удалось избежать. Я говорю о так называемой «хрущевской оттепели». Теперь, имея перед глазами пример перестройки 1985-1991, мы легко можем представить, что могло бы произойти, если бы партия и государство вовремя не остановили бы развитие «либеральных свобод». Критика Сталина уже начала переходить в критику Ленина, всего советского марксизма, затем на очереди было бы развенчание Маркса и, наконец, откровенный переход на платформу антисоветизма – либо западнически-либерального, либо бело-монархического. Собственно, все деятели диссидентского движения – от Солженицына до Буковского – уже в 1960-е и 1970-е пережили эту эволюцию: начинали они как ленинцы-антисталинцы, затем становились меньшевиками, социал-реформаторами и наконец, в зависимости от вкуса и особенностей биографии – поклонниками либо Колчака, либо фон Хайека.
Процессы, схожие с перестроечными, происходили и в политической, и в экономической сферах. Номенклатура все дальше отрывалась от народа, жила в огромных квартирах, на шикарных госдачах с кучей прислуги, курсировала в южные санатории на спецпоездах (об этом с горечью писал в своих «Предсмертных записках» академик Варга). В кругах партчиновников, особенно среди «золотой молодежи», уже начинались разговорчики, что западная элита живет и получше...
В экономике Либерман и Косыгин тоже уже заявляли, что одного планирования мало, нужно экономическое стимулирование трудящихся (по сути это было скрытое протаскивание капиталистического принципа прибыли как цели производства). Экономику Хрущев своими реформами почти разрушил, рабочие стали бастовать (как шахтеры в конце 80-х), в нацреспубликах стал поднимать голову национализм...
Можно себе представить, что, скорее всего, было бы дальше: отказ от марксистской идеологии и от социализма, переход предприятий в руки министерств и трестов, которые образовали бы холдинги и компании (как Черномырдин это сделает с министерством газовой промышленности СССР), распад Союза или превращение его в неустойчивую Конфедерацию вроде послетитовской Югославии...
А ведь в 1950-е на Западе были еще живы эмигранты: от Керенского до владельцев заводов и земель... Рухни СССР тогда, и Россию ждала бы настоящая жестоковыйная Реставрация, какая была во Франции при Бурбонах, а не то полукомическое позорище, которое мы видим сейчас, когда бывшие офицеры советских спецслужб и бывшие коммунисты изображают из себя плакальщиков по белой идее. Тогда народу пришлось бы испытать крепкую хватку настоящих белых, настоящих бывших помещиков и капиталистов, приехавших «на Родину» после 40-летнего изгнания «вернуть экспроприированное»...
Что спасло тогда СССР? Пока еще недостаточно глубокое распространение буржуазности? Пока еще существовавшая русская деревня – источник стихийного левого консерватизма? И это, конечно, тоже, но я считаю, что решающую роль сыграло то, что в Компартии Советского Союза, наряду с присосавшимися к ней бюрократами, карьеристами, рвачами, было и «твердое ядро» – коммунисты-фронтовики. Нравственный потенциал партии был накоплен в годы самой страшной войны в нашей истории. Член партии в 1950-1960-е был в газах народа все-таки не номенклатурщик, не «партократ», не «барин с привилегиями», как для граждан СССР 1980-х (хотя и таких уже в 60-е и тем более 70-е хватало), а ветеран, человек, который вступил в партию на фронте, кровью и ранениями доказавший верность партии и стране. В 1941-1945 для большинства, особенно для молодых, стать коммунистом значило не начать блестящую карьеру, в конце которой – привилегии и высокие зарплаты, а подвергнуть себя смертельной опасности. Нацисты среди военнопленных искали в первую очередь коммунистов и комиссаров, и их ждала мучительная гибель... И те люди, кто в 1941 писал «Прошу считать меня коммунистом», в 1961 и в 1971 становились директорами заводов, начальниками строек, секретарям райкомов, обкомов и пользовались уважением, делали свое дело, держали на печах страну как своего рода Атланты социализма...
А затем произошла неизбежная смена поколений. Коммунисты-фронтовики ушли. Перестроечное партруководство и номенклатура – это уже люди не 10-х и 20-х годов рождения. Это люди 30-х и 40-х годов рождения, невоевавшие сыновья воевавших отцов. Горбачев и Ельцин – сверстники, оба с 1931 года... Отец Горбачева – Сергей Андреевич – воевал, вернулся с ранениями, с орденом и медалью. С отцом Ельцина, правда, «мутная история», он «сидел» по 58-й статье, освободился в 1936, в годы войны каким-то образом не попал под призыв; зато воевал и погиб на фронте его брат Адриан (дядя Б.Н. Ельцина).
Разумеется, далеко не все представители этого поколения стали «прорабами катастройки», среди них много было и тех, кто отстаивал идеалы социализма, кто противился разрушению социалистической державы. Но не случайно ведь в конце 1980-х, когда впервые после многих десятилетий были проведены свободные выборы в Верховный Совет, кандидаты от партии почти повсеместно провалились. Конечно, сыграла свою роль и перестроечная злая пропаганда, которой руководил злой гений позднего СССР Александр Яковлев. Но не только это. Старые руководители, имевшие еще нравственный потенциал – волшебную шагреневую кожу, которую им дала сама История, как уже было сказано, ушли, а новые сами этого потенциала не имели, а доставшийся им в наследство растрачивали. Своими привилегиями, спецраспределителями, служебными авто и дачами, загранпоездками, всем тем, чем их стал попрекать народ еще раньше перестройки, только скрытно, боясь наказаний (в перестройку же это уже зазвучало открыто).
Разумеется, те привилегии не шли ни в какое сравнение с привилегиями современного руководства. Но ведь и разница была существенная: современные руководители говорят нам, что они построили капитализм – строй, при котором расслоение на бедных и богатых естественно. Помните, как Путин ответил на вопрос о зарплатах его друзей – топ-менеджеров корпораций? Мол, они и специалисты высококлассные, за это им нужно платить «рыночные» зарплаты. А в советские времена руководители, многие из которых уже обуржуазились, вынуждены были говорить народу, что мы строим и совершенствуем другой строй, социалистический, при котором во главу угла ставят принцип социальной справедливости... На фоне таких заявлений даже их скромные привилегии жгли глаза народу. Ведь одно дело, если выясняется, что хозяин пивбара не верит в Бога, а совсем другое – когда настоятель церкви...
Ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов и то, что нравственное вырождение, начавшееся прямо по поговорке «с головы», совпало в СССР и с кризисом идеологии. Официальная идеология, в основе которой лежал советский диамат и истмат, сформулированный в 1930-е как итог дискуссий 1920-х, в 1960-е, 70-е и 90-е была уже устаревшей, не отвечала новым реалиям, не имела ответы на вопросы тогдашней современности. Но ее тезисы продолжали талдычить как священные догмы, к концу существования СССР даже особо не заботясь: верят ли говорящие в суть этих слов. Главное, чтоб на собраниях и конференциях все было благостно и чинно. А что творится в головах говорящих с трибун высокие слова, никого уже не интересовало. А это, как легко догадаться, только подталкивало нравственную деградацию многих из них...
Итак, падение СССР в чем-то было обусловлено и моральной деградацией партии, которая должна была выполнять роль – и об этом напоминали тысячи плакатов в советских городах – совести страны. 20 миллионов человек было в КПСС. 20 миллионов советских граждан давали клятву верности социалистической Родине, делу социализма. И что же они стали делать, когда переродившаяся верхушка страны партии стала ломать социализм, крушить дружбу советских народов, восхвалять капитализм и разделение на национальные квартиры? Они в основной массе ... промолчали. И это в лучшем случае! Некоторые как Ципко, получивший квартиру в Москве за апологетические книги о Ленине, тут же «прозрели» и шумно и небескорыстно поддержали новый курс руководства... Оказалось, что большинство из таких «коммунистов» вступали в партию совсем по другим соображениям – карьерным, денежным. Оказалось, что когда они на собраниях клялись в верности марксизму-ленинизму они откровенно и без всяких угрызений совести лгали...
И тут мы подходим к судьбе современной левопатриотической оппозиции, к судьбе КПРФ, базу которой составили те, кто в 90-е не отреклись и не предали, которые верили в Родину социализм и хотели им служить и дальше....
***
КПРФ сегодня – значительная политическая сила. У КПРФ – вторая по численности фракция в Госдуме. За кандидата от КПРФ – Павла Грудинина на последних выборах президента проголосовали более 8 с половиной миллионов человек. Конечно, это не результаты 90-х, но и не такие уж плохие цифры, особенно если учитывать, с какой мощью и напором официозные СМИ занимаются шельмованием Компартии, советской истории, советских лидеров.
Но самое главное даже не это: КПРФ, пожалуй, единственная политическая организация в стране, которая с полным правом на то может называться партией. У нее есть солидная социальная база и у нее есть сотни региональных отделений, которые существуют в реальности, а не лишь на бумаге отчетов в Администрацию Президента (как обстоит дело с другими «партиями»). И эти отделения не занимаются только избирательным компаниями, затем погружаясь в летаргический сон на 4 или 6 лет. Нет, они действуют все время: в их штабах собираются люди, обсуждают важные политические вопросы, они выпускают агитационную литературу, читают ее. В общем это дееспособное гражданское общество – не то декоративное, что пытаются создать время от времени президент и его администрация, а настоящее, предполагающее самоорганизацию граждан без помощи государства и даже вопреки его гонениям.
Но благодаря чему все это существует? Благодаря тому, что в 90-е были люди, которые не «поступились принципами», отказались продавать Родину за 20 сортов колбасы в магазине, кто пошел за убеждения на митинги, под палки ОМОНА, а некоторые и в тюрьмы... Помнится, вдова Бориса Ельцина Наина Ельцина однажды назвала 90-е годы «святыми», и это вызвало язвительный хохот и проклятия у большинства граждан страны. О какой святости можно говорить по отношению к Ельцину и его камарилье – Гайдару, Ходорковскому, Березовскому, Чубайсу, которые разворовали богатства советской державы, опустили в нищету народ и все это под циничное веселое глумление над его святынями и историей?
Вместе с тем для нас, представителей левопатриотической оппозиции, это были, действительно, святые годы. Это было время, когда наши товарищи шли на щиты и дубинки ОМОНа, когда они проливали свою кровь на московский асфальт в октябре 1993-го, около Белого Дома. Это было время, когда в наших рядах появились первые мученики, которые отдали свою жизнь за «красную веру», защищая Советский Союз и идеалы социализма. Мученики, на образы которых потом десятилетиями будут равняться, о которых будут петь песни. Герои «святых девяностых» создали тот нравственный потенциал, который станет залогом силы, популярности КПРФ и левопатриотической оппозиции все последующие годы. Как написал по схожему поводу поэт-демократ Некрасов:
«Дело прочно,
Когда под ним струится кровь».
Впрочем, как мы уже выяснили, этого мало. Моральный фактор должен дополняться идеологией. И эта идеология у партии тоже есть – русский, евразийский социализм и коммунизм, синтез классового и цивилизационного подходов. Идеология эта была выкована в политических битвах 90-х. Ее создатели – это и ведущие левопатриотические публицисты и интеллектуалы 90-х – А.А. Зиновьев, С.Г. Кара-Мурза, В.В. Кожинов, так и теоретики и лидеры КПРФ Ю.П. Белов, Г.А Зюганов и др. Очень часто от радикальной молодежи можно слышать разного рода слова об «отходе от марксизма», «ревизионизме» КПРФ. Под марксизмом они понимают тот истмат и диамат – сильно упрощенный, потому что он предназначался для людей, только лишь вышедших из безграмотности – что был создан в партийных лабораториях 1930-х. Он сильно устарел уже в 1950, после Второй мировой войны, когда сам мир стал принципиально другим, а что уж говорить о 80-х.... Плохо ли, хорошо ли, но теоретики левопатриотического движения 1990-х, теоретики КПРФ и НПСР сделали то, что нужно было сделать еще в 1950-1960-е, осовременили идеологию российских левых, сделали ее соответствующей новой эпохе Кстати, в 90-е были и партии, которые твердо блюли букву сталинского «Краткого курса» – «красные староверы» и догматики вроде ВКП(б) покойной уже Нины Андреевой. Много ли они собрали вокруг себя людей? Несколько сот пенсионеров на всю 140-миллионную страну....
Но вернемся к теме нравственного потенциала партии.
А что же было дальше, в 2000-е, в 2010-е? Увы, в дальнейшем левая оппозиция стала растрачивать этот потенциал... Героические времена прошли. Ни мы, ни антинародная власть, пришедшая в 1991, не одержали окончательной победы. Мы проиграли президентские выборы 1996 и 2000-го, не смогли провести через Думу импичмент Ельцина в 1999. В начале 2000-х многие из наших рядов перебежали в ряды партии власти, прикрываясь тем, что «теперь у нас президент-патриот». Но левопатриотическая оппозиция сохранилась, у нее остались политические структуры, электорат, газеты. Как уже говорилось, КПРФ до сих пор – вторая по влиятельности партия в стране.
Победа власти также оказалась неоднозначной. Они победили с приходом нового президента в 2000-м только потому, что позаимствовали многие лозунги у КПРФ и левой оппозиции, только потому, что вынуждены были отказаться от совсем уж одиозной русофобии, от прямого прославления Америки и неолиберальных ценностей, вынуждены были начать восстановление армии, силовых институтов, борьбу с национализмом на окраинах. Вынуждены были, наконец, заставить олигархов поделиться хоть малой частью нефтяных сверхдоходов с народом, чтобы он совсем не захирел в нищете...
Ничего бы этого они не сделали, если бы не героическая борьба левых 90-х, если бы не страх власть имущих и стоящих за ними олигархов перед многотысячными краснознаменными демонстрациями разоренных сердитых граждан... То, что сейчас выдается за заслугу Путина, на самом деле – заслуга убиенных в Белом Доме защитников Советской власти, заслуга отчаянных шахтеров, которые организовывали марши на Москву в 90-х. Без этого ельцинское олигархбюро даже не подумало бы запускать «проект Путин» (я не о конкретном человеке, а о пропагандистском образе, который в 1999 создали федеральные телеканалы, принадлежавшие Березовскому и Гусинскому – как оказалось, на горе своим хозяевам).
Итак, в начале 2000-х и на долгие 20 лет установилось некое равновесие между двумя основными политическими силами страны, чьи корни уходили в 90-е – просоветской и антисоветской. КПРФ стала «системной оппозицией». А системная оппозиция – это игра совсем по другим правилам, чем в эпоху митингов. Это необходимость находить общий язык с противниками, идти на компромиссы, даже, извините, на некоторые сделки в рамках парламентской борьбы, избирательных кампаний. Законы реальной политики, гениально описанные Макиавелли, как уже говорилось, никто не отменял. И при помощи парламентских хитростей и острожничанья можно принести пользу партии и народу, и наоборот, посредством «правды-матки», брошенной не в том месте и не в то время – навредить (хотя всегда, особенно в среде левых, будут находиться люди, которые будут восхищаться «безумством храбрых», а острожных клеймить словечком «оппортунисты»).
Но, между прочим, в словах радикалов при всей их наивности тоже доля истины есть. В эпоху мирной, «позиционной политической борьбы» у ее сторонников и лидеров всегда есть искушение слишком уж увлечься компромиссами и хитростями, забыть, что все это нужно только ради одной цели – победы над антинародными силами. Короче, есть искушение начать срастаться с теми, кого собирались побеждать... И, увы, некоторые этому искушению поддаются, может, даже сами того не замечая, искренне обижаясь, когда им на это указывают. А народ наш ведь все замечает, он не глупый и глаза у него не зашорены. Тогда шагреневая кожа нравственного авторитета снова начинает скукоживаться...
Ведь очень часто риторика выступлений отдельных левопатриотических журналистов, идеологов, лидеров подозрительно напоминает «дискурс власти», очень часто и от наших ораторов можно услышать, что «лидер хороший, окружение его обманывает». И избиратель, не почувствовавший разницу, голосует за «партию власти», которая уже без обиняков и оговорок ставит во главу угла тезис о «хорошем лидере». А возьмите недавние протесты, прокатившиеся по городам России. Конечно, это правильно, что Навальный и навальнисты – ставленники крупной буржуазии, от победы которой ничего хорошего трудящимся ждать не приходится. Но тем, кто слишком рьяно рассуждал об этом, приходилось от представителей народа слышать не очень удобные вопросы: мол, и за спинами власть имущих стоит та же крупная буржуазия, только другое ее крыло, и не получается ли так, что рьяно проклиная одних, мы защищаем других? И шагреневая кожа становится все меньше и меньше.
К тому же и с идеологией у нас сейчас все обстоит не безоблачно. Идеология КПРФ, про которую я уже говорил, была выкована в 1990-х. С тех пор многое изменилось. Власть сумела перенять многие лозунги левопатриотической оппозиции, и произошло это отчасти потому, что мы не сумели вовремя уточнить свои позиции, например, провести разницу между социалистическим и буржуазным патриотизмом... Это идеологическое окостенение тоже внесло свою лепту в ослаблении позиций партии...
Я понимаю, что эти мои слова многим не понравятся. К сожалению, интеллектуальная и духовная деградация, в которую нас ввергла необуржуазная власть, выражается в том, что мы позабыли о том, что есть борьба идей. Везде-то мы видим намеки на отдельные личности, попытки плести интриги. Но ведь в действительно личности здесь не очень-то и важны. Важно, как кто представляет себе современное положение, перспективы борьбы с нашим периферийным, ущербным, но «очень гордым» отечественным капитализмом, перспективы построения обновленного социализма. Важно и идеологическое обновление с сохранением всего лучшего из старого.
По-видимому, очень скоро наступит «момент истины». Власть в условиях глубокого экономического кризиса, экономических санкций Запада, сокращения своей ресурсной базы вынуждена была сбросить свою маску, открыть истинное лицо. Она наступает на права людей, лишает их заслуженного отдыха, душит налогами, подавляет попытки высказаться, выступить с критикой... Уместно ли в такой ситуации осторожничанье, компромиссы, игра по правилам (тем более что сама власть никаких договоренностей и правил давно нее соблюдает)?
Продолжение прежнего курса и глупо, и прямо невыгодно. Речь теперь должна идти о разоблачении власти, о поддержке возмущенного униженного народа. Иначе в один момент окажется, что шагреневая кожа исчезла совсем.
Рустем ВАХИТОВ
