Об экономическом опыте кооперативного движения в дореволюционной и пореволюционной России. Кооперация и социализм

В исторических анналах, относящихся к XX столетию и первым двум десятилетиям текущего столетия, мы не находим должной оценки результатов кооперативного движения, развернувшегося в дореволюционной и пореволюционной России. Речь идёт о результатах, полученных в аграрно-промышленном секторе экономики. Чтобы составить о них представление, достаточно познакомиться для начала хотя бы с одним документом − с брошюрой А.В. Чаянова «Краткий курс кооперации», изданной в 1919 г.

«Когда десять лет тому назад, − пишет автор, − русские кооператоры впервые собрались на всероссийский кооперативный съезд, наше русское кооперативное движение робко начинало свои первые шаги, скромно учась у своих заграничных товарищей кооператоров Англии, Франции и Германии.

Теперь, по размаху своей работы, русская кооперация первая в мире. Десятки тысяч кооперативов выросли во всех уголках нашего отечества, объединили в себе миллионы членов крестьян, рабочих и горожан; сотни союзов связали кооперативы в одно целое и придали ему исключительную мощь» [1, c. 77].

Первая в мире создала, по словам Чаянова, такие исполинские организации, как Центральный союз потребительских обществ, Центральное товарищество льноводов, Сибирский союз маслодельных артелей и другие кооперативные объединения, включающие в свои денежные обороты сотни миллионов рублей. При этом отмечается, что русская кооперация не распылена по отдельным регионам, но выражает в своей работе единую волю Всероссийских кооперативных съездов и Совета этих съездов, выполняющего, в свою очередь, постановления высшего органа.

Чтобы показать благотворные плоды российской кооперации в аграрно-промышленном секторе, сошлёмся, со своей стороны, на один весьма показательный факт. Развернувшееся в России кооперативное движение отчасти совпало по времени с лихолетьем Первой мировой войны. Так вот в год 1916 была установлена пошлина, уплачиваемая за перевоз продукции сибирский маслодельных артелей в Европейскую часть России. Здесь ещё вполне хватало вологодского масла и сыров. Понятно, что в военные годы страна испытывала затруднения по части недостачи транспорта, мобилизованного для военных поставок, но это обстоятельство не затемняет обилие молочной продукции, полученное в результате аграрно-промышленной кооперации и роста промышленного производства примерно в те же годы. Приведём некоторые цифры, свидетельствующие о темпах этого роста и заимствованные нами из книги [2].

* В течение двух десятилетий, предшествующих войне 1914−1918 годов, урожайный сбор хлебов удвоился. По сбору семян основных злаковых культур Россия стояла выше (опережала на 1/3) Аргентины, Канады и США, вместе взятых. Если в 1894 году сбор ржи составлял 2 млрд. пудов, то в 1913 году − 4 млрд. пудов.

* Урожай хлопка в 1913 году и даже в военные годы покрывал годичные потребности российской текстильной промышленности. Последняя удвоила своё производство в период между 1894 и 1911 годами. Кроме того, до революции Россия производила 4/5 всего мирового урожая льноволокна (Некоторые из этих показателей приводятся в кн.: А.В. Чаянов. Избранные произведения. М.: Московский рабочий, 1989).

* Россия поставляла на мировой рынок 50% от общего количества экспортируемых яиц.

* Выплавка чугуна с 1895 по 1914 гг. увеличилась на 250%, стали на 204%. Добыча меди за период с 1895 по 1915 год возросла на 375%. Наконец, золотой фонд страны возрос к 1914 году по сравнению с1884 годом на 146%.

Возьмём на заметку, что показатель роста золотого фонда России частично связан с денежной реформой С.Ю. Витте, проведённой в 1895−1897 годах. О том же, какую роль сыграла эта реформа в революционных событиях 1917 года, будет сказано ниже. А наше внимание направлено, в первую очередь, на выяснение кооперативных начал в экономической деятельности людей. Из российского опыта можно сделать вывод о том, что кооперативное движение содержит в себе два начала − материальную мотивацию и духовно-идеальную мотивацию, которую часто обозначают термином синергия. Есть связь этого термина с концепцией синергетики, описывающей энтропийных и негэнтропийных процессы в физике и теории информации.

Но мы подойдём к уяснению сущности синергии в том плане, как она раскрывается в учении В.И. Вернадского о живом веществе. От учения о живом веществе просматривается прямой путь к феномену кооперативного сотрудничества людей.

§1. Феноменология и история российского кооперативного движения

Всё началось со столыпинских земельных реформ, когда П.А. Столыпин (1862−1911) задумал превратить русского крестьянина в фермера по типу фермерских хозяйств Западной Европы или США [3]. Скажем сразу, что капиталистическая направленность этих реформ не подлежит сомнению, ибо Столыпин не видел иного варианта экономического развития России, нежели тот, который уже существовал на Западе. Понятно, что превращение местного крестьянина в фермера (бауэра) не могло не сопровождаться появлением батраков как рабочей силы, используемой зажиточным крестьянином (эту экономическую истину знал уже Крылов, о чём можно судить по его басне, начинающейся словами «Старик-крестьянин с батраком / Шёл, под вечер, леском / Домой, в деревню, с сенокосу...»). Но этим издержкам Столыпин не придавал особого значения.

Так появился принятый Правительствующим Сенатом Указ «Об отмене выкупных платежей», датируемый 3 ноября 1905 года. В 1906 году было издано в том же направлении ещё два указа: Указ от 9 ноября «О крестьянском землевладении и землепользовании» и Указ от 15 ноября «О выдаче ссуд под залог надельных земель». Наконец, 14 июня 1910 года принимается, одобренный Государственным Советом и Государственной Думою, Закон об изменении и дополнении некоторых постановлений о крестьянском землевладении.

В первом Указе отменялось Положение 1861 года, согласно которому освобожденные от крепостной зависимости крестьяне прикреплялись к наделённой землёй общине. По старому закону крестьянин мог выйти из общины и получить во владение отдельный участок земли только при условии, что он либо уплатит выкупной налог, либо добьётся согласия на своё отделение всех членов общины.

Содержание Указа от 15 ноября 1906 гола отражено в самом его наименовании. Указом же от 9 ноября 1906 года планировалось решение двух коренных задач:

1) насаждение частной собственности у крестьян путём облегчения выхода из общины;

2) развитие «хуторского и отрубного землевладения на надельных землях взамен господствующей чересполосицы».

Получив право на свободный выход из общины, пользующиеся этим правом крестьяне получали материальные выгоды (например, им разрешалась покупка земли у сельского общества на льготных условиях). Правительству вменялось обязанность оказывать выходцам финансовую и кредитную помощь, а также помощь по организации землеустроительных работ.

Закон от 14 июня 1910 года восполнял пробелы и недостатки предыдущих указов, укрепляя их юридическую базу. По широте охвата земельных вопросов ему не было равных в предыдущей истории российского государства.

Противники аграрной политики Столыпина, среди которых были и социалистически настроенные общественные деятели, обращали внимание на огромные трудности, которые возникнут при дележе прав и обязанностей между крестьянами, остающимися, с одной стороны, в общине, и, с другой стороны, отпадающими от неё. А известный русский экономист А.И. Чупров (1842−1908) в 1907 году указывал, в свою очередь, на опасность чересполосного землепользования. «В том, − писал он, − что такая форма землепользования возникнет у нас на месте нынешнего мирского строя, убеждают как примеры Западной Европы, где община, по её распаде, обыкновенно заменялась подобным аграрным устройством, так и соображение, что нынешние общинники, а будущие собственники, никакого иного порядка не знают и ни к какой более совершенной и целесообразной форме земельных отношений не подготовлены» [4]. «Ко всему изложенному, − читаем мы дальше в обзоре критических аргументов, составленном в 1907 году, − необходимо присовокупить, что против указа 9 ноября высказываются и крайне консервативные органы. В означенном законе они усматривают полное уничтожение общины, а это последнее, по их мнению, неизбежно повлечёт за собой усиленное размножение пролетариата, проникновение в деревню беспокойных элементов, ослабление семейных общественных связей, в случае же дарования евреям равноправия − скупку евреями крестьянских наделов и полное подчинение деревни еврейскому влиянию» [4, c. 174−175].

Знакомясь с этими источниками, касающимися дореволюционного российского землеустройства, мы вправе поставить такой вопрос: были ли консерваторы, высказывающие подобные суждения, ещё и реакционерами, как их впоследствии принято было уничижительно называть? И к тому же: всякая ли реакция обязательно представляет собой нечто плохое?

Российское кооперативное движение возникло вследствие столыпинских земельных реформ, но, парадоксально, как реакция на эти реформы. На какой же фактор, спросим мы, была, в первую очередь, направлена эта реакция? В первую очередь − на ростовщика, перекупщика произведённой продукции. Нельзя не видеть в ней социалистическое содержание. В этом плане в кооперативную связь вступили и остающиеся крестьянские общины, и индивидуальные земельные собственники, за исключением тех (не столь уж многих), коих называли кулаками-мироедами.

Мотивация трудовых усилий в хозяйственной деятельности русских кооператоров не находилась в прямой зависимости от размера прибыли на вкладываемый в неё денежный капитал. Элементами этой системы являлись отдельные семейно-крестьянские трудовые хозяйства. А вот в качестве существенных отношений между ними и выступали кооперативные связи. Так осуществлялась кооперация кредитная, сбытовая, потребительская и производственная. В целом она и позволяла кооперированным крестьянским хозяйствам подниматься на тот уровень трудовой эффективности, который был недосягаем для капиталистического фермерства. Поэтому тот же А. И. Чупров, не доживший до полного расцвета кооперативного движения в России, в одной из своих статей заметил, что в отношении земледелия идея кооперации имела не меньшее значение, чем все крупнейшие технические завоевания. Кооперативный социализм воплощал в себе, таким образом, идеал социальной справедливости, но без пагубной уравниловки, присущей социализму казарменного типа.

Многие элементы кооперативного социализма разрабатывались в Школе организационного производства. К узкому составу Школы, по сведениям А.В. Чаянова, принадлежали А.Н. Челинцев (1874−1962), Н.П. Макаров (1887−1980), А.А. Рыбников (1877−1939/1941), А.Н. Манин (1881−1943), Г.А. Ступинский (1898−1930) и некоторые другие. Так что множество лучших умов России участвовало в становлении и развитии кооперативного движения. Кооперативный опыт с разных сторон изучали и обобщали такие крупнейшие авторитеты отечественной экономической мысли, как уже упомянутый нами А.И. Чупров (1842−1908), М.И. Туган-Барановский (1865−1919), К.А. Пажитнов (1879−1964), бывший, кстати говоря, директором Петроградского кооперативного института, и, конечно же, сам А.В. Чаянов (1888−1937).

Многие тысячи кооперативных работников, десятки журналов и газет, высшая школа − Кооперативный институт — всё это, по словам Чаянова, показатели достижений русской кооперации. «Всё это представляет собою небывалую экономическую мощь и даёт светлое будущее русскому крестьянину, если … только сам крестьянин не променяет созданной им самим кооперации, как Иаков (здесь у автора опечатка, имя Иаков надо заменить на имя Исав – Авт.) своё первенство на чечевичную похлёбку − на услужливого лавочника и прасола» [1, c. 77].

В январе 1923 года Ленин написал статью «О кооперации» [5]. В ней он обратился к вопросу о кооперации, к которой, по его словам, «у нас смотрят пренебрежительно» [5, c. 371]. К содержанию этой статьи мы вернёмся чуть ниже, но стоит посмотреть на его начальное отношение к российской кооперации status quo. Оно не было положительным, скорее наоборот. Первой жертвой поэтапной расправы с кооперативной системой дореволюционной России стал декрет СНК о потребительских коммунах. В проекте декрета, написанном Лениным 6−8 января 1928 года, предписывалось национализировать все существующие потребительские общества. Всё кооперативное дело ставилось под контроль «комитетов снабжения» [6, c.206−210]. В «Заметках о кооперации» вождь пролетарской революции в марте 1919 года сделал следующее уточнение: «Органы рабочей кооперации посылают комиссаров в кооперативы, имеющие 10% членов, принадлежащих к имущим классам. Комиссары имеют право надзора и контроля, а равно право «veto» с передачей опротестованных решений на окончательное решение органов ВСНХ» [7, c. 411]. Как устанавливалось 10%-е членство имущих классов, хорошо известно. Планы по установлению таких процентов перевыполнялись в многократном размере. Но стоит обратить внимание на мощную базу дореволюционного кооперативного социализма, которая всё ещё как-то сохранялась даже после года разрушительных постановлений.

Выясняется, например, что на протяжении трёх лет гражданской войны продолжала выходить в свет газета «Кооперативное дело». И только в феврале 1922 года участь и этого последнего печатного органа кооперативного движения была решена. В письме Ленину по поводу газеты Н.Л. Мещеряков указывал, что закрывать её нет никакого резона, так как все члены редколлегии − члены партии. Мещеряков приводил даже и такой довод: «закрытие газеты будет использовано старыми кооператорами и затруднит кооперативную работу». Ленин на письме Мещерякова поставил следующую резолюцию: «Т. Молотову для Политбюро. Предлагаю ввиду явной несостоятельности доводов т. Мещерякова поручить правлению Центросоюза заменить ежедневную газету «Кооперативное дело» еженедельником…», а освобождённые силы и средства направить на развитие правильной торговли и кооперации [8, c. 390−391].

С закрытием газеты «Кооперативное дело» эпоха российского кооперативного социализма кончилась. На смену добровольной кооперации трудового народа, сложившейся на духовно-нравственной основе, должна была придти «кооперация» насильственная. Об этом свидетельствует принятая на IX съезде РКП (б) резолюция об организации по всей стране трудовых концентрационных лагерей. Но это уже отдельный вопрос, требующий специального рассмотрения.

Тем не менее, при изменившихся обстоятельствах (НЭП и пр.), Ленин пересмотрел свою позицию и, по сути дела, признал, что кооперативное движение является предпосылкой построения социализма. На кооперацию, писал он, у нас смотрят пренебрежительно, не понимая того, какое исключительное значение имеет эта кооперация, во-первых, с принципиальной стороны (собственность на средства производства в руках государства), во-вторых, со стороны перехода к новым порядкам путём возможно более простым, лёгким и доступным для крестьянина. И далее: «Мы перегнули палку, переходя к нэпу, не в том отношении, что слишком много места уделяли принципу свободной промышленности и торговли, но мы перегнули палку, переходя к нэпу, в том отношении, что позабыли думать о кооперации, что недооцениваем теперь кооперацию, что начали забывать уже гигантское значение кооперации в указанных выше двух сторонах этого значения» [5, c. 371−372]. И отсюда вывод: «А строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией — это и есть строй социализма» [5, c. 374].

§2. Онтология кооперативного движения как такового

Для знакомства с тематикой данного параграфа уместно будет напомнить о марксистско-ленинской схеме социально-экономического строя общественных организмов. В политэкономии характеризуют его следующими понятиями и терминами: производительные силы, производственные отношения (экономический базис), надстройка над базисом, в которую входит совокупность идеологических отношений и взглядов в аспекте политики, права, морали, религии, философии, искусства и соответствующих им организаций и учреждений, таких, как государство, партии, церковь и пр. В этом плане различие между экономическим базисом и надстройкой рассматривают, соответственно, как различие межу содержанием и формой общественного организма, полагая, что всегда, в ходе социально-экономического развития общества, производственные отношения, зависящие от производительных сил, опережают надстройку и её приходится приводить в соответствии с производственными отношениями. Далее делается вывод, что в передовых буржуазно-капиталистических странах производительные силы достигли такого уровня в своём развитии, когда встаёт задача изменить экономический базис, привести его в соответствие с производительными силами. Смена реализуется революционным способом, в процессе борьбы классов, капитализм преобразуется в коммунизм или в первую фазу коммунизма − социализм. Здесь, в этой идеологии, допускается и обратное воздействие надстройки на экономический базис, но существенного, коренного значения в смене экономической формации надстройка не имеет.

Опыт кооперативного социализма разрушает данную схему. Выясняется, что кооперативные связи в экономической жизни общества имеют столь существенное значение, что они радикально меняют марксистско-ленинские представления о производительных силах, экономическом базисе, надстройке. Это обусловлено тем, что при определённом настрое в жизни общества (который и относится к надстройке) в экономические отношения людей привносятся такие связи между людьми, которые меняют экономические отношения так, что, при одних и тех же внешних условиях, многократно увеличивается эффективность производственного труда. Это не-силовые взаимодействия (термин В.А. Фока), которые имеют столь же фундаментальный статус, как и силовые физические взаимодействия, описываемые в терминах всех известных физических полей. Они являются соучастниками самой жизни, без их присутствия немыслимо существование живого вещества. По крайней мере, это относится ко всему живому веществу в Земной биосфере.

Нами они здесь отнесены к онтологии на том основании, что в философском плане нашли обоснование в фундаментальной онтологии М. Хайдеггера (1889−1976). А ещё, как уже было сказано выше, их принято называть синергийными. В справочной литературе термину синергизм (синергия) обычно даётся такое определение: синергизмом называется усиливающий эффект взаимодействия двух или более факторов, характеризующийся тем, что совместное действие этих факторов существенно превосходит их сумму, когда они берутся безотносительно друг к другу. Хотя оно и правильное по поверхностному смыслу, но не отражает сущности кооперативно-синергийных процессов.

В области религии понятие синергизма используется для обозначения совместных усилий человека и Бога, продвигающие душу человека к спасению.

Мы ограничимся рассмотрением синергийных процессов только в той области реальности, которая изучается биологией. Речь пойдёт о биологической морфологии и молекулярной биологии в тех их аспектах, как они представлены в работах двух наших выдающихся учёных А.А. Любищева (1890−1972) и В.И. Вернадского (1863−1945).

В предисловии к книге «Александр Александрович Любищев», изданной в 1982 году, член-корреспондент АМН П.Г. Светлов отмечал, что трудно было охарактеризовать общее направление мыслительной деятельности Любищева каким-либо одним словом, отнести его к какой-нибудь группе мыслителей, однако попытки такие делались, что приводило к появлению по отношению к нему эпитетов «антидарвинист», «виталист»», «идеалист». Сущность же «витализма Любищева состоит в отрицании механистического воззрения на природу (т. е. крайнего редукционизма), защите биологии как науки, главная цель которой − изучение закономерностей, специфически свойственных живым организмам. «Любищев безоговорочно принимал реальность внешнего мира и не знал иных источников познания, кроме человеческого разума, в принципе ничем не ограниченного» [9, c. 7].

Мы привели эту цитату для того, чтобы показать, что обвинения Любищева в идеализме, исходящие от некоторых критиков его творчества, отчасти были вызваны его открытием идеальных, но объективных, связей между живыми организмами, группируемыми в таксонах. Вот как выглядит его вывод об их существовании в рамках решения проблемы реальности таксонов: «Есть связность у сходных организмов, совершенно не «реальная» в современном смысле слова, но вполне «реальная» в смысле средневековых реалистов («универсалии до вещи)… Значит ли это, что решение проблемы реальности приобрело совершенно субъективный характер?.. Нет, концепция реальности − политетическая концепция, путём комбинации различных критериев получаем вполне объективный метод оценки реальности… можно видеть «лошадность», но не нашими, а интеллектуальными очами…» (цит. по [9. c. 44]. Так в системе живых организмов были обнаружены свойства, не сводимые к одной лишь исторической (филогенетической) обусловленности.

Такого рода связность, или связь, между биологическими и физическими объектами (в мире элементарных частиц) называется коррелятивной связью. Она реализуется во времени и посредством времени, но только в живом веществе время весомо и зримо несёт на себе антиэнтропийную нагрузку при образовании и функционировании живого вещества. Это открытие было сделано Вернадским, а от него протянулась дорого к кооперативной деятельности людей.

Коротко напомним о тех свойствах живого вещества, которые были известны до Вернадского. Их хрестоматийное изложение заимствуем из статьи В. Гольданского «Возникновение жизни с точки зрения физики» [10]. В мире молекул живых организмов, констатирует Гольданский, есть точные аналоги правой и левой рук − так называемые молекулы-антиподы в зеркальном отношении. Их ещё называют оптическими изомерами, поскольку они отличаются друг от друга тем, что вращают плоскость поляризации проходящего через них света в противоположные стороны [10, c. 87−88]. Эта особенность молекул существовать в двух зеркально-антиподных формах известна в науке, по словам Гольданского, под названием хиральности (от греческого χειρ − рука). Выясняется, что живой природе присуща практически абсолютная хиральная чистота: белки содержат только «левые» аминокислоты, а нуклеиновые кислоты − только «правые» сахара [10].

Известно, сообщает далее Гольданский, что хирально чистые соединения, предоставленные самим себе, рано или поздно превращаются в рацемические смеси. В неживой природе процесс рацемизации − самопроизвольного превращения левых молекул в правые и наоборот − протекает с некоторой постоянной скоростью. И по относительному содержанию правых аминокислот в ископаемых органических останках можно весьма точно датировать время их образования. Этот метод датировки в последнее время успешно используется для решения задач палеонтологии. «Таким образом, неживой природе присуща тенденция к рацемизации, установлению зеркальной симметрии, равновесию между левым и правым. Именно поэтому возникновение хиральной чистоты биосферы представлялось одной из самых больших загадок в проблеме происхождения жизни» [10, c. 88].

Данная загадка привлекла внимание Вернадского в контексте создаваемого им учения о биосфере. Сначала он пытался найти её решение путём соотнесения дисбаланса между правым и левым в живом веществе с разными типами пространства. Так, скажем, кристаллы отличаются тем, что в них нет сдвига равновесия между правизной и левизной в одну или другую сторону. Это свойство, писал он, есть столько же свойство симметрии, сколько и евклидово пространство трёх измерений [11, c. 265]. А чем тогда объясняется резкое нарушение этой симметрии в живом веществе? «Допустимо, − отвечает на этот вопрос Вернадский, − выставить и исследовать рабочую гипотезу о том, что тела живых веществ определяются в своих основах другим геометрическим состоянием пространства, ими занимаемого, чем евклидово пространство косных естественных тел биосферы» [11, c. 273]. Однако в поисках такого диссимметричного пространства, отличающегося от пространства, описываемого евклидовой геометрией, Владимир Иванович убедился, что такого пространства не существует, и сосредоточил своё внимание не на пространстве, а на времени. И появилась догадка, высказанная в следующих суждениях: «Для живого вещества понятие пространства не может охватить явления, в нём происходящие, в той степени, в какой оно охватывает их, например, в кристаллах.

Нигде в окружающей нас природе время не выдвигается в такой степени. Одной из больших заслуг французского философа Бергсона было то, что он ярко и глубоко выдвинул значение времени для живых организмов по сравнению с косными процессами в биосфере» [11, c. 285]. И далее: «В основе явлений симметрии в живом веществе время выступает в такой форме и значении, в каких это не имеет места в косных телах и явлениях.

Здесь, мне кажется, в основе геометрических представлений ярко проявляется не столько пространство, сколько новое, входящее в понимание испытателя природы в XX в. понятие о пространстве-времени, отличном и от пространства и от времени» (там же). Но понятие пространства и времени отличается от понятия четырёхмерного пространства-времени теории относительности тем, что время в нём не является четвёртым измерением, уподобляемым координатам трёхмерного пространства. Время не есть координата.

Энантиоморфные структуры (изомеры) живого вещества были открыты французским химиком Луи Пастером (1822−1895) в 1848 году. Заслуга Вернадского здесь заключается в том, что он первым указал, что их существование и функционирование связано со свойствами времени. Теперь мы знаем, что коррелятивная связь в живом веществе неотделима от временной стихии, что она определяется фазово-информационной ипостасью времени, которая существует в нём наряду с его энерго-энтропийной ипостасью [12]. Поэтому констатируя наличие взаимодействия живых организмов между собой и внешней средой, важно иметь в виду двойственный характер этого взаимодействия: причинно-следственные связи дополняются коррелятивными связями. Не вдаваясь во все детали этих соотношений, отметим, что в целом существует коррелятивная связь между социумом и Земной биосферой. Она находит выражение в понятии их коэволюции. Её обрыв грозит полной гибелью человечества.

В письме к Вернадскому, датируемому 1929 г., П.А. Флоренский высказал следующие суждения о значении исследований, проводимых Вернадским, и поставленных им задачах, относящихся к биосфере и живому веществу: «Переходя на новый путь и провозглашая «верность Земле», т.е. биосферическому опыту, мы должны настаивать на категориальном характере понятия жизни, т.е. коренном и, во всяком случае, не выводимом из наивных моделей механики жизни, но, наоборот, их порождающем. Теперь мы − экономические материалисты, так вот, механические модели есть не что иное, как надстройка над устаревшей формой хозяйства, давно превзойдённой промышленностью, и искажающие развитие промышленности» [13, с. 163−164]. Понятно, что под промышленностью Флоренский имел в виду, в первую очередь, аграрно-промышленный комплекс экономической деятельности.

В годы Советской власти между сельскими тружениками была налажена производственная кооперация. Инициатором её организации был Сталин. В какой-то мере, по-разному в разных местах страны, она проходила не без насилия и принуждения. Но её положительная сторона заключалась в том, что колхозные кооперативы получали техническую помощь от машинно-тракторных станций (МТС), между ними было налажено тесное сотрудничество. МТС выполняли, как тогда говорили, роль «смычки» между городом и деревней. Эта их благотворная роль отразилась даже в песенном творчестве, примером чему может служить песня «Расцветай, кудрявая рябина…», которую исполняла в довоенные годы незабвенная певица Ольга Ковалёва. Читая текст песни, можно расслышать её музыкальное содержание.

Ой, цвети, кудрявая рябина,

Наливайтесь, грозди, соком вешним.

А на днях у дальнего овина

Повстречалась с парнем я нездешним.

Он сказал: «Приехал я к покосу,

Будем травы на лугах косить,

А к жнивью машины буду ладить

Я в колхозе вашем буду жить».

Блузы синий цвет и запах тополей

Он пришёл из города, а я − с полей.

Жаворонок, вейся, вейся надо мной,

Моё сердце полно любовью и весной.

В песне ещё два куплета, и о расставании с грустью…

Пришёл к власти Хрущёв, наступила, как теперь говорят, «хрущёвская слякоть». Он разрушил связь города с деревней. Были уничтожены МТС, более того, по его прихоти в колхозах были ликвидированы лошади. Потом по инициативе небезызвестной Т. И. Заславской (1927−2013) были уничтожены все «неперспективные деревни». Наступила пора, когда для кооперации не осталось тех, кто мог бы кооперироваться. Сёла и деревни средней полосы России опустели полностью. По факту всё это хорошо известно, но надо посмотреть, с чего, как и когда начиналась столь пагубная тенденция.

§3. Российская финансово-экономическая катастрофа

Вернёмся к теме о дореволюционной кооперации в России и попытаемся ответить на следующий вопрос: почему при таких впечатляющих успехах в промышленности и сельском хозяйстве, наступивших в России в период кооперативного движения, были созданы предпосылки грядущей революции? Каковы её экономические причины? Главная из них заключается в «золотой валюте», точнее будет сказать, в финансово-экономической политике царского правительства.

Дело в том, что в результате проведения в 1895−1897 годах денежной реформы, предложенной С.Ю. Витте, большая часть экономического богатства России попала в руки иностранных капиталистов и их российских прислужников. Её пагубные результаты теперь нам известны, но они были достаточно хорошо известны и тогда, лет за 10-20 до революции. К сожалению, ни сам царь, ни министры царского правительства не захотели внять разумным доводам, направленным против этой реформы, против внедрения её в экономическую жизнь страны. Противниками реформы были такие выдающиеся русские экономисты, как Д.В. Бутми де Кацман (1856−1918 (?)).

Ведь обычно отмечают, что суть реформы Витте состояла во введении в стране золотого денежного обращения. Вот, золотой рубль вводится вместо рубля серебряного, и, казалось, чего же ещё можно было бы ожидать лучшего! «В результате реформы, − говорится в БСЭ (изд. 3-е, т. 8, с. 89), − изменилась структура денежного обращения России. Если в 1895 году кредитные билеты составляли 91,7% от общей денежной массы, то к январю 1914 года в общей денежной массе золото составляло 21,2%, серебро − 5,4% и кредитные билеты − 73,4%. Денежная реформа 1895−97 годов укрепила внешний и внутренний курс рубля, содействовала развитию капитализма». И тут надо понимать, что развитый капитализм, в силу своей развитости, ускорил приход революции, а посему явился благом для революционной перспективы.

Однако, иначе выглядит весь этот вопрос, если проследить его анализ по книге Бутми «Золотая валюта», переизданной в 2000 году в Санкт-Петербурге. Факты, изложенные в книге, не оставляет сомнений в диверсионном характере реформы. С 1895 по 1899 год, говорит автор в предисловии к книге, пока введение золотой валюты в России относилось к области мер проектированных, мы считали своим долгом всеми зависящими от нас средствами способствовать выяснению вопроса о том, осуществима эта мера или нет, полезно или вредно отзовётся её осуществление на экономических интересах русского народа и Российского государства. «Все наши исследования,− утверждает он далее, − приводили нас неизменно к одному выводу, что замена в России серебряной валюты золотою неизбежно увеличит бремя внешней задолженности России, определяющей степень экономической зависимости нашего Отечества от международной биржи, внутри же России вызовет тяжёлый сельскохозяйственный кризис, а за ним, как следствие, критическое положение промышленности, нормальное развитие которой невозможно будет при отсутствии спроса на продукты её производства со стороны разорённого сельского населения» [14, с. 21].

Большинство образованной публики в России, сообщает Бутми, истолковывало себе дело денежной реформы так, будто введение золотой валюты в стране сводится исключительно к механизму золотого обращения, которое должно вытеснить кредитное обращение. Смешивали вопрос об обращении с вопросом о монетной единице, забывая о том, что монета выступает в качестве монеты счётной и в качестве монеты товарной. Отсюда − недоразумения.

Здесь уместно будет напомнить, что монета счётная − это единица измерения цены или, точнее, стоимости имущества. Монета товарная сама служит товаром, имеющим определённую стоимость. Вещественная концепция стоимости, превращающая золото в абсолютную субстанцию стоимости, в корне ошибочна, поскольку золото тоже обладает стоимостью. Поэтому, когда дорожает мерка, которою измеряется цена всех товаров, тогда, говоря словами автора, цена всех товаров выражается уменьшенным количеством мерок, а значит, она падает.

Понять эти суждения и убедиться в их справедливости совсем нетрудно. Допустим, что кто-то взял у банкира деньги в кредит для того, чтобы произвести какие-то товары. Он может расплатиться с банком только своей продукцией. Но если монета подорожала, хотя номинально в ней ничего и не изменилось, то для расчёта с банкиром придётся распрощаться с большим количеством товаров.

Двойное вздорожание рубля, о котором говорит далее Бутми, произошло, конечно, не сразу после денежной реформы. Сначала рост цены рубля составил 56%. Это значит, что российский кредитный рубль, равный 100 копейкам серебряным, стал оцениваться, после замены серебряной монеты на золотую, в 156 серебряных копеек. Но это было только началом дальнейшей пагубной тенденции. А что в результате? − рост ростовщического капитала, заинтересованного только в своём приросте.

По сведениям Н. Верта (ссылаемся на его книгу [15]), в России накануне Первой мировой войны более половины банковских сделок производилось через посредство шести крупнейших деловых и депозитных банков, находящихся в Санкт-Петербурге. Довольно трудно, оговаривается он, точно определить долю иностранного капитала в российской экономике того времени. «Однако, − пишет автор, − можно сказать, что к 1914 году треть общего числа всех акций обществ, действовавших на территории империи, принадлежала иностранным владельцами. <…>. В 1914 году 65% капитала крупного Русско-Азиатского банка принадлежала французским вкладчикам» [15, c. 61].

H. Верт констатирует далее, что в дореволюционной российской экономике сложилось две партии − партия тех, кто, занимаясь государственной деятельностью, паразитировал на её результатах, и партия староверческих кругов, тех, кто заботился «о прибыли не ради неё самой, а видя в ней средство «послужить стране» и утвердить русское могущество» [15, c. 61].

Мы теперь знаем, что староверческая партия, в конце концов, потерпела поражение. К ней, в частности, принадлежал Савва Мамонтов, которого разорили ещё в 1911 году. Что касается Бутми, то у него причины поражения староверческой партии описаны наиболее точно и наглядно. Кажется удивительно, но это факт: ростовщик, порождая нищету и безработицу среди трудоспособного населения, выдавал себя в то же время в качестве защитника интересов этого же населения, защитника, действующего от имени социалистического движения.

Бутми показывает, что этот фокус многими уже тогда был разгадан. Он приводит отрывок из отчётов Брюссельского конгресса 1895 года, в котором изложено мнение г-на Meime, ставшего позже министром-премьером Франции. А тот на конгрессе глаголил: «Надо быть слепым, чтобы не видеть, куда ведёт усиливающаяся нужда в деревнях и отказ от земли, который гонит в города избыток населения, прилив коего увеличивает с каждым днём армию безработников, в то время как понижение цены земли уменьшает осязаемо статьи, подлежащие обложению, и уничтожает понемногу национальный капитал, на котором зиждется кредит всякого государства. В этом кроются настоящие причины того повсеместного беспокойства, того глухого и опасного брожения, которое сказывается во всех слоях трудящихся масс, и того изумительного легковерия, с которым они воспринимают самые невероятные нелепости современного социализма» (цит. по [14, c. 167]).

Бутми показывает, почему к подобному мнению не прислушались в России. К партии ростовщиков, говорит он, принадлежит человек, который имеет, допустим, 100 000 фунтов стерлингов. К противоположному лагерю − человек, который должен эти 100 000 ф. ст. Человек, который имеет 100 000 ф. ст., имеет средства пользоваться услугами лучших адвокатов. Значит суд чаще всего на его стороне. Обогащаются тут адвокаты и риторы. Но не только они, и другие слои интеллигенции. «Интеллигенция больших городов, − пишет Бутми, − состоит главным образом из лиц, получающих определённое денежное содержание. Вздорожание денег доставляет им больше товаров за те же деньги − выгодно для них» [14, c.27]. (Помню, как отец мой рассказывал мне, что до революции можно было купить целую связку баранок за одну копейку. Вот только и копейку выкупить крестьянину часто было не по силам.)

Парадокс: огромный экспорт хлеба и мизерные доходы от его продажи. При всей дешевизне его в России рабочий и крестьянин сидели на голодном пайке.

Итак, с одной стороны, громадные успехи кооперативного движения, движения по сути социалистического; с другой стороны, весьма своеобразная капиталистическая реакция на него. Своеобразная значит: направленная против государства. Враждебная реакция исходила, в первую очередь, от тех сил в стране, которые отстаивали интересы иностранного капитала, и особенно капитала ростовщического [15, c. 61]. Две партии, как они обозначены у Н. Верта, − «староверческая» и ростовщическая − боролись за два разных, противоположных пути развития страны. «Староверческая» партия аккумулировала в себе те общественные силы, которые были противниками капиталистического, космополитического по своей сути, мироустройства. По-своему прав историк, заявляя, что в таких условиях экономическая политика Витте−Столыпина не привела к какому-либо действительному приближению [даже] к западной модели [15, c. 61].

В заключение параграфа − об одном эпизоде, свидетельствующем о том, как сам царь Николай II реагировал на экономическую и политическую обстановку в стране, возникшую после денежной реформы Витте. Речь идёт о том, что к 1905 году для многих мыслящих людей России стала вполне очевидной антигосударственная политика Витте. И были попытки оказать влияние на царскую власть, чтобы исправить ситуацию. Одна из них − непосредственная встреча с самим императором. Вот как описывает её в своём дневнике известный государственно мыслящий деятель А.А. Киреев (запись от 2-го декабря 1905 года):

«Соединённые депутации москвитян представлялись Царю, произошло нечто глубоко потрясающее и трагическое. Депутациям было сказано, что Царь их примет, но они не должны говорить речей (довольно странное условие). <…>. Царь вошёл, держа в руках бумагу! Поклонился и начал читать о неизменности Его воли относительно данных конституционных прав (17 октября). Депутаты начали говорить поочерёдно (нельзя же было совсем молчать). Передали Царю Образ, снятый с рамки Алексея-митрополита. <…>. Говорили и князья, и профессора, и крестьяне, и публицисты, кто во фраке, кто в пиджаке. Смысл был один − не давай в нас в обиду, Ты для нас Самодержавный наш Отец; Царь конфузился… депутаты коленопреклонённо плакали. Это был последний проблеск закатившегося солнца самодержавия! Плачевно окончилось оно, без борьбы, без всякой попытки сопротивления, вяло, трусливо, бесславно!» [16].

Да не подумают о том, что царь заботился о конституционных правах российских крестьян. Нет, это была забота о «правах человека». О каком человеке или человеках идёт речь, свидетельствует Киреев. Десятого ноября 1906 года Киреев записывает: «<…> Витте, по-видимому, стоит за расчленение России, за федерацию, за республику, которой он будет президентом. Будто бы этому сочувствует Рузвельт?» (там же).

Как видно, всесословная делегация к царю хорошо понимала, кто такой Витте, уже прославившийся продажной сделкой в переговорах в США с Теодором Рузвельтом относительно заключения мира с Японией после поражения России в Русско-японской войне (переговоры проходили 23 августа (5 сентября) 1905 года).

Заключение

Две противоположные тенденции столкнулись в дореволюционном развитии экономики в дореволюционной России − положительная и отрицательная, кооперативное движение и финансово-экономическая политика царского правительства. В сфере обращения с финансами есть своя логика, при отсутствии которой невозможно было бы предпринять какие-либо реальные действия по управлению финансами. Попытаемся в заключение наметить ответ на вопрос: какая могла бы быть финансово-экономическая политика, согласуемая с кооперацией.

У Маркса в «Экономико-философских рукописях 1844 года» есть такое метафорическое высказывание: «Логика − деньги духа, спекулятивная, мысленная стоимость человека и природы − их ставшая совершенно равнодушной ко всякой действительной определённости и потому недействительная сущность − отчуждённое, а поэтому абстрагирующее от природы и от действительного человека мышление, абстрактное мышление» [17, 625]. Эту метафору можно приблизить к научной истине, если только повернуть движение мысли от духовных, идеально-смысловых, ценностей к логике, от логики − к стоимости и деньгам или к средствам, их заменяющим. Данный поворот движения мысли мог быть совершён только по законам диалектической логики, способной выявлять и разрешать антиномические противоречия. А мы находим противоречие между (прежней) финансово-экономической политикой и кооперацией.

Логика, позволяющая решать вопросы и в математике с физикой, и в политэкономии, и в других отраслях научной деятельности, получила название комплементарно-диалектической логики (см. [18]). Её основанием служит онтологическое представление времени. Онтологически представленное время есть время, сочетающее в себе две противоположно направленные тенденции − прямого и обратного течения. К этой идее впервые пришёл наш соотечественник Н.В. Муравьёв (1885−1932), установивший, что прямому течению времени соответствует разрушительный (энтропийный) потенциал, а обратному течению − созидательный (негэнтропийный) потенциал [19]. Так вот диалектика временной стихии и позволяет перейти к решению вопроса об идеально-смысловых ценностях, их материальных коррелятах, стоимости и деньгах.

Попытаемся установить связь между понятиями ценности, стоимости и денег. Посмотрим, как его можно решить, используя аналогию с функционированием денежной единицы. Выше уже говорилось о том, что в вопросе о денежной монетной единице следует различать монету счётную и монету товарную. Монету счётную может заменить кредитный бумажный рубль, она служит для измерения цены (относительной стоимости) созданных вещей, и только. А монета товарная сама служит товаром, имеющим определённую стоимость. Поскольку вещная стоимость создаётся во времени, можно было бы оценивать её количественное выражение, исходя из затраченного времени на её производство. Рынок позволяет выразить стоимость в денежных единицах (установить цену за единицу произведённой продукции). Однако тут вмешивается скоростной фактор вещного производства (теоретически разработанный в известной системе Тейлора). При интенсификации хозяйственной деятельности в единицу времени создаётся больше вещей, и рынок реагирует на их количество уменьшением себестоимости каждой вещи, а хозяин при этом выигрывает по части прибыли в конкурентной борьбе.

Во всех такого рода расчётах ход времени остаётся неизменным, точнее говоря, принимается в расчёт механически-нивелированное время. Однако оказывается, что, при определённых обстоятельствах, вероятностно-усреднённая единица времени, отсчитываемого по ходу часовых стрелок, содержит в себе ценностное содержание − аналог стоимости товарной монеты. Это ценностное содержание определяется тем, что время не остаётся безразличным по отношению к созданию и разрушению физических и биологических систем, взаимодействует с ними. Во времени мы находим энтропийные и антиэнтропийные фазовые (квантовые) сдвиги, после чего возникает задача научиться распределять их так, чтобы время помогало нам в нашей созидательной работе.

Так мы устанавливаем, в чём заключаются естественные предпосылки хозяйственной кооперации, образец которой нами здесь описан. В этих же предпосылках (энтропия плохо, негэнтропия хорошо) заложены нравственные аспекты кооперации. Если в экономической деятельности людей буржуазно-капиталистического общества господствует конкуренция, то при социализме на место конкуренции ставится кооперация с присущим ей соревнованием на пути к достижению трудовых успехов.

Литература и источники

1.    Чаянов А. В. Краткий курс кооперации. М., 1919, 2-е изд.

2.      Бразоль Б. Л. Царствование императора Николая II в цифрах и фактах (Ответ клеветникам, расчленителям и русофобам). М.: Товарищество русских художников, 1990.

3.      Зайцева Л. И. Аграрная реформа П. А. Столыпина в документах и публикациях конца XIX − начала XX века. Москва: ИЭ, 1995. − 178 с.

4.      Источник: Возражения против аграрной политики Совета Министров / По данным периодической печати. Земский отдел МВД, СПб., 1907, с. 163−164 // [3].

5.    Ленин В. И. ПСС, т. 45. С. 369−377.

6.    Ленин В. И. ПСС, т. 35.

7.    Ленин В. И. ПСС, т. 38.

8.    Ленин В..И. ПСС, т. 44.

9.    Александр Александрович Любищев. 1890−1972. Ленинград: «Наука»1982. − 143 с.

10. Гольданский В. Возникновение жизни с точки зрения физики / Теоретическая и математическая биология. М.: «Мир», 1968. С. 86−94.

11. Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста. М.: «Наука», 1988. − 520 с. (Цит. по: Электронный архив В. И. Вернадского: «Проблема времени, пространства и симметрии» (vernadsky.Lib.ru).

12. Антипенко Л. Г. О временном ресурсе в научно-производственной деятельности людей. Философская школа, №7. 2019. С. 58−64.

13. Флоренский П. А. Письмо В. И. Вернадскому // Русский космизм. Антология философской мысли. М.: Педагогика пресс, 1993. − 365 с.

14. Бутми де Кацман. Золотая валюта. СПб., 2000.

15. Верт Н. История Советского государства (1900−1991) (пер. с французского, 2-е изд.). М.: Пресс-академия, 1995.

16. Из дневника А. А. Киреева / Хранить вечно. Империя под ударом // Специальное приложение к «Независимой газете», №1 (11) от 29 апреля 2001 года.

17. К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М.: Госполитиздат, 1956.

18. Антипенко Л. Г. Проблема неполноты математической теории и онтологические предпосылки её решения. М.: ЛЕНАНД, 2022.− 152 с.

19. Муравьёв В. Н. Овладение временем. М.: РОССПЭН, 1998. − 319 с.

Леонид АНТИПЕНКО