«Нет, я не вышел из народа...» Слово о поэте Николае Ивановиче Тряпкине

Сегодня, оглядывая прошедшую жизнь, я всё больше уверяюсь в том, что мои, казалось бы, неожиданные встречи с поэтами и прозаиками, которые сказали своё слово в современной отечественной литературе, вовсе не были случайными, что они предопределены в юности и молодости, когда я впервые прикоснулся душой и сердцем к их творчеству.

В 1967 году я купил в киоске «Союзпечать» тонюсенькую книжицу «Летела гагара», вышедшую в библиотечке журнала «Огонёк». Имя автора – Николай Тряпкин – ни о чём мне не говорило. К тому времени я, двадцатилетний, уже прочитал синий том Марины Цветаевой в серии «Библиотека поэта»; знакомая продавец книжного магазина продала из-под прилавка красивую, отпечатанную на мелованной бумаге разными шрифтами, чёрным и красным цветом книгу стихотворений Роберта Рождественского «Радиус действия»; я с нетерпением ждал каждый новый номер журнала «Юность», в котором часто печатались Рождественский, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина и другие поэты-шестидесятники, восхищаясь, как они ловко обращаются со словами, как смело декларируют свои убеждения, высказывают мысли и чувства.

Открыл «Летела гагара». Стихотворение, давшее название сборнику, начиналось так:

Летела гагара,

Летела гагара

На вешней заре.

Летела гагара

С морского утёса

Над тундрой сырой.

А там на болотах,

А там на болотах

Брусника цвела.

А там на болотах

Дымились туманы.

Олени паслись.

Казалось бы, самые обычные простые слова, традиционный размер, разве что рифм нет, никакого открытия в этих строчках, но почему-то они привлекали, даже завораживали. Может быть, такое впечатление они произвели на меня ещё и потому, что в дальневосточном краю, где я тогда жил, как и на русском севере, тоже на болотах брусника цвела, дымились туманы, олени паслись.

Скрип моей колыбели!

Скрип моей колыбели!

Древняя сказка прялки,

Зимний покой в избе,

Слышу тебя издалёка,

Скрип моей колыбели,

Помню тебя изглубока.

Песню пою тебе.

Всё, о чём рассказано в стихотворении «Скрип моей колыбели», мне было знакомо с детства. Правда, наш дом мы не называли избой, но он был тоже деревянным, и прялка у нас была, и моя колыбель качалась на железном кольце на побеленной матице, и моя бабушка, добрейшая Елена Артемьевна, поволжская крестьянка, напевала народные песни и ведала чудесные сказки.

Шли годы. Мне стала ближе лирика Владимира Соколова, Анатолия Жигулина, Николая Рубцова, Игоря Шкляревского, Станислава Куняева, и, конечно же, всё чаще я брал в руки сборники Николая Тряпкина, чтобы ещё и ещё раз их перечитать. Я стал понимать: чтобы накрутить что-нибудь этакое, современное и смелое, якобы мудрёное, достаточно определённой образованности и усердия ума, а вот чтобы проникнуть в глубины истории и времён, требуется истовая работа души и причастность к народной жизни. И непременно врождённый поэтический дар.

Старинные песни, забытые руны!

Степные курганы, гуслярные струны!

Далёкая быль!

Давно пронеслись те года и походы,

И всё принакрыли извечные воды,

Ивняк да ковыль.

И снятся мне травы, давно прожитые,

И наши предтечи, совсем молодые,

А Время поёт.

И рвутся над нами забытые страсти,

И гром раздирает вселенские снасти,

А колокол бьёт!

Это стихотворение «Старинная песня» с эпиграфом из «Слова о полку Игореве» «Что мне шумит, что мне звенит далече рано пред зорями» поэт написал в 1973 году, его слова «А колокол бьёт!» с восклицательным знаком оказались пророчеством того, что случится со страной, народом и всеми нами в недалёком будущем.

* * *

В последних числах мая 1993 года руководитель Белгородской писательской организации Владимир Молчанов и я приехали в Москву на заседание приёмной коллегии Союза писателей России. Рассматривались документы на приём кого-то из наших литераторов, и мы решили его поддержать. А раньше Володя рассказал, что, когда он был в Доме творчества писателей в Переделкино, познакомился с Николаем Тряпкиным. Предложил: «Давай ему позвоним». Позвонили, и Николай Иванович пригласил нас в гости.

Ехали долго, сначала на метро, кажется, с пересадкой, потом на автобусе. Далее строки из моего дневника: «Дверь открыл сам поэт. Пожал нам руки. Поприветствовал, сильно заикаясь. Пронзительно голубые глаза, добрая улыбка, седые волосы, которые только и указывали, что хозяину скоро 75 лет. Провёл по квартире, сказал, что до этого долго жил в Реутове, что у него впервые появился свой настоящий кабинет. Новой квартирой он явно гордился.

Мы, естественно, прихватили с собой бутылочку. Поставили на стол. Николай Иванович предупредил, что жена не поощряет это дело, но она ушла на рынок. И тут вернулась его жена. Поздоровалась. Увидела бутылку, всплеснула руками: “Коля, что же ты гостей ничем не угощаешь?” Пошла на кухню, принесла тефтели, что-то ещё. Пояснила: “Я на рынок хожу к закрытию, когда цены на мясо снижают. Покупаю обрези, пропускаю через мясорубку, котлеты, тефтели делаю. Правда, вкусные?”

Угощение действительно было вкусным. Но слово “обрези” неприятно резануло. Было понятно, что семье поэта, как и многим в наше время, живется материально трудно. Книги у Тряпкина давно не выходили, публикаций в периодике было мало. Правда, Николай Иванович сказал, что Союз писателей ому, Борису Примерову, Василию Казанцеву и кому-то ещё назначил стипендию, но она мизерная.

Застолье, конечно, не обошлось без стихов. Я читал, от волнения запинаясь или спотыкаясь, как говорила моя бабушка. Николай Иванович посоветовал: “А ты стихи пой, как я”. И начал... И мы услышали его мелодичный голос с удивительными переливами, сильный и раздольный. Он пел знакомые мне стихотворения “Летела гагара”, “Скрип моей колыбели”, “А на улице снег...” и другие, но они обретали как бы новое звучание и более глубокий смысл. Так вот почему в названиях его стихотворений много раз повторяются слова “песнь”, “песня”: “Песнь о зимнем очаге”, “Песнь белой тундры”, “Песня о великом нересте”, “Песни мои", “Извечная песня” и другие.

В гостях мы пробыли больше трёх часов. Пригласили Николая Ивановича в Белгород на Дни литературы. Он обещал приехать, если позволит здоровье. И ещё. Он обратил внимание на мой длинный галстук цвета переливистой вечерней морской волны. Заметил: “Я тоже люблю такие. Но теперь в шкафу висят, некуда их надевать”».

Однако в Белгород поэт не приехал. В том же октябре в России жизнь катастрофически перевернулась, из танков был расстрелян Верховный Совет России. Случился конфликт и в семье поэта, из-за чего он ушёл из своей квартиры. Жил, где придётся. Я читал в газете «День» его горькие строки:

И ни отцов тебе, ни отчего завета,

Ни дедовских могил, ни чести, ни стыда.

Ирония судьбы! В дом русского поэта

С приплясом ворвалась хитровская страда.

И такие:

Не жалею, друзья, что пора умирать,

А жалею, друзья, что не в силах карать,

Что в дому у меня столько разных свиней,

А в руках у меня ни дубья, ни камней.

Дорогая Отчизна! Бесценная мать!

Не боюсь умирать. Мне пора умирать.

Только пусть не убьёт стариковская ржа,

А дозволь умереть от свинца и ножа.

А ещё неожиданные, совершенно не типичные для «отверженного поэта», как назвал его критик Владимир Бондаренко:

Вербная песня

За великий Советский Союз!

За святейшее братство людское!

О Господь! Всеблагой Иисус!

Воскреси наше счастье земное.

О Господь! Наклонись надо мной.

Задичали мы в прорве кромешной.

Окропи Ты нас вербной водой.

Осени голосистой скворешней.

Не держи Ты всевышнего зла

За срамные мои вавилоны.

Что срывал я Твои купола,

Что кромсал я святые иконы!

Огради! Упаси! Защити!

Подними из кровавых узилищ!

Что за гной в моей старой кости.

Что за смрад от бесовских блудилищ!

О Господь! Всеблагой Иисус!

Воскреси мое счастье земное.

Подними Ты наш красный Союз

До Креста своего аналоя.

Поэт, не обласканный никакой властью, выступал как защитник и радетель за благо своей страны, обращаясь с мольбой к Иисусу Христу, чтобы Он оберег великую Россию от страшной участи кануть в небытие.

В последние годы Тряпкин написал ряд стихотворений, посвящённых близким ему людям и друзьям: Павлу Антокольскому, который первым поддержал молодого поэта; Фёдору Панфёрову, редактору журнала «Октябрь», в котором была опубликована его дебютная подборка; критику Вадиму Кожинову, поэтам Владимиру Семакину и Марку Соболю. Вот строки из послания Соболю:

Дружище Марк! А ты совсем не зверь,

Да ведь и я люблю тебя доселе.

Давай-ка, брат, сойдёмся и теперь,

И вновь по чарке тяпнем в «Цэдээле».

Для нас ли дым взаимной чепухи?

Поверь-ка слову друга и поэта:

Я заложил бы все свои стихи

За первый стих из Нового Завета.

Скорблю, старик, что наш XX век

Столь оказался и сварлив, и смраден.

Хвала Творцу! Хоть ты-тo не генсек —

И нынче мне особенно отраден.

А посему — не упрекай меня,

Что вот стучусь в твоё уединенье.

Давай-ка вновь присядем у огня,

Что мы когда-то звали вдохновеньем.

Он словно подводил итоги своей жизни, своего творчества, прощаясь с теми, кто ему был дорог, и том, что ему было дорого. Николай Иванович Тряпкин ушёл из жизни 21 февраля 1999 года. В центральных средствах массовой информации об этом не было ни слова.

* * *

Самое обстоятельное собрание стихотворений Николая Тряпкина, насколько я знаю, - книга «Горящий Водолей» («Молодая гвардия», 2003) с обстоятельным и умным предисловием Сергея Куняева. Он назвал его «одним из драгоценнейших русских поэтов второй половины XX столетия».

А вот слова Юрия Кузнецова: «Николай Тряпкин близок к фольклору и этнографической среде, но близок, как летящая птица. Он не вязнет, а парит. Оттого в его стихах всегда возникает ощущение ликующего полёта... Бытовые подробности отзываются певучим эхом. Они дышат, как живые. Поэт владеет своим материалом таинственно, не прилагая видимых усилий, как Емеля из сказки, у которого и печь сама ходит, и топор сам рубит. Но это уже не быт, а национальная стихия. В линии Кольцов – Есенин, поэтов народного лада, Тряпкин – последний русский поэт. Трудно и даже невозможно в будущем ожидать появления поэта подобной народной стихии. Слишком замутнён и исковеркан русский язык и сильно подорваны генетические корни народа. Но если такое случится – произойдёт поистине чудо. Будем на это надеяться, а я уверен в одном: в XXI веке значение самобытного слова Николая Тряпки- на будет только возрастать».

Я не критик, не литературовед, считаю, что не имею права давать оценку творчества поэта, одаривать его велеречивыми эпитетами «значимый», «большой», «великий» и т. д., и т. п., я просто читатель и повторю, что часто обращаюсь к стихотворениям Николая Тряпкина. Приведу лишь ещё две цитаты. О Родине. Стихотворение называется «Мать».

Гляжу на крест... Да сгинь ты, тьма проклятая!

Умри, змея!

О Русь моя! Не ты ли там — распятая?

О Русь моя!

Она молчит, воззревши к небу звёздному

В страде своей.

И только сын глотает кровь железную

С. её гвоздей.

О себе и своём творчестве:

Нет, я не вышел из народа.

О чернокостная порода!

Из твоего крутого рода я никуда не выходил.

И к белой кости, к серой кости

Я только с музой езжу в гости.

И на всеобщем лишь погосте

Меня разбудит Гавриил.

...А петь свои стихи, как советовал Николай Иванович, я так и не научился.

Валерий ЧЕРКЕСОВ

«Наш современник», № 9, 2019