Как русский философ Николай Федоров помог человечеству покорить космос
Педагог-новатор и энциклопедист, знаток и ценитель русской культуры, стремившийся к общечеловеческому согласию и мечтавший о будущем, — все это Николай Федоров. Именно он заложил основы мировоззрения, способного открыть новые пути для понимания места и роли человека во Вселенной. Его считают основоположником философии русского космизма — уникальной школы, рассматривающей человека как часть космоса.
Федоров и его последователи полагали, что разум и техника позволят людям вырваться за пределы Земли и преодолеть природные несовершенства. Идеи космистов нашли свое отражение в практике: на них в том числе опирались разработчики советской космической программы, такие как Сергей Королев.
О русском космизме и философском наследии Николая Федорова, его взглядах на покорение космического пространства и переселение человечества на другие планеты «Лента.ру» в рамках проекта «История русской мысли» поговорила с доктором филологических наук, ведущим научным сотрудником Института мировой литературы РАН Анастасией Гачевой.
«Лента.ру»: Прежде чем говорить о самом Николае Федорове, важно понять, что такое философия космоса и какое место в ней занимает русский космизм.
Анастасия Гачева: Представление о глубинном единстве мира, о взаимосвязи человека и космоса, человека как микрокосма и вселенной как макрокосма — одно из основополагающих представлений мировой философии и культуры. В разных вариациях и с разными смысловыми акцентами мы находим его и у античных мыслителей, и в европейском Средневековье и Возрождении, и в течениях восточной философии, не говоря уже о литературе и фольклоре.
Вспомним знаменитые изображения Солнца и Луны на наличниках окон, народных костюмах и полотенцах. Вспомним юного Вертера, героя Гёте, который по ночам смотрит на созвездие Большой Медведицы, «самого милого из всех созвездий», и размышляет о Боге-творце, что хранит и содержит в своей деснице и Вселенную, и раскинутые по ней светила, и человека.
Дело в том, что в религиозной картине мира к привычным ее составляющим — человеку и Вселенной добавляется еще и третий элемент — Бог. Возникают смыслы, крайне важные для того процесса, который совершается в космизме, где космическое мироощущение перерастает в проект преображения Вселенной, активности в ней человеческого рода, всечеловеческого братства.
- Человечеству, иными словами, суждено было выйти в космос и там, за земными пределами, продолжить некое созидание?
- Да, в философии русского космизма человек-созерцатель становится деятелем в мироздании. Причем деятелем ответственным, любящим, духовно растущим и ведущим за собой мир.
У отца Павла Флоренского, одного из представителей христианского космизма, есть яркое и точное сравнение: он уподобляет отношения между человеком и миром отношениям мужа и жены, причем в активной позиции здесь оказывается именно человек: «Человеку-мужу надлежит любить мир-жену, быть с нею в единении, возделывать ее и ходить за нею, управлять ею, ведя ее к просветлению и одухотворению и направляя ее стихийную мощь и хаотические порывы в сторону творчества, чтобы явился в твари ее изначальный космос».
Речь здесь идет не просто о любви человека к миру, но одновременно и о творчески организующей роли человека в природе, о том, что он призван совершенствовать и преображать этот мир и в духовном смысле, и в буквальном, физическом
- То есть согласно философии космизма человек играет ключевую роль в мире?
- Родоначальник русского космизма Николай Федоров не раз повторял, что в человеке природа «начинает не только сознавать себя, но и управлять собою». Философы-космисты подчеркивали значение эволюции, которая движется к возникновению человека и обретает с его явлением в мир новое качество.
Владимир Вернадский, например, сделал достоянием научной мысли фактор цефализации, то есть усложнения нервной ткани живых существ в процессе эволюционного развития, открытый в 1851 году американским палеонтологом Джеймсом Дуайтом Даной. Цефализация свидетельствует о неслучайности появления человека в природе, о его необходимости миру, о новых возможностях развития жизни, достигшей ступени сознания.
Владимир Вернадский исходя из этого называл человеческий разум «великой геологической, быть может, космической силой». Разум, соединенный с творческой способностью, неразрывный с нравственным чувством и памятью, видится силой, сопротивляющейся энтропии.
А вместе с человеком возникает новая, творчески организованная оболочка Земли — биосфера переходит в ноосферу. Наши идеи и идеалы, открытия и изобретения, постройки, умные вещи, техника и технологии, шедевры культуры, книги, содержащие в себе огромные массивы знания и памяти, — все это слагаемые ноосферы, то есть приращение бытия, которое создает человек своим разумом, творчеством и трудом.
- Вы назвали имена Павла Флоренского и Владимира Вернадского. А кого еще из российских мыслителей можно отнести к последователям Николая Федорова и русского космизма?
- Символически можно представить русский космизм в виде древа. Его ствол — это, конечно, Николай Федоров. Его называли московским Сократом. Автор «Философии общего дела», в которой он посеял в духовную почву России и мира зерна космической и воскресительной мечты, выдвинул на первый план созидательный проект будущего, в котором значим каждый народ и каждый человек на земле. «Всеобщее воскрешение и всей вселенной преображение» — так сформулировал он задачу истории.
От Федорова отходят две ветви: естественно-научная и религиозно-философская. К естественно-научной ветви космизма принадлежат физик Николай Умов, геохимик Владимир Вернадский, создатель гелиобиологии Александр Чижевский, теоретик антропокосмизма Николай Холодный, биолог Василий Купревич.
Их объединяет пафос планетарности и космичности жизни, выделение нового, активно-творческого этапа эволюции, начинающегося с появления человека в природе, утверждения ключевой роли разума в биосфере, призыв к единству этики и науки
С ними связаны и представители религиозно-философской ветви космизма. Это «русский Платон» Владимир Соловьев; философ свободного духа Николай Бердяев; автор философии хозяйства Сергей Булгаков; философ, ученый, математик Павел Флоренский и «три мушкетера» русского космизма 1920-х годов — поэт, литературный критик, искусствовед Александр Горский, философы Николай Сетницкий и Валериан Муравьев.
Все они задавались вопросом о месте человека в божественном замысле и полагали задачу философии в познании человеком «его царственной и творческой роли в космосе». Эти слова Николая Бердяева — ключ к антропологии русского космизма, где человек выступает как соработник Бога-творца в деле преображения мира. Именно человек призван исполнить заповедь обладания Землей, данную ему Богом при сотворении, возделывать Вселенную как Божий сад.
- Ну и, конечно, нельзя обойти вниманием Константина Циолковского.
- Конечно. Его, теоретика космонавтики и автора космической философии, ряд исследователей считают родоначальником течения наравне с Николаем Федоровым. Но все-таки он занимает особое место в русском космизме. Константин Циолковский утверждает разум, мысль человека как «фактор эволюции Космоса», а среди целей и перспектив освоения Вселенной прямо называет «надежду на уничтожение смерти». Для этого человек в конечном итоге должен будет приняться «за преобразование своего тела», чтобы обрести не в научной фантастике, а реально «способность к летанию».
- С чего все начиналось, откуда Федоров черпал идеи русского космизма?
- Его «предчувствия и предвестия» появляются еще в эпоху русского Просвещения — у Михаила Ломоносова и Гавриила Державина. Нельзя пройти мимо «Путешествия из Петербурга в Москву» Александра Радищева. Это текст в первую очередь обличает социальную неправду, угнетение человека человеком, произвол чиновников.
Но при этом он заставляет искать причины бедствий в самом природном порядке вещей, где человек — единственное существо, которое не просто смертно, но сознает свою смертность
Как сознает и разрыв между стремительностью мысли и воображения, которые во мгновение ока переносят его в дальние дали, несмотря на реальную пространственно-временную ограниченность. Такой смысловой разворот разговора о человеке и лежит в основании русского космизма.
Николай Федоров выдвигает перспективу преодоления двух главных ограниченностей человека — во времени и пространстве. Он призывает к реальному преодолению смерти, причем предельно расширяет эту задачу: не только достижение бессмертия для будущих поколений, но и возвращение к преображенному, творческому, братски-любовному бытию всех когда-либо живших. Путь к решению этой проблемы протекает через сознательно-творческое регулирование человеком природных процессов.
При этом Николай Федоров задает космический масштаб действиям человека, подчеркивая, что его труд не может ограничиваться пределами Земли. Противодействие энтропии, смерти, распаду — задача не локальная, а глобальная
- Почему идеи космизма появились именно на русской земле?
- Вспомним знаменитое восклицание Николай Гоголя: «Русь! Русь! (…) Что пророчит сей необъятный простор?» Николай Федоров отвечает на этот вопрос так: «Наш простор служит переходом к простору небесного пространства, этого нового поприща для великого подвига». Горизонталь русской равнины, ширь русской земли, которая манит идти все дальше и дальше — за горизонт, он разворачивает в творческую вертикаль. Бескрайние пространства рождают особый склад личности — безудержной, смелой, стремящейся к свершению, к превозможению себя.
Богатыри, религиозные подвижники, первопроходцы — открыватели дальних земель, — все они предтечи будущего вселенского свершения. И не только они, но и ушкуйники, беглые бунтари, активность которых бьет через край, но зачастую оборачивается разрушением, по мысли Николая Федорова, могут найти созидательное поприще в «великом подвиге», в общем деле.
Русскому сердцу необходимо всеобщее счастье, говорил Достоевский. Но чтобы принести идеал братства другим, нужно прежде всего самим воплотить его в жизнь, преобразить весь уклад общества и государства на началах «деятельной любви» и «всеслужения». Жаль, что мы редко вспоминаем слова писателя: «Исполните на себе сами, и все за вами пойдут».
И идеал всечеловечности, о котором писал Федор Достоевский, прямо отвечает пафосу русского космизма как философии планетарного человечества, для которой каждый народ неповторим, каждый вносит свой вклад в строительство ноосферы. И не только каждый народ, но и каждый человек на земле уникален, призван к полноте счастья и творчества и не может быть забыт, тем более втоптан в безвестную пыль в качестве материала истории.
Это высокое напряжение между существующим и должным, стремление к преображению смертного, страдающего бытия в благое, бессмертное, «сердце милующее», которое печется о всяком создании Божием, ؙ— вот откуда растет русский космизм.
- А чем понимание космоса и несовершенства вселенной Николая Федорова и русских космистов отличается от понимания космоса у древних греков?
- У древних греков прекрасному, гармоничному Космосу, в котором звучала музыка миров, — например, у Пифагора и пифагорейцев — противостоял Хаос, неупорядоченное, бесформенное докосмическое состояние. Николай Федоров — философ христианской эры. А с христианской точки зрения Вселенная изначально сотворена Богом благой и совершенной, но после грехопадения весь ее строй исказился: в мир вошла смерть, в нем стали действовать силы распада.
В христианстве хаотическое начало приходит не извне, а из человеческого отступничества в недрах самого Космоса, становится приметой мироздания, находящегося, как говорил Николай Федоров, в состоянии «падения и распадения». И вот человек оказывается в ситуации выбора: он может продолжать жить в существующем мироздании, считая его состояние нормой, а может осознать себя орудием восстановления Божественной нормы творения, соратником Бога в деле «восстановления мира в то благолепие, каким он был до падения». Именно так мыслит Николай Федоров.
- Человечество в этом смысле для космистов становится обитателем всех звездных миров?
- Космизм — это не стремление убежать с Земли и вырваться в иные пространства. Это стремление преобразить и Землю, и Вселенную, озарить разумом и любовью не только нашу планету, но и, как поэтически высказывался Николай Федоров, «небесные, ныне бездушные, холодно и как бы печально на нас смотрящие звездные миры». Человек выступает здесь как космизатор бытия: он, по точному выражению Николая Умова, вносит в мир «стройность». Мечта о полете — это не мечта о бегстве с земли, а мечта о преодолении стесненности человека — и не только духовной, метафорической, но и реальной, физической.
Константин Циолковский, который в юности проходил свои университеты самообразования в библиотеке Румянцевского музея под руководством Николая Федорова, вспоминал, как ему пришла мысль о возможности создать аппарат, который позволит преодолеть силу земного тяготения и выйти в небесные пространства. Придумав такой аппарат, юноша ходил по ночной Москве, переполненный волнением и огромным счастьем. И хотя он довольно быстро понял, что центробежная сила, которую он хотел использовать в своем изобретении, тут не поможет, он навсегда запомнил тот душевный подъем.
Отдав всю свою жизнь решению проблемы движения человечества в космос, он утверждал, что дело не в средствах космического перемещения, а в мировоззрении человека, становящегося «гражданином Вселенной»: «Надо идти навстречу так называемой космической философии».
- Как можно сформулировать главную идею «Философии общего дела» Николая Федорова?
- Николай Федоров — один из главных представителей той линии русской мысли, в которой развивалась идея истории как «работы спасения». История — поле встречи Бога и человека, то поприще, на котором человеческий род призван реализовать благие способности, вложенные в него Творцом. Отвечая на вопрос, столь часто возникающий в умах и сердцах, почему в истории столько зла, несчастья и несправедливости, почему Господь допускает страдания и беды людей, Николай Федоров призывает обратить этот вопрос не к Богу, а к самим себе, к собственной совести.
Московский Сократ ставит перед своими современниками — и перед нами — вопрос о выборе типа развития, о направлении всемирной истории. На многих страницах «Философии общего дела» он разворачивает критику «истории как факта», суть которой — «взаимное истребление», расхищение природы, «вырождение и умирание» человека. И противопоставляет вектору всемирной истории, чреватому кризисами и катастрофами, образ истории, становящейся «осуществлением Благой вести».
Человечество сознательно и свободно может сойти с ложных путей, преодолеть грех розни, встать на путь «общего дела», как в притче о блудном сыне. Христианство в федоровском проекте — движущая сила истории, потому что оно одушевляет жизнь человечества воскресительным идеалом. Эксплуатирующий, паразитарный тип отношения к жизни сменяется регулятивным, требующим «внесения в природу воли и разума».
Человечество начинает управлять процессами, протекающими в природе, борется с землетрясениями, наводнениями, засухами, смертоносными эпидемиями, распространяет регуляцию за пределы земли, на ближний и дальний космос и одновременно — на организм человека. «Психофизиологическая регуляция» предполагает регенерацию изношенных и больных органов и тканей, блокировку процессов старения, борьбу с болезнями и смертью, просветление психики, гармонизацию душевной жизни.
- Николай Федоров, иными словами, говорит о необходимости привести мир в идеальное состояние?
- Да, он предвосхищает идею Владимира Вернадского об автотрофности, согласно которой в будущем человек сможет строить свои ткани подобно растению, не губя чужой жизни. Став существом, способным к бесконечному самовозобновлению, к обитанию в различных средах, человек, в представлении Федорова, выйдет к полноте творчества, осуществляя «бесконечную мысль в неограниченных средствах материи». А вершиной регуляции, в которой сосредоточиваются все ее усилия, является воскрешение, возвращение к благому, преображенному бытию всех когда-либо живших.
Привести мир в высшее, совершенное состояние, в котором не будет розни, зла и смерти, воскресить всех умерших, делая их сопричастными к преображенной, бессмертной жизни, — в этом и состоит смысл истории, ее высшее богочеловеческое задание.
Важно, что в этом процессе человек предстает как соратник Бога, а не как своевольный насильник природы, узурпатор его власти на земле. Примером будущего регулятивного действия человечества, по Николаю Федорову, являет Христос: он исцеляет больных, воскрешает умерших, разделяет хлебы, укрощает бури и наконец воскресает сам. Богочеловек* реально работает с материей мира, восстанавливает то, что в порядке природы оказывается во власти хаоса и безобразия.
Николай Федоров расширяет понятие уподобления человека Христу за пределы только нравственной работы души. Это уподобление его творческой, преображающей природе, его способности регулировать материю, исцелять и воскрешать.
- Чем идея «общего дела» отличается от идей европейских утопических социалистов, которые тоже хотели создать рай на земле?
- Николай Федоров был убежден, что никакой совершенный строй, никакой вечный мир и рай на земле невозможны, пока в бытии царствует смерть, а значит, сохраняется глубинная причина дисгармонии как в человеческой психике, так и в жизни социума. «Пока человек не будет воскрешать, он будет убивать», — таков его вывод.
Не говоря уже о зыбком фундаменте, на котором воздвигается утопический строй: стихийные природные катаклизмы, во мгновение ока уносящие тысячи жизней, голод и болезни, космические угрозы… Все это делает неотложным замену вопроса о богатстве и бедности, который сеет разделение и вооружает одни социальные слои против других, всеобъемлющим и всеобщим вопросом о жизни и смерти.
Федор Достоевский, духовный собрат Николая Федорова, открывший для себя его идеи в конце жизни и положивший их в основу своего романа «Братья Карамазовы», не раз повторял: «Были бы братья — будет и братство». История человечества — свидетельство того, как человек не только не стремится стать братом другому, но и с готовностью нападает на него.
Николай Федоров на вопрос о братстве дает короткий, но емкий ответ: «Тайна братства скрывается в отцах». Но он не имеет здесь в виду только отцов. Слово «отцы» он употребляет в библейском смысле, понимая под ним предков. Вселенское братство людей возможно для него лишь в «общем деле» — в воскресительной памяти об ушедших и в воскресительном действии.
- Но как эти идеи могут реализоваться на практике?
- Эта идея раскрывается во всей своей глубине, стоит лишь оглянуться и посмотреть вокруг себя, да хотя бы просто войти в социальные сети. Вот вам попадается в ленте пост человека, потерявшего кого-то из близких. И вы невольно откликаетесь сочувственным сердцем на эту утрату, хотя тот, кто рассказывает о своем горе, может быть совершенно незнаком вам.
Даже если автор поста оказывается человеком совершенно чуждых вам убеждений и ценностей, вы все равно сочувствуете его утрате. Ибо и он, и вы едины в любви к своим близким, в скорби об их смерти, в чувстве сиротства, в том иррациональном, но глубоко истинном порыве.
Для Николая Федорова в переживании утраты и желании воскрешения — глубинная общность всех людей на земле, залог их будущего примирения и «общего дела». Воскресительная работа в его философии начинается с памяти, с обращения к своим корням, к истории рода, к истории родного края. Когда генеалогическое знание идет вглубь, начинают возникать связи между родами, протягиваются ниточки от одних семей к другим, обнаруживается утраченное родство, и чужие становятся родными
И так далее — вглубь поколений — разматывается полотно человечества, на котором все явственнее проступает взаимопереплетенность жизней и судеб, соединяющихся в единую родственно-сердечную цепь. Полнота знания о предках оборачивается полнотой родства для потомков.
- А каким Николай Федоров видит общественный идеал?
- Образ идеального устройства человечества он видел в Пресвятой Троице. Недавно остро спорили, да и сейчас еще спорят о судьбе «Троицы» Андрея Рублева, скрещивают копья искусствоведы и богословы, градус страстей накален до предела. Но в этих спорах теряется главное — то, во имя чего написана «Троица» и к чему она нас призывает. «Троица» была создана «в похвалу» преподобному Сергию Радонежскому. А этот святой в годы усобицы и розни воздвиг первый на Руси храм Триединому Богу, призывая «взиранием на Святую Троицу побеждать страх пред ненавистной раздельностью мира».
Тайна Троицы — это тайна любви, это совершенное единство личностей, при котором они неслиянны и нераздельны. Индивидуалистическая модель противопоставляет личность и общность, коллективистская — напротив, интересы коллектива ставит выше запросов конкретного Я. В этой модели утверждается уникальность каждой личности, но при этом оказывается, что во всей полноте личность может состояться лишь в братском, любовном союзе с другими.
Николай Федоров выдвигает идею обращения догмата в заповедь, подчеркивая, что истины веры должны стать правилом жизни. Исповедовать веру нужно делами — взаимопомощи, любви, бескорыстного служения. Как и древнерусский обычай строительства обыденных (однодневных) храмов, когда за один день люди, одушевленные стремлением принести жертву Богу, воздвигали храм и служили в нем литургию. Николай Федоров в 1890-е годы начал целое движение за собирание сведений об обыденных храмах, считая, что пример наших предков особенно важен для современности.
Славянофилы говорили о соборности как основе устройства Церкви и идеале человеческого общежития. Неслиянно-нераздельное, питаемое бесконечной любовью единство лиц Пресвятой Троицы — образец соборного социума. Отсюда Николай Федоров, говоря о человеческом многоединстве по образу Триединства, выводит принцип: «Жить нужно не для себя и не для других, а со всеми и для всех». И добавляет: «Со всеми живущими для воскрешения всех умерших»
- В этой концепции есть место политике, или федоровское «общее дело» — это обращение к личному, внутреннему?
- Образ Троицы, по Николаю Федорову, задает как раз этический вектор политике — и внутригосударственной, и международной. Исходя из завета о любви и единстве, все разделения — национальные, классовые, религиозные — это ложь против Бога, который в себе дает человечеству образ того, каким оно должно быть. Политический эгоизм, действующий в сфере международных отношений, — это недолжный, а главное — самоубийственный принцип. Человечество — единый организм, и его члены не могут ополчаться друг на друга без ущерба для общепланетарной судьбы.
Принцип Троицы позволяет примирить национальное и вселенское: каждый народ, как и человек, уникален, но полнота его развития — не в зоологическом обособлении и стремлении урвать для себя побольше ресурсов и территорий, а в братском взаимодействии с другими народами, в сотворчестве и общем делании.
Почувствовать грех междоусобицы — в этом, по Николаю Федорову, должно состоять изменение образа мыслей людей. И не только почувствовать, но и сделать все возможное для прекращения раздора внутри государств, где идет непрестанная борьба партий, течений, идеологий, а политически ангажированная журналистика только подогревает вражду.
Изменение образа мыслей должно произойти и в делах международных, где народы, забывшие свое родство и единство происхождения, ополчаются друг на друга в явных и скрытых войнах, употребляя дипломатию не для действительного замирения, а лишь для видимости мирных контактов, за которыми — эгоистическое соперничество, плохо скрытая рознь и стремление при возможности ущемить соседа по человечеству.
Николай Федоров выдвигает идею христианской политики, основанной не на утилитаризме и эгоизме, а на евангельской заповеди о любви, на завете людям быть едиными друг с другом, как едины друг с другом Сын и Отец.
- В чем Николай Федоров видит предпосылки для общепланетарного взаимодействия государств и наций?
- Человечество во всем составе наций, народов, культур предстает в философии Николая Федорова как единая семья, восходящая к общему корню, но в ходе истории разошедшаяся по пространству земли и забывшая о своем родстве. Вот это глубинное единство происхождения и есть предпосылка появления общепланетарного мировоззрения, когда человеческий род начинает сознавать себя единым планетарным и шире — вселенским — субъектом, а во всеобщее дело одухотворения и преображения мира включаются буквально все.
«Все должны быть познающими и всё — предметом знания и дела», — говорил Николай Федоров, намечая перспективы широкого сотрудничества стран и народов в деле исследования природы и решения глобальных проблем. Широкая работа в сфере сохранения памяти поколений — так, чтобы не был потерян ни один человек на земле, невозможна без международной кооперации. Причем эта работа требует сознательного и ответственного отношения к прошлому, отказа от манипуляции памятью, тем более — от политизации наследия.
Именно поэтому Николай Федоров был категорическим противником сноса памятников при смене политических режимов: он видел в этом процессе не акт свободы, а чистейшее выражение люмпенства и вандализма.
Особое значение при этом он придавал библиотекам, музеям и архивам как собирателям и хранителям национальной и всечеловеческой памяти, местной и всемирной истории. Николай Федоров даже проектировал международную библиотеку-музей, вмещающую все знания и наследие человечества. Эта мысль обретает свои реальные контуры с возникновением цифровых форм хранения информации и национальных электронных библиотек, которые могут стать основой создания всемирной электронной библиотеки, вместилища «памяти, общей для всех людей».
- Но как все эти масштабные, глобалистские идеи сочетаются с патриотизмом Федорова?
- Для Николая Федорова истинный патриотизм не имеет ничего общего с шовинизмом. «Нынешняя наука понимает, по-видимому, патриотизм в смысле сепаратизма. Ей как будто неизвестно, что человечество есть также отечество», — писал он. Принципы соборности, всеединства, общего дела позволяют примирить патриотизм и интернационализм, любовь к отечеству и любовь к человечеству. При этом Николай Федоров писал даже о таком современном явлении, как гонка вооружений, которая также препятствует достижению всечеловеческого братства…
Действительно, гонка вооружений — характерная примета нынешнего «небратского» состояния мира, взаимоистребительной, падшей истории. Еще в последней четверти XIX века Николай Федоров предвидел будущую битву, когда народы, оскалившиеся друг на друга, эгоистически преследующие каждый свой интерес, забывшие о своем родстве, об общих предках и о своем долге перед будущими поколениями, уничтожают друг друга при помощи новейших орудий.
Всеобщая война — неизбежный исход цивилизации «блудных сынов», превратившей мир в тотальный рынок, а человеческую жизнь — в придаток этого рынка, в бессмысленную и безответственную игру. Поэтому Николай Федоров приветствовал инициативу Российской империи, которая в августе 1898 года выступила с призывом к иностранными державам созвать конференцию о разоружении. Он увидел в ней первый шаг к умиротворению, к новому образу международных отношений. Но при этом подчеркивал, что речь должна идти не просто об ограничении численности войск и военной техники, не просто о «гуманизации» средств ведения войны.
Победить войну и гонку вооружений можно только новым целеполаганием. Во главе развития должны стоять не локальные интересы и сиюминутные выгоды, неизбежно сталкивающие между собой народы, а тот единственный интерес, который касается будущего планеты и каждого живущего на ней. И тогда те средства, которые накоплены в военной отрасли, все то богатство ума, знания, техники, технологий, которые используются для уничтожения себе подобных, начнут работать на благо, в мирных, созидательных целях.
Когда в 1891 году в Техасе во время военных учений был вызван дождь и выяснилось, что при помощи артиллерийских снарядов можно бороться с засухой, вызывающей неурожаи и голод, Николай Федоров воспринял это известие с огромным воодушевлением. В нем он увидел первый шаг к переориентации армии и военной техники с разрушения на созидание, с дела взаимного истребления на дело спасения жизни.
Так же высоко оценил мыслитель и первые случаи участия армейских подразделений в ликвидации последствий стихийных бедствий, о которых тогда писала российская пресса. В этом смысле МЧС России по сути своей — глубинно федоровское учреждение. А еще нужно вспомнить проекты использования изначально военных технологий в мирном строительстве — что тоже близко учению «общего дела».
Запуск первого искусственного спутника Земли и затем корабля Юрия Гагарина — из разряда таких проектов. Немецкая баллистическая ракета «Фау-2», эффективное орудие войны, была перестроена Сергеем Королевым и стала ракетой «Восток», которая открыла человечеству путь во Вселенную
- Возможно, идеи Николая Федорова в конечном счете повлияли на развитие советского космического проекта?
- Надо понимать, что в первые послереволюционные годы многие писатели, поэты, философы, художники, принявшие революцию и оставшиеся в Советской России, видели задачи строительства нового мира гораздо шире, нежели это декларировалось на государственном уровне. Революция была воспринята ими не только как социальный, но как бытийный переворот, выводящий к горизонтам вселенского развития.
Но при этом все они хорошо понимали, что идеал большевизма — дробный, осколочный идеал, что безрелигиозное строительство рая на земле изначально ущербно, что социализм, стремясь к созданию счастливого и справедливого строя жизни, не дерзает победить смерть. И стремились довести социалистический проект до целостного всечеловеческого идеала, расширяя его на основе идей Николая Федорова.
Космисты при этом подчеркивали сильные стороны социалистического проекта: трудовое мироотношение, товарищество, тяга к знанию, идеал человека-творца. Эти качества в конечном итоге и обусловили тот мощный индустриальный, технический, творческий, научный рывок, который совершил в своем развитии СССР. Выход в космос — одно из масштабных проявлений этого рывка.
- Значит, Николай Федоров, Сергей Королев и Юрий Гагарин стоят в одном ряду?
- Символически — да. Интересно, что родоначальник русского космизма был потомком древнего княжеского рода Гагариных. И если Николай Федоров, внебрачный сын князя Павла Гагарина, философски обосновал идею выхода человечества в космос, то Юрий Гагарин шагнул от идеи в этот самый космос. Он был из тех «богатырских характеров», которые, по мысли философа «общего дела», вскормлены «ширью русской земли» и которым открыты бескрайние пространства Вселенной.
Русский космизм — это не просто идея выхода в космос. Это новое миросозерцание, утверждающее космос как поприще, как общий дом, как мир, в который мы не только запускаем спутники и космические корабли, но который должны любовно возделывать. С этой точки зрения полет Юрия Гагарина — событие того же масштаба, каким было когда-то появление первой живой клетки, а потом возникновение человека. Это новый эволюционный виток, колоссальный скачок в развитии жизни. Homo Sapiens становится Homo Cosmicus. Этот масштаб сознавали многие деятели российской космонавтики. Сергей Королев, безусловно, был человеком космистского мышления.
- Получается, что русский космос — тоже детище философии космизма?
- В предисловии к четвертому изданию своей работы «Исследование мировых пространств реактивными приборами» Константин Циолковский писал: «Сначала идет мысль, фантазия, сказка. За ней следует научный расчет, а затем исполнение венчает мысль». В космической эпопее России было именно так.
Но сейчас философия космизма призвана задавать не только российскую, но и мировую повестку в области освоения космоса. Она ставит вопрос о целях и смысле космической деятельности, об этических ее основаниях. Развитие космических программ требует нового нравственного строя отношений, радикального обновления человечества, движения к тому, что Николай Федоров называл «совершеннолетием» человеческого рода, переосмысляя знаменитую категорию Иммануила Канта в духе Христовой заповеди: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный». Сотрудничество, сотворчество, братство, ответственность — таковы принципы космической деятельности, как их понимает русский космизм.
- В таком случае Николая Федорова с его идеями регуляции можно назвать и предтечей современной зеленой повестки?
- Николай Федоров действительно говорил об экологических проблемах тогда, когда и речи еще не шло об экологическом кризисе, подчеркивая, что «цивилизация эксплуатирующая, но не восстановляющая, не может иметь иного результата, кроме ускорения собственного конца». Идеал регуляции природы — это осуществление Божьей заповеди обладания землей. Хозяйствование человека в раю должно было быть гармоничным, не сопряженным с уничтожением природы, ответственным и любовным.
А Владимир Вернадский, говоря о роли разума в биосфере, подчеркивал экологическую составляющую его действия. Человечество должно искать пути перехода на новые источники энергии, двигаться к экономике сотрудничества, а не борьбы за ресурсы и рынки сбыта. Цели ноосферы должны осуществляться только благими средствами.
- В чем актуальность русского космизм именно сейчас?
- Современный мир находится в глобальном мировоззренческом и ценностном кризисе. При стремительном развитии научного знания, растущей технической мощи, совершенстве средств сообщения, при тех невероятных возможностях, которые открывает человечеству эра цифровых технологий, у землян, вступивших в третье тысячелетие, низкий смысловой и творческий потолок.
Глобальный мир лишен высшей идеи существования, а без нее жизнь отдельного человека, общества и цивилизации экзистенциально неустойчива. И России, и другим государствам необходимо искать объединяющую платформу развития, выработать созидательную версию будущего, основанную не на идее свертывания человечества, как в концепции «золотого миллиарда» или футурологии постгуманизма, а, напротив, на идее расширения его творческого действия в мире, на ноосферном мировоззрении, где человек является мыслящим авангардом Земли. Но не в плане гордыни и превозношения, а в смысле ответственности за свою земную колыбель и за Вселенную, благим деятелем которой он призван стать.
Теперь же вместо того, чтобы исполнять свою миссию в истории и природе, человечество схлопывается. Схлопывается пока идейно, но за идейной капитуляцией неизбежно последует фактическая. Готовность передать свои функции искусственному интеллекту, стать бессильным и безвольным придатком матрицы, развитие эвтаназийных тенденций в культуре и утверждение права личности на эвтаназию — все это отнюдь не безобидные вещи.
От эвтаназии индивидуальной недалеко до эвтаназии коллективной — до осуществления мечты немецкого философа Эдуарда фон Гартмана о коллективном самоубийстве человечества как конечной точке его существования на Земле.
Николай Федоров и русский космизм противопоставляют смертобожническим нарративам современной цивилизации идеал восхождения: от человека разумного — к человеку бессмертному и воскрешающему, от атомарности и розни — к всемирному родству, от общества-матрицы — к обществу по образу и подобию Троицы, в которой, как пишет Николай Федоров, «нет причин смерти и заключаются все условия бессмертия».
Человек для космистов неотменяем, потому что отменить человека — значит отменить жизнь, отменить смысл, отменить будущее.
Источник: «Лента.ру»
