Петру Гроза и путь Румынии
Румыния – романоязычный «остров» в славянском «море», страна с неустойчивой цивилизационной идентичностью и колеблющимся геополитическим курсом, разрываемая противоположными стремлениями – на запад и на восток. В наше время, казалось бы, она является бастионом атлантизма в Черноморском и Балканском регионах, членом НАТО и Евросоюза, но проходящие ныне президентские и парламентские выборы показывают, что и сегодня румынский народ не вполне одобряет этот навязанный элитами курс и выступает за самостоятельность страны.
Символично, что именно в эти дни, 7 декабря 2024 года, отмечается 140 лет со дня рождения одного из ведущих политических деятелей Румынии, символизирующего её «восточный вектор». Речь идёт о Петру Грозе (1884-1958), выходце из правящей элиты, который стал лидером крестьянского движения, первым руководителем послевоенной Румынии и другом Советского Союза.
Сегодня это имя не на слуху, в отечественной литературе гораздо чаще пишут о другом «лике» румынского патриотизма, который в 30-х гг. сподвиг страну на самоубийственное сближение с нацистской Германией и фашистской Италией и вверг её в национальную катастрофу, из которой государство вывели лево-патриотические силы, опирающиеся на советскую помощь. Об этой «развилке» на пути Румынии и связанных с этим идеологических проблемах и пойдёт речь в данной статье.
Но сначала – небольшая историческая справка о румынах и Румынии. Считается, что их основные предки – фракийские народы даков и гетов, заселявшие территорию современной Румынии в 1-м тысячелетии до нашей эры. Их восточными соседями, сыгравшими определённую роль в этногенезе, были скифы и сарматы. Кроме того, название «валахи», до XIX в. традиционно применявшееся в отношении румын, изначально употреблялось древними славянами в отношении кельтов и свидетельствует о кельтском элементе в этногенезе восточных романцев (12, с. 414).
На рубеже I-II вв. н.э. Дакия была покорена римлянами, а её население постепенно романизировано. Слияние дако-фракийского и римского элементов отразилось в распространённых в современных Румынии и Молдавии именах, среди которых можно встретить как «Дечебала», так и «Траяна» или «Октавиана». После ухода римлян во второй половине III в. в истории румын зияет тысячелетний провал, во время которого они как бы пропадают со страниц хроник, а территория страны становится лишь полем для взаимодействия многочисленных народов – аланов, гуннов, германцев, славян, венгров, тюрок, монголов и т.д.
Румынская история на всём своём протяжении была тесно связана с историей славянской. В ходе Великого переселения народов, согласно современным представлениям, славяне, жившие к северу от Карпат, сдвинулись с места и в VI-VII вв. н.э. заселили большую часть Балканского полуострова, ассимилировав остатки фракийского, иллирийского (от последнего остались албанцы) и романизированного населения. Загадкой остаётся тот факт, что потомки этого романизированного населения – румыны – сохранились именно в Дакии, то есть в регионе наиболее активных миграций и перемешивания народов.
Однако происхождение славян – тема сама по себе не менее сложная и загадочная. Достаточно упомянуть гипотезу, носящую маргинальный характер, о том, что фракийцы (о языке которых сохранилось слишком мало информации) как раз и были предками славян. Эту версию отстаивали некоторые представители академической науки (например, историк и филолог-славист Н.С. Державин), но более известна она в изложении писателя-фантаста В. Щербакова («Века Трояновы»). В частности, она объясняет тот факт, что на Балканах господствуют славянские гидронимы, тогда как считается, что именно эти географические названия обладают максимальной устойчивостью и редко меняются при смене этнического состава населения. Часть фракийцев-славян в своё время мигрировала на север, а во время Великого переселения народов лишь вернулась на прежнее место.
Если принять эту гипотезу, то становится вероятной и версия Л.Н. Гумилёва о происхождении румын не столько от дако-фракийцев, сколько от полиэтнического по происхождению населения, прибывшего сюда в римский период в качестве ссыльных, собранных из разных провинций империи. В книге «Конец и вновь начало» Гумилёв пишет: «Преступники были со всего Ближнего Востока – и македоняне, и греки, и фригийцы, и галаты, и исавры, кто попало. Каждый имел свой язык, но, чтобы понять друг друга, они говорили на общем языке – языке начальства, т.е. на латинском (конечно, нелитературном)». Потомки этих каторжников остались в горах после ухода римлян и спустя почти тысячелетие вновь появились на исторической арене как предки румын (7, с. 315-316).
Менее радикальную, но тоже отличающуюся от общепринятой версию происхождения славян выдвигал О.Н. Трубачёв. Он считал, что славяне сформировались не к северу, а к югу от Карпат, в основном в Паннонии, то есть центром их формирования стала территория современной Венгрии. В таком случае славяне не являлись собственно фракийцами, но были близки к ним, в том числе и по языку (12, с 353). Таким образом, по мнению Трубачёва, Румыния не находилась на «стремнине» движения славян с севера на юг, чем и объясняется «румынское чудо», то есть сохранение преобладания романского элемента в этом регионе (12, с. 360). Но в любом случае славяне являлись соседями румын и с севера, и с юга и неизбежно оказали огромное воздействие как на этногенез, так и на культуру румынского народа. Согласно гипотезе Трубачёва, Трансильвания была частью исконного славянского ареала (12, с. 403), и более того, именно на этой территории формировались предки восточных славян, только потом распространившихся к северу от Карпат, в качестве осколка которых сохранился крашованский диалект на юго-западе Румынии (12, с. 401).
Так или иначе, до XV в. «Румыния и Молдавия представляли собой периферии соседних государств – Венгрии, Болгарского царства, Киевской Руси» (8, с. 217). В противоборстве этих внешних сил, к которым добавляются также Золотая Орда и Османская империя, в XIII-XIV вв. складываются полунезависимые княжества – Валахия, Молдавия, Трансильвания. Именно из горного карпатского региона начинается вторичное заселение восточными романцами Придунайской низменности, в результате нашествий кочевников почти обезлюдевшей.
С раннего средневековья (когда формируются мировые цивилизации в их развитом виде) будущая Румыния становится частью Евразийской цивилизации, духовной основой которой является православие. Здесь нужен правильный взгляд: с цивилизационной точки зрения Румыния и другие балканские страны находятся не на «юго-востоке Европы» (Европа – это цивилизация, объединённая западным христианством, изначально католичеством), а на юго-западе Евразии. Географически страна одновременно и связывает, и разделяет восточнославянский и южнославянский ареалы православной цивилизации, иными словами, Малую Евразию (Балканы) и Большую Евразию (Россию).
Именно от окружающих славян предки румын восприняли православие, и богослужебным языком в Валахии и Молдавии был церковнославянский. Так продолжалось до XVIII в., когда посаженные турецкими султанами господари из греков-фанариотов стали отдавать предпочтение греческому (5, с. 147). Румынский же становится основным языком богослужения лишь в XIX веке. Славянские и романские жители Дунайских княжеств, особенно Молдавии, были тесно интегрированы между собой. «В грамотах канцелярии молдавских господарей, – отмечает В. Букарский, – упоминаются венгры, цыгане, армяне, греки, татары и саксы, но никогда правители не называли этническим именем ни молдаван, ни русских, не делая между ними совершенно никаких различий» (5, с. 261).
В XV-XVI вв. географическое положение стало одной из причин недолгого выдвижения Валахии и Молдавии на лидирующие позиции в православном мире. В 1453 г., когда пал Константинополь, эти княжества остались единственными в регионе независимыми православными государствами, поскольку Болгария и Сербия были захвачены турками ещё раньше, а восходящая Московская Русь находилась слишком далеко. К тому же заметим, что Молдо-Валахия, сочетающая романский язык и православную религию, особенно логично смотрелась бы в роли «Третьего Рима», совмещая признаки Римов «Первого» и «Второго» (Константинополя).
«В этой ситуации столица Валахии становится на некоторое время “Третьим Римом”, а Влад III Дракула берёт на себя функции “катехона”, то есть того, кто препятствует приходу “сына погибели”, защищая православное христианство» (8, с. 239). Сам титул «domnul» (господарь) трактовался «как синоним не великокняжеской, но императорской власти» (8, с. 267). Молдавия становится претендентом на ту же роль при Стефане III Великом, который, однако, установил тесные контакты с Москвой и заложил традицию молдавского русофильства. Перспектива превращения Молдо-Валахии в «Третий Рим» была закрыта в XVI в., с одной стороны, из-за установления полного господства в регионе Османской империи, с другой, из-за роста могущества Речи Посполитой, которая как бы вбила католический «клин» между двумя частями православного мира.
Теоретически при ином повороте исторических событий Молдо-Валахия могла взять на себя историческую миссию «обращения степи в поле», то есть земледельческого освоения степной полосы Евразии, которая в реальной истории стала поприщем русского народа. На деле юго-восток Румынии, долина Дуная и Добруджа как раз и являются западным продолжением евразийских степей, и горцы-румыны, спустившиеся с Карпат, действительно стали пионерами их земледельческого освоения. Малонаселённая Бессарабия после её присоединения к России в XIX в. также стала районом освоения крестьянами как из России, так и из Дунайских княжеств, а также с Балкан, в результате чего и сформировалось её смешанное романо-славянское население (плюс тюрки-гагаузы, греки, армяне, немцы и другие народы). В 1812-1817 гг., отмечает В. Букарский, «население Бессарабии выросло почти вдвое, главным образом благодаря иммиграции из-за Прута» (5, с.263).
Евразийская природа проявляется, в частности, в румынском языке: сохраняя определённое сходство с другими романскими, он вобрал в себя ряд черт, сближающих его не просто со славянскими, но конкретно с восточно-славянскими и болгарским, которые, в свою очередь, составляют «языковой союз» с тюркскими, финно-угорскими и другими языками Евразии. В частности, это наличие такого «неевропейского» звука, как «ы» (который присутствует и в самом названии страны), противопоставление согласных по твёрдости-мягкости, разноместное ударение, обилие шипящих согласных и т.д., не говоря уже об огромном пласте славянской (и в меньшей степени тюркской) лексики.
Славянские корни мы видим в фамилиях таких известных деятелей Румынии, как П. Гроза, философы Л. Блага и Э. Чоран – в фамилии последнего корень тот же, что в славянском слове «чёрный» (6, с. 7). Поэт и философ-националист, издатель близкого к «Железной гвардии» журнала «Гындиря» («Мысль») Никифор Крайник при рождении носил фамилию Добре, но отказался от неё как «чрезмерно славянской» (11, с. 51), хотя для русского уха «Крайник» звучит не менее по-славянски. Известно также о славянском (точнее, польском) происхождении лидера гвардистов Корнелиу Зеля Кодряну.
Славянская лексика в XIX-XX вв. при кодификации литературного языка подверглась безжалостной чистке. В словаре румынского языка 1879 г. слова латинского происхождения составляли 20,6%, славянского – 41%, а в словаре 1931 г. осталось лишь 16,6% славянских слов, число латинских осталось без изменения – 20,6%, зато французских было уже 29,7%. Важную роль в этом процессе сыграла деятельность поэта и философа И. Элиаде-Рэдулеску (1802-1872), который негативно относился к России и её политике и стремился реформировать румынский язык, чтобы отдалить его от славянских (8, с. 277). Уже с 1820-х гг. в румынский язык, ранее использующий идеально подходящую к его фонетической структуре кириллицу, внедряется латинский алфавит. В 1860 г. язык в объединённых княжествах был официально переведён на латиницу. Для него был избран особый вариант латиницы, максимально непохожий на соседние – славянские и венгерский.
Так, для обозначения звука «ж» была использована буква j, по французскому образцу. Для аффрикат «ч» и «дж» применены, соответственно, буквы c и g, но только в положении перед гласными переднего ряда (и, е), в других же положениях эти буквы обозначают, соответственно, «к» и «г». Таким образом, для записи фамилии «Чоран» приходится вставлять букву i: «Cioran» (поэтому во Франции фамилию философа произносили как «Сиоран»). А чтобы перед гласной переднего ряда написать «к» или «г», после соответствующей буквы надо вставить h: «Gheorghe» (Георге). Эта особенность заимствована из итальянского языка. Специфически румынскими стали дополнительные буквы для обозначения звуков «ц» и «ш»: ț и ș. Для звука «ы» были введены две буквы – â и î. Буквы k и y (игрек) в румынском языке вообще не используются – видимо, потому, что ассоциируются со западнославянскими и венгерским языками.
Традиционная кириллица была сохранена на территории Молдавии, вошедшей в состав Российской империи, а затем Советского Союза. Соответственно, молдавский язык избежал «деславянизации», что и привело к его расхождению с румынским. В результате во время румынской оккупации Бессарабии молдаване с трудом понимали литературный румынский язык, хотя общение на бытовом уровне сложностей не составляло. Ныне, после «румынизации» языка в «независимой» Молдове, молдавский язык на кириллице сохраняется лишь в Приднестровье.
Румынский историк О. Гибу писал о бессарабских молдаванах: «латинский алфавит казался им осквернением и отступлением от истинного православия; обновление молдавского языка, ставшего “румынским”, они считали отчуждением, иностранная династия воспринималась как последняя ступень к исчезновению молдаван» (1, с. 273). Таким образом, не молдавский был искусственно отрезан от румынских корней и подвергся «русификации» – наоборот, он сохранил своё естественное состояние, а сам румынский был отрезан от собственной истории и искусственно приближен к итало-французским образцам.
Основоположник евразийства Н.С. Трубецкой писал в статье «Об истинном и ложном национализме»: «Европеизация, стремление к точному воспроизведению во всех областях жизни общеромано-германского шаблона, в конце концов приводит к полной утрате всякой национальной самобытности, и у народа, руководимого такими националистами, очень скоро остаётся самобытным только пресловутый родной язык. Да и этот последний, став государственным языком и приспосабливаясь к новым, чужим понятиям и формам быта, сильно искажается, впитывает в себя громадное количество романогерманизмов и неуклюжих неологизмов» (13, с. 112-113). Эти слова вполне применимы к истории румынского языка, конечно, с той поправкой, что он сам является романским по происхождению. Но важна принадлежность не к той или иной языковой группе, а к определённому цивилизационному ареалу.
По сути, Румыния по объективным причинам оказалась «слабым звеном» православного мира, через который Западу легче было пробить брешь в его духовной обороне. Следует понимать, что подчинение той или иной незападной страны интересам внешних сил могло происходить при помощи разных идеологических влияний. Для подчинения больших народов, составляющих «ядро» той или иной цивилизации (в частности, русского народа), используется навязывание открытого западничества, «самоотречения» данного народа в пользу «общечеловеческих» (на деле западных) ценностей. Для народов, находящихся на периферии данной цивилизации (как, например, румыны) применяется и другая технология – а именно, насаждается узкий этнический национализм, противопоставляющий данный народ его собратьям по цивилизации.
Духовная зависимость от Запада, овладевшая правящими и культурными элитами практически всего незападного мира в XVIII-XIX вв., в Румынии оказалась особенно сильной – как из-за географической близости к Европе, так и (главным образом) из-за языкового родства с романскими странами. Естественно, что если высшее общество Петербурга предпочитало родному языку французский, то тем более это делало высшее общество Бухареста. «Тесное общение с французской цивилизацией в эту эпоху, когда румыны стремились освободиться от турецкого, греческого и русского влияния, пробудило в них доселе дремавший латинский дух, и всё больше румын молодого поколения отправлялись в Париж на поиск новых форм цивилизации» (14, с. 217).
Особенно эта тенденция усилилась после объединения Валахии и Молдавии, окончательно освободившихся от турецкой зависимости, в единое государство и провозглашения в 1881 г. Королевства Румыния. Впоследствии король Карл (Кароль) II, сам немало сделавший для закрепления западного господства, называл Румынию «французской колонией» (9, с. 149) и сожалел об этом – но только в том смысле, что помимо французского влияния, в стране также должно быть английское и немецкое; о подлинной независимости речь не шла.
Сложная ситуация сложилась в Трансильвании (до 1918 г. входившей в состав Австро-Венгрии), где православные румыны, составляющие национальное большинство, оказались в бесправном положении по отношению к католикам-венграм и протестантам-немцам. Румыны составляли две трети населения региона, где имели статус лишь «терпимой нации» (6, с. 13-14). Фактически это было состояние колонии, аналогичное тому, в котором в составе Речи Посполитой находились украинские и белорусские земли.
Как и в Речи Посполитой, одним из способов приспособления православного большинства к ситуации стал его переход в греко-католичество (униатство). После воссоединения Трансильвании с Румынией униатство оказало влияние и на само румынское православие – в частности, с 1924 г. в Румынской православной церкви был введён григорианский календарь. Тогда же румынский митрополит-примас Мирон (Кристя) с согласия Константинополя был провозглашён патриархом (5, с. 144). Особенно острое сопротивление церковных кругов это вызвало в тогда же оккупированной Бессарабии: «во главе движения приверженцев старого стиля встал руководитель Союза православных христиан, адвокат из Кишинёва А. Опря – молдаванин, ставший инициатором создания русской общины в Бессарабии» (5, с. 267). Таким образом, две области, ставшие частями румынского государства после первой мировой войны, тянули его в противоположные цивилизационные стороны.
Немудрено, что идеология «румынизма», отсылающего к римскому наследию, зародилась, прежде всего, именно в Трансильвании (5, с. 22), а не в Молдове и Валахии, которые в меньшей степени были подвержены европеизации и не испытывали национального гнёта. «Топоним “Румыния”, – пишет В. Букарский, – придумал в XVIII в. трансильванский немец Мартин Фельмер. В 80-е гг. того же столетия трансильванские лингвисты Георге (Дьёрдь) Шинкай, Самуэль Кляйн и другие разработали грамматику языка, который они назвали румынским, а также другие учебники, отпечатанные латинским шрифтом в Буде и Вене» (5, с. 265). Историк и философ С. Бэрнуциу (1808-1864), отстаивавший право трансильванских румын на политическое представительство, особенно упирал на то, что «румыны являются одним из западноевропейских народов и вместе с другими лингвистами настаивал на упорядочивании румынского языка на основе латинской грамматики» (8, с. 227).
Однако именно в Трансильвании, в селе Бэчия (ныне жудец Хунедоара), 7 декабря 1884 г. родился Петру Гроза – выходец из семьи православного священника Адама Грозы. Духовенство было основным хранителем румынской национальной идентичности, которая выражалась, в частности, в знании грамоты на родном языке (правда, уже, конечно, «латинизированном»). Официально школьное обучение велось на немецком и венгерском (3, с. 11). Заметим, что трансильванцем и сыном священника был и младший современник Грозы Эмиль Чоран, которого ждала совсем иная судьба.
Петру Гроза, рано лишившись матери, воспитывался сестрой отца (сам Адам Гроза был направлен нести служение в другое село – Коштей) – тётушкой Асинефтой, от которой он впитал любовь к национальной культуре, народному творчеству. Позже, в 1929 г., он издал стихи своей тётки под названием «Скрытые сокровища» (3, с. 300). Начальное образование Петру получил в школах Бэчии, Коштея и Лугожа, после чего должен был поступить в венгерский колледж города Орэштие, где учащихся воспитывали в духе преданности австро-венгерской монархии. Разумеется, молодой румын с тех лет впитал неприязнь к венгерскому шовинизму и стремление к национальной и социальной справедливости.
После завершения лицейского образования в 1903 г. Гроза отправился в Будапештский университет на факультет права и экономических наук. Здесь он проявил себя как лучший студент, статья о нём с портретом даже была помещена в газете «Будапештское обозрение». В 1905 г. Гроза был отправлен в Берлинский университет, где серьёзно увлёкся философией Гегеля (3, с. 21). Здесь он впервые познакомился и с произведениями русской литературы – в его дневнике упоминаются «Преступление и наказание» Достоевского, «На дне» Горького. В Лейпцигском университете он изучает коммерческое право, совершает путешествие по Германии и другим европейским странам.
Находясь в Германии, П. Гроза принял решение посвятить себя общественно-политической деятельности. Ещё раньше, в Будапештском университете, он был председателем просветительского общества студентов-румын. В 1907 г. в Будапеште он получил университетский диплом с отличием с присвоением степени доктора экономических и государственных наук, войдя тем самым в интеллектуальную элиту трансильванского общества.
После этого Гроза вернулся в родные места и стал заниматься адвокатской практикой, защищая, прежде всего, крестьян от произвола представителей господствующих классов (3, с. 23-24). Тесно сблизившись с жизнью простого народа, он также осуществляет проекты в культурной сфере – при поддержке отца создаёт группу чтецов и хористов и начинает просветительские походы по деревням и сёлам. Исполнялись, в частности, песни на стихи классика румынской поэзии М. Эминеску.
В 1908 г. началась политическая деятельность П. Грозы: 23-летний доктор наук был избран в конгрегацию уезда Караш-Северин. Политическая деятельность Грозы была связана с Союзом румынской молодёжи, боровшимся за отделение Трансильвании от Австро-Венгрии и объединение её с Румынией. Также в это время он избрался в церковный орган – синод митрополии Сибиу – и впоследствии играл значительную роль в религиозной жизни православной общины.
В 1914 г. Гроза был призван в австро-венгерскую армию, но от учёбы в офицерской школе принципиально отказался. «Хотя и служил простым солдатом, я не прекращал политической борьбы, за это меня сажали в карцер и тюрьму», – вспоминал политик (3, с. 29). После окончания первой мировой войны он демобилизуется и вновь начинает политическую деятельность, принимает активное участие в подготовке и созыве 1 декабря 1918 г. Великого румынского национального собрания в Алба-Юлии, где голосует за объединение Трансильвании с Румынией.
В объединённой Румынии Гроза вступил сначала в Национальную партию Ю. Маниу, также трансильванца, потом перешёл в Народную партию генерала А. Авереску. В 1919 г. он стал депутатом парламента (переизбирался пять раз), в 1920 г. был назначен министром по делам национальных меньшинств в правительстве Авереску, затем министром без портфеля. В 1922 г. он работал в составе Высшего аграрного комитета и этом качестве активно выступал за аграрную реформу, которая в крестьянской Румынии назрела и перезрела.
Таким образом, Гроза оказался на левом фланге румынской системной политики, получив прозвище «взбунтовавшийся дак» (3, с. 33). Его соратником и единомышленником становится Скарлат Каллимаки, «красный князь», выходец из рода молдавских господарей, ставший приверженцем левых взглядов и сторонником Советской России. К этим взглядам оба политика приходят через поддержку крестьянских требований. Крестьян в Румынии называли «талпа цэрий», то есть «основа страны» (3, с. 94). Но понятие «талпа» можно было трактовать двояко, в том числе как «подошву стопы», и в условиях первой половины XX в. это понимание было ближе к реальному положению крестьянства.
«Философия Восточной Европы, особенно румынская философия, уделяющая значительное внимание особенностям крестьянского мышления, – полагает А. Бовдунов, – может стать точкой опоры для создания и оформления традиционализма третьего сословия, крестьянского традиционализма» (1, с. 186). Осознание Румынии как крестьянской страны отразилось в национальной философии, в частности, в идеях В. Бэнчилэ (1897-1979). Для него характерно «представление о том, что только крестьянство осталось по-настоящему аутентичной частью населения Румынии. Отсюда оппозиция – крестьянин и “современные”, modernii… Крестьянство, в такой оппозиции, становится синонимом Традиции» (1, с. 379). Частью мировоззрения крестьянства является космизм, то есть интуиция космической гармонии.
Разумеется, крестьянский характер румынского общества должен был повлиять на местную политику. Ещё в 1890-е гг. сформировалось идейное течение «попоранизма» (то есть буквально «народничества»), основанная русско-румынскими революционерами-народниками К. Стере и К. Доброджану-Геря. Его умеренная фракция позже вошла в состав Национал-либеральной партии, а радикальная составила Социал-демократическую рабочую партию. В 1907 г. по всей Румынии вспыхнуло крестьянское восстание (во многом связанное с русской революцией 1905-1907 гг.), жестоко подавленное властями с применением армии, которой командовал упомянутый генерал Авереску.
Для межвоенной Румынии характерна крайняя политическая нестабильность: с 1920 по 1940 гг. сменилось 35 правительств (9, с. 154). Причём состав их, как правило, определялся не по итогам выборов, а как результат закулисных элитных договорённостей. Парламентские выборы должны были лишь официально закрепить эти договорённости. После первой мировой войны в стране была проведена половинчатая аграрная реформа, кардинально не улучшившая положение крестьянства (2, с. 14-15).
Провал аграрной реформы стал одной из причин падения правительства Авереску в 1922 г. (3, с. 38). Находясь в оппозиции, П. Гроза становится председателем Союза промышленников Румынии, Союза лесной промышленности, входит в состав административных советов предприятий, банков и акционерных обществ, что позволяет ему приобрести огромный опыт практической деятельности. В 1926 г. Авереску возвращается к власти, Гроза вновь становится министром в его правительстве, однако с 1927 г. отходит от правительственной работы и от Народной партии.
Любопытно, что членом этих же правительств, министром сначала культуры, а потом внутренних дел, был и Октавиан Гога, ещё один трансильванец и тоже сын священника, известный поэт, будущий лидер околофашистской Национал-христианской партии и премьер-министр в 1937-1938 годах. Гога и Гроза, хорошо знакомые между собой и когда-то друзья, как бы олицетворяют расходящиеся из одной точки пути румынских патриотов, один из которых вёл в сторону СССР и союза с коммунистами, другой – в сторону фашистской идеологии и Европы.
В политике Национал-либеральной партии, находившейся у власти в 20-е гг., преобладало стремление к индустриализации страны, которое повышало налоговое бремя, ложившееся на плечи крестьян (2, с. 18). Неудивительно, что к крестьянскому большинству стали апеллировать многочисленные партии, в названиях которых варьировались слова «царанистская» (от слова țărănesc, то есть «крестьянская») или «аграрная». Царанизм – румынский вариант народнической идеологии, аграрного социализма. От национал-либеральной партии, в свою очередь, в разное время откалывались такие группировки, как Аграрный союз, Партия крестьянских либералов и др.
На крестьян ориентировались и первые румынские фашистские организации 20-х гг. (например, Национальная румынская фасция), которые в целом идеологически были близки к итальянскому фашизму. Фасция шла навстречу требованиям крестьян об отчуждении поместий у крупных землевладельцев (2, с. 23). «Крестьянской» линии следовал и созданный чуть позже «Легион Михаила Архангела» во главе с К. Кодряну: кстати, его будущие идеологи Н. Ионеску и Н. Крайник были выходцами из Национал-царанистской партии (2, с. 112). В легионерской пропаганде часто использовалось имя Хории, руководителя крестьянского восстания XVIII в. (однако название «Хория» носила и газета «Фронта земледельцев» П. Грозы). Однако в 1937 г. Кодряну заявил, что его партия не намерена проводить экспроприацию земли, и снял лозунг «На каждую душу – полгектара земли» (9, с. 163).
В 1926 г. была создана Национал-царанистская партия, объединившая ранее существовавшую Царанистскую партию с Румынской национальной партией, созданной ещё в 1881 г. австро-венгерской Трансильвании. К ней обратились надежды крестьян страны, недовольных правлением национал-либералов. В основе программы партии была идея «крестьянского государства», основанного на добровольной кооперации крестьянских хозяйств, а также на умеренном национализме и монархизме. В рамках национал-царанистской партии под руководством И. Михалаке в 20-30-х гг. разрабатывалась модель экономики дистрибутистского типа, альтернативная как социализму, так и капитализму (1, с. 163).
В 1928 г. национал-царанисты пришли к власти, получив на парламентских выборах 77,8% голосов. Постепенно партия отказалась от радикализма, в частности, от требования экспроприации земельных угодий крупных землевладельцев, превратившись в обычную буржуазную элитную группировку (2, с. 75). Правительство НЦП подавляло рабочие выступления (шахтёрская стачка в Лупени, забастовка нефтяников в Плоешти, железнодорожников в Гривице). К тому же именно в эти годы разразился мировой экономический кризис, в ходе которого сильнее всего пострадали именно аграрные страны «периферийного капитализма», к которым относилась и Румыния. Требование «твёрдой руки» привело к возвращению в Румынию принца Кароля Гогенцоллерн-Зигмарингена, ранее отстранённого от наследования престола, и провозглашению его в 1930 г. королём Каролем (Карлом) II.
В 30-х гг. в НЦП назревал раскол между правыми и левыми группировками. Правое крыло партии возглавлял А. Вайда-Воевод, неоднократно занимавший должность премьер-министра страны (в 1935 г. он создал собственную партию «Румынский фронт»). Левое крыло склонялось к сотрудничеству с коммунистами и социалистами против угрозы фашизации страны. Срединную линию осуществлял признанный лидер партии и также неоднократный премьер-министр Ю. Маниу.
Можно сказать, что появление «Фронта земледельцев» («Фронтул плугарилор») во главе с П. Грозой как раз и стало следствием отхода национал-царанистов от своих собственных принципов и программы, их превращения в системную партию и слияния с правящей элитой. Это движение было создано в 1933 г., после периода «политического воздержания» Грозы. Эти годы он позже характеризовал как «новый университетский курс, содержащий огромный документальный материал» (3, с. 43). Однако от практической деятельности он не отказывался. Вернувшись из Бухареста в Бэчию, Гроза стал вести хозяйство в имении, унаследованном от родителей жены, а также открыл банк «Дечебал», выдававший ссуды крестьянам под небольшой процент (3, с. 44-45). Тогда же он написал небольшую книгу размышлений «Не предавайся гневу, человек!».
Постоянной слабостью крестьянских движений была их плохая организованность, разобщённость, что и позволяло различным политическим силам использовать крестьянское большинство в своих целях, не давая ему сплотиться. Создание «Фронта земледельцев» стало попыткой преодолеть эту вечную слабость народничества. Кроме того, правящими кругами использовался такой метод, как противопоставление интересов крестьян и рабочих, стравливание их между собой. Против этого также восстал Петру Гроза, сторонник совместных действий крестьян и рабочих, народников и коммунистов.
Дом в городе Дева (центр жудеца Хунедоара), построенный П. Грозой, стал, по сути, штабом крестьянского движения, которое получило название «Восстание земли» (3, с. 51). «Мы видим, – говорил Гроза, – с одной стороны, трудящуюся массу, вынужденную своим тяжёлым трудом платить дань международному капиталу, с другой стороны – доморощенных посредников гигантской международной сделки по продаже и предательству. Они твердят о патриотизме. Какой патриотизм, когда властелином является международный капитал? Трудящиеся крестьяне чувствуют тяжесть этой жестокой эксплуатации больше, чем кто-либо, потому что фундамент всегда испытывает большее давление. На него давит вся надстройка» (3, с. 67).
Авереску, прежний соратник Грозы, пытался воздействовать на него, апеллируя к тому, что крестьянский протест вызван их узкоклассовым «эгоизмом», и убеждал вернуться в ряды элитных группировок. Гроза в ответном письме говорил: «я открываю в себе философскую метаморфозу; я с радостью отказываюсь от успехов и прибылей, которые ещё в состоянии предложить мне дышащий на ладан мир, и меняю всё это на лишения, волнения и тревоги, навечно объединённые в борьбе за новый порядок, благами которого, может быть, воспользуются уже мои дети, способные воспринимать своё личное благо как благо общественное, а общественное благо – как своё личное» (3, с. 76).
На выборах 1933 г. со стороны властей «Фронту земледельцев» чинились препятствия к участию в выборах, их списки не заверялись, а типографиям было дано указание не печатать их листовки. С другой стороны, часть партий стремилась использовать восходящую популярность «ФЗ» в своих целях: так, «Аграрный союз» крупного землевладельца К. Аржетояну объявил о заключении с ним союза, которого в реальности не было. Тем не менее, в Хунедоаре «Фронт» занял на выборах первое место, хоть и с небольшим отрывом от национал-царанистов (3, с. 84-85).
Следующее десятилетие в жизни Грозы (1933-1944) было связано с борьбой за права крестьян, судебными преследованиями, несколькими покушениями на его жизнь, в том числе со стороны ультраправых группировок. При этом сам Гроза, подобно своему индийскому современнику М. Ганди, отстаивал мирные, ненасильственные способы ведения политической борьбы. В то же время он активно контактировал с запрещённой (с 1924 г.) и находящейся в подполье Коммунистической партией Румынии.
Следует учитывать, что рабочий класс в аграрной Румынии (85% населения которой жило в сельской местности) не был многочисленным, а значит, у Компартии была не слишком большая опора в обществе. Помимо этого, коммунистическая идея ассоциировалась с Советским Союзом, который не признавал присоединения к Румынии Бессарабии, а значит, как считалось, в любой момент мог туда вторгнуться, и с соседней Венгрией, пролетарскую революцию в которой в 1919 г. подавили именно румынские войска.
В самой Румынии венгерское национальное меньшинство придерживалось в основном левых взглядов, в то время как этнические немцы – крайне правых. Впоследствии, после прихода к власти Антонеску, немцы (в противоположность другим нацменьшинствам) не подвергались национальной дискриминации и были уравнены в правах с румынами. С партией венгерского меньшинства МАДОС Петру Гроза в 1935 г. заключил союз, выступив против раскола общества по этническому признаку.
Уход из НЦП Вайды-Воевода позволил этой партии перейти на более левые позиции и принять участие в действиях по созданию антифашистского Народного фронта. На выборах 1936 г. национал-царанистских кандидатов поддержали коммунисты, социалисты, «Фронт земледельцев» и МАДОС. Гроза также установил связи с обществом «Друзья СССР» (лидеры П. Константинеску-Яшь и С. Каллимаки), которые в течение нескольких лет могли действовать в Румынии легально (3, с. 102). После очередных запретов это общество восстанавливалось под разными названиями и действовало до 1938 г. (9, с. 74).
При участии левого крыла национал-царанистов создавались антифашистские «Гражданские комитеты» (9, с. 75). Тогда же ими была создана Крестьянская гвардия, что означало ликвидацию монополии на уличное насилие, ранее принадлежавшей крайне правым (2, с. 298). Однако это был последний всплеск активности национал-царанистов. В 1937 г. Ю. Маниу уже подписал предвыборный «пакт о ненападении» с Кодряну. Политика лавирования между правыми и левыми силами продолжалась и позже, пока в период королевской диктатуры эта партия, как и все остальные, не была запрещена: Маниу в качестве синекуры было предложено кресло «почётного сенатора» (9, с. 172). «Фронт земледельцев» также был запрещён.
Отказ правящих системных партий от выполнения аграрной программы в условиях экономического кризиса неминуемо вызвал усиление «националистической» демагогии. Любые разновидности фашизма нужны элитам для того, чтобы направлять протестную энергию масс в безопасное для себя русло, часто используя при этом элементы «пародии» на коммунизм, направленные против самого коммунизма как идеологии. П. Гроза выступал против фашизации общества, в 1937 г. «Фронт земледельцев» выпустил брошюру Р. Зэрони «Почему румынский крестьянин не должен быть фашистом», которая широко распространялась по всей Румынии (3, с. 126).
Разумеется, успешные действия «правых» становились возможными в силу ошибок самих коммунистов того времени, среди которых – приверженность атеизму, игнорирование национального самосознания и самобытности, отсутствие цивилизационного подхода в области теории и в целом отсутствие представления о «духовном измерении», дополняющем чисто материальную сферу. Это оружие, вольно или невольно отброшенное коммунистами, поднимали «крайне правые» силы и использовали в своих целях.
Однако румынские коммунисты учитывали прежние ошибки и всё чаще прибегали не только к классовым аргументам, но и к терминам, связанным с национальными интересами. В 1936 г. в резолюции ЦК КПР говорилось, что Румыния может сохранить свою независимость только путём тесного сотрудничества и союза с СССР, а правые силы, выступающие против этого союза, предают национальные интересы страны (9, с. 125). В 1940 г., после Венского арбитража, Компартия призывала к отпору как гитлеровской Германии, так и «англо-французским поджигателям войны» и созданию Балканского блока с опорой на СССР (9, с. 314).
В 20-30-е годы в Румынии появляются многочисленные организации фашистского или близкого к фашизму толка, которые создаются как «снизу» («Легион Михаила Архангела» во главе с К. Кодряну, позже преобразованный в «Железную гвардию», а затем в партию «Всё для страны»), так и «сверху», элитариями (А. Куза, О. Гога, Ш. Тэтэреску и даже сам король Карл II). Газета румынской компартии «Скынтейя» писала в 1935 г., что «буржуазно-помещичья верхушка не может договориться по вопросу о том, “кто” и “каким образом” должен установить фашистскую диктатуру», однако сама её необходимость не вызывала сомнений (9, с. 45).
Крайне правые много говорили об «обновлении нации», «новой элите» и т.д., но, оставаясь приверженцами принципа элитаризма, тем самым оставались в рамках прежнего типа общества, который они на словах отрицали. Хотя в их риторике присутствовала и тема «ликвидации эксплуатации человека человеком» (2, с. 279). В геополитическом аспекте идеологи румынского национализма эволюционировали от антизападничества, противопоставления православия и румынской традиции современной Европе, к ориентации на фашистские страны Западной Европы – Италию и Германию. Так, Н. Крайник в одной из статей провозгласил: «Рим, ты мать нашего народа!» (2, с. 120-121).
Кодряну на страницах легионерских газет характеризовался как «румынский Муссолини», который, «подобно дуче, наведёт порядок». В своей первой парламентской речи «капитан» провозгласил: «Поскольку мы должны выбирать между двумя крайностями, мы верим, что солнце восходит не в Москве, а в Риме» (2, с. 129-130). Приветствовали «легионеры» и успехи Гитлера в Германии, которые рассматривали как «знак пробуждения нашей расы». В 1938 г. в связи с аншлюсом Австрии Кодряну направил приветственную телеграмму в Берлин, в которой назвал Гитлера «носителем света истины» (2, с. 383). Сами нацисты, в свою очередь, характеризовали «Железную гвардию» как «единственную группу в Румынии, которая работает в национал-социалистическом стиле» (2, с. 281).
Сравнивая свои идеи с германским нацизмом и итальянским фашизмом, Кодряну сопоставлял их с традиционной идеей «трёх природ» человека. Итальянский фашизм придавал основное значение государству («телу»), немецкий нацизм – расе, крови (то есть «душе», поскольку «кровь есть душа»), а гвардизм – религии («духу»). Здесь мы видим не столько противопоставление одних идей другим, сколько их взаимодополняемость (2, с. 467). Это символически было выражено в цвете униформы: если у итальянских фашистов были чёрные рубашки, у немецких нацистов – коричневые, то у румынских гвардистов – зелёные, с эмблемой в виде голубой свастики на жёлтом фоне (9, с. 54). Кстати, у «конкурентов» из Национально-христианской партии О. Гоги и А. Кузы рубашки были голубые.
Румынские теоретики опирались на западных «консервативных» идеологов, а не на русских православных мыслителей, которые, казалось бы, при их приверженности православию должны быть им намного ближе. Среди часто цитируемых зарубежных авторов в легионерских изданиях был идеолог французского «Аксьон франсез» Ш. Моррас, философы Ж. Сорель, Ф. Ницше, О. Шпенглер, В. Парето (2, с. 270). У итальянских фашистов был позаимствован лозунг «Живи опасно!», а «воля к власти» противопоставлялась «азиатской готовности к компромиссу». Кодряну писал, что власть должна перейти «из немощных трясущихся рук астматиков в руки молодого поколения, оплодотворённого принципами Ницше» (9, с. 56). В то же время они не могли в полной мере принять германский расизм уже по той причине, что румыны изначально были народом смешанного (фракийско-латинско-славянского) происхождения (11, с.98).
Некоторые идеологи гвардизма (Н. Рошу) вообще считали, что православие закончило свою историческую миссию и должно быть подчинено строительству национального государства. Э. Чоран в 1937 г. написал книгу «Слёзы и святые», выдержанную в кощунственном, скандальном для православной Румынии тоне (6, с. 64). С другой стороны, Н. Ионеску полагал, что румынское православие – именно то, что требуется современной Европе, которая доросла до стадии поиска нового Бога (2, с. 272). Н. Крайник уже в 1942 г. обращался в германский МИД с проектом восстановления полновластного экуменического патриархата в Константинополе с постоянно действующим Синодом, где румынская церковь играла бы руководящую роль: Крайник подчёркивал, что этот проект направлен против панславянских устремлений (5, с. 146).
Деятельность «легионеров» часто приобретала эпатажные формы, иногда заставляющие вспомнить «Бесов» Достоевского. Например, убийство гвардистами в 1936 г. «изменника» М. Стелеску (который создал альтернативное «Гвардии» движение «Крестовый поход румынизма») и расчленение его тела сопровождалось православными молитвами и «ритуальным» танцем (2, с. 264). М.Б. Смолин отмечает, что «Кодряну, видимо, был в том состоянии, которое на языке православной аскетики называется – быть в “духовной прелести”» (5, с. 151). Отметим, кстати, что одной из причин расхождения Кодряну и Стелеску было то, что последний отстаивал проитальянскую ориентацию и не одобрял излишних симпатий «капитана» к гитлеровской Германии.
В идеологии большинства румынских крайне правых прослеживается этнический национализм в западноевропейском духе, типичный для стран Восточной Европы того времени. Они выступали за создание «этнически чистого» государства («великий идеал»), видя основную проблему в национальных меньшинствах – особенно, конечно, в евреях, но также в венграх, славянах и цыганах. Н. Крайник в 1936 г. написал книгу «Православие и этнократия», название которой говорит само за себя: он выступал за государство, построенное на этническом принципе, все должности в котором должны занимать только румыны, за необходимость обмена населением с соседними государствами с репатриацией этнических румын и т.д. (11, с. 53).
Такая точка зрения стала в Румынии во второй половине 30-х гг. общепринятой не только среди «крайне правых», но и в «исторических» системных партиях национал-царанистов и национал-либералов. В свою очередь, Б. Муссолини говорил, утешая румынское руководство после потери Северной Трансильвании и Южной Добруджи в 1940 г.: «В нынешней европейской обстановке в интересах всех государств сделать так, чтобы политические границы совпадали с этническими. Если румынская территория в результате этого уменьшится, то Румыния станет более однородной» (9, с. 292-293). В итоге с приходом к власти И. Антонеску этнические чистки стали осуществляться на практике.
Об этом типе национализма ещё в XIX в. говорил русский мыслитель К.Н. Леонтьев. Размышляя о недавно получивших независимость балканских государствах, которые он хорошо знал, философ писал: «Творчества не оказалось; новые эллины в сфере высших интересов ничего, кроме благоговейного подражания прогрессивно-демократической Европе, не сумели придумать» (10, с. 186). Греки, по его словам, свой дух «полагают только в языке и в сильном племенном государстве, о котором они мечтают издавна и тщетно» (10, с. 232): к Румынии XX в. эта характеристика применима целиком. Н.С. Трубецкой, развивая мысли Леонтьева, говорил, что ложные националисты «стремятся к тому, чтобы их народ во что бы то ни стало получил государственную самостоятельность, чтобы он был признан “большими” народами, “великими” державами как полноправный член “семьи государственных народов” и… во всём походил именно на эти “большие народы”» (13, с. 112).
Те же тенденции в большей или меньшей степени Леонтьев прослеживал в Болгарии, Сербии, Румынии. У балканских народов он видел «космополитизм духа, вкусов, нравов и т.д., ничуть не исключающий при этом ни взаимной борьбы, ни даже кровавых схваток вроде недавней войны между сербами и болгарами, столь сходными между собой» (10, с. 222). Эти слова применимы и к ситуации через полвека, в 1930-е годы: ориентация на Европу осталась прежней, только с «прогрессивно-демократических» перешла на фашистские образцы, а «кровавые схватки» лишь активизировались.
Переориентация Румынии в конце правления Карла II и особенно при Антонеску с Англии и Франции на гитлеровскую Германию означала лишь смену «сюзерена», но не отказ от западнического, антиевразийского курса как такового. Это был очередной поворот внешней политики, обратный тому, который произошёл с началом первой мировой войны, когда Румыния, союзная Германии и Австро-Венгрии, отказалась выступить на их стороне и сначала заняла позицию нейтралитета, а в 1916 г. примкнула к Антанте. Правда, вскоре она была разгромлена, оккупирована и вынуждена была подписать с Германией и Австро-Венгрией сепаратный мир (именно тогда она и смогла получить Бессарабию, отторгнутую у России), но с новыми успехами Антанты в 1918 г. вновь оказалась на её стороне и вошла в число победителей, расширив по итогам первой мировой войны свою территорию в два раза (5, с. 32). После этого Румыния вместе с Польшей и государствами Прибалтики составила «санитарный кордон» Запада против Советской России.
В 20-30-х гг., таким образом, навязчивой фобией румынской элиты (которую она транслировала и на народные массы) стала утрата приобретённых территорий – Трансильвании, Северной Буковины, Бессарабии, Южной Добруджи. Она опасалась территориальных претензий со стороны практически всех своих соседей, а значит, могла войти в любую из возможных коалиций в будущей войне. Направленность её интересов толкала её скорее к англо-французскому блоку, чем к германо-итальянскому, потому что в последний входили страны, стремившиеся пересмотреть итоги первой мировой, и эту позицию поддерживали Венгрия и Болгария. Однако, с другой стороны, на враждебном Германии полюсе находился Советский Союз, который вызывал у румынской элиты особый страх и враждебность.
К тому же население «новых территорий» было этнически смешанным – здесь, помимо румын, жили венгры, немцы, русские, украинцы, болгары, а по всей стране также жили евреи и цыгане. Создание образа врага в лице национальных меньшинств – испытанный способ управления массами, особенно часто применяемый во времена экономических кризисов.
Надо учитывать, что и внутри румынской правящей элиты не было единой позиции в отношении внешней политики. Так, министр иностранных дел Н. Титулеску считался сторонником англо-французской ориентации, однако его негативное отношение к итало-германскому ревизионизму в отношении итогов первой мировой войны толкало его к сотрудничеству с СССР. По его инициативе между двумя странами в 1934 г. были восстановлены дипломатические отношения (9, с. 89). В 1936 г. Титулеску подержал жёсткую реакцию Лиги наций на агрессию Италии против Эфиопии, хотя сами западные державы эту агрессию фактически поощряли – и в целом смотрели на экспансионистскую политику фашистских государств сквозь пальцы (9, с. 99).
В 1936 г. Кодряну выпустил воззвание, осуждающее внешнюю политику Титулеску, и прежде всего идею заключения румыно-советского договора о взаимопомощи, подобного тем, которые были заключены СССР с Францией и Чехословакией. Любое сближение с Россией он называл предательством (2, с. 292). Кампанию против сближения с СССР развернули и национал-либералы, то есть откровенно прозападная партия в этом отношении была на одной стороне с «националистами».
Выступая против возможной переброски советских войск через румынскую территорию на помощь Чехословакии (9, с. 101), «легионеры» проявили себя сторонниками интересов, как сейчас принято выражаться, «коллективного Запада», в состав которого входили как фашистские Германия и Италия, так и «демократические» Великобритания и Франция, проводившие политику, направленную на поощрение гитлеровской агрессии против СССР. В этом отношении они сближались с венгерскими хортистами, которые называли Румынию того времени «агентом Советского Союза в Европе» (9, с. 104), при том что именно антивенгерские заявления были наиболее типичны для румынских крайне правых.
Следует понимать, что у Германии, если её взять отдельно, как государство, не было объективных противоречий с Советским Союзом – у них даже не было общих границ. Антисоветизм Гитлера – не «германский», а общеевропейский, выражающий суть фашизма (во всех его формах) как общего орудия Запада, направленного против незападного мира, и прежде всего против СССР.
Таким образом, даже «либерал» Титулеску, выступавший за сотрудничество с Советским Союзом (в 1936 г. под давлением «правых» он был снят с министерского поста), и тем более П. Гроза объективно оказывались куда как большими антизападниками и «евразийцами», чем те же «гвардисты», которых некоторые современные авторы стараются представить чуть ли не румынским аналогом евразийства. «Лицом к лицу стоят два мира, – писал Кодряну. – …Эти два мира – государства национальной революции, которые защищают Крест и сражаются за тысячелетнюю цивилизацию, и большевизм с его последователями… Когда политиканы приведут нас в большевистский лагерь, Румыния исчезнет с карты Европы» (2, с. 301-302).
Так или иначе, путь фашизации Румынии постепенно возобладал. Этот процесс состоял из нескольких этапов: 1) назначенное королём правительство Национально-христианской партии О. Гоги (1937-1938); 2) личная диктатура короля Карла II (1938-1940); 3) «Национальное легионерское государство» – диктатура И. Антонеску в союзе с «Железной гвардией» (1940-1941); 4) личная диктатура Антонеску (1941-1944). На каждом из этих этапов внешнеполитическая ориентация Румынии становилась всё более прогерманской, пока страна окончательно не превратилась в придаток Рейха, лишь формально независимый.
Унижением Румынии (которое и привело к свержению Карла II и установлению диктатуры Антонеску) стали результаты Венских арбитражей и Крайовского договора 1940 г., по которым, под давлением нацистской Германии, она была вынуждена уступить Венгрии Северную Трансильванию, а Болгарии – Южную Добруджу. Венгрия и Болгария не имели территориальных претензий к СССР, и чтобы закрепить их участие в антисоветском блоке, Гитлер заранее обеспечил их территориальные приобретения.
Незадолго до этого Румынии пришлось вернуть Советскому Союзу Бессарабию. Германия не возражала, рассчитывая на то, что это ещё более повысит в Румынии градус русофобии и закрепит её участие в антисоветском блоке. Страна оказалась в безвыходном положении: её экономическая зависимость от Германии достигла предела, а Гитлер толкал её к экспансии на восток. После победы над СССР Румыния должна была получить утешение в виде нового присоединения Бессарабии, Северной Буковины и других советских территорий («Транснистрии», то есть региона между Днестром и Южным Бугом, включая Одессу).
Впрочем, в любом случае в рамках гитлеровского «нового порядка» страну ожидало положение сателлита Германии, который в любой момент мог стать её лёгкой жертвой. Понимая это, правящие элиты Румынии, независимо от идеологической направленности, стремились проводить политику «многовекторности» и не рвать полностью отношений с «западными демократиями». Так, И. Антонеску и его приближённые считали, что война должна закончиться не полным разгромом англо-американской коалиции, а заключением компромиссного мира между ними и странами «Оси», и в таком случае Румыния могла оказаться в числе выгодоприобретателей (11, с. 366).
Однако эта «многовекторность» не распространялась на СССР, который воспринимался как экзистенциальный враг. То есть в любом случае Румыния во главе со старой элитой – неважно, «фашистской» или «демократической» – оказывалась на той стороне, которая враждебна России. Антисоветский курс румынских крайне правых внешне не противоречил декларированию верности православию, и даже наоборот, воспринимался как борьба за православие против советского атеизма. Кодряну призывал объединиться для «борьбы с коммунизмом» во имя защиты православной веры, армии, государственности (2, с. 143), что являлось типичной риторикой ультраправых в любой стране.
Но объективно, борясь против СССР, Румыния становилась на сторону капиталистического Запада, то есть занимала его сторону не только в чисто идеологическом, но и в цивилизационном противостоянии, поскольку на тот момент именно Советский Союз и коммунистическая идея (кто бы как к ней ни относился) объединяли Евразию в противостоянии западной экспансии. Православие, как религиозный маркер Евразийской цивилизации, в случае Румынии ставилось на службу внешнему противнику – Западу – и фактически боролось против самого себя.
К тому же, независимо от отношения к СССР и коммунистическим идеям, в Румынии получило распространение геополитическое учение С. Мехединць (1868-1962), который также был сторонником «Железной гвардии», согласно которому русские (и вообще славяне) исказили православие, превратив его в инструмент своей политики: «Против западного империализма поднялся восточный империализм, сторонники славянства не постеснялись сделать из Православия политическое орудие, выставляя русских как избранный народ» (1, с. 100). Мехединць проводил восточную границу Европы по Днестру, рассматривая, таким образом, Румынию (включая Бессарабию) как часть Европы, а Россию (включая Украину) – как неевропейское государство (1, с. 101).
Румынские националисты, в том числе активисты «Железной гвардии», участвовали в гражданской войне в Испании на стороне франкистов. На торжественных похоронах «легионеров» Моцы и Марина, погибших в Испании, присутствовали послы Италии и Германии, дипломаты из Португалии и Японии. В то же время возвращение на родину тех румын, которые воевали в Испании на стороне республиканцев, в составе Интербригад, было запрещено (5, с. 158). Отметим, что у этой войны было и геополитическое измерение: Франко поддерживали не только фашистская Италия и нацистская Германия, но фактически и западные «демократии», республиканцев же поддерживал Советский Союз. Так что и в этом случае румынские крайне правые оказались на стороне Запада против Евразии.
После свержения Антонеску в августе 1944 г. по инициативе нацистов на территории Германии было создано «Румынское национальное правительство» во главе с преемником Кодряну на посту лидера «легионеров» Х. Симой, который призвал население и армию Румынию и дальше воевать на стороне Гитлера. Впрочем, часть «легионеров» отказались от сотрудничества с нацистами и попытались установить контакт с войсками антигитлеровской коалиции, а также поддержали переворот 23 августа (2, с. 451-452).
Подчёркнуто антисоветская (то есть объективно антирусская) направленность румынских правых, включая Кодряну, делает несостоятельными попытки некоторых современных авторов сблизить их с «четвёртой политической теорией» и даже с евразийством. Хотя, разумеется, философская база тех же гвардистов существенно отличалась от нацистской, и в этом движении участвовали румынские оригинальные мыслители, в том числе впоследствии критиковавшие европоцентризм. Достаточно упомянуть известного религиоведа М. Элиаде, который, по словам А. Бовдунова, «камня на камне не оставил от расистской спеси белого человека, доказав, что так называемые “примитивные общества” не менее сложны, чем общества “цивилизованные”» (1, с. 404).
С другой стороны, символичен путь румыно-французского философа Эмиля Чорана, который начал в 30-е гг. с яростного национализма и сотрудничества с «Железной гвардией», закончил же не просто эмиграцией во Францию (это житейское обстоятельство многих румынских интеллектуалов), но и отказом от румынского языка и от самой румынской идентичности. Потому что румынский патриотизм, опирающийся на русофобию, противоречив и в конечном счёте отрицает сам себя. «Все мы живём с внутренней тоской о смерти», – писал Чоран ещё в «легионерский» период (5, с.153). Впрочем, и диктатор Антонеску, при всём своём национализме, презрительно говорил о Румынии как «Абиссинии Европы» (11, с. 180).
Можно сказать, что судьба Э. Чорана – метафора Румынии, которая в лице своей политической и культурной элиты, стремясь на Запад, отрицает саму себя, принимает чужую, искусственную цивилизационную идентичность. Румыния «не хочет быть собой, а хочет быть Францией», игнорирует свою историю и свою географию, а опирается только на язык, да и тот систематически «чистит», исходя из идеологических принципов.
Этот «уход от себя» уже в наше время проявился через избрание на пост президента этнического немца и протестанта, К. Йоханниса (ныне завершающего свой срок полномочий). Но задолго до этого, практически сразу после объединения Румынии и провозглашения её независимости, ей была навязана немецкая королевская династия Гогенцоллернов. Такая же ситуация сложилась в XIX в. и в других молодых странах Балкан, освободившихся от турецкого господства: турок заменили Глюксбурги в Греции, Саксен-Кобург-Готская династия в Болгарии.
Основанием для того, чтобы привести к власти немецкие династии, считалась их компромиссность, «равноудалённость» от внутренних противоречий в данных странах: только князь-иностранец мог «покончить с интригами внутренними и внешними» (14, с. 228). К тому же после создания Германской империи появилось множество «свободных» династий (по принципу «ты начальник без участка, а у меня участок без начальника»). Но фактически за этим стояло стремление западных держав установить контроль над регионом и не дать этого сделать православной России. Даже приняв формально православие, династии и группирующиеся вокруг них элиты оставались проводниками западного влияния и мешали этим странам обрести свой естественный, евразийский путь.
Фашизм (в широком смысле слова) за пределами западноевропейского ядра, апеллируя к национализму и национальной самобытности, на практике был явлением антинациональным, подражанием Европе, «европейничаньем» (выражение Н.Я. Данилевского). За обострённым национализмом стояла, по сути, колонизация Западом румынского сознания, которая была преодолена в период социализма, а потом вновь дала о себе знать.
В июне 1941 г., узнав о нападении Германии и её сателлитов, включая Румынию, на Советский Союз, П. Гроза сказал: «Мои дорогие, началось самое большое безумие в истории народа. …Один конец ожидает и Гитлера, и нашу армию. Россию ещё никогда никто не покорял – ни Чингисхан, ни Наполеон» (3, с. 136). Компартия Румынии, сотрудничество которой с также ушедшим в подполье «Фронтом земледельцев» продолжалось, в начале войны выпустила воззвание «Борьба румынского народа за свободу и национальную независимость».
Таким образом, левые силы осознавали, что антисоветская политика носит для Румынии антинациональный характер. В 1942 г. по инициативе коммунистов был создан «Союз патриотов», в июне 1943 г. – Патриотический антигитлеровский фронт, которые ставили задачу «изгнания гитлеровцев из страны, свержение правительства национального предательства, образование истинно национального правительства и заключение сепаратного мира с СССР» (3, с. 139).
Гроза стремился максимально расширить антифашистское сопротивление за счёт «исторических» партий, но его встречи с Ю. Маниу не дали эффекта. Впрочем, часть национал-царанистов сознавала опасность господства Рейха для румынского народа. Так, один из лидеров партии И. Худицэ ещё до начала войны говорил: «при большевиках мы теряем, самое большее, правящий класс – десять-пятнадцать тысяч человек, а под немцами мы потеряем всю нацию» (11, с. 186).
В декабре 1943 г. П. Гроза был арестован и два месяца провёл в тюрьме. В «Тюремном дневнике» он писал о правящей в Румынии группировке: они «маршируют под знамёнами Гитлера и своими преступлениями ежедневно и ежечасно пригвождают Христа к кресту, разрушают нацию… делают всё для опровержения одного из самых напыщенных своих лозунгов: “Христос. Король. Нация”» (3, с. 152). В феврале 1944 г. Гроза был освобождён – вероятно, по причине традиционной румынской «многовекторности» ввиду приближения Красной армии к границам страны режим Антонеску решил не обострять ситуацию.
23 августа 1944 г. Антонеску был свергнут и арестован, Румыния вышла из войны на стороне Германии и перешла на сторону антигитлеровской коалиции. В ноябре П. Гроза стал вице-премьером в правительстве генерала К. Сэнэтеску, а затем сменившего его Н. Рэдеску, которые включали представителей различных партий. «Фронт земледельцев» вышел из подполья, а его центральный комитет переехал из Девы в Бухарест (к лету 1945 г. его отделения работали уже в каждом румынском селе, число членов «Фронта» перевалило за миллион).
В начале 1945 г. «Фронт земледельцев» обратился к крестьянам с призывом – проводить аграрную реформу на местах явочным порядком, не дожидаясь правительственных постановлений (3, с. 241). Захват помещичьих земель крестьянами осуществлялся, несмотря на сопротивление старых элит и «исторических партий», национал-либералов и национал-царанистов, надеявшихся на то, что англо-американские союзники не позволят «советизировать» Румынию. Антиправительственные выступления принимали острый характер. 26 февраля 1945 г. Компартия и её союзники по Национально-демократическому фронту вывели на улицы Бухареста 600 тысяч человек, однако по демонстрации был открыт огонь из винтовок и пулемётов (3, с. 246).
Наконец, в марте 1945 г. король Михай под давлением как народных масс, так и СССР поручил Грозе возглавить коалиционное правительство Румынии, важную роль в котором играли коммунисты (в частности, Г. Георгиу-Деж стал министром коммуникаций и общественных работ). Правительство приступило к осуществлению аграрной реформы, согласно которой у каждого крестьянского двора должно было быть не меньше 5 гектаров земли, причём в первую очередь наделы получали все безземельные и малоземельные крестьяне (3, с. 255).
«Алмаз, – говорил П. Гроза, – добывается из глубин с огромным трудом. Мы его добыли своими руками и потому знаем его ценность» (3, с. 257). Под «алмазом» подразумевалось осуществление многовековых крестьянских чаяний о собственной земле. Король Михай вынужден был подписать указ о реформе, которая и без того уже активно шла. Гроза считал необходимой скорейшую механизацию сельского хозяйства, «чтобы земледелец стал, наконец, истинным хозяином земли, но не её рабом» (3, с. 264).
Западные союзники, в свете только что завершившейся Ялтинской конференции, были связаны обязательствами не вмешиваться в румынские дела. Советское командование в Северной Трансильвании, которое возглавлял Р.Я. Малиновский, передало управление регионом румынским властям: таким образом, эта часть потерянных в 1940 г. территорий вернулась в состав Румынии, тогда как Южная Добруджа осталась в составе Болгарии (которая также успела вовремя перейти на сторону антигитлеровской коалиции).
Внешнеполитический курс правительства Грозы также был определён: в пользу дружбы с СССР, а не с Западом. «Политическая реальность, – говорил он, – всегда приводила нас к союзу с великим нашим соседом. Будь это в 1877 году или сейчас. И так будет всегда» (3, с. 267). «Свет идёт с востока!» – объявил он во время первого в истории визита главы румынского правительства в СССР 4 сентября 1945 г. (3, с. 276). В ходе поездки Гроза обсудил с И.В. Сталиным вопросы экономического сотрудничества (в том числе строительство тракторного завода), изучал опыт советского государственного управления, здравоохранения и культуры.
Однако просоветскому курсу препятствовали «исторические партии» и окружение короля Михая, опиравшиеся на западную поддержку. В августе 1945 г. правительство США направило ноту министерству иностранных дел Румынии, в котором уведомляло, что не признаёт новый политический режим в стране и не намерено вести с ним переговоры о заключении мирного договора. В результате Михай призвал к отставке правительства Грозы и объявил своеобразную «забастовку», отказываясь подписывать выработанные правительством законопроекты. Власть в стране была на время парализована.
Ликвидация румынской монархии в условиях начавшейся «холодной войны» была явлением неизбежным. Понятно, что монархия «плоха» не сама по себе: в теории она вполне сочетаема с социалистическими принципами, тем более в их немарксистском, народническом варианте. Проблема состояла именно в том, что вокруг королевского двора группировались прозападные силы, которые стремились, насколько это было возможно в тех условиях, оторвать Румынию от Советского Союза и усилить влияние западных держав, прежде всего США. 30 декабря 1947 г. король Михай отрёкся от престола и эмигрировал.
Подчеркнём также, что в Румынии монархия себя дискредитировала уже в довоенный период, особенно при Карле II, так что и крайне правые движения в стране не были так к ней привязаны, как в своё время русские «черносотенцы». Гвардисты, при всей своей приверженности православию, в отношении монархии занимали неоднозначную позицию. Кодряну говорил: «Мы – не монархисты, точнее, мы – особые монархисты» (2, с. 205). В 1937 г. при участии «легионеров» была предпринята попытка свержения Карла II в пользу его брата – принца Николае (9, с. 72). Разумеется, после казни Кодряну и его сподвижников в 1938 г. авторитет королевской власти в глазах крайне правых рухнул окончательно, хотя часть «легионеров» и после этого шла на сотрудничество с режимом (2, с. 402).
В апреле 1946 г. вышел из печати сборник речей и статей Петру Грозы «Реконструкция Румынии», а в 1950-м – «На пути к социализму», в которых он представил своё видение настоящего и будущего страны – в единстве с Советским Союзом. Также Гроза выступал за дружественные отношения с соседней Болгарией, где также пришла к власти Коммунистическая партия и её союзники во главе с Г. Димитровым. Постоянное соперничество двух балканских стран предыдущих десятилетий символически завершилось строительством (при помощи СССР) «Моста дружбы», которое было завершено в 1954 г.
Экономика Румынии при правительстве П. Грозы переходит к планомерному развитию: сначала составляются два годовых плана, а с 1951 г. начинается осуществление пятилетних планов. С помощью советских специалистов были построены Брашовский тракторный завод, гидроэлектростанция на р. Биказ в Карпатах и др. (3, с. 291). В новой конституции Румынской Народной Республики (1952 г.) прямо говорилось, что внешняя политика Румынии – это «политика защиты мира, дружбы и союза с Союзом Советских Социалистических Республик и со странами народной демократии» (3, с. 292).
В 1951 г. П. Гроза совершил большую поездку по Советскому Союзу, о которой впоследствии написал книгу в двух томах, названную «Я увидел своими глазами Страну Мира». В 1952 г. Гроза был избран на пост председателя Президиума Великого национального собрания (официальный глава государства), который он занимал до конца жизни.
Напомним также, что Гроза был известен в церковных кругах, занимал важные посты в Синоде Румынской православной церкви. В этом смысле он стал связующим звеном между коммунистами, идеология которых и после войны ассоциировалась с атеизмом, и православным большинством румынского народа. В Румынию в 1947 г. прибыл с визитом Патриарх Московский и Всея Руси Алексий I, который встретился с П. Грозой и отслужил литию на могиле его отца, священника Адама Грозы в Бэчии (3, с. 292).
Петру Гроза являлся представителем балканского варианта народнической идеологии. Немарксистские левые в 20-х гг. приходили к власти в Албании (епископ Фан Ноли) и Греции (А. Папанастасиу). Их правительства, помимо внутренних реформ, стремились к сближению с Советским Союзом, но быстро отстранялись от власти прозападными военными.
Особенно любопытен опыт соседней Болгарии, где в 1919-1923 гг. у власти находилось правительство Болгарского земледельческого народного союза (БЗНС) во главе с А. Стамболийским, которое начало аграрную реформу в народническом духе, близком к программе русских эсеров. Стамболийский был свергнут и убит в ходе государственного переворота 1923 г., однако характерно, что участник этого переворота Кимон Георгиев, перейдя впоследствии в оппозицию новому режиму, установил с БЗНС тесные связи, а после освобождения Болгарии в 1944 г. возглавил правительство лево-патриотических сил с участием как коммунистов, так и БЗНС. Таким образом, его роль в болгарской истории оказалась аналогичной той роли, которую в Румынии сыграл П. Гроза, только с более радикальной сменой курса.
В целом же Петру Гроза стоит в ряду политических лидеров своего поколения, к которому (с поправкой на масштаб) принадлежит и индийский лидер Дж. Неру. Оба являлись выходцами из господствующего класса, но тесно сблизились с простым народом (в своей поддержке крестьян и стремлению к ненасильственным методам борьбы Гроза близок также к другому великому индийцу – М. Ганди), прошли через преследования и тюрьмы и пришли к власти в своих странах после их освобождения – в одном случае от британских колонизаторов, в другом – от прогерманского режима. Оба были сторонниками тесных связей с Советским Союзом, оба посетили СССР и написали об этих визитах книги.
Крестьянское движение Румынии стало частью мировой крестьянской революции, которая охватила в первой половине XX в. практически весь земной шар: крупнейшими её проявлениями стали революции в России, Китае, Мексике, Индонезии и других странах Азии, Африки и Латинской Америки. Где-то во главе её стали организации народнического толка, где-то коммунисты, но также отошедшие от догматического марксизма и вобравшие в свою идеологию элементы народничества.
Союз Грозы с коммунистами в какой-то степени аналогичен союзу российских большевиков с левыми эсерами в 1917 г., но закончился он лучше: раскола не произошло, и румынские коммунисты вобрали в себя как кадры «Фронта земледельцев» (официально он прекратил существование в 1953 г.), так и частично его идеологию. Союзные РКП организации составили Национально-демократический фронт (1944), в 1948 г. преобразованный в Народно-демократический фронт, а в 1968-м – во Фронт социалистического единства.
В социалистической Румынии при Г. Георгиу-Деже и особенно при Н. Чаушеску элементы национализма заняли важное место в государственной идеологии. Послевоенный «коммунистический национализм», к сожалению, сохранил ряд «родимых пятен» довоенного румынского национализма и не приобрёл евразийского характера. Например, не было даже речи о возвращении румынского языка к традиционной кириллической графике – а письменность является важной частью цивилизационной идентичности.
С одной стороны, Румыния вошла в структуры Варшавского договора и СЭВ, однако во многих вопросах дистанцировалась от Советского Союза. В частности, ею не был поддержан ввод войск стран ОВД в Чехословакию в 1968 г. и советских войск в Афганистан в 1979 г., а в советско-китайском противостоянии внутри социалистического лагеря румынское руководство заняло нейтральную позицию. Впрочем, это достаточно естественно с учётом роли Румынии как достаточно крупного государства со своими геополитическими амбициями.
Румынское руководство после исламской революции 1979 г. в Иране взяло курс на сотрудничество с этой страной, то есть заняло в этом вопросе более отчётливую антизападную позицию, чем пропитанное духом «конвергенции» руководство СССР. Совместно с Ливией и Ираном Румыния проектировала создание банка помощи развивающимся странам. Также, как известно, при Чаушеску она освободилась от всех долгов перед мировыми финансовыми центрами.
В эпоху Н. Чаушеску румынские историки активно разрабатывали тему «континуитета» – истории румынского народа как продолжения истории гето-даков. Так, К. Бэлчин утверждал, что соседская община гето-дакийского населения первых веков до н.э. сохранялась в современных румынский сёлах, лишь на время придя в упадок и передвинувшись в труднодоступные горные районы в ходе Великого переселения народов (4, с. 237). М. Кук писал, что даки, изображённые на колонне Траяна, имели такую же одежду, какая была у крестьян горной зоны Трансильвании в первой половине XX в.» (4, с. 239) и т.д., хотя, конечно, при этом не отрицалось ни византийское, ни славянское, ни иранское влияние.
Более того, при Чаушеску пользовалась определённым влиянием идея «румынского византизма», историк Д. Замфиреску подчёркивал «ключевое значение православной религии и византийской имперской традиции в формировании румынской идентичности» (8, с. 269). В начале 80-х годов Н. Чаушеску совершил символический жест, вернув румынское гражданство философу М. Элиаде, который, напомним, в своё время был активистом «Железной гвардии».
Подведём итоги. В настоящее время Румыния является членом НАТО и Европейского Союза (хотя и не вполне равноправным), чем отрицает свою собственную православно-евразийскую цивилизационную природу. Но это положение не может быть вечным. Группировка стран по их цивилизационной принадлежности – и, соответственно, ликвидация системы господства одной, Западной, цивилизации над всеми остальными – вопрос времени и естественного развития событий. Для Румынии это означает осознание собственной евразийской природы и обращение к тем историческим традициям, которые связывают её с Россией.
Румынская мысль анализирует эти проблемы. Так, публицист О. Раку предлагает идею Балканского союза как альтернативу евроинтеграции. Эту концепцию он связывает с православным византийским наследием, на почве которого выросли балканские нации, в противовес либеральным ценностям Европейского союза (1, с. 167). Но это только подступы к признанию евразийского цивилизационного характера и Румынии, и Балкан в целом.
Сегодня в румынском обществе мы видим явную неудовлетворённость сегодняшним положением дел, что отразилось и в скандальных президентских выборах 2024 года. Однако «антиевропейская» тенденция ещё не оборачивается «пророссийской»: победитель первого тура выборов К. Джорджеску, как и «евроскептики» в других странах, склонен обращаться к опыту «правых» исторических деятелей. Наследие Кодряну и Антонеску пока перевешивает наследие Грозы, Георгиу-Дежа и Чаушеску (да и у последних берутся элементы, в чём-то продолжающие довоенную линию).
Эта позиция непоследовательна: «правые» в Румынии, как и везде, были и остаются представителями того же западничества, только в другой его форме. Однако традиционалистская, консервативная, православная реакция на современный западный либерализм объективно резонирует с другой тенденцией – ностальгией по социалистическому периоду, которая широко распространена и в Румынии.
Изучение наследия П. Грозы, сегодня почти забытого, даёт возможность увидеть путь сближения «неклассовых» патриотических сил с левыми силами на внутренней арене и с Россией-СССР – на внешнеполитической. И это единственный способ избавления от любых видов западничества и национального нигилизма.
Литература:
1. Бовдунов А.Л. Великая Восточная Европа: Геополитика. Геософия. Третий традиционализм. – М.: Издательский дом ЯСК, 2022. – 480 с., ил.
2. Васильченко А. Между дуче и Гитлером. – М.: Изд-во Эксмо, Изд-во Яуза, 2004. – 480 с., ил.
3. Видрашку Ф.К. Петру Гроза. – М.: Молодая гвардия, 1976. – 304 с., ил., портр. (Жизнь замечат. людей. Серия биографий. Вып. 14 (563).
4. Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев. Методология и историография. – М.: Наука, 1976. – 264 с.
5. Восточная политика Румынии в прошлом и настоящем (конец XIX – начало XXI вв.): сборник докладов международной научной конференции. – М.: РИСИ, 2011. – 320 с.
6. Гранин Р.С. Эмиль Чёран. Приближение к ускользающему философу. – М.; СПб.: Центр гуманитарный инициатив, 2024. – 126 с.
7. Гумилёв Л.Н. Конец и вновь начало. Популярные лекции по народоведению. – М.: Рольф, 2000. – 384 с., с илл.
8. Дугин А.Г. Ноомахия: войны ума. Неславянские горизонты Восточной Европы: песнь упыря и голос глубин. – М.: Академический проект, 2018. – 615 с.
9. Лебедев Н.И. «Железная гвардия», Кароль II и Гитлер (Из истории румынского фашизма, монархии и её внешнеполитической «игры на двух столах»). – М.: Изд-во «Международные отношения», 1968. – 328 с.
10. Леонтьев К.Н. Цветущая сложность: Избранные статьи. – М.: Молодая гвардия, 1992. – 318 (2) с.
11. Солонарь В.А. Очищение нации. Насильственные перемещения населения и этнические чистки в Румынии в период диктатуры Иона Антонеску (1940-1944) / Авторизованный перевод с румын. А. Тулбуре под ред. Л. Мосионжника. – СПб.: Нестор-История, 2020. – 456 с., ил.
12. Трубачёв О.Н. Этногенез и культура древнейших славян: Лингвистические исследования. – М.: академический проект, 2017. – 540 с.
13. Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. – М.: Аграф, 2000. – 560 с.
14. Форбс Н. и др. История Балкан. Болгария, Сербия, Греция, Румыния, Турция от становления государства до Первой мировой войны / Пер. с англ. В.С. Мухина. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2021. – 319 с.
Павел ПЕТУХОВ
