Оголённый нерв русского народа. И.С. Бортников – к 95-летию Вадима Кожинова

В стане русских патриотов во второй половине прошлого столетия ярким лучом вспыхнула в тёмном мраке либерального мировоззрения, насаждаемого пятой колонной при непротивлении властных структур, историческая публицистика Вадима Валериановича Кожинова, 95 лет со дня рождения которого исполняется 5 июля сего года.

Кожинов, несомненно, один из величайших мыслителей своего времени, обладавший огромными знаниями и способный критически их анализировать, систематизировать, обобщать и на этой основе делать оригинальные выводы в защиту русского народа и его роли в восходящей истории человечества.

Писать о нём очень сложно. Его творчество, да и сам Кожинов в обществе признаётся неоднозначно, но никто не сомневается в одном, что он был постоянен в искренней любви к России, к русскому народу. Возможно, его отношение к России можно выразить словами замечательной русской поэтессы Светланы Анатольевны Сырневой, написанными ею в восьмилетнем возрасте:

Ты горька, как осина,
Но превыше и лести, и срама –
моя Родина самая сильная
      и богатая самая.

Кожинов в книге «Победы и беды России», рассматривая её стихотворение «Прописи», обращает внимание, «что родившаяся в 1957-м внучка священника-“лишенца” и “раскулаченной” крестьянки не утратила веры в Россию (пусть и в обличии СССР)». Но для этого нужна, по его мнению, «иррациональная (“безрассудная”) убежденность», заключённая в приведённых выше строках. И он приходит к выводу: «Без людей, проникнутых этой убежденностью (несмотря даже на тяжкие испытания, выпавшие на долю их семей и их самих), Россия вообще едва ли бы прожила 1200 лет, но такие люди всегда были и есть, и главная надежда на них…» К ним безусловно принадлежал и Кожинов.

Родился он в Москве 5 июля 1930 года, в семье служащего. В 1948 году окончил среднюю школу и поступил в МГУ на филологический факультет, который окончил с отличием в 1954 году. После окончания университета учился в аспирантуре Института мировой литературы АН СССР. С 1957 года работал сотрудником отдела теории литературы в этом институте. В 1958 году защитил кандидатскую диссертацию «Становление романа в европейской литературе (XVI—XVII вв.)».

В принципе, это обычная биография многих советских людей, родившихся в 30-е годы прошлого столетия. Необычно было время, наложившее отпечаток на всю последующую жизнь. Мы как-то мало обращаем внимания, в какой атмосфере формировался духовный мир того или иного поколения. Начало формирования поколения, родившихся в 30-е годы, как личностей, совпало не только с периодом бурного строительства социалистического общества, но и «ежовщины», как называлась до ХХ съезда партии борьба со считавшимися врагами социализма. Тогда Хрущёв, обеляя своего подельника, ввёл в оборот лживый термин «сталинские репрессии».

Затем Великая Отечественная война и горечь поражений первых лет её больно царапнула детские сердца. Ведь им внушали, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней», да и фильме «Если завтра война…» твёрдо звучало: «И врага разобьем мы жестоко».

А оказалось войска с тяжёлыми потерями катились всё дальше и дальше на восток. И хотя они были уверены в нашей победе, невольно в их детских головах возникал вопрос: «Почему?», на который они не находили ответа.

Правда, уже через полтора года горечь поражений сменилась радостью побед и вскоре, как писал С. Михалков: «…проснулись на рассвете в окнах свет и нет войны». Фашистский зверь был добит в своём логове.

Но англосаксы, которые натравили Гитлера на Советский Союз, продолжали бряцать ядерным оружием, и разрушенной войной стране приходилось нести огромные расходы на создание оружия защиты и возмездия. Но понимая, что Союз в открытых боях не победить, они объявили ему холодную войну, стержнем которой является психологическое, информационное наступление. И совершенно правильно руководство партии и страны ответом на их происки начали борьбу с космополитизмом и преклонением перед Западом. Конечно, не обошлось без перегибов, в результате чего сфера культуры закостенела, что явно вызвало у молодёжи неудовлетворённость.

Не случайно изменения в политике партии и правительства после смерти Сталина, а особенно после ХХ съезда партии молодое поколение встретило с восторгом. На это время приходится завершение формирования людей, родившихся в 1930-х годах, как личностей. Большинство из них покоряли целину, трудились на великих стройках Сибири и Дальнего Востока, проникали в тайны атома и другие загадки природы и бытия.

Но значительная часть интеллигенции попала под влияние всякого разного рода солженицыных и иже с ним, начали создавать диссидентское движение, так называемое движение шестидесятников. Они это время с лёгкой руки Ильи Эренбурга назвали «оттепелью». Ныне же всё яснее становится, что это было время слякоти, когда под видом разоблачения мифического культа личности Сталина в интеллигентской среде шло формирование ярой русофобии и лютой ненависти ко всему советскому, как указывал иерей Александр Шумской. И с ним трудно не согласиться.

Он также повествует о том, что эта шестидесятническая братия рассматривала Троцкого как героя и жертву сталинского режима, к Ленину они также относились симпатией. Одно время и Кожинов исповедовал солженицынский «катехизис шестидесятника». «Но уже с самого начала его отличительным знаком была непоколебимая русскость, это его драгоценное природное свойство. Эта русскость, помноженная на феноменальную одаренность, позволила ему устоять и не поддаться тлетворному троцкистскому духу», — пишет Шумской.

Вообще-то, как сам вспоминает Кожинов, он всё время, как и его отец и дед был далек от политики. Пионером он не был, в комсомол вступил лишь в университете и был довольно активным его членом, но после ХХ съезда, побывав в кругу шестидесятников, он целиком отдал себя литературоведению и изучению русской истории. По его признанию, ему с детства нравилось загадочное прошлое. Возможно, поэтому с 70-х годов он не скрывал своих монархических и националистических симпатий.

Он никогда не состоял ни в одной партии, но в преддверии президентских выборов 2000 года стал доверенным лицом Геннадия Зюганова. В 1991 году Кожинов говорил, что он сам «не только не член партии, но ещё и антикоммунист с большим стажем, но в нынешних условиях, — никуда не денешься, — получается, что КПСС — одна из опор страны».

Вероятно, в оценке деятельности Кожинова нам надо исходить из мудрого изречения Дэн Сяопина на XIII съезде Компартии КНР (25 октября 1987 г.), когда «главный архитектор китайских реформ» дословно сказал следующее: «Неважно, какого кот цвета — черный он или белый. Хороший кот такой, который ловит мышей. Так и в реальной жизни не всё определяется классовой борьбой». Нам тоже нельзя отталкивать от себя ратников цивилизационной борьбы за русскость.

Надо помнить, что «Кожинов бросил вызов шестидесятнической либеральной идеологии, утверждающей, что советский период – черная дыра русской и мировой истории. Он не просто выдвинул тезис о неразрывности нашей истории, о ее единстве и преемственности, он это блестяще доказал в своих книгах, в своих неподражаемых интервью, в своих публичных диспутах с оппонентами (А. Шумской).

Для нас творчество Кожинова важно как путеводитель по возрождению русского национального самосознания. Ведь он сконцентрировал свои научные исследования на главных составляющих формирования сознания народа – литературе и истории. Именно эти две дисциплины хранят чистоту языка и дают философское осмысление бытия.

Определяющую роль на мировоззрение Кожинова, выразившееся в его научной, критической, исторической деятельности, сыграло его знакомство с работами и самим уникальным отечественным философом и мыслителем М.М. Бахтиным. И именно во многом благодаря Бахтину Кожинов «пришел к простой и в то же время совершенно неочевидной для многих его современников мысли: важна не “позиция”, занятая по отношению к тем или иным трагическим узлам истории, а понимание исторического процесса в целом» (С. Куняев).

У Бахтина он воспринял гениальную идею незавершённости и идею диалогичности. Благодаря этому Кожинов понял, что в ходе исторического процесса не может быть остановок, не может быть чёрных дыр, преемственность не может прерываться, существует связь времён. «Есть единый процесс становления, в котором «все впереди и всегда будет впереди», как говорил Бахтин. Естественно, все это относится и к советской эпохе, диалогически связанной как с прошлым, так и с будущим» (А. Шумской).

Кожинов историю и литературу воспринимал как единое целое. Поэтическое слово он рассматривал в тесном единстве с Большой Историей и только тогда оно для него приобретало подлинную ценность считает С. Куняев. Разгадке смысла этого слова он посвятил работы «Книга о русской лирической поэзии XIX века», книга «Стихи и поэзия», предисловия к поэтическим сборникам своих ближайших друзей — Николая Рубцова, Владимира Соколова, Анатолия Передреева, Василия Казанцева, Станислава Куняева, Юрия Кузнецова. “Эти поэты... — писал он в статье “Полнокровность поэтического мира”, — осознанно стремились к тому, чтобы в полной мере возродить, воскресить заветы русской классической поэзии, усматривая в этом отнюдь не собственно литературную, а жизненную, бытийственную задачу».

Все они вошли в мир большой отечественной литературы через критику Кожинова и его постоянной поддержке. Он увидел у них стремление раскрыть душу человека, её лирическую суть.

В своих литературных изысканиях Кожинов добивался продолжения в поэзии традиций русской классической литературы, развитие русской лирической поэзии, ликвидации чёрных дыр. Вспоминаю, в курсе литературы в 9-м классе о творчестве самобытных значительных русских поэтов А. Фета и Ф. Тютчева говорилось вскользь как о поэтах «чистого искусства», «искусства для искусства», и мы выходили из школы, зная лишь стихотворения «Ласточки пропали…» Фета и «Вешние воды», «Есть в осени первоначальной…» Тютчева.

Кожинов показал Фета как поэта космического масштаба, поэта, способного на лирическую дерзость, восстановил подлинность его поэзии, освободив его поэзию от тургеневской редакции, и она засияла своей первозданной красой. Все мы знаем и любим замечательный романс А. Варламова «На заре ты её не буди…», но Кожинов замечает, что поётся он сейчас без строфы, убранной Тургеневым:

И старалась понять темноту,

Где свистал и урчал соловей,

То на небе, то в звонком саду

Билось сердце сильнее у ней.

По мнению Кожинова, без этой строфы стихотворение теряет и космический размах, и лирическую дерзость. Читая стихи Фета в сборниках под редакцией Кожинова, воспринимаешь русскую природу как космическое явление, любовь как воплощение окружающей природы.

Не побоюсь сказать, что особая любовь у Кожинова была как к творчеству Тютчева, так и к его личности. Не случайно, что главным трудом в его литературоведении стала биография Тютчева, написанная в конце 1970 — начале 1980-х годов и изданной в серии «ЖЗЛ» лишь в 1988 году. В ней Тютчев предстал перед нами не только как великий русский поэт, но и выдающийся дипломат и проницательный публицист.

Во всех трёх ипостасях деятельности Тютчева Кожинов видит единство гармонии: «Для Тютчева всё подлинное бытие России вообще совершалось как бы на глубине, недоступной поверхностному взгляду. Истинный смысл этого бытия и его высшие ценности не могли — уже хотя бы из–за своего беспредельного духовного размаха — обрести предметное, очевидное для всех воплощение…» (…) «Поскольку каждое, даже само по себе частное событие своего времени являлось перед Тютчевым как определённое звено во всемирной истории…»

Кожинов ввёл по аналогии с «пушкинской плеядой» понятие «тютчевская плеяда поэтов» и издал книгу «Поэты тютчевской плеяды». Тем самым он вернул к жизни полузабытых русских поэтов: П. Вяземского, Ф.Н. Глинку, А.С. Хомякова, С.П. Шевырёва, Л.Я. Якубовича, В.Г. Бенедиктова. Как пишет Инна Ростовцева: «Кожинов ввёл читателя в творческий мир таких самобытных и малодоступных по тем временам поэтов, что это стало подлинным открытием забытых страниц и забытых стихотворений русской лирики XIX века, несущих в себе, по его словам, «такой заряд поэтической энергии, которым никак нельзя пренебречь».

И совершенно справедливо С. Куняев указывал: «Особо обращает на себя внимание следующее утверждение Кожинова: “Всем поэтам тютчевской школы...присущи отчётливые антииндивидуалистические тенденции. И это, безусловно, связано с их славянофильской идеологией».

В возрождении русского национального самосознания, по сути, манифестом стала статья Кожинова «И назовёт меня всяк сущий в ней язык…», опубликованная в 11-м номере «Нашего современника» за 1981 год. Думается, она и сегодня важна для участников движения «Русский Лад» в качестве теоретической основы для утверждения русскомыслия. В то время она, к глубокому сожалению, стала «сигналом для составления памятного постановления “О творческой связи литературно-художественных журналов с практикой коммунистического строительства” (изданного в общих рамках начатой Ю. Андроповым борьбы с “русизмом”), после чего цензурные ограничения, налагаемые на русскую мысль в печати, стали особенно жёсткими» (С. Куняев).

Ещё бы, западномыслящие власти предержащие в идеологии, как указывал А. Зиновьев, уверовали, что Запад лучший из миров, да и вообще с Запада восходит царь природы, а тут Кожинов утверждает, что у русского народа есть своё национальное самосознание. По их мнению, этого не может быть потому, что этого никогда не может быть.

А ведь в этой статье Кожинов не проповедовал превосходство русского народа над другими. Он просто воскрешал полузабытые идеи П.Я. Чаадаева и Ф.М. Достоевского о том, что в мире все народы равны, но каждый из них в чём-то в своём развитии опережает другие, а в чём-то отстаёт. Правда, он приводит слова Белинского: «Известно, что французы, англичане, немцы так национальны каждый по-своему, что не в состоянии понимать друг друга, тогда как русскому равно доступны и социальность француза, и практическая деятельность англичанина, и туманная философия немца».

Но далее Кожинов показывает, что Чаадаев в этом усматривал отсутствие национального эгоизма, поскольку русские могут воспринимать всё лучшее от других народов. И это не случайно, в древности Русь формировалась из различных племён, живущих около Ладоги, Великого Новгорода, Киева и Владимира с Суздалем, русичи вбирали в себя достоинства их. Но и в дальнейшем русские собирали в своё государство другие народы, спасая их от притязаний англосаксов, германцев и османов.

Россия всегда была многонациональной страной, поэтому и её литература была пропитана идеями всечеловечности, всемирности. И доказывает это Кожинов строфой из знаменитого стихотворения Пушкина «Памятник»:

Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой

Тунгус, и друг степей калмык.

«Если вдуматься, перед нами поистине поразительный факт: из всего-навсего двадцати строк своего “Завещания" поэт счёл необходимым четыре строки посвятить утверждению, что он творил не для одного русского народа, но в явной, одинаковой мере для всех народов “Руси великой”!» (Кожинов).

В дошедшем до нас памятнике древнейшей русской литературы, а, следовательно, и мысли – в «Слове о законе и Благодати» митрополита Иллариона – изложена суть христианства, но она, по мнению Кожинова, является также сутью русского сознания времён многонациональной Киевской Руси, а само «Слово» пронизано идеей всечеловечности. Совершенно справедливо академик Д.С. Лихачёв утверждает, что оно направлено в будущее. Илларион говорит: «...уже негьрздится (то есть теснится. — В.К.) в законе человечество, но в благодати пространно (то есть просторно, свободно. — В.К.) ходит...», потому что «Благодать – это воплощение духовной свободы» и имеет «универсальный характер, выражает идею равноправия всех народов».

Вся история русского народа показывает, что он никогда не был угнетателем других народов, ни один из народов, присоединённых к России, не был в отличие от Запада, уничтожен, потому что он обладал всечеловечностью. Эта идея «присутствует в сочинениях таких — кстати, глубоко различных — писателей и мыслителей, как Чаадаев, Иван Киреевский, Тютчев, Владимир Одоевский, Гоголь, Белинский, Герцен, Аполлон Григорьев» (В. Кожинов). Но особенно ярко и чётко она прозвучала в Пушкинской речи Достоевского: «Я просто только говорю, что русская душа, что гений народа русского, может быть, наиболее способны, из всех народов, вместить в себя идею всечеловеческого единения... Это нравственная черта, и может ли кто отрицать и оспорить, что её нет в народе русском?»

Кожинов напоминает, что «на протяжении последних двадцати лет жизни Достоевский развивал мысль о всечеловечности как о сущности нашего национального самосознания и — как следствие — коренном, решающем качестве русской литературы».

Но нельзя не обратить и на другую особенность русского народа, на которую также указывает Кожинов: «Абсолютно необходимой основой для осуществления этой вселенской миссии был беспристрастный и беспощадный суд над собой», — полагал Чаадаев. Само право «судить» он обосновывал именно тем, что «никогда ни один народ не был менее пристрастен к самому себе, нежели русский народ».

Особо следует обратить внимание на то, что Достоевский считал всечеловечность «глубоко народным, уходящим в самые недра народного мироощущения свойством, свойством именно “органическим”.(…) Ибо что такое сила духа русской народности, как не стремление её в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности?»

Кожинов также согласен с этим положением Достоевского и в свою очередь отмечает: «…”всечеловечность” — это “не сугубо национальное самоутверждение”, возвышение над другими народами и культурами, а черта “национальная, самобытно народная ее основа”. (…) И русская литература осознавала, а не сочиняла это свойство». Посему задача современной литературы «сохранить и развить единство народности и всечеловечности».

Далее он предупреждает, что если происходит разрыв единства всечеловечности и народности, то первая вырождается в космополитизм, вторая – в национализм, которые между тесно связаны. К счастью, и в русской классической и в советской литературе стержневое движение всегда сохраняло единство всечеловечности и народности. Потому-то она и востребована народами всех стран.

Таковы самые общие отличия русского народа и русской литературы от других, в статье же Кожинова приводится большое количество фактов, подтверждающих самобытность и всечеловечность русских.

Теперь посмотрим, как Кожинов описывает духовную суть западного мира. Он признаёт «величие истории Запада. Опираясь всецело на самого себя, он действительно явил торжество свободы деяния и мышления. Его история есть подлинно героическое освоение мира». Добавим, что его расцвету способствовали благоприятные природно-климатические условия и физико-географическое расположение.

Но прежде он приводит цитату из работы «Философия истории» Гегеля, наиболее могучего выразителя западноевропейского самосознания, в которой тот восхваляет исключительность германского духа, как «духа нового мира, цель которого заключается в осуществлении абсолютной истины как бесконечного самоопределения свободы...» (…) «благодаря которому должен был возродиться мир, а именно свободный, самостоятельный, абсолютное своенравие субъективности» (цитата сокращена).

Из-за этих слов Гегеля Кожинов приходит к выводу, что для Запада существовал только один полноценный «субъект» — он сам, остальной мир был лишь «объектом» его деятельности. В подтверждение этого он приводит слова Чаадаева, сказанные одновременно с Гегелем: «Европа как бы охватила собой земной шар... все остальные человеческие племена... существуют как бы с её соизволения». Люди моего поколения помнят политические карты мира, на которых Африка, Южная и Центральная Америка, Австралия и Новая Зеландия, Юго-Восточная Азия с островами, Канада были закрашены цветами европейских метрополий.

В результате национально-освободительной борьбы народов мировая колониальная система приказала долго жить. Но освободившие государства оказались в весьма иезуитской экономической зависимости от транснациональных компаний и международных финансовых организаций, контролируемых нью-йорским Уолл-Стритом и лондонским Сити. К тому же многие освободившиеся государства подвергаются западнизации. Таким образом, человечество и в XXI веке опутано сетями Запада.

Ну, а в духовном мире Запада произошли изменения? Кожинов приводит изложенную литературоведом И.Б. Роднянской, чрезвычайно характерную позицию одного из виднейших современных историков культуры Запада — Линна Уайта, высказанную в его работе «Исторические корни нашего экологического кризиса».

На Западе в умах до сих пор доминирует «иудео-христианская доктрина, согласно которой Бог создал всё для блага человека, ни одна вещь или тварь не имеют иного предназначения, помимо служения человеку и его цели...» И в этом Л. Уайт видит «идеологические и психологические предпосылки современного экологического кризиса в иудео-христианском учении о человеке, как сверхприродном существе и венце творения». Он утверждает: «Западное сознание уже не в состоянии отказаться от антропоцентризма... Мы относимся к природе высокомерно и презрительно и готовы пользовать её на потребу любой нашей прихоти».

«Западный человек в самом деле осознал себя по отношению к "внешнему миру" — и природному, и человеческому — в качестве "человекобога". Это было совершенно необходимой основой западной героики, западного свободного творчества. В этом принципиальная суть отношения западной культуры к природному миру, но эти же самые принципы всецело определяют и отношение Запада к другим народам и их культурам» (В. Кожинов).

Когда-то Редьярд Киплинг писал: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда…»  и при господстве в мире капиталистической системы хозяйствования он безусловно прав. Капитализм, родителями коего являются англосаксы, не может существовать без всё новых и новых баз сырья и рынков сбыта, на это указывал В.И. Ленин.

«Англосаксы уверены в своей богоизбранности. А раз они “богоизбранные”, значит, все окружающие для них – люди второго сорта. А некоторые – даже “недочеловеки”. “Богоизбранные” англосаксы – высшая раса, призванная править миром. И она им правит, ей это дано “свыше”», — пишет В.Ю. Катасонов в статье «Англосаксы и германский фашизм» (Советская Россия, 04.06.2025).

По их наущению гремели две мировые войны, по их наущению льётся кровь двух братских народов, точнее двух ветвей одного народа, на Украине, они бомбёжкой Ирана чуть было не воспламенили еле тлеющий пожар третьей мировой войны. Но не всегда англосаксы прибегают к военным действиям: по данным А. Зиновьева, Запад создал оружие страшнее атомной бомбы – западнизацию. Именно её методами, с помощью внутренней «пятой колонны» был разрушен СССР и на всей его бывшей территории, кроме России и Белорусии, установлен режим управляемой колониальной демократии (А. Зиновьев). Финансовую систему России подчинили ФРС США.

Вершиной творчества Кожинова, как исторического публициста, являются книги «Россия. Век ХХ-й» и «Судьба России вчера, сегодня, завтра»». К глубокому сожалению, пишущий сии строки со второй книгой незнаком, поэтому попытаюсь кратко высказать своё мнение о первой.

«Россия. Век ХХ-й» — книга о том, как видит автор историю своего народа в яростном и бушующим мире первой половины ХХ века. С одной стороны, книга наполнена гордостью за русский народ, вынесший все тяготы судьбы и первым отправившем в космос своего сына. Но, с другой стороны, она вопиет о горестях и болях русского человека, о его обидах «по чужой – и по нашей вине» (С. Есенин).

В книге Кожинов приводит огромный фактический материал, основанный на изучении и тщательном анализе научных и публицистических работ, опубликованных в разное время и принадлежащих перу авторов противоположных идеологических убеждений. Многие события новейший истории русского народа предстают в ином свете, чем это преподносилось советскими историками вследствие цензурных ограничений.

Книга неоднозначно встречена в российском обществе, что неудивительно. За это время «так раскололось наше поколенье, в одном дому мечта не об одном» (А. Софронов).

Раскололось не единожды, потому что русский народ только в ХХ веке претерпел несколько крупных тектонических сдвигов в бытие и сознании. Напомню по годам: 1905-1907 гг. – поражение от Японии и первая русская революция; 1914-1920 гг. – первая мировая война, февральская революция, Великая Октябрьская социалистическая революция, Интервенция и Гражданская война; 1930-1933 гг. – коллективизация; 1941-1945 гг. – Великая Отечественная война; 1953-1956 гг. – смерть (возможно насильственная) И.В. Сталина и развенчание его мифического культа личности; 1991-1993 гг. – контрреволюционный переворот и насильственное разрушение Советского Союза. Вряд ли какой другой народ вынес бы такие испытания?

Обо всех этих событиях и о том, как русскому народу удаётся преодолевать тектонические сдвиги в данной книге идёт речь, и активист «Русского Лада» найдёт в ней ответы на многие вопросы, которые помогут ему в спорах с либеральными «демократами», в борьбе с западномыслием и утверждении русскомыслия.

Как истинный учёный, болеющий за судьбу страны, за судьбу русского народа, в последней главе книги Кожинов размышляет о кризисе России в пореформенное время и путях выхода из него. Не вдаваясь в дебри экономической науки, он из анализа бытия человечества даёт своё простое, очевидное, доступное всем объяснение. Цитирую: «Благосостояние» нынешних развитых стран, где проживет всего лишь 15 процентов населения Земли, зиждется не на «производственных отношениях» как таковых (это вульгарное упрощение сложнейшей проблемы), но, во-первых, на выработанной в течение длительного времени исключительно высокой культуре предпринимательства и труда, и, во-вторых, на постоянной «перекачке различных ресурсов (в том числе и человеческих)» из «развивающих стран».

Несомненно, производственные отношения в марксизме играют определяющую роль в экономическом развитии, но как тогда объяснить, что лишь небольшая группа стран с капиталистическим укладом высоко развиты, а остальные влачат жалкое существование. Почему Россия за 35 лет капиталистического пути развития из второй экономики мира превратилась в сырьевом придаток развитых стран? Ведь СССР за 10 лет социалистического строительства (1930-1940 гг.) вырос в первую экономику в Европе и вторую в мире?

Кожинов правильно указывает, что, кроме отношений собственности, в успешном развитии ведущих капиталистических стран немалую роль играли и выработанные в течение длительного времени исключительно высокая культура предпринимательства и труда, а ещё больше постоянная «перекачка различных ресурсов (в том числе и человеческих)» из «развивающих стран». Примечательно, что начиная с перестройки в советских СМИ исчезли упоминания, что Запад грабит весь мир, а также о благоприятных природно-климатических условиях, снижающих издержки производства и обеспечивающих индивидуалистический способ воспроизводства жизни (Н.М. Чуринов).

Неужели об этом не знали высоколобые академики из институтов экономики, США и Канады, мировой экономики и международных отношений, а также прочие Лацисы и Гайдары из редколлегии теоретического журнала ЦК КПСС «Коммунист» и Гаврилы Поповы из МГУ, да ещё «асфальтовые» агрономы Черниченки, внушающие руководству страны и партии: «Рынок всё расставит по местам», «Фермер страну накормит», «Приватизация всё решит» и страна «будет купаться в молочных реках» и загорать «на кисельных берегах», в духе Остапа Бендера твердили «Запад нам поможет». И неужели не ведали, к чему приведёт массовое внедрение элементов капиталистических производственных отношений в ослабленном реформами, навязанными ими XIX Всероссийской партийной конференции, государстве. Считаю, что ведали, но лукавили…

А ведь они не могли не знать, что небывалые достижения СССР в 30-е годы были обеспечены не только сменой собственности, но и тем, что при социалистической собственности стало возможным на основе законов хронополитики, как считает В.С. Никитин, создать механизм, представляющий «собой неделимый, неразрывный сплав современных экономических методов и технологий управления с духовно-мировоззренческими традициями и нравственно-этическими нормами народа. При этом экономическое мышление руководителей и трудящихся было нацелено не на получение прибыли по западному образцу, а на целостное удовлетворение потребностей людей, как духовных, так и материальных. Это делалось в виде регулярного повышения зарплаты, снижения цен, сокращения рабочего дня, повышения образования и культурного уровня работников».

То есть надо было просто обратиться к опыту своего народа, а не возвращать модель развития, отвергнутою народом ещё в 1917 году в ходе Великой Октябрьской социалистической революции.

Кожинов тоже выступает против заимствования чуждых народу иноземных моделей развития. Он указывает, что «плодотворный грядущий путь России возможен только в русле возрождения её экономических устоев: принципиальной многоукладности и в высшей степени весомой экономической роли государства». Он считает, что эти две важнейшие особенности издревле присущи России. С ним можно согласиться при одном условии: отсутствие уклада с частной собственностью на средства производства и землю.

Пишущий сии строки понимает, что только прикоснулся к самым верхушкам творческого наследия Кожинова. Оно на самом деле значительно объёмнее, глубже и ждёт своего исследователя из русских патриотов.

Закончить же статью хочу теми словами, которыми Кожинов завершил книгу «Россия. ХХ-й век»: «Да, история России – откровенно трагедийная и катастрофическая, но единственно достойно воспринимать её так, как завещал нам в самом конце своей жизни Пушкин: “… ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал”…»

В этом весь Вадим Валерианович Кожинов. Вся его жизнь и творчество, действительно, оголённый нерв русского народа.

Иван Стефанович БОРТНИКОВ, публицист, г. Ленинград, июль 2025 г.

***

Напомним также давнюю статью Павла Петухова, написанную к 85-летию мыслителя: «Задача – срастить времена»

И статью Сергея Георгиевича Кара-Мурзы: «Давший посох в тумане»