О. Верещагин. «Привилегированный класс»
Помнится, в одной из своих статей, напечатанных в «Советской России» уже очень давно, я объяснял, что бессмысленно измерять благополучие общества по количеству сортов колбасы и доступности джинсов. И что именно неистребимая привычка так действовать лишает разговор с адептами «свободного рынка» всякого смысла, так как они категорически неспособны выйти за рамки колбасно-джинсовой темы и обожают складывать миллионеров с нищими, а потом делить на количество населения и размахивать этими «средними цифрами».
Вообще очень трудно что-то сложное и серьезное объяснить человеку, который привык измерять «благополучие» количеством вещей. Если в семье младшие донашивают за старшими – это семья бедная? Точно? А не бережливая и аккуратная? Если в семье дети по первому их писку получают все, что захотят, и родители этим еще и гордятся – это семья богатая? Точно? А не безалаберная и, по сути, вредящая детям?
За словами «в Совке людям не давали зарабатывать, а сейчас кто хочет – тот зарабатывает!» скрывается одна из самых страшных системных ошибок нашего современного недообщества. Человек, думающий и рассуждающий так, видит только то, что «мне дали зарабатывать». Все прочие процессы – в том числе и управляющие его заработком! – лежат вне его страшно узкого, почти первобытного поля зрения.
Забавно с ними говорить, с такими. Там, где ты говоришь «мы», они всегда говорят «я».
Ты говоришь, что в стране была работа для всех, не работать было преступлением. Тебе отвечают, что у него не было свободы.
Ты говоришь, что в стране не было детской проституции и порнографии. Тебе отвечают, что его зад чувствовал себя сиротливо, туалетная бумага – дефицит.
Ты говоришь, что в аулы, стойбища и на лесные кордоны за чихнувшим ребенком тут же вылетал вертолет. Тебе отвечают, что он не мог достать и прочитать «Лолиту».
Ты говоришь о социалке, заводах, курортах, детской организации, лучших в мире системах здравоохранения, отдыха, безопасности... Тебе отвечают, что он не мог поехать посмотреть Пляс Пигаль…
И так бесконечно. И все сказанное им правда. Совершенная правда, которую он мажет, как мажут оставшиеся без присмотра медиков идиоты свежие фекалии на булку… Ведь фекалии – это тоже правда жизни, бессмысленно это отрицать. Вот только на хлеб их не мажут.
Прозревают такие люди единственно в тот момент, когда «их бизнес» вдруг становится кому-то нужен – или кому-то помехой – или они сами становятся не нужны на работе «в силу законов рынка» – и они с ужасом понимают, что рядом нет ни коллектива, ни одной из тех пяти (!) организаций, которые «в Совке» надежно блокировали все попытки кого-то уволить. Нередко даже когда и уволить-то было на самом деле надо (что тоже не плюс, но...)
К чему я это говорю? А к тому, что многие, прочитавшие статью дальше, просто ее не поймут, увы. Человек, который ко всему подходит с меркой материального благополучия, выраженного в вещах или деньгах, находящихся в его личном пользовании, – живет в двухмерном мире.
Третьего измерения, которое придает миру реальный объем, он просто не увидит. Не дано.
Оказывается, не перевелось еще племя не дюже отягощенных разумом людей, которые веруют в то, что без «кровавого большевистского эксперимента» Россия расцвела бы, как рай земной. На основе воли государя, великой сознательности купчиков-старообрядцев, копного права или чего еще там...
Так вот я вам коротенько покажу, как бы она расцвела.
Началось бы все с того, что царское правительство встало бы перед дилеммой:
1) Оставаться аграрным гигантом
В скором времени из деревни сначала потек бы в города ручей, а потом – хлынул поток нищих. Это были бы вчерашние крестьяне, которых безжалостно разорили их собственные соседи-кулаки. Со временем и кулаки бы друг друга поразоряли, остались бы латифундисты, ведущие хозяйство при помощи покупных английских, немецких и штатовских машин – хорошо, если один из сотни прежнего крестьянства. Вся остальная масса оказалась бы в не готовых их принять городах без малейших социальных гарантий и вообще без дела. И каждый город оброс бы фавелами со всеми их ужасами. Эти люди никому не были бы нужны. Кстати, первые зачатки фавел в Российской империи уже имелись. Больное, слабое, пьяное, озлобленное, не связанное ни с чем на свете, не имеющее иных чувств, кроме голода и ненависти, – вот каким было бы основное население Российской империи году к 1950-му. Примерно тогда же англо-германо-японский союз с юга-запада-востока начал бы нас пожирать вооруженной силой. Судороги сопротивления продолжались бы недолго – танковым и авиационным армадам с вымуштрованной бронепехотой, вооруженной автоматами и подержанной самоходной артиллерией, мы смогли бы противопоставить все ту же армию 1914 года – без промышленности, без тыла, без ощущения единой нации, раздираемой классовыми противоречиями...
2) Развивать промышленность
Отсутствие рабочих рук заставило бы правительство начать «огораживания по-российски», чтобы выжать людей из деревни в город. Вот только в городах их не ждали бы ни детские сады и школы, ни путевки, ни профсоюзы, ни больницы-поликлиники, ни общежитие-коммуналка-отдельная квартира – это все заслуги советской власти, капиталисты частные и государственные распихивали бы эту массу по «углам», давили штрафами и лупили нагайками и меняли бы выработавшийся человеческий материал на новый с легкостью, с которой они меняли блюда за столом. Вокруг каждого промышленного центра в хибарах и лачугах доживали бы свой век миллионы выкинутых за ворота заводов и фабрик «бывших людей». Деревня полувымерла бы – мы бы увидели все те же латифундии, с теми же нищими «контрактниками» и «сезонниками». Денег на промышленный рывок у нас не было – пришлось бы кредитоваться у французов, которые охотно профинансировали бы этот кошмар и овладели всей нашей новорожденной промышленностью.
Да, кстати. «Социально ориентированного государства» на Западе тоже не возникло бы. Так как все успехи тамошней социалки – это всего-навсего плод страха буржуев перед Советской Россией и повторением октябрьских событий в других странах. «Из любви к ближнему» буржуй еще никому ни копеечки никогда и нигде не дал.
После победы советской власти наступили времена, совершенно «не учтенные исторически» – Россия выбрала третий путь.
Однако я хочу предупредить читателей: Советская Россия, например, 1925 и 1935 годов – это две совершенно разные страны. Почти до самого конца 20-х годов наша страна находилась под гнетом троцкистских экспериментаторов. Что тогда творилось в России, нам сейчас себе и представить трудно… точнее, наверное, как раз легко, уж очень эта жизнь была похожа на нашу нынешнюю. Недаром на «Западе» вяло-успокоенно поглядывали в нашу сторону, ожидая, казалось бы, неизбежного: когда «красные» перебесятся и превратятся в самую обычную буржуазную республику, где торжество частного капитала для внешнего блеска прикрыто левой риторикой.
Все встало на свои места лишь с уверенным продвижением по ленинскому курсу сталинского руководства.
Чтобы рассказать, как изменилась наша страна за очень короткий исторически срок, нужна не статья, а небольшая книга. К счастью, передо мною такой задачи не стоит. Мне проще – я всего лишь хочу немного показать, что произошло с жизнью одной-единственной группы населения СССР. Единственной привилегированной группы.
Что произошло с жизнью детей…
…Надо сказать, что и царская Россия, и Гражданская война, и досталинский СССР оставили в наследство в этом вопросе массу проблем. Не была до конца изжита беспризорщина. Множество детей страдали как «обычными», так и наследственными (плодом многих поколений недокорма, антисанитарии и бытовой безалаберности) болезнями. Школа, утеряв все плюсы старой гимназии, не приобрела ни одного своего – Сталин с тревогой отмечал, что эта организация превратилась в смесь притона и бессмысленного дискуссионного клуба, откуда выпускник выносит все что угодно, кроме знаний. Система воспитания детей в целом была, как паршой, заражена всякими и всяческими «экспериментаторами» и «новаторами», нередко опасными для детей в чисто физическом плане. Немалое количество молодежи либо утеряли под воздействием НЭПа, либо так и не приобрели жизненных ориентиров и ценностей. Детская литература во многом стала прибежищем малоадекватных или «державших нос по моде» писателей, из-под пера которых выходили произведения, не способные дать ребенку ничего важного и нужного, но при этом с претензией на «ощущение времени». Даже пионерская организация, насчитывавшая в 1931 году почти три с половиной миллиона пионеров, оказалась раздираема внутренними противоречиями и судорожным поиском путей дальнейшего развития.
И честное слово, насколько просто получилось покончить с беспризорщиной и вылечить детские тела (достаточно было лишь дать деньги, привлечь силы государства и поставить вопрос под строгий контроль) – настолько сложная борьба развернулась за детские души. И эту борьбу Советскому Союзу удалось выиграть.
Бороться пришлось с заигравшимися в политику деятелями от воспитания – и с деятелями, политики в этом вопросе не признававшими вообще. А ведь и среди тех и среди других были не только (и не столько!) «вредители» – было много людей с заслугами, но не «чувствовавших края», слишком романтичных, готовых взахлеб рассуждать о невероятных проектах будущего и в упор не видящих насущных нужд воспитания.
Легче всего оказалось «вылечить» школу. Не прошло и пяти лет, как «шалман» единой трудовой школы (в которой не было ни труда, ни единства… ни школы как таковой) исчез и на его место пришла та самая советская школа, которая уже после смерти Сталина, в 60-х годах ХХ века, заслуженно будет признана лучшей в мире. Но детей мало было хорошо учить – детей надо было хорошо воспитывать. Между тем как немалая часть заслуженных работников воспитания продолжала увлеченно твердить про «моральный инстинкт» ребенка, про «тягу к самоорганизации» и против очевидного уповать на «самозарождение крепких коллективов» (полезно почитать без купюр великую «Педагогическую поэму» Макаренко – там он все расписал и убедительно объяснил).
Жизнь снова и снова опровергала эти благоглупые теории – жесточайшим, а иногда просто-напросто трагичным и для детей, и для взрослых образом. Однако за них продолжали цепляться. И пришлось перестраивать и ставить на службу Родине пионерскую организацию, пришлось беспощадно вычищать из «системы» не только тайных врагов, но и беспомощных мечтателей, чтобы на самом деле выправить положение с воспитанием детей. Советским детям стали внушаться идеи братства, дружбы, взаимовыручки, честности… Причем, в отличие от времен НЭПа, когда это во многом оставалось просто словами – ребенок видел, что ему говорят одно, а в жизни сплошь и рядом торжествуют жулики, воры, приспособленцы – в новом СССР слова, которые слышали дети в красных галстуках, не расходились с делами, которые совершали взрослые на их глазах. Позднее самая страшная и суровая проверка – война – покажет, что советское воспитание оказалось правильным. Сразу несколько поколений пройдут испытание войной и не согнутся, но победят…
…Между прочим, не следует думать, что меня все удовлетворяет в деятельности по воспитанию детей в те славные времена. Достаточно почитать такие книги Николая Богданова, как «Искатели сбитых самолетов» или «Когда я был вожатым…» либо Владимира Дмитревского «Бей, барабан!», чтобы понять: именно в те годы, гоняясь за криво понятым постулатом «счастливого беззаботного детства», многие вожатые-воспитатели (в основном женщины и девушки) стали ограждать «подопечных» детей от любых трудностей, испытаний и переживаний высоким бетонным забором. Забывая о том, что «беззаботность» – вовсе не лучшее качество подрастающего человека, а «счастье» вообще не вписывается в рамки воспитательных концепций; можно быть счастливым в ветхой палаточке на берегу небольшой лесной речки, а можно воем выть от скуки в корпусе со всеми удобствами, проживая на всем готовом рядом с теплым морем.
Но даже этих «клуш» я могу хоть и не принять, но понять. Ими двигали не современная перестраховочная трусость и не тупое следование директивам, а просто искреннее и типично женское желание укутать ребеночка в вату и досыта накормить. Поразительным было уже само то, что подобная возможность – досыта кормить всех своих детей и освободить их всех от тяжкой, совершенно недетской, работы – в СССР появилась впервые за всю человеческую историю. Что уж тут удивляться, многие этим увлеклись сверх всякой меры…
…Современные мальчишки не так уж редко смотрят старые фильмы. Нет, я не скажу, что это массовое явление. Но их и не единицы, этих мальчишек, и я сейчас не о прославленных советских комедиях – у них среди детей аудитория немаленькая, я о серьезных фильмах или фильмах малоизвестных.
Так вот. Года три назад несколько ребят смотрели фильм про пионерлагерь 30-х годов. Всем им очень понравился лагерь, там показанный, но пришлось объяснять, почему сейчас не разрешают жить в палатках и прочее такое. А один из мальчишек, очень серьезный и вдумчивый парнишка лет 12, потом спросил отдельно:
– Олег Николаевич, я не понимаю, зачем детей то и дело взвешивали и гордились, если они набирают вес? Дети что, поросята? Тут не знаешь, куда вес деть...
Пришлось объяснять и это. Мой собственный голос в тот момент казался мне голосом с другой планеты. Как объяснить, что такое голодовки в детстве? Характерные и для царской России, и для нэпмановского СССР 20-х годов…
Начавшие создаваться еще во второй половине 20-х годов пионерские лагеря ведь и создавались для того, чтобы в числе прочего помочь ослабленным или больным детям. Подаренная народной властью своему «привилегированному классу» полоса Южного берега Крыма – уникальной, лучшей в СССР «рекреационной зоны»! – постепенно сделалась настоящей «детской республикой». Но очень часто забывают, что подобные, хотя и меньшие по размеру, «республики» строились и на больших реках, и в горах, и на Байкале, и в лесах Севера, и средней полосы… А уж простенький «свой» лагерь уже к концу 30-х годов имели каждый завод, фабрика или трест учреждений.
Самым главным было даже не то, что дети «набирали вес». Пионерлагеря были серьезнейшей частью общего воспитания юных граждан Страны Советов. Детей там учили дружить и бороться за справедливое дело. Если нужно – то и не только словами.
А потом они подрастали. И с ними «набирала вес» наша страна. И вот над этим уже незачем смеяться – как незачем смеяться и над самим выражением «единственный привилегированный класс», впервые достаточно запальчиво употребленным именно в отношении детей сталинского СССР.
Потому что и то и другое – правда жизни. Иных привилегированных классов в СССР не должно было быть, не могло было быть и не было…
…Тогда мы еще не были «самой читающей страной в мире». По-моему, тогда еще никто не делал таких исследований вообще. Но именно на тридцатые годы приходится первый глобальный всплеск интереса к чтению в СССР – может быть, «всего лишь» потому, что у нас наконец-то практически исчезли неграмотные.
Тридцатые же стали и временем, когда наша литература наконец-то «нашла себя». Тоже, признаемся честно, не без подталкивания – некоторым хотелось продолжать «творить» (без кавычек, пожалуй), как левая пятка пожелает. Обвинения в «затыкании ртов» про те времена я слышал много раз, но, поскольку мне довелось читать творения тех, кого «заткнули», я могу лишь еще раз поблагодарить советскую власть за такое наставничество.
Поразительно, что СССР уже давно нет, а его литература по-прежнему вызывает ненависть у недругов. Когда читаешь критику «простых людей» в адрес советской литературы о детях / для детей, то поражаешься, до какой степени эти «критики» исходят злобой...
Понимаете, эти критики даже краем осознать не способны, как «работала» сложнейшая система СССР. И с какой стати я должен их «выслушивать» и «учитывать мнение»? Они ж обычные жадные и тупые недоучки, зазубрившие полсотни умных слов про психотравму, каковыми и оперируют, рассуждая о «литературе, которая готовила рабов и надзирателей».
То, что советская литература и особенно детская советская литература не имеет себе равных на свете, – неоспоримо. Противопоставить (или даже поставить рядом) что-то фигурам масштаба Гайдара, Кассиля, Каверина, Ликстанова (и это далеко не все! Это если только о 30-х говорить!) – Запад не может (тем более не может «запад», где нормальные детские писатели на данный момент перевелись полностью). После 20-х годов ХХ века СССР дал такой мощный литературный взрыв, что мы на самом деле одним прыжком вырвались вперед. Особенно и отдельно это касается детской литературы.
Нашим врагам остается сейчас что? Уверить нас, что наша литература никуда не годна. Это исторически проверенный и апробированный способ – чтобы с кем-то сравняться, необязательно карабкаться следом за ним, достаточно стащить его в ту же лужу, в которой валяешься сам. К сожалению, идиотов, которые твердо уверены, что сказанное и сделанное на «западе» свято и величественно уже по определению, у нас хватает, и они очень... шумные, скажем мягко.
Спорить вряд ли имеет смысл. Честное слово. Я все время вспоминаю по таким случаям фильм «Родина или смерть!» и одного из его персонажей – девочку, которая свято была уверена в том, что немцы – «они – боги!» Она реально в это верила, к рассудку, логике, доводам это не имело отношения. Так и умерла от немецкой же пули с этой нелепой верой.
Веру побеждают только верой
Я верю в то, что наши и только наши писатели на самом деле сумели не просто раскрыть, что же такое – Детство, но и дать Детству силы оставаться собой и в горе, и в радости, и в любых испытаниях. Понимаете? Не придумали детство (как это делают современные «западные» писатели, с бараньим упрямством внушающие детям, о чем они должны беспокоиться, – половое созревание, неизбежный развод мамы и папы и прочее макание головой в унитаз) – а раскрыли. Взяли и рассказали – в том числе и взрослым, о том, чем живут и что думают дети. Например, как делал это Гайдар, в твердой уверенности, что выполняет высший долг перед Отечеством.
Школа. Пионерский отряд. Книги. Фильмы… Помните анекдот про мужчину, заметившего, что мальчишки четвертый раз подряд идут на «Чапаева» и спросившего, зачем они это делают?
– Ждем, когда Чапай выплывет, – ответили ребята.
Это вовсе не анекдот. Это жизнь – жизнь в СССР, которая каждой своей секундой поддерживала в своих детях убеждение: герой не может погибнуть, это против наших законов! Самых справедливых и самых светлых на земле.
Ну а если он все-таки гибнет, то, задавив слезы и сжав кулаки, я встану на его место. Ведь недаром же моя страна называла меня «привилегированным классом», недаром заботилась обо мне и берегла меня. Я должен быть готов в любой момент оправдать ее ласку и ее доверие, к которым привык с детства.
Если надо – то и в бою.
«Под нами и впрямь был циферблат. Лунные часы – старинные светящиеся римские цифры и два серебряных лунных луча вместо стрелок. Луч короче и луч длиннее. Оба подползали к двенадцати.
– Они отсчитывают тьму, – услыхали мы ломкий мальчишеский голос. – Солнечные показывают свет, а эти – тьму. Ваше солнечное время заканчивается, грядет лунное… Ночь и хаос. Кончилась эра светлых годов, товарищи!
Я сразу узнал этого сурового мальчика-воина из гайдаровской сказки – в шинели до пят, с винтовкой через плечо и в буденовке…
…Я решил, что все это мне снится, и ущипнул себя за руку. Больно…
– Да не снюсь я, все и вправду хуже некуда, – вздохнул Кибальчиш. – Вот слушал ваш разговор у костра, кто о чем мечтает, – и про самолет-невидимку, и про город-сад в Заполярье, и про эликсир вечной молодости, который надумала изобрести эта барышня…
Петрова заявила, что никому и никогда про этот эликсир не рассказывала, хоть и мечтала про себя.
– Рассказывала – не рассказывала – какая разница, все равно уже ничего не сбудется. Ни страны нашей больше не будет, ни дружбы народов, ни «человек проходит, как хозяин», ни пионерлагерей, ни самих пионеров… И белый город у моря, и эти горы содрогнутся от взрывов и покраснеют от крови. И снова проклятые буржуины всех одолеют, предадут, все прожрут и пустят по ветру…»
(Ю. Иванова. «Лунные часы»)
– Если они, эти ваши пионеры-комсомольцы, были такие хорошие, – нередко спрашивают меня, – то почему они не спасли Советский Союз?
По-разному спрашивают. И со злобой. И с ехидством. И с удивлением. И с тоской. Но всем я отвечаю одинаково – а кто вам сказал, что они его не спасли? Спасли. И не один раз.
Спасли, когда началась Великая Отечественная война, когда она шла и когда она закончилась нашей победой.
Спасли, когда вчерашние «союзники» начали грозить нам атомной бомбой и строить планы, как нас выжечь насмерть – «пионеры-комсомольцы», и подросшие, и новые, встали на пути у этих планов и заставили врагов съежиться от страха перед возмездием.
Спасли, когда за семь лет отстроили то разрушенное, на восстановление чего нам высокомерно давали двадцать пять лет.
Спасли, когда осваивали целину и строили города в Заполярье, когда дежурили у ракетных пунктов и работали на колхозных полях, когда прокладывали пути во льдах и ценой своей жизни уводили отказавший самолет от жилых кварталов…
Видите, сколько раз они его спасали, Советский Союз? Но постепенно они стали старыми и ослабели. Просто в силу законов природы.
А мы – мы, пришедшие им на смену – Советский Союз не спасли. Не они. Мы не спасли. Хотя мы тоже были привилегированным поколением. Таким привилегированным, как никаким детям 30-х годов и не снилось. До такой степени привилегированным, что наша привилегированность превратилась в циничную зажранность и мы всерьез решили, что нам все должны – от родителей до страны.
И тогда… тогда наша страна от нас ушла.
И сейчас мы ходим по развалинам и скулим – кто отработанным жестом протягивая руку за подаянием, кто бессознательно шурша долларами в бумажнике из крокодиловой кожи, но одинаково скулим – «как же мне плохо, где ты, моя страна?!»
Наверное, мы уже ничего не сможем изменить. Но осталось все-таки одно, что мы точно можем – когда мальчишка или девчонка, рожденные уже в XXI веке, вдруг спросят нас: «А какой он был – Советский Союз?» – мы можем ответить:
– Это была великая страна. Страна, которая признавала только один привилегированный класс – своих детей. Вот послушай – я тебе расскажу про нее.
И рассказать правду.
О школах и пионерлагерях. О кино и книгах. О вере в светлое будущее и готовности за него драться. И о том, что надежда не умирает последней. Она бессмертна.
Олег ВЕРЕЩАГИН
Источник: «Советская Россия»
