Очерки консервативной мысли в СССР. Часть 2. Лосев: цельный, религиозно-монархический консерватизм

В статье рассматривается биография и идеи Алексея Федоровича Лосева — последнего классического философа Серебряного века, создавшего систему православного неоплатонизма. Лосеву принадлежит также учение об истории, где он использует термины «формация», «феодализм», «капитализм», «социализм», «анархия», но в своем специфичном смысле, отличном от марксистского.

Основа лосевских «формаций» — миф в той трактовке, которую вносит в этот термин Лосев. Феодализм — эпоха господства теократического мифа, и это высшая точка развития человечества, согласно православному консерватору-монархисту Лосеву. При капитализме абсолютизируется индивидуальная человеческая личность, при социализме — труд и трудовой коллектив, при анархии наступает «ад на земле». Однако социализм, будучи антитезисом капитализма, по-своему, искаженно повторяет авторитарность феодализма, что не может не вызвать к нему некоторой симпатии философа, при отрицательной в целом его оценке.

Таковы взгляды молодого Лосева, когда он смело критиковал социализм с религиозно-консервативных позиций и, видимо, еще надеялся на возрождение феодализма. С 1930-х годов позиция Лосева меняется. Он отчасти «примиряется» с Советской властью (сознавая её негативные стороны), подчеркивает положительные моменты социализма. На наш взгляд, причина этого — понимание того, что теперь возврат возможен лишь к капитализму и либерализму, то есть к мещанству, к которому Лосев был всегда настроен непримиримо.

Биография

Алексей Федорович Лосев (1893–1988) — философ и эстетик, которого называют последним представителем Серебряного века. Он получил образование еще в императорской России, в молодости лично знал Бердяева, Булгакова, Флоренского, а закончил свои дни в Москве времен горбачевской перестройки, старым профессором, окруженным почтительными учениками, став связующим звеном между дореволюционной и позднесоветской интеллигенцией.

Родился он 10 (23) сентября 1893 года в Новочеркасске, области войска Донского (См. подробную биографию Лосева: Тахо-Годи 2007). Воспитывала его мать — Наталия Алексеевна (отец рано покинул семью), женщина набожная, воцерковленная. Она была дочерью протоиерея собора Михаила Архангела в Новочеркасске, священника Алексея Полякова (дед и крестил тезку-внука в соборе, где служил). Глубокая православная религиозность была привита Лосеву с детства матерью и дедом, и он пронес её через всю жизнь. В Новочеркасской гимназии, где Лосев учился, он полюбил античную культуру и философию Владимира Сергеевича Соловьева и также пронес эти две любви через всю жизнь.

В 1911 году Лосев поступил в Московский императорский университет сразу на два отделения — философское и классической филологии. По окончанию их недолго стажировался в Берлине. Продолжению стажировки помешала начавшаяся Первая мировая война. Вернувшись в Россию, занимался наукой, посещал Религиозно-философское общество памяти Вл. Соловьева, Психологическое общество Г. И. Челпанова и позднее — знаменитую Вольфилу, образованную Н. А. Бердяевым. Уже тогда начали формироваться его взгляды как религиозного философа, сторонника православного неоплатонизма, но при этом преломленные через философию Гегеля и Гуссерля, а в области богословия — как сторонника имяславия и исихазма. В годы гражданской войны Лосев преподавал классическую филологию в Нижегородском университете, с 1922 по 1929 гг. — эстетику в Московской консерватории. В 1922 году он женился на Валентине Михайловне Лосевой (1897–1954) — астрономе и математике, при этом разделявшей философские и богословские взгляды мужа. Их венчал в Сергиевом Посаде священник, богослов и философ Павел Флоренский (1882–1937).

Дом Лосевых на Старом Арбате превратился в один из центров подпольной религиозно-философской мысли раннесоветской Москвы. Там проходили заседания кружка, где читались доклады о платонизме, имяславии, богословии Отцов Церкви и т.д. Участником кружка был Михаил Новоселов (1864–1938). Пользуясь некоторыми свободами, бывшими в эпоху НЭПа, Лосев выпустил в 1920-е гг. за свой счет 8 философских трудов, посвященных темам античной философии и культуры, эстетике, музыке, философии математики и мифу (так называемое «первое восьмикнижие»).

В 1929 году Лосев с супругой тайно приняли монашество в миру (он — под именем Андроника, она — Афанасии). Постриг совершил их духовный наставник — архимандрит Давид Мухранов (1847–1931). Это был афонский старец, высланный в 1913 г. с Афона за имяславие. В 1914 году по указанию императора Николая Второго и обер-прокурора Саблера ему был возвращен монашеский сан и разрешено священнодействие. В советские годы отец Давид участвовал в работе нелегального православного кружка, куда входили супруги Лосевы, отец Павел Флоренский, П. С. Попов, М. А. Новоселов, Д. Ф. Егоров (директор института механики и математики МГУ в 1923-1930). Под влиянием священника Павла Флоренского о. Давид пытался примирить имяславцев с церковной властью.

В 1930 году Лосев выпустил последнюю книгу «восьмикнижия» - «Диалектику мифа», куда он вопреки цензуре в последний момент по благословению о. Давида вставил «куски» антикоммунистического характера. В результате 4 апреля 1930 года (это была Страстная пятница) Лосева арестовали работники ОГПУ. Позже была арестована и его супруга и соратница (в 1931 году, на следующий день после похорон о. Давида). Спецслужбы выставили философа как идеолога некоей монархической организации «Истинно-Православная Церковь», которая не признала знаменитой декларации митрополита Сергия (Страгородского) о Советской власти и встала на антисоветские позиции.

Лосев не скрывал своих черносотенных, монархических взглядов. Он действительно был антисергианцем (приняв сторону другого местоблюстителя патриаршего престола – митрополита Петра (Полянского), позже — священномученика). Он даже был причастен к написанию писем в антисергианском и антисоветском духе. Но его пытались изобразить и как разжигателя терактов и восстаний, что было клеветой (в 1994 году, после его смерти, дело было вновь рассмотрено ФСБ РФ и была признана необоснованность политических обвинений).

Однако тогда, в 1931, после года тюрьмы, Лосева осудили, дали 10 лет лагерей. Его ждала каторжная работа на Беломорканале, унесшая здоровье (от стояния в холодной воде Лосев заработал хронический ревматизм, а от писания нарядов в плохо освещенном бараке он стал слепнуть). Лосева и его жену освободили по состоянию здоровья в 1932 в результате заступничества жены М. Горького Екатерины Пешковой (1876–1965), но взяли с него подписку, что он не будет писать философские работы.

Он начинает заниматься историей эстетики, переводит с древнегреческого. Однако до смерти Сталина ему так и не удалось напечатать ни одной строки. Лосев пишет в «стол» – философские сочинения, эстетические труды, стихи, философские диалоги и романы. В силу запрета преподавать в Москве, выезжает в 30-е годы для работы в вузах Куйбышева (Самары), Чебоксар и Полтавы. В 1942 году ему разрешили преподавать на философском факультете МГУ. В 1943 году он получил ученую степень доктора филологических наук по совокупности публикаций, без защиты диссертации. Через год, по доносу, где он обвинялся в идеализме, Лосев был уволен из МГУ. С 1944 года и до смерти преподавал древнегреческий язык и античную эстетику в Московском пединституте (сначала студентам, а после 1966 — аспирантам).

Лосев стал активно публиковаться после смерти Сталина. С 1953 по 1988 гг. он выпустил около 500 научных трудов по философии, истории философии, антиковедению, эстетике, филологии (при этом, будучи уже почти полностью слепым, книги надиктовывал секретарям). В 1960–1980-е гг. написал и опубликовал восьмитомную «Историю античной эстетики» («второе восьмикнижие»).

В поздних трудах Лосев много ссылался на Маркса, Энгельса и Ленина, использовал методы марксистского анализа при изучении античной культуры. В результате этого многие «диссидентствующие» стали обвинять его в отходе от позиций молодости и в переходе к марксизму. Однако опубликованные теперь его частные беседы с философом Бибихиным (тогда его секретарем и учеником) показывают: Лосев и в старости остался религиозным мыслителем, отвергал материализм, хотя и ценил марксизм, видя в нем определенную эвристическую ценность благодаря его «диалектической струе».

На изменение отношения к марксизму, возможно, повлиял Михаил Лифшиц — выдающийся советский философ-марксист и эстетик (и друг Георга Лукача). Лосев много общался с Лифшицем в 1930-е гг., когда Лифшиц надеялся издать эстетические рукописи Лосева, и, по собственному признанию философа-идеалиста, кое-чему у него учился.

С 1960-х гг. около Лосева образовался круг учеников, увлекавшихся древней и религиозной философией – В. В. Бибихин, А. В. Михайлов, С. С. Аверинцев и др. После смерти В. М. Соколовой-Лосевой в 1954 году, соратницей и помощницей философа стала филолог Аза Алибековна Тахо-Годи.

В конце жизни Лосев перестал скрывать перед близкими свою приверженность к Православию и имяславию. До последних дней он носил в знак тайного монашества скуфейку, которую несведущие принимали за черную «академическую шапочку» чудаковатого профессора. Он знал наизусть множество молитв, был строгим постником. В церковь по инвалидности (почти полная слепота) и опасаясь доносов (за это вплоть до 80-х гг. преподавателя вуза вполне могли уволить) он не ходил (правда, существует ещё мнение, что Лосев не ходил в церковь из-за своего антисергианства), но причащался и исповедовался на дому, приглашая знакомых священников. По свидетельству А. А. Тахо-Годи в последние годы его окормлял о. Василий, настоятель храма Воскресения Словущего на Иерусалимском подворье Москвы (Егорцев А. Неизвестный Лосев — интервью с философом. — Православие и мир. — 2005. — 20 октября. — URL: https://www.pravmir.ru/neizvestnyj-losev/, дата обращения 20. 12. 2021).

Умер Алексей Федорович Лосев 24 мая 1988 года, в день славянских просветителей Кирилла и Мефодия. До последних своих часов он работал, надиктовывал статью к празднику славянской письменности. На надгробии Лосева на Ваганьковском кладбище выбиты слова из 53-го псалма: «Во имя Твое спаси мя».

Философия истории «раннего Лосева». Общая концепция

Как уже говорилось, Лосев в молодости был радикальным черносотенным клерикалом и консерватором. Теоретической опорой его консерватизма стала его концепция философии истории, вытекающая из его общефилософских идей (в этой статье у нас нет возможности излагать его идеи, к тому же уже существует множество добротных обзоров такого рода. См. напр. статью «Лосев» в «Большой российской энциклопедии», авторы — В. П. Троицкий и Ю. Н. Попов). Специального труда, где бы она излагалась подробно и систематически философ не оставил (Обзоры философии истории Лосева см. в статьях: Бойко (1999), Даренский (2019), Циплаков Г.М. (2001) и др.). Фрагментарно она представлена в главе «Социальная природа платонизма» из «Очерков античного символизма и мифологии», в знаменитых «Дополнениях к «Диалектике мифа»», за которые Лосев и попал в тюрьму, а также в работе начала 30-х годов «История эстетических учений», которая была опубликована лишь после его смерти.

Концепция эта сложная, не лишенная острых моментов (Философский анализ иудаизма в «Дополнениях» послужил почвой для обвинения философа в антисемитизме, что, однако, отрицают представители его школы), по поводу которых сейчас идут ожесточенные споры. К тому же она изложена в полемической форме (молодой Лосев использует по отношению к некоторым неправославным учениям термин «сатанизм»), что тоже не способствует ее спокойному и объективному обсуждению.

Концепция эта создавалась как антитеза марксистской философии истории. В то же время она использует некоторые термины марксизма, а также диалектический метод, правда, отличный от марксистского и даже гегелевского, восходящий к неоплатонизму. Последнее не всегда понятно для читателя — не философа по специальности. Попытаемся обрисовать ее кратко, по существу, даже, увы, несколько упрощено, при этом сознательно отвлекаясь от оценочных моментов.

При членении исторического процесса Лосев оперирует понятиями «тип общества» и «формация». Более того, он называет некоторые формации так же, как и марксисты — рабовладение, феодализм, капитализм, социализм (вот только после социализма у него идет не коммунизм, а «анархия», но это то же самое, только не столь идеализируемое). Более того, Лосев не отрицает, что история человечества может быть представлена как чередование этих формаций (от первобытнообщинной до анархической), причем одна следует за другой в соответствии с некоторой логикой. Разумеется, Лосев понимает, что это — идеальные модели, и что формационное понимание истории — диалектическое самораскрытие категорий. В реальной эмпирической истории эти модели и их диалектика воплощаются неизбежно частично и с отклонениями.

Однако у Маркса и его последователей формации отличаются друг от друга способом производства, совокупностью производительных сил и производственных отношений и, кроме того, для марксистов история — это прогресс, восхождение от низших ступеней к высшей. Лосев тоже признает наличие у формаций специфики в области экономики, но не это его интересует в первую очередь, да и не это у него главное. Лосев доказывает, что люди вовсе не всегда и не во всем стремятся лишь к экономической выгоде. Лучшие, мыслящие представители действующих в истории классов стремятся не к деньгам и не к тому, чтобы угодить «сильным мира сего», а к истине, во всяком случае, как они ее понимают. И именно такие люди двигают вперед человеческий разум и общество, а не разного рода сикофанты. Кстати, Лосев показывает, что это отчасти понимали и умные марксисты, вроде Плеханова. Фраза о сикофантах взята Лосевым из работы Г.В. Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», которую Лосев цитирует в «Дополнениях к «Диалектике мифа».

Итак, в философии истории ранний Лосев — исторический идеалист. По его мнению, идеи, сознание первично, а материальное бытие вторично, подчиняется этим идеям. Однако здесь нужно сделать оговорку. Лосев — диалектик и поэтому признает обратное влияние производства на идеологию (конечно, не непосредственное). Помимо этого, Лосева сближает с марксизмом признание структурного сходства «общественного бытия» и «общественного сознания».

Но нельзя забывать о том, что формационная теория Лосева в отличие от марксистской — не прогрессистская, а регрессистская. Совершенная, высшая в истории формация, по Лосеву — феодализм, средневековый строй, где Церковь едина с государством и обществом и направляет их развитие (см. об этом работу: Даренский 2019). Все остальные формации — падение по отношению к этому идеалу. История по Лосеву — не прогресс, а регресс. Она, действительно, закончится коммунизмом (то есть анархизмом), но это будет общество хаоса, анархии, последние времена, непосредственно предшествующие приходу антихриста.

Итак, начнем рассмотрение философии истории Лосева с феодализма. Знатоков творчества Лосева это может удивить. Ведь Алексей Фёдорович значительное внимание уделял предшествующей, рабовладельческой формации, в которой видел предтечу христианского средневекового мира (одной из опор которого была античная культура). Писал он также о первобытной, «родовой» формации как предтече античности. Но мы не ставили перед собой задачу полного описания историософии Лосева. Мы говорим о нем как о мыслителе-консерваторе, а в этом случае важно рассмотреть его социальный идеал — средневековую, христианскую культуру и цивилизацию.

Феодализм – вершина человеческой истории

Как уже говорилось, каждая формация, по Лосеву, характерна тем, что люди, составляющие её, стремятся к истине, как они ее понимают. Истина, к которой стремились лучшие представители феодального общества — это истина христианства, это «Церковь и послушание ей» (Лосев 2022: 308). Лосев пишет: «Тайна векового крепостного права есть тайна послушания и отказа от своей воли, во имя спасения души, через послушание истине, идеей и душой крепостного права является не эксплуатация трудящихся, но спасение души и церковные догматы» (Лосев 2022: 308). И добавляет: «... Крепостничество есть вовсе не то, что клевещут на него либералы всех стран и народов» (Лосев 2022: 308).

Это значит, что даже экономика при феодализме подчинена установкам христианства. Согласно христианству, главное для человека — спасти душу. Человек средневековья, в отличие от человека античности, в полной мере ощущает себя личностью. Поэтому средневековому человеку «вещи ... нужны не сами по себе ... но лишь постольку ... поскольку они нужны ему для спасения души...» (Лосев 2022: 309). Поэтому и производство здесь направлено лишь на то, чтобы обеспечить базовые потребности и создать условия для раскрытия его духовной глубины, спасения личности человека. Для этого, по Лосеву, наилучшим образом подходит ремесло. «Только в ремесле человек действует как полная личность» — утверждает философ (Лосев 2022: 309). Ремесленник, в отличие от мануфактурного рабочего, делает вещь с начала до конца, а значит, в ней он выражает сам себя, свою личность. В античности и средневековье ремесло и искусство обозначали даже одним словом (ars по латыни и téchnē по-гречески).

Важно и то, что средневековая, феодальная экономика не знает конкуренции, потому что её целью не является нажива. Наоборот, люди здесь помогают друг другу, делятся сырьем, прибылью, выручают других в случае болезни, смерти кормильца. Производители здесь объединены в союзы взаимопомощи (ремесленники и торговцы — в гильдии, крестьяне — в общины).

Из того, что главной целью средневекового общества является воплощение истины христианства, вытекает и его политическое строение. Лучшее общество — не то, где люди могут обогащаться, жить в комфорте, самодовольстве, а то, где они готовятся к смерти и Страшному суду, дабы они попали в рай, а не в ад. Для этого нужна Церковь. Итак, лучшее общество по Лосеву — это средневековая христианская теократия, где правят священники и монахи — духовное сословие. Прообраз такого общества рисовался гению Платона, только мудрый афинянин называл правителей-старцев, прозревающих умом божественное предназначение каждой вещи философами, а строй теократии — Философополисом. Платон же предупреждал, что правители не должны иметь собственности, личного хозяйства, семей и детей, дабы заботится обо всех членах общества и об общем хозяйстве. В средневековье реализовано и это требование Платона: обществом правят монахи, дающие обет безбрачия и обет нестяжания.

Итак, феодальное, средневековое общество — высший тип общества из всех, какие бывали и будут на Земле. Низший класс производителей, обеспечивающих себя и все общество материальными благами, в нем составляют крестьяне и ремесленники, объединенные в трудовые общины. Высший класс, т.е. идеологов, задающих духовные ориентиры — монахи и священники, духовенство, объединенное в приходские и монастырские общины, в Церковь. А кто же осуществляет политическую власть? Монахи и священники ведь не могут опускаться до насилия, их метод — вразумление, беседы, в крайнем случае — церковные наказания, епитимьи. Но без насилия не бывает государства; насилие нужно, чтоб отражать удары внешних врагов, чтоб поддерживать порядок в обществе. Это предназначение аристократии, воинского сословия. Феодальное общество не просто теократическое и ремесленно-крестьянское, но и аристократическое общество. Идея аристократии так же логично вытекает из его сути, как идея ремесла или церкви. Эта аристократия — «рыцари», «у которых неземные идеалы и уводящая в мистическую даль жажда подвигов» (Лосев 2022: 305). Они тоже по-своему служат идее христианства.

Необходимо подчеркнуть, что человек феодализма, средневековья — не индивидуалист, он обязательно член какой-нибудь общины. В случае третьего производительного сословия это трудовая община, в случае первого, духовного — церковная община (в которую, конечно, входят и представители других сословий). В случае аристократии — это родовая община, ведь аристократ представляет свой род, служит ему, стремясь не посрамить предков.

Но коллективизм феодализма отличается от коллективизма социализма. В первом случае человек — часть коллектива, но коллектив не поглощает и не нивелирует его личность. Для феодализма свойственна соборность, которая есть синтез индивида и коллектива. Коллектив здесь сам, так сказать, многочеловеческая личность, состоящая из отдельных людей-личностей. Они взаимно дополняют друг друга, находятся в отношениях гармонии, симфонии. В случае социализма же, по Лосеву, личность человека исчезает, стирается, человек не ощущает себя личностью и не должен ощущать себя таковыми под страхом наказания, он только — часть коллектива.

Но перед социализмом есть еще и капитализм. Лосев — диалектик и применяет гегелевскую формулу «тезис-антитезис-синтез» к истории. Если феодализм — это тезис, то развитие человеческого общества ведет его к антитезису — капитализму и либерализму.

Капитализм как отрицание феодализма

В основе феодализма лежала идея соборности. Личность человека включалась в коллективную личность общества и его сегментов, но оставалась при этом сама собой — человеческой личностью. Все личности, общество как таковое исповедовали теоцентрическое мировоззрение, то есть служили Богу как Абсолютной Личности.

Капитализм основан на антропоцентрическом мировоззрении. Здесь на место Бога поставлен человек. Человек здесь мыслится как личность и как абсолютная ценность, а коллектив — лишен личностности, равно как и природа. Более того, суть мировоззрения эпохи капитализма — прямое богоборчество, отрицание Бога (ибо высшая степень ненависти выражается в отрицании бытия, говорим же мы: «Ты для меня больше не существуешь!»). Человек здесь воспринимается как Бог и центр мира. «Уничтоживши Абсолют или желая стать на его место, европейский либерал хочет сам стать бесконечными и вечным...» (Лосев 2022: 285) — пишет Лосев о либерально-буржуазном человеке.

И недаром именно капиталистический Запад является единственной из цивилизаций мира, породившей философию субъективного идеализма, суть которой в утверждении: не Бог, а человек создал мир творческим усилием своего сознания. Для человека античности, средневековья, равно как и для человека социалистической формации или мировоззрения (вспомним яростные и ехидные нападки Ленина на Богданова) такие заявления — бред и чушь. Правда, античный и социалистический человек не верили в Бога, существующего вне мира и творящего природу и человека, но существование природы для них было самоочевидной истиной, не требующей никаких доказательств.

Человек капитализма своим сомнением как бы разъедает природу, высасывает из нее жизнь, превращает объективный мир в иллюзию, схему, в механизм: «Если все содержание мифа вобрано в субъект, то на объект ничего и не остается, кроме гипостазированных и пустых мертвых схем» (Лосев 2022: 263). Точно так же и образ Бога он превращает либо в лучшем случае в деистического «часовщика», сотворившего и запустившего «часы Вселенной» и устранившегося ото всего, либо вовсе в ничто. Зато человеческое Я, по мере того, как в этой картине мира природа и Бог истончаются и становятся абстракциями, наполняется жизнью, сложнейшим и глубочайшим бытием, и заполняет собой всё.

Вспомним, что по Лосеву человек феодализма заботился лишь о спасении души и все — от экономики до искусства — подчинял этой заботе. Человек эпохи капитализма заботится о развитии, углублении, расширении человеческой личности. В центре здесь – возвышенная, духовная, развитая личность, гений. Ей противостоит косная, бездушная, инертная среда — толпа. В искусстве, таким образом, капитализм порождает концепцию романтизма, воспевающую героя, который терпит удары со стороны недостойной его толпы, противостоит ей и морально побеждает ее, даже если она формально взяла верх. Тут нельзя не вспомнить стихи Байрона и Новалиса, музыку Бетховена и подобные же творения других деятелей новоевропейской культуры.

Но если мы бросим взгляд на экономику капитализма, то есть собственно на капитализм в узком смысле, то мы увидим ту же схему, только на другом, экономическом материале. Вспомните либеральное, апологетическое изображение капитализма, то есть фактически его самопрезентацию, граничащую с самовосхвалением. Тут тоже есть герой — предприниматель, бизнесмен, человек дела, инициативный и эффективный собственник, создатель инноваций, и есть толпа — рабочие, пролетарии, якобы ни на что не годные, кроме тупого, изматывающего физического труда, потому что они ведь не проявили инициативу, не выдвинули инновацию, не стали предпринимателями. Они мыслятся просто как детали машины производства, и они — действительно, придатки реальных машин, на которых стоит капиталистическое производство, потому что ему нужно производить как можно больше товаров — не для удовлетворения потребностей участников производства, а на продажу.

Машина в эпоху капитализма вообще превращается в универсальный символ: природа — машина, которым управляет живая творческая личность (сначала в этой роли — деистический Бог, а потом — сознание человека). Государство — это машина. Ей управляют также творческие личности, они же — буржуа, предприниматели, составляющие буржуазное (у нас это слово переводят — гражданское) общество. Собственно, вся эта либеральная демократия есть не что иное как пошлейший романтизм в политике — простые люди понимаются как толпа, электорат, годные лишь отдать свой голос, а управляют государствами активные личности-политики-профессионалы (при этом тайно или явно связанные с «активными личностями» из сферы бизнеса).

Венчает же эту череду воплощений романтической схемы взгляд на историю как на нечто, что творится героями, повелевающими послушной и пассивной толпой. В мировоззрении национализма, которое насквозь буржуазно и порождено капитализмом, роль героев выполняют «исторические народы», конкурирующие между собой, как капиталисты в экономике, но одинаково властвующие над народами «неисторическими», чье предназначение — быть навозом, помогающим росту и процветанию «исторических наций».

С богоборческим антропоцентризмом связана и теория прогресса, которой не было в античности и в средневековье (точнее, в средневековом мировоззрении прогресс есть, но он — в Церкви, в Граде Божьем, который прирастает благодатью, новыми святыми, а в истории, в Граде земном все иначе: мир греха вырождается, катится к последним временам). Для человека капитализма смысл жизни — совершенствование человеческой личности, её духа, условий её материального существования. Поскольку жизни одного человека для этого мало, речь идет об уходящем в бесконечность совершенствовании. Человек не может стать абсолютом и поэтому перед нами дурная бесконечность.

Теория прогресса — это теория бесконечного совершенствования человека, движения его к недостижимому идеалу, абсолюту в образе Человека. Она, между прочим, напоминает главную тенденцию в экономике капитализма — стремление капитала к бесконечному росту, никогда не насыщаемое и потому тоже уходящее в дурную бесконечность.

Таково общество капитализма и его мифология. Но история не может остановиться на капитализме.

Социализм как отрицание капитализма и частичное повторение феодализма на новой стадии

Антитезисом капитализма является социализм. Личность при капитализме исчерпывает возможности дальнейшего углубления и развития. Эпоха господства либерализма и индивидуализма заканчивается. Снова начинается эпоха авторитаризма и коллективизма, но совсем непохожая на старый, феодальный авторитаризм и коллективизм (и на коллективизм античности).

В античности базовый для общества коллектив это — род, природное начало в человеке, и только такой коллективизм и возможен для того, кто мыслит себя всего лишь частью природы, живет мифом космоцентризма. При феодализме высший образец коллектива — Церковь, многочеловеческая симфоническая личность, имеющая своим основанием Божество-Абсолют. При социализме же базовый коллектив — трудовой, производственный коллектив.

Общество не может вернуться ни к природному Абсолюту, космосу, ни к Божественному Абсолюту и не может продолжать считать Абсолютом человека. Оно сохраняет антихристианский и антицерковный настрой капитализма, но уже не идеализирует индивида, не переносит на него атрибуты Бога, не видит в нём творческое начало. Теперь Абсолют — это материальное производство. «Производство — вот тот новый абсолют, который призван заменить либерально-гуманистического субъекта», — пишет Лосев (Лосев 2022: 300). Роль Бога при этом выполняет «производительный класс», рабочие, пролетариат: «Производящий класс вечен, всеправеден, всемогущ, вездесущ, вседоволен, неизменяем, всеблаженен и т.д., и т.п.» (Лосев 2022: 300).

Господствующая идеология социалистического общества — трудобожие. Труд, материальное производство, как выражаются марксисты, или «экономическая жизнь», как выражается Лосев, здесь — магическая сила, которая из животного творит человека, которая закоренелого преступника-уголовника превращает в добродетельного члена общества. Она также преобразует природу, превращая ее в прекрасный храм культуры. Лосев так описывает мифологию социалистического общества: «Экономическая жизнь творит таинства, чудеса. Она есть ... утешение и спасение. ... производство спасет и украсит нашу жизнь, осчастливит и преобразит человека, принесет мир на землю и даст подлинное “благоволение”. Не будет страданий, скорбей, болезней… Человек будет … искуплен … все будут как боги» (Лосев 2022: 260).

Как видим, труд для человека социализма (который хоть и атеист на словах, но, как и христиане, горит стремлением к искуплению, только совсем не христианским!) заменяет здесь духовный подвиг, путь в Царство Божие и само Царство Божие. Труд здесь — Абсолют, поэтому его ничто не должно ограничивать, следовательно, он должен быть свободным (вспомним, что первая российская марксистская группа называлась «Освобождение труда»). Труд не может служить чему-либо внешнему, и тем более таким низменным целям, как стремление буржуа обогатиться. Труд здесь не может служить даже просто для целей пропитания, как гласит Библия и как было в обществе феодализма. Пропитание социалистическое общество обязано предоставить своим членам априори, пусть хоть по самому минимуму. А трудятся здесь ... ради самого труда, находя в этом радость и даже своего рода экстаз, называемый энтузиазмом, что есть отдаленный суррогат мистических восторгов.

Но свобода труда вовсе не означает свободу работника-индивида. Лосев отмечает, что при социализме «личность свободна только тогда, когда она всецело служит пролетариату» (Лосев 2022: 350). Здесь тоже — параллель со средневековьем. Вспомним, что Августин Блаженный утверждал, что по настоящему свободен только тот, кто добровольно подчинится воле Божьей. В социалистическом обществе все, как и при феодализме, несвободны, все служат – только не Богу, не царю, не Церкви, а труду, его носителю — рабочему классу и выразителям его воли — рабочей партии, рабочему государству. И философия здесь тоже служанка (впрочем, как и искусство), только не богословия и не Церкви, как при феодализме, а рабочего класса и его партии. «Перед производственной жизнью должна смолкнуть всякая “свобода” науки и искусств, всякая “свобода вероисповедания”, — описывает социализм Лосев, — всякая личная жизнь и интересы субъекта» (Лосев 2022: 300).

Лосеву смешны либеральные критики социализма. Они обвиняют социализм в том, что он заставлял замолкать, затыкал рты гениям искусства и философии, бросал их в тюрьмы и лагеря, даже расстреливал. Они не понимают, что с точки зрения логики самого социализма здесь ничего из ряда вон выходящего нет. Более того, это логично и с точки зрения феодального мировоззрения, и здесь социализм проявляет черты «здорового авторитаризма», повторяя на новой ступени черты феодального общества. «… если бы средневековое мировоззрение было бы покрепче, оно никогда бы не допустило свободных наук и искусств. Науки, искусства, философия — не только слуги богословия, но и слуги всякого твердого режима. «Пролетарское государство, например, никак не может, и не должно допускать существования свободного искусства и свободной науки» — заявляет Лосев в «Социальной природе платонизма» (Лосев 1993: 837).

Действительно, если вдуматься, гений с позиций социалистического мировоззрения — духовный буржуй. Это человек, который возомнил, что это он — единоличный создатель выдающегося философского учения, литературного произведения, тогда как он лишь присвоил «собственность» «народа-языкотворца» (В.В. Маяковский) или, в случае философии — «мыслетворца». Претензии гения на обладание высшей Истиной для социалиста смешны, как смешны они для средневекового богослова, который убежден: не может человеческий индивид сам, без помощи Бога и коллективного разума Церкви прийти к Истине. Только для партийного коммуниста, человека общества социализма источником высшей Истины являются, конечно, не Бог и Церковь, а рабочий класс и партия.

Лосев, безусловно, осуждает социализм как антихристианскую, безбожную формацию. Он даже пишет: «… либерализм есть только частичное нападение на Бога. Полное отпадение и, следовательно, нападение есть социализм» (Лосев 2022: 348).

Но трудно не заметить, что, в отличие от капитализма, социализм кое в чем и импонирует суровому философу-монаху — своей иерархичностью, пронизанностью принципом служения, авторитаризмом, стремлением ограничить человеческое эго, развращенное либерализмом, которое внушал нам соблазнительные мифы о том, что человек — центр мироздания и высшее, самодостаточное существо...

Анархия как последние времена и «ад на земле»

Но социализм не есть последнее слово истории. В конце концов он тоже рухнет и ему на место придет анархия (которая у марксистов называется коммунизм), то есть безгосударственный строй, где удовлетворяются все потребности человеческого субъекта. Согласно учению коммунистов, социализм есть всего лишь первая стадия коммунизма, его начало. Как видим, по Лосеву все совершено иначе: анархия противостоит социализму, как социализм — либеральному капитализму, а капитализм — теократическому феодализму.

Анархия — своего рода возвращение к индивидуализму, субъективизму и гуманизму капитализма, но на новом уровне. Отвергнув государство, она отвергает авторитаризм и иерархию и снова провозглашает полнейшую свободу человеческой личности. Анархизм наступает, когда развитие науки и техники достигает такого высокого уровня, что позволяет удовлетворить каждое желание, каждый пусть даже порочный каприз человеческого субъекта.

Лосев предсказывает, что при анархизме можно будет в одно мгновение оказаться в любом месте земного шара, при помощи особых приборов видеть не только все в настоящем, но даже прошлые эпохи. Можно будет уничтожать на расстоянии целые города, летать на Луну, читать мысли по «внутримозговым процессам», «химически» воскрешать мертвых, «творить чудеса при помощи знания физики, механики и химии» (Лосев 2022: 396). При социализме была еще «авторитарная система мысли» (Лосев 2022: 397), пусть и ложная по содержанию своему, некий остаток твердого неизменного бытия, напоминающий о торжестве феодальной теократии. При анархизме все превращается в «сплошную, нерасчленённую, абсолютно иррациональную массу человеческих влечений, поступков, мыслей» (Лосев 2022: 397).

Анархизм — победа алогичного становления, хаоса, полнейшего отпадения от Бога, Который и есть высшее бытие. Анархизм — это «ад на земле», последние времена, предсказанные в Библии, царство антихриста, когда последние христиане будут скрываться в горах и ждать уже скорого второго пришествия Иисуса Христа (Лосев 2022: 405–406).

Но анархия — это отдаленное будущее человечества. В ХХ веке, по Лосеву, только начинает умирать капиталистическая формация, и мы наблюдаем судороги рождения мирового социализма.

Отношение к социализму у зрелого и позднего Лосева

Можно не сомневаться, что в молодости Лосев был принципиальным противником социализма с позиций цельного, религиозно-монархического консервативного мировоззрения. Молодой Лосев даже по-своему боролся с социализмом, разумеется, не террористически-диверсионными средствами, в чем его подозревали советские спецслужбы, а как идеолог черносотенства и имяславия. Он был полон веры в то, что «колесо истории» еще можно повернуть вспять и, по крайней мере, Россия еще может вернуться к любимым им феодализму и теократии.

Но уже после выхода из заключения его взгляды на советский строй заметно меняются (Об этом писал Ю.В. Пущаев; см. Пущаев 2020). Это получило отражение в философских диалогах и повестях, которые Лосев писал в 1930-е годы (эти сочинения подвергнуты глубокому анализу в работах Е.А. Тахо-Годи. См. ее диссертацию: Тахо-Годи 2004). Причем писал он их безо всякой надежды на напечатание, «в стол», поэтому, очевидно, ему не было нужды что-либо скрывать или, наоборот, добавлять из цензурных соображений.

Особенно показателен в этом отношении философский диалог «Из разговоров на Беломорстрое». Перед нами — классический платонический диалог, но действие происходит не в знойной Греции за амфорами вина, а в советском трудовом лагере, на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Его участники — заключенные-инженеры, проектировщики, техники, чертежники, которые могут позволить себе разве что крепкий черный чай. Собрались они на терраске, после трудового дня (символично время действия диалога — 1 мая, ведь май — еще и месяц, когда родился Платон и когда греки устраивали празднества в честь Аполлона).

Один из главных участников беседы — Николай Владимирович Вершинин, в котором легко угадывается альтер эго Лосева. Вершинин «сидит» за «вредительство», исполняет обязанности экономиста-счетовода (чем сам Лосев занимался в лагере). Автор подчеркивает сходство Вершинина с собой, вкладывая ему в уста рассуждения о диалектической противоположности социализма и капитализма (Лосев 2002: 468), подобные тем, что мы находим в «Дополнениях» к «Диалектике мифа». Также важно указание автора на то, что Вершинин — не марксист (из всех участников диалога есть только один марксист — Поликарп Алексеевич Абрамов).

И вот именно Вершинин произносит искрений и страстный панегирик в честь Советского Союза! Приведем его полностью, поскольку он очень важен для понимания изменения взглядов Лосева после лагеря: «Если вы хотите найти сейчас в мире место, где еще не заглох идеализм, где существует подлинная духовная жизнь с ее творчеством, с ее падениями и с ее взлетами, то это — СССР. Культурный мир погряз в мещанстве, в материальных интересах, в заботах об удобствах жизни. Ни одна страна не переживает тех конфликтов и тех свершений, которые творятся у нас. Америка слишком материалистична, чтобы допустить у себя роскошь коммунизма, западный человек слишком любит теплое, покойное местечко, чтобы решиться поднять на своих хилых плечах всю тяжесть нового переустройства жизни. Под влиянием пережитого и переживаемого каждый мещанин у нас мудрее Канта и Гегеля; и никакому западному профессору философии и не снилась та глубина проблем, которая ежедневно, ежеминутно открыта перед взором нашего последнего простолюдина. Нужно быть слишком искренним романтиком, слишком самоотверженным человеком, чтобы жить у нас в унисон с эпохой. У нас разрушены наши старые гнезда, и бытовые, и идеологические; каждый из нас плывет над бушующей бездной истории, могущий каждую секунду погибнуть и каждую секунду быть вознесенным к самому кормилу власти. Это дает нам знание, которое неведомо никаким мещанам мира, какие бы кафедры они не занимали на Западе. Мы перенесли голод, холод, кровавые гражданские войны и несем еще и теперь тяготу повседневной борьбы за торжество нашей идеи. Только мы — не мещане, и только у нас — настоящая духовная жизнь, ибо духовная жизнь есть не рассуждение, а жертва, жертва всем ради идеи, СССР — столп и утверждение мирового идеализма» (Лосев 2002: 450–451).

Разумеется, для идеалиста Вершинина (и скрывающегося под этой маской Лосева) это — высшая похвала Советскому Союзу и советскому социализму (к которым, заметим, он по-прежнему относится не абсолютно апологетически, а, напротив, в целом и преимущественно критически) и возможность хотя бы отчасти, пусть с оговорками, не изменяя своей философской позиции, признать его.

Однако это признание ничего бы не стоило, если бы не сопровождалось и определенным признанием вождя советского социализма — Сталина. И в этом неподцензурном, выражающем потаенные и задушевные мысли диалоге Лосева мы находим и своеобразный панегирик Сталину! Произносит его марксист Абрамов, но показательно, что произносит, используя идеи Вершинина (и Лосева!) о том, что при социализме коллектив безличностен, ибо полное развитие индивидуальной личности наблюдается лишь при либеральном капитализме, а социализм — строй абсолютного коллективизма. «Мы — коллектив, а коллектив — внеличностен, — говорит Абрамов. — Где же тот наш ощущающий центр, где мы не просто внеличны, но где мы как живая жизнь и ощущаем, и действуем лично? .... Где тот мозг, то сердце, тот живой организм, который ориентирует нас в мире и в жизни...? Эта живая индивидуальность есть наш вождь... Или доверие вождю, или мы — в объятьях капитализма» (Лосев 2002: 474). И сразу же после слов Абрамова — авторская ремарка: «Все присутствующие встали и началась овация по адресу Сталина» (Лосев 2002: 474).

Заметим, что среди аплодирующих — и Николай Владимирович Вершинин (альтер эго Лосева). Он продолжает помнить, что Сталин — тиран, что большевики разрушали церкви и расстреливали священников, что сам он вместо своего ученого кабинета с книгами и картинами по воле сталинской власти оказался в лагерном бараке. Он ничего из этого не забыл и, как и прежде, осуждает разрушительность революции, богоборчество этой власти. Но он искренне аплодирует Сталину — как спасителю России от капитализма! (В свете этого по иному видится рассказ Бибихина, который пересказывал в своем ЖЖ диакон Андрей Кураев — о том, что Бибихин в бытность секретарем Лосева нашел в бумагах философа восхваления Сталину и цитаты из его работ на древнегреческом. Понятно, что Лосев писал это для себя, ведь никто, кроме него и его ближайших учеников, прочитать это не мог).

В этом и состоит секрет советского консерватизма Лосева (теперь уже с логическим ударением на первом слове). Мы его суть понимаем так: вернуть феодализм не удалось. Весь мир идет к социализму. Россия, СССР оказались в авангарде этого движения. Теперь вернуться можно только к капитализму, да и еще к капитализму дряхлому, больному, загнивающему. Время юности капитализма, когда он порождал пышный цвет культуры вроде симфонической музыки и трансцендентальной философии, безвозвратно прошло. А вот эра мирового социализма только начинается. Социализм ещё полон идеализма, духовной жизни «с её творчеством, с её падениями и с ее взлетами».

Разумеется, христианин не может примириться с социализмом доктринально. Всю свою жизнь Лосев отстаивал позицию, что «христианский социализм» — противоречие в определении. Позднее в беседах со своим секретарем Бибихиным Лосев с жаром говорил: «Я Маркса и Ленина цитирую. Но сказать, что все сводится на экономику, что мысль есть истечение мозга, как Сталин — этого у меня ты не найдешь! ... Православная церковь не надстройка над социализмом» (Бибихин 2006: 106).

Христианский консерватор может только считаться с победой социализма как явления диалектики жизни, находить в нём искаженные истинные формы социального бытия, пытаться использовать их для утверждения мировоззрения, которое он считает единственно правильным. И должен понимать, что назад пути нет, что позади — только тлен капитализма, развращение личности буржуазным пониманием свободы, яд либеральной культуры, которая формально не встает против Церкви, позволяет ей действовать, но разрушает души людей таким образом, что они уже сами не хотят идти в эту действующую церковь...

Это свое убеждение Лосев сохранил до конца своих дней. В своих беседах с писателем Ерофеевым за год-два до своей смерти Алексей Федорович Лосев говорил то же самое: «Куда дальше движется человечество? А дальше идёт то, что противоположно индивидуализму. А именно, общественность и коллективизм. То есть социализм. Он стоит на очереди после индивидуализма. Что противоположно индивидуализму? Коллективизм. Конечно, такой коллективизм, который не подавляет личность, а помогает ей развиться, предоставляет ей возможности и стимулы для самораскрытия. Важно и то, как он может проявляться, в каких видах. Но то, что коллективизм — требование времени, это для меня ясно. Ясно также, что индивидуализм, эта великая культура последних пятисот лет, прошла или проходит. Теперь наступает новая эпоха» (Лосев 1990: 67).

Беседы предназначались для печати, поэтому Лосев здесь осторожничает, он умалчивает о своем тезисе о внеличностности коллектива и о том, какую личность не подавляет социализм и «помогает ей развиться» (возможно, речь идет лишь о личности вождя, воплощающей весь коллектив и управляющей им). Но в своей уверенности в победе мирового социализма Лосев вполне искренен.

Старый философ не дожил до падения СССР. Мы теперь можем только гадать, как бы он отнесся к этому событию. Но можно не сомневаться, что тот либерально-капиталистический разор, эра торжествующего буржуа-мещанина, которая наступила после этого, у Лосева не вызвали бы ни малейшего сочувствия. Всю свою жизнь Лосев боролся с либерализмом и мещанством и видел в них наиболее отвратительные проявления человеческой культуры и природы.

Список литературы:

Бибихин В. В. (2006) Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. — М. : Институт философии, теологии истории им. Св. Фомы, 2006. — 416 с.

Бойко П.Е. (1999) О социально-исторической природе абсолютной мифологии А.Ф Лосева // Образ мира — структура и целое: Материалы международной научной конференции, проходившей под эгидой ЮНЕСКО 19-23 октября 1998 года на филологическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова / [сб. подгот. под рук. А. А. Тахо-Годи коллективом о-ва «Лосевские беседы»]. — Москва: Логос, 1999. – С. 59-61.

Даренский В. Ю. Феодализм как вершина мировой истории в историософии А.Ф. Лосева // Наука. Искусство. Культура. — 2019. — 1(21). — C. 47-55

Лосев А. Ф. В поисках смысла (из бесед и воспоминаний), 1985 // Лосев А. Ф. Страсть к диалектике. — М. : Советский писатель, 1990. — 234 с.

Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. — М. : Мысль, 1993. — 962 с.

Лосев А. Ф. «Я сослан в ХХ век». М. : Время, 2002. — Т. 1. — — 573 с.

Лосев А. Ф. Диалектика мифа. Дополнение к «Диалектике мифа». Новое академическое издание, исправленное и дополненное. 2-е издание. — М. : Издательский дом «Яск», «Гнозис», 2022. — 696 с.

Пущаев Ю.В. (2020) Проблема амбивалентности в отношении А.Ф. Лосева к советскому режиму// - С. 43-51

Тахо-Годи А. А. Лосев (2-е изд., испр. и доп.; ориг. изд. : 1997 г. ). — М. : Молодая гвардия, (Жизнь замечательных людей, вып. № 1076), 2007. — 534 с.

Тахо-Годи Е. А. Художественный мир прозы Лосева и его истоки. Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. — М, 2004. —461 с.

Циплаков Г.М. (2001) Тема истории в философском творчестве А.Ф. Лосева //Человек.- 2001.- № 1. – С. 48-62.

Сведения об авторе:

ВАХИТОВ Рустем Ринатович — кандидат философских наук, доцент Уфимского университета наук и технологий

Источник: научный журнал «Ортодоксия», № 4, 2023 г., https://www.journal-orthodoxia.ru/jour/index