О национальном и цивилизационном выборе: «Родиной стала русская литература»
Есть такой замечательный русский писатель Владимир Галактионович Короленко (1853–1921). Многие его ещё помнят по школьной программе, по повести «Дети подземелья». Кстати, тоже уникальная повесть – впервые опубликована в 1885 году, почти полтора века назад, а последняя на текущий момент публикация поступила в книжные магазины России этим летом. По сути, уже почти полтора века повесть переиздается ежегодно – покупали и читали в 1885 году, покупают и читают в 2023-м.
И, казалось бы, всего лишь детская повесть в давно устаревшем стиле романтизма, в сотый раз переизданная на русском, – но за ней огромная и сложная история. В том числе история о выборе национальности и даже шире – о выборе цивилизации.
У русского писателя Короленко вообще есть масса достойнейших произведений, жаль, ныне почти забытых. И одно из лучших – его многотомные мемуары «История моего современника». Вот их бы точно надо в школьную программу – после них куда лучше понятна и наша история, и Российская империя, и Украина, и Польша, и вообще жизнь…
У Владимира Короленко были сложные отношения и с российскими царями, и с российскими революционерами. Потому ограничимся лишь самым началом этой долгой жизни – ключевым национальным и даже цивилизационным выбором, создавшим русского писателя.
Так вот, большой русский писатель Короленко родился в Житомире, умер в Полтаве. Его мать была полькой-католичкой. Более того, обе его бабушки были польками и католичками. Его отец, Галактион Короленко, – из беднейшей малороссийской шляхты и вырос в Кишинёве, а вообще род Короленко восходил к одному из полковников «реестровых» и запорожских казаков XVII века.
В детстве, как вспоминал сам русский писатель, он на польском говорил и читал лучше, чем на русском. Ведь мать и все бабушки – помним кто. Плюс родился в Житомире, а рос с раннего детства и до конца юности ещё западнее – в Ровно. На тот момент эти города Волынской губернии были польско-еврейскими «местечками» в окружении малороссийских сёл, притом еще крепостных сёл. Сёл наполовину униатских, где 90% помещиков – польская католическая шляхта.
Короленко даже ещё застал в крепостных сёлах старых «панов» в «сарматских» кунтушах – том самом традиционном одеянии, в каком польские шляхтичи сдавались в Кремле ополчению Минина и Пожарского…
Детство Короленко пришлось на грандиозный польский мятеж 1863-1864 годов. По воспоминаниям самого Короленко, мать его была на стороне мятежников, а отец, потомок запорожского полковника и имперский чиновник, естественно, против. Мать и отец любили друг друга (в семье три сына и три дочери), но вопрос «Jeszcze Polska nie zginęła?» стал одним из поводов для конфликтов любящих супругов.
Сам Короленко вспоминает, что польско-шляхетская романтика тогда увлекала и его. В те же юные годы он познакомился и с «украинофилами», они там и тогда на Волыни нередко встречались даже в среде гимназических учителей – хотя преподавание в гимназиях, где большинство учеников были польскими дворянами, велось строго на русском. В итоге, помимо польских книг, гимназист Короленко читал и немало украинской литературы, издававшейся в Российской империи как на русском, так и на малороссийском наречиях.
Юный Короленко хорошо знал поэмы Шевченко и любил с братьями цитировать его «Гайдамаков» (кстати, впервые эта украинская поэма издана в 1841 году в Петербурге). Однако в поэзии Шевченко будущего русского писателя Короленко смущало, что казачий атаман Гонта проклинает свою жену-католичку и убивает своих детей за то, что стали поляками… Тут, кстати, стоит пояснить, что личная трагедия Гонты и его плач над убитыми им же детьми – всё это у Шевченко несколькими стихотворными строками показано куда глубже и надрывнее, чем аналогичное «я тебе породил, я тебя и убью» в гоголевском «Тарасе Бульбе». Ну и понятно, что всего Гоголя юный Короленко тоже читал.
Завершаются «Гайдамаки» Шевченко сценой, как Гонта с казаками топит в колодце учеников католической школы: «Кары ляхам, кары!» Удивительно, но и в дореволюционной русской публицистике царской эпохи, и в советской, и нынешней националистической трактовке на «самостийной» Украине считается, что Шевченко вроде как на стороне казаков, убивающих поляков. Хотя в шевченковских строках всё куда сложнее, и итоги резни прямо названы небывалым злом: «Того лиха не було ніколи…»
Шевченковские строки об утоплении в колодце юный гимназист Короленко читал в польско-еврейском городе Ровно. Для Короленко эти строки были давней историей, пусть и перекликающейся с его современностью. Зато для самого города Ровно трупы в колодцах были и страшным будущим. Последние похороны жертв бандеровского террора состоялись в советском городе Ровно 24 августа 1991 года. Ещё доживал последние недели СССР, и в Ровно торжественно перезахоронили в братской могиле останки 67 человек, убитых и сброшенных бандеровцами в колодец на окраине города в 1944 году…
Когда в 1864 году после подавления русскими войсками польского мятежа некоторые друзья-поляки, однокашники по гимназии, перестали общаться с Короленко, потому что он русский, подросток попытался пояснить, что он не русский, а украинец. И получил от поляков ответ: «Это еще хуже, они закапывают наших живьем в землю…»
И эти слова были не про гайдамаков XVII века, а про вполне актуальные тогда события – на Волыни в 1864 году отряды мятежной шляхты были добиты русскими войсками при активной поддержке украинских крестьян. Если русские власти пленённых польских мятежников иногда расстреливали, но чаще ссылали в Сибирь, то местные крестьяне своих польских «панов» в плен не брали… Паны и тогда, и много позднее отвечали украинцам той же кровавой взаимностью. А спустя 80 лет бандеровские нацики в Ровно вовсю убивали уже не только поляков, но и украинцев, выступающих против бандеровщины. Ну а в эпоху «самостийности» в Ровно поставили памятник «славным бойцам УПА», и в перечне указанных на нём имен есть и имена тех, кто скидывал людей в тот самый колодец в 1944-м…
Суть в том, что выросший в Ровно русский писатель Владимир Короленко родился и вырос даже не на польско-русском или польско-украинском пограничье, а на настоящем фронтире – цивилизационном разломе между Востоком и Западом. Этот разлом обильно кровоточил и при атамане Гонте, и в эпоху Короленко, и много позднее, уже в XX веке. Кровоточит обильно и сегодня.
В принципе, Владимир Галактионович вполне искренне по осознанному выбору мог там и тогда, на цивилизационном разломе, стать кем угодно – и поляком, и украинцем, и русским. Но в итоге выбор за него сделали Некрасов и Тургенев и Островский с Добролюбовым (тут срочно вспоминаем старую советскую школьную программу) – актуальная и новейшая для 60-х годов XIX века русская литература и публицистика победили в душе юного Короленко даже родной ему польский язык и все «украинофильские» закидоны.
Вот так в городе Ровно – то ли в польском, то ли в украинском, то ли даже в еврейском – родился большой русский писатель. Этот вольный и невольный выбор своей, как сам Короленко определял, «разноплемённой души» позднее, в мемуарах, он пояснил всего лишь одной меткой и безусловно гениальной фразой: «Я нашел тогда свою родину, и этой родиной стала русская литература».
Алексей ВОЛЫНЕЦ
Источник: «Ваши новости»
