Он остался с нами навсегда… 120 лет со дня рождения Н.П. Охлопкова

В 1957 году артисты Иркутского драматического театра впервые посетили с гастролями Москву. Город торжественно провожал труппу в столицу, где иркутянам было предоставлено здание Театра им. В.В. Маяковского. Скорее всего, это было не случайным совпадением, ведь его художественным руководителем был Николай Охлопков. Он никогда не прерывал отношений с родными пенатами и всегда оказывал содействие землякам. Именно поэтому Постановлением Совета Министров РСФСР Иркутскому драматическому театру было присвоено имя Н.П. Охлопкова, которое он с гордостью носит уже больше 50 лет.

Русский советский актёр театра и кино, режиссёр, педагог, сценарист, Народный артист РСФСР (1942), Народный артист СССР (1948), лауреат шести Сталинских премий, кавалер орденов Ленина (1954), трёх – Трудового Красного Знамени (1938, 1947, 1960), Красной Звезды (1944) Н.П. Охлопков в 1943-1967 годах возглавлял Московский Театр Революции (ныне — Академический театр имени В.В. Маяковского). В 1955-1956 годах работал заместителем министра культуры СССР. Постановщик оперных спектаклей в Большом театре СССР, педагог ГИТИСа, профессор, член-корреспондент Берлинской академии художеств.

Николай Охлопков родился в Иркутске в небогатой дворянской семье, один из семерых детей. Отец был полковником Русской императорской армии, участником Русско-японской и Первой мировой войн; в Гражданскую войну занимался мобилизацией в Красную Армию.

В 1910-1917 годах Николай учился в Иркутском кадетском корпусе. В 1917 году устроился в Иркутский городской театр в качестве мебельщика-декоратора, а в 1918 году стал актёром этого театра, где служил до 1921 года. Будучи поклонником творчества Владимира Маяковского, вместе с приятелем Василием Гнедочкиным декламировал стихи Маяковского на площадях. 1 мая 1921 года после освобождения города от Колчака поставил на городской площади массовое действо «Борьба труда и капитала» с участием войск. В 1919 году стал одним из организаторов Иркутского Молодого театра, где в 1922 году поставил «Мистерию-буфф», после чего был отправлен на обучение в Москву.

… Николай Павлович Охлопков скончался 8 января 1967 года в Москве после тяжёлой болезни. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

***

Г. Пикулева

СОКИ ЕГО ЗЕМЛИ

«Он очень любил, когда у него на даче в Переделкино разжи­гали костры. Любовь к кострам у него, конечно, с детства. В Си­бири морозы достигали 40° и выше, а туманы были такие густые, что буквально не видно было ни дороги, ни рядом идущего спут­ника. На берегах Ангары зажигали костры. Как маяки, они осве­щали путь и обогревали сторожей, а летом — рыбаков. Не потому ли в «Иркутской истории», которую Охлопков ставил с присущей ему горячностью, так красиво горел костер на берегу реки...». Эти строки принадлежат сестре Николая Павловича — Людмиле Пав­ловне Коноваловой.

Мне довелось ее знать. Незадолго до смерти, в 1968 году, Коно­валова написала небольшие воспоминания о брате, которые мне передал ее сын. Он же сообщил телефон еще одной из сестер Охлопкова — Евгении Павловны Третьяковой, живущей с семьей в Архангельске. Набираю телефонный помер, и в трубке слышится приветливый, энергичный голос: «С удовольствием поделюсь тем, что помню. Приезжайте, жду вас».

Евгения Павловна оказалась такой же отзывчивой, обаятель­ной, как и Людмила Павловна. Они и внешне были похожи: полноватые, с открытыми добрыми лицами, улыбчатыми – глазами. Вновь и вновь в светлой от белых северных ночей кухоньке в квартире Третьяковой мы говорили с Евгенией Павловной о пере­житом. Ее рассказ во многом дополнял и расшифровывал чуть конспективную рукопись Коноваловой — картина жизни семьи Охлопковых в подробностях вставала передо мной.

...Перенесемся в 900-е годы в Иркутск. Здесь на Соломатовской улице стоял деревянный дом с окнами на солнечную сторону. Дом сдавался внаем четой музыкантов. В течение многих лет снимали его Охлопковы. Едва приоткрыв дверь, входящие слышали дет­ские голоса, звонкий смех. Они не смолкали с утра до вечера: у полковника русской армии Павла Иосифовича Охлопкова и его жены Юлии Филипповны было семеро детей.

Вот они на семейной фотографии. В центре сидит Павел. Иоси­фович с лихо, как у кавалериста, закрученными усами. Рядом с пим — Юлия Филипповна. Лицо матери Охлопкова красиво, над высоким лбом вьются густые каштановые волосы. Одета Юлия Филипповна в свое любимое закрытое темное платье. Как положе­но па старинной фотографии, за спиной родителей выстроились

дети: изящные, с серьезными, задумчивыми глазами дочери — Ольга, Надежда, Александра, Людмила и сын Владимир. У ног родителей усадили подстриженную под мальчика, наряженную в длинное платьице маленькую Женечку. А между отцом и матерью стоит и независимо смотрит на мир общий любимец семьи — ху­дой, с оттопыренными ушами и светлыми глазами Николай.

Сфотографироваться всем вместе Охлопковым было, вероятно, не очень легко. Глава семьи редко находился дома. Как военного Павла Иосифовича призывали и в русско-японскую, и в первую мировую войну. Да и был он человеком необщительным, замкну­тым, с домашними держался холодно.

Юлия Филипповна всегда была полностью поглощена до­машними делами. Строгая, волевая, сдержанная, она совершенно не интересовалась светской жизнью, сплетнями приятельниц. Зато была прекрасной хозяйкой. Семья обладала весьма незначитель­ными денежными средствами, и Юлии Филипповне приходилось экономно вести хозяйство. Богатые родственники мужа, торговав­шие пушниной, помогали крайне неохотно. Да и сама Юлия Филипповна их недолюбливала.

В домике на Соломатовской не было никаких признаков роско­ши. Скромно и безыскусно обставили Охлопковы пять небольших комнат. В маминой уместилась только кровать и швейная машин­ка. Юлия Филипповна сама обшивала детей. Особенно радова­лись кружевным нарядам девочки; им же в подарок от матери го­товились самодельные башмачки и незамысловатые, из лоскутов, куклы. В детских комнатах стояли простые железные кроватки, заправленные чистыми покрывалами. Чуть больше мебели разме­стили в гостиной: диван, стол, трюмо, плюшевые кресла. Самым излюбленным местом всех домочадцев была столовая с огромным круглым столом, за него усаживались обедать не только домаш­ние, но и многочисленные друзья детей. Всем скопом уплетали пельмени, которые сами же и готовили под руководством искус­ной Юлии Филипповны. По вечерам в столовой чаевничали. Юлия Филипповна угощала пышными калачами, пирогами с творогом, черемухой, грибами, капустой. Каждый рассказывал в эти часы об увиденном за день. Мать иногда пела грудным голосом русские народные песни, романсы. Эти вечера необыкновенно сближали дружелюбных, доброжелательных Охлопковых.

Воспитание детей Юлия Филипповна считала делом живым, творческим. В семье не читали длинных нотаций о «должном» по­ведении, детям разрешались и шалости, и игры, позволяющие им расти подвижными, раскованными, общительными. Особенно будо­ражил дом проделками и розыгрышами Николай. «Коля рос озор­ным и впечатлительным мальчиком, — пишет Коновалова. — Он придумывал разные фантастические истории и свой рассказ обыч­но сопровождал выразительными жестами. Его коронным номером была сценка с джигитом, оседлавшим боевого копя. Надев сшитую мамой черкеску, Николай скакал на воображаемой лошади, кото­рую заменяла палка. У маленького выдумщика блестели глаза, его пластичные движения создавали для сестер-зрительниц пол­ную картину джигитовки».

Воображение соседской ребятни будоражили уличные игры, в которых будущий режиссер выступал заводилой. Коновалова описывает большую игру, организованную братом в Уфе, куда после контузии отца в русско-японской войне ненадолго переехала семья. Игра состояла в том, что отряд мальчишек под предводи­тельством Николая учинил налет на погребок богатого татарина, сдавшего Охлопковым угол. В погребе хранились лакомства, ра­зумеется, недоступные уличной детворе. Ребята, «перевоплотившись» в наездников, на импровизированных конях, под призыв­ные возгласы атамана Кольки взяли заветный подвал штурмом. Из слов активной участницы затеи брата Людмилы Павловны можно сделать шутливый вывод, что в организации «нашествия» проявились зачатки режиссерских наклонностей Николая Павло­вича, любившего широкие массовые театральные действа.

Правда, первый «режиссерский» опыт закончился весьма пе­чально: организатор военных действий был пойман с поличным и доставлен родителям. Атамана посадили в темную кладовую. Но и оттуда он сумел привлечь друзей, которые освободили своего вожака.

Как это было присуще лучшим семьям русской интеллигенции, мать Охлопкова стремилась воспитать в детях высокие нравствен­ные устои. Большое значение в этом она придавала искусству. Творческое начало, видимо, вообще было в роду Охлопковых. Братья Юлии Филипповны славились как художники-граверы. Родственники Павла Иосифовича обладали неплохими музыкаль­ными способностями.

Заботой и вниманием окружили в доме Охлопковых старшую сестру Надежду, всерьез занявшуюся живописью. Она приводила в семью молодых поэтов, художников, музыкантов. К их разгово­рам за вечерним чаем особенно прислушивался подрастающий Николай. Вначале заводилу мальчишеских проделок манил смелостью трюков и озорством клоунады цирк. Потом пришло увлечение музыкой, пением. Его так и прозва­ли «Колька Шаляпин» за песни, которые он пел в теплые лун­ные вечера в деревне Беленькое под Иркутском, где летом обычно отдыхала семья Охлопковых.

Но лучшим подарком для Николая было посещение театра. Что же мог увидеть на иркутской сцене юный Охлопков? Откроем книгу П. Маляревского «Очерк из истории театральной культуры Сибири», где красочно описана жизнь одного из старейших теат­ров России, славившегося серьезным репертуаром, прекрасной труппой. Как театральная легенда, передавался от старших к мо­лодежи рассказ о постановке «Горе от ума» А. Грибоедова и на­ходившейся под запретом комедии А. Островского «Свои люди — сочтемся». Не меньшую память в сердцах иркутских театралов оставили гастроли В. Комиссаржевской. А когда подросший Охлопков вместе с сестрами усаживался высоко на ярусе и с замиранием сердца смотрел спектакль, на сцене чудодействовали куми­ры иркутской публики — И. Слонов, К. Зубов, Н. Дубов. Большую пищу для сравнений и размышлений давали зрителям спектакли с участием гастролеров, известных мастеров русского театра — В. Давыдова, В. Далматова, К. Варламова, П. Орленева. В 1909 го­ду приезжала группа актеров Малого театра. В 1915 году здесь играл театр Корша. В Иркутске бывали братья Адельгейм, М. Дальский, М. Петипа.

Обилие ярких впечатлений, театральных наблюдений развива­ло творческую натуру юноши. «После посещения театра он долго не мог заснуть, часами выстаивал перед зеркалом, изображая ко­го-нибудь из персонажей. При этом удивительно схватывал и ар­тистически передавал избранный им образ», — пишет Коновалова. Запомнилось Людмиле Павловне и первое выступление брата па сцене.

Случилось это так. Как уже говорилось, материальное положе­ние семьи было неважным, но Юлия Филипповна все же стреми­лась дать детям среднее образование. Она отдала сына учиться в иркутский Кадетский корпус, где обучение было бесплатным. Вот там-то Николай впервые и участвовал в любительском спектакле «Свадьба» А. Чехова, сыграв роль телеграфиста Ятя. «На удивле­ние всем он исполнил эту роль блестяще, с присущим ему юмором, искренностью и обаянием, — вспоминает Коновалова. — Ап­лодисменты, помню, были жаркие и долгие. Вопреки правилам военной дисциплины, солидные офицеры, педагоги и наставники жали ему руки и поздравляли с успехом. Один из них подошел к матери и сказал: «Поздравляю, это талант несомненный».

Но вообще-то Охлопков. неохотно посещал Кадетский корпус. Самостоятельному, непокорному, ему претила военная муштра, жесткая дисциплина. С радостью вырывался он по субботам до­мой.

Революционные настроения были естественными в доме Ох­лопковых. Старшая сестра Ольга, еще будучи гимназисткой, участвовала в 1905 году в студенческих демонстрациях. Надежда, к которой Николай тянулся больше всех, была не только одаренным художником, но и широко образованным человеком — она изуча­ла философию, труды Маркса. Ее знали в нелегальных кружках, руководимых политическими ссыльными. Демократических убеж­дений придерживался и отец Охлопкова. В годы гражданской вой­ны он, кадровый военный, перешел на службу в Красную Армию, занимался важным делом мобилизации.

Октябрьскую революцию молодой Николай Павлович, по сло­вам Коноваловой, воспринял «с особым восторгом». Конечно, тут же были забыты уроки Кадетского корпуса. Охлопков выбрал со­вершенно иную стезю, решив поступить на сцену Иркутского го­родского театра. Дом наполнился друзьями Николая и Надежды. Увлеченно обсуждали они поэзию Маяковского, Каменского, Бло­ка. Николая и его товарища Василия Гнедочкина особенно захватил Маяковский. «Помню, оба они высокие, сильные, в желтых рубашках, с мощными тростями в руках взволнованно и громко выступали на площадях, читая стихи Маяковского, любимого поэ­та Коли», — пишет Людмила Павловна.

Радостным планам Николая Павловича не удалось свершить­ся сразу. Город занял Колчак. Для семьи Охлопкова наступили дни бедствий, голода. Хотя Николаю и удалось вступить в труппу Иркутского городского театра, роли он получал незначительные. Да и репертуар, приспособленный для вкусов колчаковцев, уст­роить юношу никак не мог. Николай и Надежда подрабатывали тем, что рисовали плакаты в кинотеатрах. Единственную отраду находил Николай в музыке, он увлекся в то время игрой на виолончели.

В начале 1920 года Иркутск был освобожден Красной Армией. Именно теперь тяга Охлопкова к революционному искусству могла проявиться. Одним из распространенных явлений в Восточной Сибири, как и во всей стране, был агитационный театр. В поста­новке спектаклей-митингов, «судов», массовых действ в первые годы Октября утверждал себя новый герой сценического искусст­ва — народные массы, штурмующие старый мир, раскрывалась их новая общественная психология, максимальная политическая ак­тивность. Охлопков решил осуществить такое масштабное теат­ральное действо на Тихвинской площади Иркутска в день Первого мая 1921 года. Его инициативу поддержали партийные и общест­венные организации города. Массовое действо «Борьба Труда и Капитала» было прекрасно описано в газете «Власть труда», в кни­гах о режиссере. И все-таки хотелось бы привести еще какие-то его детали, подмеченные увлеченной представлением на площади мо­лодой иркутской зрительницей, сестрой Охлопкова Людмилой Пав­ловной.

Она вспоминает: «Посреди площади возвышался огромных размеров круглый деревянный помост. Под ним располагались актерские уборные и во время действия участники представления по лестнице изнутри этого помещения поднимались на сцену. Ника­кой декорации не было. Только яркое, синее небо и солнечные лучи, игравшие бликами на досках... Тысячная толпа (в этот день буквально все иркутяне вышли на площадь с развевающимися стягами) плотно окружала помост...

Стройный, высокий, чрезвычайно пластичный и гибкий, одетый в черное трико, Николай Павлович исполнял роль Тирана-Капита­ла. Страстная игра актеров, изображавших борющийся народ, бы­стро накаляла атмосферу... Взволнованная событиями масса лю­дей ринулась па сцену с красными знаменами и криками «ура». В этот момент было даже немного жутко. Казалось; вот-вот толпа растерзает актеров и таким образом расправится с тиранией и гос­подством капитала. Подъехавшие кавалеристы спасли создавшее­ся положение, оттеснив разъяренных горожан от сцены.

Я плакала от счастья и радости за успех брата и от нахлынув­шего чувства свободы».

Свои опыты па путях постижения революционного искусства Охлопков и его товарищи, большинство из которых входило в труппу Иркутского городского театра, продолжили в организован­ном ими Молодом театре. Начинающий коллектив тяготел к прин­ципам студийности, его участники были увлечены всевозможными сценическими поисками.

Объединял спектакли Молодого театра романтический, жизне­утверждающий пафос. Праздничная нота отчетливо звучала и в открывшей первый сезон комедии Хасинто Бенавенте «Игра ин­тересов», где Охлопков выступил в роли выдумщика и смельчака Криспина, и в постановке «Принцессы Турандот». Евгения Пав­ловна Третьякова помнит репетиции сказки Гоцци. В Молодом театре открылась студия, куда и пришла сестра Охлопкова. Под­готовка начинающих актеров к спектаклю велась с помощью этюдов, непременным элементом которых была импровизация, разви­вающая фантазию. В «Принцессе Турандот» Третьякова исполни­ла роль цанни. Слуги просцениума, вспоминает Евгения Павлов­на, выносили необходимые по ходу действия предметы, бегали по авансцене, создавая веселую суету, а в кульминационные момен­ты застывали, как фарфоровые богдыханчики.

Роль Калафа сыграл Охлопков — он выходил на сцену в чалме, в полупрозрачном костюме, в голубом парике. Красивым, пластич­ным было каждое движение молодого исполнителя.

Николай Павлович вкладывал всю душу в работу Молодого театра, который был для него родным домом с самыми дорогими, отлично понимающими его друзьями. Как когда-то в детстве, он стал заводилой всевозможных розыгрышей, забавных капустников. Его коронным номером был выход балерины в балетной пач­ке, выделывающей классические па. А затем следовали душещипа­тельные романсы, которые Охлопков распевал высоким женским голосом под хохот приятелей-актеров.

Это были, конечно, шутки в минуты короткого отдыха. Свобод­ного времени у Николая Павловича почти не оставалось даже на то, чтобы забежать к матери и сестрам. Чаще он ночевал в театре или у своего товарища Григория Палина, на квартире у которого актеры организовали коммуну.

Стремление Охлопкова к героическому монументальному зре­лищу, проявившееся в постановке «Борьба Труда и Капитала», не оставляло режиссера и в дни работы в Молодом театре. Не менее грандиозную картину событий эпохи он увидел и в пьесе своего любимого поэта Владимира Маяковского «Мистерия-буфф». С эн­тузиазмом восприняло его идею поставить это произведение боль­шинство участников Молодого театра.

«В памяти рабочих и красноармейцев, наполнявших зритель­ный зал в дни представлений «Мистерии-буфф», еще были свежи воспоминания о недавних боях с интервентами. В городе, в кото­ром осело большое количество обломков старого мира, можно бы­ло встретить и «российского спекулянта», и «попа», и «соглашате­ля», и «даму с картонками», не успевшую уехать в Париж. Классовая борьба, показанная в пьесе, приобретая в условиях нэпа но­вые формы, продолжалась с огромной остротой. Ненависть к ста­рому, глубокая вера в будущее, воля к борьбе за победу коммуниз­ма, во имя которой вдохновенно работали рядовые труженики, — все это заставляло зрителей с живым волнением следить за пьесой», — пишет о спектакле Охлопкова в своей книге Маляревский.

Постановка была по достоинству оценена партийными и со­ветскими организациями Иркутска. Николай Павлович отправляет­ся на учебу в Москву.

Трогательно расстались с ним его близкие. «Все мы, — вспо­минает Коновалова, — радовались за него и в то же время очень переживали отъезд. Мама с присущей ей заботой и любовью собрала сына, дав в дорогу мешок с сухарями, кусок сала и фунт сахару (ведь время было тяжелое, голодное). Коля, помню, уехал в солдатской гимнастерке, галифе и в сапогах».

Вскоре после отъезда Николая Павловича разъехались из Ир­кутска его сестры.

Нет, нет, да и раздавался в их домах телефонный звонок, и голос уже знаменитого режиссера, народного артиста СССР Охлопкова просил: «Приезжай». На всю жизнь сохранилось не только семейное, но и. духовное родство младших Охлопковых. Уже буду­чи смертельно больным, Николай Павлович делился с Людмилой Павловной замыслами постановки «Тихого Дона» на сцене Боль­шого театра с участием хора мальчиков. К сожалению, спектакль этот он не успел осуществить.

Охлопков не любил писать писем, поздравительных открыток. Вот почему у Евгении Павловны Третьяковой сохранился автограф Николая Павловича только на его подарке — «Божественной комедии» Данте, томе в красном переплете с иллюстрациями До­ре. Вот эта надпись: «Любимой, золотой Женичке от состаривше­гося брата, который очень глубоко любит тебя, дорогая моя сестренка. Желаю тебе счастья. Твой Н. Охлопков».

(Из книги «Н.П. Охлопков. Статьи. Воспоминания». М., 1986)