Отец «тридцатьчетвёрки». 125 лет Михаилу Кошкину
К середине 1936 года на Харьковском паровозостроительном заводе (ХПЗ), одном из флагманов советской танковой промышленности, сложилась чрезвычайная ситуация. Годом ранее предприятие начало выпуск новых танков БТ-7, но поставленные в РККА машины оказались фактически небоеспособны. Военные негодовали, и в дело вмешался НКВД СССР, начав расследование.
В Москве озаботились кадровым усилением ХПЗ. 25 декабря 1936 года его танковое конструкторское бюро (Т2К) было поручено возглавить специалисту, ранее работавшему на Заводе опытного машиностроения имени С.М. Кирова в Ленинграде, Михаилу Ильичу Кошкину. Этим назначением советское руководство, безусловно, рассчитывало как можно скорее исправить положение на ХПЗ. Но никто не мог представить себе, насколько судьбоносным оказалось это решение. Его прямым следствием стало появление революционного танка, который сыграет ключевую роль в грядущей Второй мировой войне.
События, связанные с созданием среднего танка Т-34, — захватывающая, драматичная история, вполне достойная экранизации. И о ней снято сразу два художественных фильма: не очень старый советский и совсем новый российский. Но, к сожалению, оба мало что говорят о том, как шёл процесс разработки этапной для советского и всего мирового танкостроения машины.
Фильм 2018 года под названием «Танки» не спасают неплохие макеты опытных А-34 и очень похожий на М.И. Кошкина актёр Андрей Мерзликин. В принципе, достаточно сказать, что автором идеи для сценария был Владимир Мединский. Кошкин с соратниками ведут своим ходом два танка из Харькова в Москву. По пути они преодолевают сопротивление банды белых (в 1940 году!), немецких диверсантов (на мотоциклах и с пулемётами!) и частей Красной Армии (!!!), которые не в курсе, что это за два танка катаются поблизости от столицы и открывают по ним огонь.
Советский фильм «Главный конструктор», вышедший на экраны в 1980 году, лучше уже хотя бы тем, что это именно кино, а не капустник. Но его сценарий тоже плохо раскрывает историю Т-34 и биографию его создателя. Зато в наличии клише. Есть вымышленный замнаркома, которому не нравится Кошкин, и потому он чинит его детищу препятствия, правда, в самом конце «прозревает». Есть и некий конструктор «старой школы», который противопоставлен новатору Кошкину.
Но в нашей стране не было никакой «старой школы» танкостроения, потому что Российская империя разработку и производство танков так и не осилила. Первый советский танк «Борец за свободу товарищ Ленин» (нелицензионная копия французского «Рено» FT-17) собрали в 1920 году. А от запуска производства первого серийного танка Т-18 («Рено русский») в 1928 году до прихода Кошкина на завод в Харькове прошло менее десятилетия.
В образе нерешительного пожилого танкостроителя Семёна Семёновича из фильма «Главный конструктор» угадывается С.А. Гинзбург. Вот только он был на два года моложе М.И. Кошкина, которому на момент назначения на ХПЗ было 38 лет. Советская школа танкостроения была молодой в прямом смысле слова, и это касается в том числе личностей главных конструкторов всех этапных танков 1930—1940-х годов. Среди них Михаил Ильич Кошкин был самым старшим по возрасту...
Он родился 3 декабря 1898 года в Ярославской губернии в селе Брынчаги. Его семья была типичным представителем русской крестьянской бедноты. Михаил был старшим из трёх детей. Земельный надел семьи Кошкиных был крошечным, и выжить своим хозяйством она не могла. Отец пошёл в батраки на лесозаготовки, где надорвался и умер в 1905 году. Теперь пришлось батрачить матери, а следом — и старшему сыну. Окончив сельскую школу, он в возрасте 11 лет отправился на заработки в Москву. С 1909-го по начало 1917 года он в разное время трудился на трёх столичных кондитерских фабриках.
Первая мировая война не обошла Кошкина стороной. По достижении 18 лет он в феврале 1917 года был призван в армию и спустя три месяца оказался на Юго-Западном фронте. Там в августе он получил ранение и попал в один из московских госпиталей. После выздоровления в ноябре демобилизовался.
В 1918 году с началом иностранной военной интервенции и спровоцированной ею Гражданской войны Михаил Кошкин принял решение пойти добровольцем в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Находясь в рядах РККА, он в октябре 1919 года вступил в РКП(б).
Путь Кошкина на фронтах Гражданской не был простым. Он участвовал в подавлении мятежа левых эсеров в июле 1918-го. Потом попал в состав железнодорожного отряда и воевал под Царицыном. Затем был переброшен под Архангельск. Любопытно, что и там, и там английские интервенты и их подельники из белого движения использовали танки. Но у Царицына Кошкин их застать не успел. Зато при освобождении Архангельска он вполне мог увидеть в деле британские танки «Марк V». А находясь в рядах 3-го железнодорожного батальона, Михаил Ильич познакомился с бронепоездами РККА.
Далее его части предстояла переброска на Польский фронт. Но по дороге Кошкина свалил тиф, а после выздоровления он попал уже на Южный фронт — под Киев, в 3-ю железнодорожную бригаду. Когда её расформировали летом 1921 года, 22-летний Михаил, который в своей части возглавлял партячейку, был откомандирован в Харьков на военно-политические курсы.
У коммуниста Кошкина были все шансы сделать успешную карьеру в партии. Уже в ноябре того же года после двухмесячной учёбы в Харькове его направили в Москву в Коммунистический университет имени Я.М. Свердлова. Он был активным студентом и партийцем, лично познакомился с Серго Орджоникидзе и Сергеем Кировым.
Окончив университет в 1924 году, Кошкин получил направление в Вятку, где, используя в том числе и свой первый трудовой опыт, успешно руководил кондитерской фабрикой. При этом, как отмечали его старшие товарищи по партии, он продолжал и политико-просветительскую деятельность среди населения. Поэтому молодого активиста охотно продвинули по партийной линии: в 1925 году он стал заведующим агитационно-пропагандистским отделом во втором городском райкоме РКП(б) Вятки, с 1926-го руководил губернской советской партийной школой, был заместителем заведующего, а потом и заведующим агитационно-пропагандистским отделом Вятского губернского комитета ВКП(б).
В последней должности Кошкин оставался до августа 1929 года, и на ней его партийная карьера завершилась. Причём решение это он принял сам, когда летом того года ВКП(б) призвала своих активистов осваивать технические специальности и быть авангардом в начинавшейся в СССР индустриализации. Он стал одним из «парттысячников».
Михаил Кошкин упорно готовился и в результате сумел поступить в Ленинградский технологический институт, а весной следующего года перевёлся на более интересный ему факультет машино-двигателей Ленинградского машиностроительного института. Он получил специальность инженера-механика по конструированию автомобилей и тракторов. Производственную практику проходил и на только что построенном Нижегородском автомобильном заводе имени В.М. Молотова (в будущем — ГАЗ), и на предприятиях с историей — Ижорском заводе и «Красном путиловце», который как раз в тот период стал Кировским заводом.
С отличием защитив диплом, в мае 1934 года молодой инженер пришёл на работу на Завод опытного машиностроения имени С.М. Кирова. Уже к концу года он стал заместителем начальника конструкторского отдела. Его непосредственным руководителем был ранее упомянутый С.А. Гинзбург, который оставил заметный след в советском танкостроении.
Работа на этом предприятии дала Михаилу Ильичу бесценный опыт. Он участвовал в обеспечении серийного производства плавающих танкеток Т-37, средних трёхбашенных танков Т-28 и тяжёлых пятибашенных Т-35. Был он задействован и в работе над рядом экспериментальных машин, и здесь к нему впервые пришло признание: весной 1936 года он был награждён орденом Красной Звезды. А затем последовало его назначение на ХПЗ...
Сотрудники НКВД, разбиравшиеся в ситуации на этом предприятии, в одном из документов, составленном в июле 1936-го, отмечали: «При эксплоатации «БТ-7» в частях имеют место серьёзные поломки, выводящие машины из строя. <...> Предпринятые в течение последних трёх месяцев в связи с этим Автобронетанковым Управлением РККА и Харьковским паровозостроительным заводом (ХПЗ) специальные испытания подтвердили непригодность коробки перемены передач танка «БТ-7», а следовательно, и небоеспособность всех изготовленных до сего времени танков «БТ-7» с этой коробкой...»
Совсем недавно СССР сенсационно ворвался в неофициальный мировой клуб держав — производителей танков. Более того, именно наша страна дала миру теоретические основы массированного применения танковых частей в войнах будущего — теорию глубокой операции В.К. Триандафиллова. Не имея опыта создания танков, СССР пошёл по пути покупки лицензий на производство иностранных моделей. Так, под маркой Т-26 начал производиться лёгкий «пехотный» танк британской компании «Виккерс». В США у инженера Джона Кристи купили несколько танков М1931 оригинальной колёсно-гусеничной конструкции. На их основе создали серию быстроходных танков БТ. При этом советские инженеры постоянно совершенствовали конструкции иностранных машин.
Это были лёгкие танки. А вот первая попытка самостоятельно создать средний танк (Т-24) оказалась провальной. Снова обратились к фирме «Виккерс», но за лицензию на производство среднего танка англичане заломили столько, что от их услуг отказались. Однако во время визита в Великобританию Семён Гинзбург сумел ознакомиться с его конструкцией и по возвращении в СССР вместе со своим коллективом к 1932 году разработал первый отечественный средний танк Т-28. Это была, без сомнения, крупная удача, хотя машина вышла сложной и дорогой и за семь лет производства была изготовлена серией всего чуть более пятисот единиц. А вот счёт Т-26 и БТ уже шёл на тысячи.
И вот в советском танкостроении случился полномасштабный кризис. Внедрение всех типов новых машин в производство и их освоение в войсках шли не без проблем. Но всё же ситуация с БТ-7 стала для РККА слишком болезненной. На этот танк очень рассчитывали. Он был существенно улучшенной версией БТ-5, в котором заменили соединение деталей корпуса клёпкой на сварку, установили более мощный двигатель и внедрили ещё ряд усовершенствований. Но всё это затмил тот факт, что новые танки зачастую ломались, пройдя буквально несколько километров.
В такой ситуации М.И. Кошкин начал руководить танковым конструкторским бюро ХПЗ, которое вскоре сменило индекс с Т2К на 190. Сам завод тоже стал «номерным» — №183. Следует отметить, что основные проблемы с выпуском БТ-7 решили чуть ранее, но Михаил Ильич с присущей ему энергией направил работу сотрудников на дальнейшее совершенствование машины. А перечень изменений в конструкции танка, которых требовало Автобронетанковое управление (АБТУ) РККА, был весьма длинным.
Появилась новая модификация БТ-7 с короткоствольным 76-мм орудием для огневой поддержки пехоты. Была решена сложная задача перевода танка на дизельный двигатель вместо имевшегося карбюраторного. Это улучшило динамические характеристики БТ-7, увеличило запаса хода, а главное: танки с дизелем были куда менее пожароопасными. Такие опытные БТ-7М появились уже в 1937 году, а в 1939-м началось их серийное производство.
А РККА ставила всё новые задачи. Требовалось спроектировать новый более защищённый БТ-9, и коллектив Кошкина незамедлительно приступил к работе над ним. Но вскоре поступил запрос на создание машины БТ-ИС с увеличенным числом ведущих колёс для лучшей проходимости. Чтобы не распылять силы КБ, в котором не насчитывалось и полусотни сотрудников, Михаил Ильич решил добиться объединения этих двух проектов в один. Однако осенью 1937 года было принято прямо противоположное решение: создать на заводе №183 отдельное конструкторское бюро для работы над принципиально новым колёсно-гусеничным танком БТ-20. Людей для его комплектации забрали у Кошкина.
В решениях руководства военной промышленности и армии видна нервозность. И для неё были причины. В 1937 году пришли данные о результатах применения танков Т-26 и БТ-5 в ходе Гражданской войны в Испании. Они были не очень радостными: бронезащита этих машин оказалась слишком слабой. В дальнейшем это подтвердили бои с войсками милитаристской Японии у озера Хасан и на реке Халхин-Гол, а закрепила уроки война с Финляндией. Танки с противопульной бронёй «жили» на поле боя недолго.
Ошибка, приведшая советское танкостроение к кризису, была допущена существенно раньше, когда положения теории Триандафиллова были восприняты некоторыми ответственными лицами слишком буквально. А уточнить что-то у самого автора уже было невозможно: он погиб в авиакатастрофе в 1931 году. Ранее роль манёвренных войск играла кавалерия, но Первая мировая война всё перевернула. Теперь это место должны были занять танковые войска, которые могли бы развивать тактический успех до оперативного. Считалось, что «кавалерийские» БТ идеально подходят для этого. Они были способны двигаться на гусеницах по пересечённой местности, а по дорогам с твёрдым покрытием — на колёсах. Толстая броня представлялась для них ненужной: она снижала мобильность, а встретить противотанковые средства в ходе прорыва в тыл врага казалось маловероятным.
Но концепция колёсно-гусеничного танка быстро себя исчерпала. Да и появилась сама эта идея у американца Кристи по причине несовершенства гусеничного движителя: скоростная боевая машина очень быстро приводила гусеничные ленты в негодность. Но к концу 1930-х остроту этой проблемы сняли, и надобность в колёсно-гусеничной схеме отпала.
Быстрое развитие противотанковых средств требовало создания машин с мощным бронированием. В РККА это поняли на своём опыте, но решения предложить не могли. Выработка тактико-технических требований на новый танк превратилась в бесконечные споры. Звучали и совсем безумные идеи: увеличить с 30 до 70 мм броню пятибашенного мастодонта Т-35, который и так весил около 50 тонн.
Сейчас, по прошествии многих десятилетий, все ошибки выглядят очевидными. А вот М.И. Кошкину и его новому конструкторскому бюро под индексом 24 пришлось постигать эти истины, работая над опытным танком А-20 (БТ-20), когда стала ясна его бесперспективность.
Тут нельзя не упомянуть об одном антиисторическом мифе. Его внедрил предатель Владимир Резун, известный под псевдонимом Виктор Суворов. В книге «Ледокол» он обвинил СССР в агрессивных планах и утверждал, что РККА для завоевания Европы создала специальный танк типа «А» — «автострадный». Имелся в виду кошкинский А-20.
Однако из сказанного выше ясно, что концепция колёсно-гусеничного танка родилась не в СССР и вовсе не с целью запустить танки на колёсах по немецким автобанам. Но откуда же взялась буква «А» вместо «Т» в индексе модели? Резун упирал на это как на прямое доказательство своей лжетеории. Всё просто: предатель наврал. Из опубликованных в 1990-е годы архивных документов завода №183 следует, что литерой «А» он помечал свои опытные танки. И когда М.И. Кошкин понял, что у А-20 практически нет преимуществ по сравнению с БТ-7, он в инициативном порядке приступил к проектированию чисто гусеничного среднего танка с противоснарядным бронированием — А-32. Какие уж тут автострады?..
Кошкину как инженеру были понятны преимущества такого решения: полный отказ от сложной колёсно-гусеничной схемы делал конструкцию проще, надёжнее, а главное — давал большой выигрыш по массе, который можно было использовать для усиления бронирования и вооружения. О своей идее он доложил на совещании наркомата обороны по перспективным танкам, которое проходило 28 апреля 1938 года в Кремле с участием И.В. Сталина. Но военные сомневались, и их можно понять: радикальная идея могла быть ошибочной. Конструктора поддержал Сталин, предложив «не стеснять инициативу завода, дать коллективу возможность работать». Было принято компромиссное решение: изготовить опытные танки и провести их сравнительные испытания. КБ-24 было усилено несколькими новыми сотрудниками, и работа закипела.
При формировании облика будущего А-32 (поначалу его именовали А-20 гус., то есть «гусеничный») харьковским конструкторам оказал помощь военный инженер Н.Ф. Цыганов. Он предложил свой вариант модернизации БТ-7 — БТ-СВ-2, листы корпуса которого располагались под большими углами к вертикали, что улучшало снарядостойкость. За необычный облик танк окрестили «Черепахой». Летом 1938 года Кошкин изучил его. Перспектив конкретно у этого проекта не было, но, очевидно, именно тогда Михаил Ильич понял, как должен выглядеть новый танк.
Подоспели и адекватные организационно-кадровые решения. В начале 1939 года при заводе №183 было создано единое конструкторское бюро (КБ-520) под руководством М.И. Кошкина. Сам он занял введённую новую должность главного конструктора завода и показал себя выдающимся организатором. Он умело разделил коллектив на группы — каждая со своим участком работы.
К сентябрю 1939 года танки А-20 и А-32 были представлены на испытания, которые прошли на полигоне в подмосковной Кубинке. Оба оснащались новейшим дизельным двигателем В-2 мощностью 500 л.с. В РККА по инерции склонялись к «кавалерийскому» А-20. Но по результатам испытаний А-32, хотя и проиграл колёсно-гусеничному собрату в подвижности по дороге с твёрдым покрытием, продемонстрировал ряд важных преимуществ. Среди них было и орудие Л-10 калибра 76 мм (против 45 мм у А-20), и лучшая бронезащита, и превосходная проходимость за счёт широких гусениц. Было ясно, что он не столько конкурент А-20, сколько замена для устаревающего Т-28. А самое главное — у него был потенциал для модернизации, которого не имелось у А-20.
В итоге рекомендовали принять на вооружение оба танка. Сразу отказаться от А-20 военные не смогли, хотя на самом деле его судьба уже была предрешена: он так и останется в единственном экземпляре. 19 декабря 1939 года Комитет обороны при Совнаркоме СССР своим постановлением принял на вооружение танк под индексом Т-34.
Завод №183 обязали изготовить две доработанные с учётом требований военных машины к марту 1940 года и испытать их. Уже 10 февраля первый опытный А-34 был готов. Второй представили двумя днями позже. Правда, запаздывали оружейники с рекомендованной военными новой длинноствольной пушкой Ф-34. Поэтому как на предсерийные, так и на первые серийные Т-34 устанавливалось орудие Л-11 с более коротким стволом.
До начала марта танки успели пройти примерно треть необходимого объёма испытаний. И тут поступило распоряжение наркома обороны К.Е. Ворошилова, которому, кстати, новый танк понравился, пригнать обе опытные машины в Москву для показа руководству страны.
12 марта начался исторический почти 750-километровый пробег двух А-34. Руководил им лично М.И. Кошкин. Без поломок, конечно, не обошлось, но к 17 марта оба танка своим ходом прибыли в Москву. Один из них доставили на полигон в Кубинке, где он прошёл испытания, в том числе и обстрелом.
В полученных Ворошиловым отчётах говорилось: «Слежалый снег глубиной 1—1,2 м танк преодолел свободно. На разворотах, в очень тяжёлых условиях, гусеница не спадает. <...> Танк не пробивается 37 и 45 мм бронебойными снарядами и после попадания продолжает нормально работать». Стало ясно, что коллектив Кошкина создал шедевр, опередив ведущие мировые танковые конструкторские школы: английскую, французскую и немецкую.
Но самому Михаилу Ильичу эта работа стоила жизни. Простудился он ещё до начала пробега в Москву. Отлежаться было некогда: по прибытии в столицу он мотался по ведомствам и испытаниям своего танка. В Харьков он вернулся с тяжёлой двусторонней пневмонией. Одно лёгкое пришлось удалить.
Борясь с болезнью, главный конструктор продолжал жить своим творением. Только что, совершив революцию в мировом танкостроении, он уже видел недостатки Т-34 и обсуждал с коллегами пути их устранения. Например, замену «свечной» подвески на торсионную и поперечное расположение двигателя для лучшей развесовки машины. Это позволит в будущем преемнику М.И. Кошкина А.А. Морозову не только совершенствовать «тридцатьчетвёрку», но и в годы Великой Отечественной создать принципиально новую машину — Т-44, которая определит развитие советского танкостроения в послевоенный период.
М.И. Кошкин этого не увидит. Рано утром 26 сентября 1940 года его не станет. Он прожил лишь 41 год и мог создать гораздо больше, чем успел. И тем не менее рискнём предположить, что сам Михаил Ильич прекрасно понимал: в России, «которую мы потеряли», он, крестьянский сын, пошедший батрачить в 11 лет, не мог рассчитывать и на такое. «Хруст французской булки» до революции слышали только 3% населения империи, а для всех остальных была жизнь средней продолжительностью чуть более тридцати лет.
Не ошибёмся, если скажем, что М.И. Кошкин это ясно осознавал. Вся его жизнь после Гражданской войны была подчинена не поиску тёплого места, а служению Советской стране. Вряд ли это способны понять представители современной российской «правящей элиты», превыше всего ценящей свой мещанский комфорт. А вот Михаил Кошкин, как и многие в его поколении, прекрасно знал, что ему дало государство рабочих и крестьян, и готов был пожертвовать ради него всем, даже жизнью. Он конструировал технику для защиты социалистической Родины от неминуемого нападения империалистов, которые не могли смириться с её существованием. В войне, где решался вопрос о судьбе СССР, танк Кошкина стал «оружием Победы», одним из её символов, и он, как коммунист и конструктор, наверняка гордился бы достигнутым результатом.
Михаил КОСТРИКОВ, кандидат исторических наук
Источник: «Правда»
