Перечитывая «Философию и культуру». К 100-летию Эвальда Ильенкова
Писать статьи об Эвальде Васильевиче Ильенкове подчас бывает необычайно трудно. Он прискорбно мало известен широкому читателю, а люди, изучающие марксистскую теорию, наоборот, успели набить оскомину. Его фундаментальные труды в области диалектической логики и гносеологии не позволяют хоть сколько-нибудь компетентному современному исследователю марксистской философии себя обойти. Тематика же его работ представляется, на поверхностный взгляд, лишённой прикладного смысла и больше обращённой к самой теории познания.
Э.В. Ильенков действительно является самым что ни на есть философом, причём одним из самых крупных в плеяде советских мыслителей. Однако, как он сам писал, спор на философских высотах решается здесь, на грешной земле. Эта позиция принципиальной важности сохранения актуальной связи самых общих, фундаментальных закономерностей теории познания и острых проблем наблюдаемой и исследуемой реальности нашла своё подлинное отражение в его трудах.
И, наверное, нет более наглядной иллюстрации подобной максимы, как работа Э.В. Ильенкова в Загорном детском доме-интернате для слепоглухонемых. Эвальд Васильевич последовательно отстаивал позицию определяющего значения социального в воспитании и формировании ума каждой личности.
Иммануил Кант, подходя к тому же вопросу в «Критике чистого разума», приходит к выводу об имманентной, врождённой природе неравномерного умственного развития членов общества: «Недостаток способности суждения есть, собственно, то, что называют глупостью: против этого недостатка нет лекарства. Любой, даже «тупой и ограниченный ум» может, однако, с помощью обучения достигнуть даже учёности. Но так как вместе с подобным людям недостаёт способности суждения, то не редкость встретить учёных мужей, которые применяют свою науку, на каждом шагу обнаруживают этот непоправимый недостаток. И недостаток его не может быть возмещён никакою школою…» Согласно философии Канта, ум представляет собой «естественный дар» либо всецело божественный. Либо особая благодать свыше, либо особенности мозговых извилин — третьего не дано.
После Канта Клод-Адриан Гельвеций весьма убедительно доказал миру, что ум — это полностью продукт и результат воспитания человека в обществе. Воспитания, понимаемого в самом широком смысле этого слова, то есть процесса, в котором принимают участие миллиарды микроусловий, случайно сплетающихся так, что ум возникает, или так, что он не возникает. В чём новизна вклада Э.В. Ильенкова в этот вопрос и при чём тут детский дом-интернат? Встав на позицию, что «своей способностью суждения человек не обязан ни богу, ни природе», Эвальд Васильевич продолжил. Природа подарила человеку мозг, но не подарила способность использовать этот мозг в качестве органа мышления как органа специфически человеческой психики. Эти удивительные психические функции не только «тренируются» в обществе (как полагал Кант), но и впервые рождаются, формируются, а затем и развиваются вплоть до высших уровней этого развития.
А достигнет ли тот или другой индивидуум того или иного уровня развития этих способностей — это уже действительно зависит от миллиардов взаимоперекрещивающихся и корректирующих друг друга факторов и «воспитывающих» влияний. Но — и в том радикальное отличие марксистской концепции от концепции Гельвеция — эти «случайности», благодаря стечениям которых один индивид вырастет умным, а другой — тугодумом, лишь на первый взгляд являют собой картину чистого хаоса. Если присмотреться к совокупному движению этих «случайных обстоятельств» внимательнее, то это движение обнаруживает некоторые тенденции, некоторые общие течения, которые заставляют эти «случайности» объединяться в пределах известных социальных зон весьма неравномерно. В одних зонах социального организма образуются более благоприятные для развития человека «стечения случайных обстоятельств», а в другие зоны «стекаются» обстоятельства гораздо менее благоприятные.
Э.В. Ильенков вывел взаимосвязь между системой разделения общественного труда и системой образования, которое во все времена, и в наше особенно, является социальным лифтом. Вывел Эвальд Васильевич и ответ на только зарождавшийся в его время кризис школы, кризис всей системы образования и воспитания (а сегодня этот кризис только развился и усугубился). Этим ответом было коммунистическое преобразование всей системы общественных отношений между людьми, включая и систему воспитания — систему отношений между «воспитателем» и «воспитуемыми». И в качестве аргумента против скептиков, утверждающих, что никакое коммунистическое преобразование системы воспитания не в состоянии преодолеть могучую силу «природного неравенства способностей», Э.В. Ильенков приводит результаты своей работы со слепоглухонемыми детьми.
Коварство ситуации отсутствия зрения и слуха при живом и активно развивающемся мозге заключается в полной отрезанности такого человека от социальной реальности. Он не способен воспринимать устную речь. Научить его письменной речи посредством дактильной (печатной) формы, примером которой может служить та же азбука Брайля, представляется практически невозможным. Место миллиардов взаимоперекрещивающихся и корректирующих друг друга факторов и «воспитывающих» влияний занимает полная пустота. Контакт «обучающих» и «обучающихся» практически полностью оборван. Однако в таких экстремально тяжёлых для педагогики условиях заключается и уникальная значимость подобного эксперимента.
Это был титанический труд, который проделали педагоги, формируя практически с нуля человеческую психику, будь то якобы врождённый поисково-ориентировочный рефлекс, который слепоглухие младенцы не проявляли, или работа со второй сигнальной системой — языком. Так, опыт показал, что для того, чтобы завязалась одна-единственная условная связь «знака» с «означаемой» им вещью, требуется восемь тысяч настойчивых воздействий. Приводить даже краткое описание всей проделанной работы педагогов представляется в рамках данной статьи неразумным. В этом отношении стоит отослать уважаемых читателей к работе Э.В. Ильенкова «Философия и культура», на основании которой и написана данная статья. Там в числе прочего приведены рассуждения философа о фантастических результатах этого эксперимента. А никак иначе определить его результаты просто невозможно.
Сергей Сироткин, Наталья Корнеева, Александр Суворов, Юрий Лернер — это те самые слепоглухие дети, которые при помощи педагогов смогли развиться до более чем полноценного уровня. Все участники эксперимента — выпускники Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. При поступлении все дети сдавали экзамены наравне с другими абитуриентами. Все они прошли обучение за шесть лет — на год больше, чем обычные студенты. После окончания университета Лернер работал в НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР, Сироткин защитил кандидатскую работу по философии и стал председателем постоянной Комиссии по деятельности слепоглухих при Европейском союзе слепых, Суворов стал доктором психологических наук и профессором кафедры педагогической антропологии университета Российской академии образования, а позже — ведущим научным сотрудником Московского государственного психолого-педагогического университета (МГППУ), наконец, Корнеева была научным сотрудником в Психологическом институте РАО и воспитала двух зрячеслышащих дочерей.
Результат эксперимента дал ответ со всей своей материальной точностью. Ответ на споры, витающие, как это водится, на философских высотах. Спор о душе, якобы самозарождающейся в наших телах по замыслу творца, спор о роли, казалось бы, непреодолимых естественных ограничений на пути развития человеческой личности и, что немаловажно, споры о системе образования. Э.В. Ильенков всё же был философ социальный и ответы давал в том числе на проблемы, терзающие систему организации общественных отношений. А вопросы культуры — это, конечно, прежде всего вопросы развития образования. «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество» — с такими словами обратился В.И. Ленин к делегатам III съезда РКСМ.
И тем не менее основной вехой исследований в научных работах Э.В. Ильенкова являются диалектика, гносеология (раздел философии, изучающий возможности познания мира человеком) и частично онтология (раздел философии о наиболее общих категориях и закономерностях бытия). Представляется разумным привести один из примеров его рассуждений. Мы сконцентрируемся на вопросах идеального в «Капитале» К. Маркса. Этому вопросу была посвящена его кандидатская диссертация, что представляет особенный интерес.
Философия уже не одну тысячу лет сталкивается с проблемой познаваемости мира. Реальность, данная нам в ощущениях, имеет определённые закономерности своего движения и развития. Над изучением этого движения и развития, над изучением реальности и работает процесс познания. Но процесс познания не существует сам по себе. Он подвержен и когнитивным искажениям, и ограниченности чувственного восприятия исследователя. Он ограничен и человеческой психикой. Эти проблемы не новы для философии, их поднимали ещё в Древней Греции. С развитием науки исследователи шаг за шагом учились преодолевать препятствия на своём пути. В рамках популярной статьи не будем углубляться в глубины вопросов познаваемости мира, отослав читателя ко всё той же работе Э.В. Ильенкова «Философия и культура», а для самых заинтересованных обозначив принципиальную важность предварительно ознакомиться с «Материализмом и эмпириокритицизмом» В.И. Ленина. В данном рассуждении важно подробно обозначить проблему зависимости психической (и не только психической) деятельности отдельного человека от той до него и совершенно независимо от него сложившейся системы культуры, внутри которой возникает и протекает «духовная жизнь» каждого отдельного человека, то есть работа человеческой головы.
Э.В. Ильенков прослеживает путь выделения категории «идеальности» из древних форм недифференцированного, расплывчато-неопределённого представления о «психике» вообще, которая может с одинаковым успехом толковаться как вполне телесная функция вполне телесно понимаемой «души», какому бы органу в частности эта функция ни приписывалась: сердцу, печени или мозгу. Путь этот идёт ещё от Платона и Демокрита. В современной форме категория «идеальности» только и становится конкретно-содержательным определением известной категории явлений, фиксируя форму процесса отображения объективной реальности в общественно-человеческой по своему происхождению и существу психике, в общественно-человеческом сознании, и перестаёт быть лишним и потому ненужным синонимом психики вообще.
Маркс в «Капитале» вполне сознательно использует термин «идеальное» в том его формальном значении, которое придал этому термину Гегель, а не в том, в каком его употребляла вся догегелевская традиция, включая Канта, хотя философско-теоретическое толкование того круга явлений, который и там и тут одинаково именуется «идеальным», полярно противоположно его гегелевскому толкованию.
Идеальность формы стоимости заключается, по Марксу, разумеется, не в том, что эта форма представляет собой психический феномен, существующий лишь под черепной крышкой товаровладельца или теоретика, а в том, что в данном случае, как и в массе других случаев, телесная осязаемая форма вещи (например, сюртук) является лишь формой выражения совсем другой «вещи» (холста как стоимости), с которой она не имеет ничего общего. Стоимость воплощена в форме сюртука, а форма сюртука есть «идеальная, или представленная, форма» стоимости холста. Идеальность, по Марксу, и есть не что иное, как представленная в вещи форма общественно-человеческой деятельности, отражающая объективную реальность. Или, наоборот, форма человеческой деятельности, отражающая объективную реальность, представленная как вещь, как предмет.
Поэтому ни о какой «идеальности» не приходится говорить там, где нет общественно-производящих и воспроизводящих свою материальную жизнь людей, то есть индивидов, коллективно осуществляющих труд и потому непременно обладающих и сознанием, и волей. Но это никак не значит, что «идеальность вещей» — продукт их сознательной воли, что она «имманентна сознанию» и существует только в сознании. Как раз наоборот, сознание и воля индивидов выступают как функции идеальности вещей, как осознанная идеальность вещей. Идеальность тем самым имеет чисто социальные природу и происхождение, и вместе с тем идеальное в форме знания отражает объективную реальность, не зависящую от человечества. Это форма вещи, но вне этой вещи, и именно в деятельности человека как форма этой деятельности. Или, наоборот, форма деятельности человека, но вне этого человека, как форма вещи.
Поэтому-то Маркс и характеризует товарную форму как идеальную форму, то есть как форму, не имеющую решительно ничего общего с реальной, телесно осязаемой формой того тела, в котором она представлена и посредством которой она только и «существует», обладает «наличным бытием».
Она «идеальна» потому, что не заключает в себе ни одного атома вещества того тела, в котором она представлена, ибо это — форма совсем другого тела. И это другое тело присутствует здесь не телесно-вещественно — «телесно» оно находится совсем в другой точке пространства, — а только опять-таки «идеально», ни одного атома его вещества здесь тоже нет.
Согласно Ильенкову, именно понимание «формы стоимости вообще» как «формы чисто идеальной» и дало возможность К. Марксу впервые в истории политической экономии уверенно различить материальные формы отношений между людьми, как отношений, завязывающихся между ними в процессе производства материальной жизни совершенно независимо от их сознательных намерений (от их воли и сознания), и идеальное выражение этих отношений в формах их сознательной целесообразной воли, то есть в виде тех устойчивых идеальных образований, которые Маркс назвал «объективными мыслительными формами».
Форма стоимости понимается в «Капитале» именно как овеществлённая (представленная или «представшая» как вещь, как отношение вещей) форма общественно-человеческой жизнедеятельности. Непосредственно она и предстаёт перед нами как телесное, физически осязаемое «воплощение» чего-то «иного», и этим «иным» не может быть какое-то иное физически осязаемое «тело», другая «вещь», или «вещество», или субстанция, понимаемая как вещество, как некоторая физически осязаемая материя.
Взгляд искушённого в чтении философских трактатов исследователя неизбежно отметит стремление Эвальда Васильевича писать о неизменно возвышенных материях «высокой» философии приземлённым языком. Простота и последовательность изложения заметно сказываются на объёмности его работ. Там, где дело могло бы ограничиться употреблением пары узкоспециализированных профессиональных терминов, он старательно выводит свои мысли и мысль следующего за ним читателя языком, как кто-то бы мог заметить, «обывательским».
Это не случайно. В своём письме математику Георгию Евгеньевичу Шилову Ильенков отмечает негативную тенденцию к превращению каждой профессии в замкнуто кастовую, от соседей обособленную уже языком — группу людей, не понимающих другую группу, не понимающих, стало быть, и того «общего дела», вокруг которого они в реальности продолжают трудиться, не видя его и не понимая ясно своей специфической роли и границ её компетенции.
Представляется уместным привести фрагмент из этого письма: «Не в обиду будь сказано, последнее время тут часто (гораздо чаще, чем «гуманитарии») грешат именно представители Вашей профессии. Вы огорожены от непрофессиональных вторжений в вашу область уже своим языком, мы — нет. Хотя у нас (у философов) свой язык тоже есть, и я при желании мог бы тоже вступать в такой спор в броне своих непроницаемых для математика терминов, вроде «трансцендентальной апперцепции», «в-себе и для-себя бытия», «самости» и тому подобных профессиональных словечек. Я всегда вынужден делать перевод этих эзотерических выражений на «естественный язык», иначе Вы со мной и разговаривать-то не стали бы, а мне разговор такой интересен, и я вынужден поэтому расшифровывать на естественном языке выражения, которые за собой имеют очень длинную и достаточно сложную историю. А этот перевод довольно часто и приводит к тому, что «расшифровывать» приходится всё подробнее — вплоть до исходных определений и аксиом философии, уточнять их определения».
В стремлении Э.В. Ильенкова к простоте изложения мысли отражается та глубина понимания бесконечно трудных к восприятию категорий, которой он достиг. Строчка за строчкой Эвальд Васильевич «расколдовывает» для читателя загадочную диалектику и громоздкую теорию познания. Следить за его рассуждениями о Гегеле, Канте и Фихте интересно уже потому, что они разительным образом сохраняют тот самый «естественный язык», не теряя при этом в содержании излагаемых мыслей. Не стоит заблуждаться, что Ильенков упрощает философию, как свою, так и изучаемых им мыслителей. В этом убедится любой, кто откроет его книги. За простотой формы изложения кроется всё та же тяжеловесность содержания.
Труды Эвальда Васильевича Ильенкова — это не развлекательное чтиво научно-популярного толка, а полноценные исследования, представленные в определённой форме диалога с читателем. Именно диалога. Читая его работы, замечаешь, как много подчас спорных утверждений автор выносит на обсуждение с читателем. Смелость многих высказываний выгодно отличается от содержания произведений многих современников философа. С текстом на руках можно не соглашаться, спорить и находить далее по ходу рассуждения аргументы, которые заставляют задуматься и где-то согласиться с Ильенковым, а где-то лишь больше удостовериться в ошибочности некоторых его положений. Чтение подобных исследований всегда представляет собой особую работу ума. Это не всегда бывает легко.
И тем не менее читать Э.В. Ильенкова нужно, а современным коммунистам просто необходимо. Работы таких философов составляют багаж подлинного интеллектуального наследия нашей партии — партии, которая так выделяется среди остальных именно своим идеологическим стержнем. Этот стержень, как камертон, позволяет давать точные оценки тем или иным событиям современности.
Андрей КОШКИН
Источник: «Правда»
