И.С. Бортников. «Мужайся, стой, крепись и — одолей».
Этими гордыми и мужественными словами Ольга Берггольц закончит своё стихотворение «Август 1942 года». Ленинград одиннадцать месяцев в блокаде; фашисты под Ржевом в двухстах километрах от Москвы; их бронированные колонны рвутся к Сталинграду, к Воронежу, на Кавказ. Уже издан и озвучен в войсках Действующей армии приказ Народного Комиссара СССР тов. Сталина №227, в котором прозвучало, что главным нашим призывом должно стать: «Ни шагу назад». Но всюду наши войска в кровопролитных боях, сражаясь, погибая, попадая в окружение, продолжали отступать. И вот из осаждённого города на всю страну из уст женщины звучит боевой клич.
Когда читаешь блокадные стихи Ольги Берггольц, то кажется, что к твоим открытым ранам и оголённым нервам некто прикасается раскалённым железом. Такая сила боли обо всём, что ею пережито в эти ужасные трагические дни, постоянно звучит в её стихах. У неё всегда было обострённые чувства справедливости, самолюбия и особенно обострённое чувство сострадания к чужой боли, возможно ещё и потому, что в тридцатые годы ей пришлось испытать такое, что и врагу не пожелаешь.
По ней дважды прокатился каток «ежовщины», именно так до «исторического» ХХ съезда называлась борьба с контрреволюционными элементами в1937-38 гг., это подельник «кровавого карлика» Хрущёв ввёл термин «сталинские репрессии». Не будем описывать, какие нравственные и физические муки, оклеветанная друзьями, перенесла абсолютно невиновная, убеждённая в идеи социализма, женщина за время пребывания в Большом доме, желающие могут прочесть в Интернете. Пробыла она там 171 день.
Вот как она сама описывает своё состояние после освобождения и реабилитации: «Вынули душу, копались в ней вонючими пальцами, плевали в неё, гадили, потом сунули обратно и говорят: живи!» И она жила, оставаясь верна идеям социализма, была искренне русскомыслящим человеком.
Через год после освобождения, в 1940 году её приняли в ВКП(б).
В стихотворении к своему первому мужу, поэту Борису Корнилову, не зная, что его уже нет в живых, она писала в 1939 году:
О да, я иная, совсем уж иная!
Как быстро кончается жизнь…
Я так постарела, что ты не узнаешь,
а может, узнаешь? Скажи!
…………………………….
Но если — я верю — вернешься обратно,
но если сумеешь узнать, —
давай о взаимных обидах забудем,
побродим, как раньше, вдвоем, —
и плакать, и плакать, и плакать мы будем,
мы знаем с тобою — о чем.
Но он не вернулся.
А какие трагедии в эти годы пережила она как женщина, как мать. Девочка, рождённая в совместном браке с Николаем Молчановым, скончалась в девять месяцев. Затем от болезни сердца умерла дочь Бориса Корнилова. Два выкидыша случилось в результате допросов в Большом доме. Но это ещё не все беды, что свалились на её голову в это время.
С Николаем Молчановым у них была крепкая и счастливая любовь, вместе они поехали в Казахстан. Потом она вернулась в Ленинград, а он остался бороться с басмачами. Попал к ним плен. Они его зарыли по самую голову в песок, и он пробыл под палящим солнцем три дня, пока его не нашёл красноармейский разъезд. Он остался жив, но стал страдать эпилепсическими припадками. Когда началась война, он скрыл свою болезнь и ушёл на фронт. Вскоре он был комиссован и вернулся в Ленинград, умер от голода 29 января 1942 года.
Свои чувства, своё состояние она излила в трагических, скорбных, но в то же время возвышенных словах стихотворения «29 января 1942 года». Читатель, вдумайся в эти строки и восхитись мужеством и жизнелюбием Ольги Берггольц.
Отчаяния мало. Скорби мало.
О, поскорей отбыть проклятый срок!
А ты своей любовью небывалой
меня на жизнь и мужество обрек.
……………………………………..
Но ты хотел, чтоб я живых любила.
Но ты хотел, чтоб я жила. Жила
всей человеческой и женской силой.
Чтоб всю её истратила дотла.
На песни. На пустячные желанья.
На страсть и ревность — пусть придет другой.
На радость. На тягчайшие страданья
с единственною русскою землёй.
Ну что ж, пусть будет так…
Сколько духовной силы, нравственной чистоты в клятве погибшему мужу «жить всей человеческой и женской силой», истратить её «На радость. На тягчайшие страданья с единственную русскою землёй».
В годы Великой Отечественной войны Ольга Берггольц оставалась в осаждённом Ленинграде. Но её творчество с этих пор как бы раздвоилось. С августа 1941 года работала на радио, читала стихи, выступала перед публикой в театрах, почти ежедневно обращалась к мужеству жителей города. В дневниках она писала с возмущением о той трагедии, которая свалилась на головы людей, обвиняя в этом властные органы. Это даёт повод некоторым обвинять её в антисоветизме. Но в первые месяцы войны многие так мыслили, потому что уверенны были разгромим врага малой кровью на чужой территории, как утверждала пропаганда. Но удар был внезапен и сокрушительный. Много позже в 1947 году она писала
Трагедия всех трагедий — душа моего
поколенья,
единственная,
прекрасная, большая душа моя.
Творчество Ольги Берггольц ещё ждёт своих исследователей. Пишущий сии строки знаком лишь с блокадными стихами, а также написанными о блокаде позже. И эту статью пишет, чтобы в год 80-летия Великой Победы напомнить читателям о блокадной музе Ленинграда, забытой Ленинградской мадонне, потому что она как могла приближала Победу. Уверен, что она была всегда советским человеком, но обладая острым чувством справедливости не могла терпеть все нарушения, коих было немало в Советском Союзе.
Уже в июне 1941 года пишет стихотворение «Мы предчувствовали полыханье…» в котором она в эти трагические дни готова на самопожертвование, отдать Родине и жизнь, и дыхание.
Я и в этот день не позабыла
горьких лет гонения и зла,
но в слепящей вспышке поняла:
это не со мной — с Тобою было,
это Ты мужалась и ждала.
Она клянётся Родине «любовью новой,// горькой, всепрощающей, живой», и если бы даже «была мертва, осуждена, — встала бы на зов Твой из могилы», потому что «я и ты по-прежнему одно».
Либеральная шпана со времён горбостройки поливает грязью большевиков, обвиняя их в трусости, стремлении найти тёплое местечко в тылу, но вот свидетель того времени Ольга Берггольц в стихотворении «Стихи о ленинградских большевиках» в сентябре 1941 года пишет:
Вот опять земля к сынам воззвала,
крикнула: — Вперед, большевики! —
Страдный путь к победе указала
Ленинским движением руки.
…………………………………
И, верны уставу, как присяге,
вышли первыми они на бой,
те же, те же смольнинские стяги
высоко подняв над головой,
Там они, где ближе гибель рыщет,
всюду, где угроза велика.
Не щадить себя — таков обычай
ленинградского большевика.
Уже вокруг Ленинграда сомкнулось кольцо блокады, уже проиграно двухмесячное сражение за «юдоль винтовки и свинца» — Смоленск, в тяжелейшем положении был Юго-Западный фронт у матери городов русских – Киеве. Ольга Берггольц в эти дни обращается к советским людям с поистине мобилизующими словами и от имени всех ленинградцев даёт клятву советской Родине:
Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
………………………………………
Над Ленинградом — смертная угроза...
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.
………………………………………….
Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.
Когда под Москвой сложилось катастрофическое положение, была прорвана Можайская линия обороны и было принято решение об эвакуации Москвы в Ленинграде говорили, что «линия обороны Москвы проходит через сердце каждого ленинградца». Ольга Берггольц из осаждённого города обращается к защитникам Москвы:
К сердцу Родины руку тянет
трижды проклятый миром враг.
На огромнейшем поле брани
кровь отметила каждый шаг.
………………………………..
Всем, что есть у тебя живого,
чем страшна и прекрасна жизнь -
кровью, пламенем, сталью, словом,
задержи врага. Задержи!
Согласитесь, что следующее стихотворение не напишешь по заказу или для того, чтобы понравиться власть имущим. Оно может появиться лишь по велению сердца, выстраданное всей душой. Приведу его полностью.
ШЕСТОГО НОЯБРЯ СОРОК ПЕРВОГО ГОДА
Вечером, в 20 часов, во время бомбежки, ленинградцы слушали речь Сталина, передававшуюся из Москвы.
...Мы слышали твой голос. Мы спокойны.
Ничто не в силах нас разъединить.
С тобой, Москва, с тобою,
Вождь и Воин,
В боях — встречаем памятные дни.
Жесток наш путь и тяжелы утраты.
Все возместим.
А враг — он должен пасть.
Мы никому не отдадим обратно
С тобою завоеванную власть.
Мы слышали твой голос. Мы спокойны.
Нас не сломают, не поработят.
Да здравствует суровый вождь и воин!
Да здравствуют Москва и Ленинград!
Здесь ключевой второй куплет, он выражает уверенность в победе, а она появилась у всего советского народа, когда по радио услышали доклад Сталина на заседании Моссовета и речь на параде войск на Красной площади. И так думала не одна Ольга Берггольц, в снегах Кольского полуострова, идя с морскими пехотинцами в атаку на Петсамо, Константин Симонов писал:
Товарищ Сталин, сердцем и душою
С тобою до конца твои сыны,
Мы твердо верим, что придем с тобою
К победному решению войны.
Оба эти стихотворения отсутствуют в сборниках как Берггольц, так и Симонова, бдительные цензоры со времён хрущёвской слякоти вымарывают всё, что даёт положительный образ вождя, но из истории, как и из песни слова не выбросишь.
У Берггольц есть стихотворение, тоже написанное 6 ноября 1941 года, дополненное одним куплетом в 1945 году:
И вот сейчас, когда в огнях,
в живых огнях трепещет Невский,
мне не забыть об этих днях,
подобных мужественной песне.
А в 1941 году она писала, что в этот великий день «как дерзанье, в бомбоубежищах прошли торжественные заседанья» с гордыми знамёнами под грохот бомб:
Мы праздновали, как могли,
великий день для всей России...
Да, зубы сжав и брови сдвинув,
не отведя от смерти глаз,
мы отмечали грозный час
Двадцать четвертой годовщины.
А в это время в Ленинграде уже свирепствовал голод. Если в сентябре 1941 года суточная норма для рабочего составляла 600 граммов, то в ноябре она сократилась до 250 граммов. Все остальные, в том числе и дети, получали всего по 125 граммов.
Да и состоял он из опилок, соды, бумаги и лишь малой части муки. Из-за этого хлеб был черствым и горьким на вкус, но выбирать не приходилось.
В поэзии Берггольц всё чаще стали звучать горестные нотки на фоне утверждения, что ленинградцы вынесут все невзгоды и вместе со всей страной добьются победы над врагом. Какую же силу духа надо иметь, чтобы писать, как в стихотворении «Разговор с соседкой», что, прожив «почти полгода, полтораста суток длился бой» и постоянно ощущать –
О, ночное воющее небо,
дрожь земли, обвал невдалеке,
бедный ленинградский ломтик хлеба —
он почти не весит на руке...
Для того чтоб жить в кольце блокады,
ежедневно смертный слышать свист, —
сколько силы нам, соседка, надо,
сколько ненависти и любви...
— чтобы рисовать светлые картины будущего. Она ведь знала, что впереди голодная, холодная зима в домах без отопления и водоснабжения, с неработающим городским транспортом, но закончила стихотворение словами, что есть сила, которая преодолеет разруху и всё восстановит:
Этой силе имя есть — Россия.
Стой же и мужайся, как она!
Блокадная поэзия Берггольц – это история Ленинграда в те трагические и героические дни. Герои её стихов простые советские люди-ленинградцы. Это отец и сын, вступившие в народное ополчение в стихотворении «Война постучала в окошко»; персональные пенсионеры, вернувшиеся в заводские цеха, чтобы заменить ушедших на фронт сыновей – «Старая гвардия»; гвардейцы – «Гвардия»; братья – «Баллада о младшем брате». В ней описывается подвиг младшего брата, под зверскими пытками не выдавшего, где находится его старший брат – партизан, и принявшего смерть от врага. Интересно, что думала Берггольц об Алдан-Семёнове, Франчески и Дьяконове, оговоривших её в антисоветской деятельности, когда писала это стихотворение.
В стихотворении «Армия» описана сцена, которая сжимает сердце до боли, а на глаза наворачиваются слёзы. Мать с детьми идут по опустевшему стылому Ленинграду и несут в бутылках воду с Невы.
И подошел к ним человек в шинели,
взглянул —
и вынул хлебный свой паек,
трехсотграммовый, весь обледенелый.
И разломил, и детям дал чужим,
и постоял, пока они поели.
Потом пошёл сам полуголодный. «Он шел на фронт, одолевая бред (…) Он снег глотал (…) добрел до фронта и пополз в засаду на истребленье вражеских солдат...»
А перед этим Берггольц пишет:
Он шел на фронт, мучительно палим
стыдом отца, мужчины и солдата:
огромный город умирал за ним
в седых лучах январского заката.
И всё-таки какая сила сострадания и доброты у советского бойца, не мог он спокойно пройти мимо голодных детей, имея кусок хлеба. И в этом тоже проявлялось единение армии и народа.
«Февральский дневник» небольшое поэтическое произведение, состоящее из шести самостоятельных глав, но они логически связаны общей бедой, общей трагедией, а, главное, общей ненавистью к врагу, которая «залогом жизни стала,// объединяет, греет и ведет». «Февральский дневник» – это величественный реквием героическим ленинградцам и героическому Ленинграду, это памятник ленинградскому фронтовому братству.
Во второй главе автор рисует суровый день осаждённого города и трагические образы ленинградцев в холодный февральский день. По убранному в дремучий иней городу, в уездных сугробах, засыпанных снегом трамвайными линиями «одних полозьев жалоба слышна».
Скрипят, скрипят по Невскому полозья.
На детских санках, узеньких, смешных,
в кастрюльках воду голубую возят,
дрова и скарб, умерших и больных…
Но город живёт, горожане кочуют, «отыскивая угол потеплей». «Вот женщина ведёт куда-то мужа». «Свистят снаряды, свирепеет стужа...» И то же ставшая привычной в ту зиму для Ленинграда картина: девушка завёрнутое в одеяло тело на кладбище везёт, она устала, у неё лицо заиндевело и почернел рот, но везёт, качаясь, а глаза бесстрастно смотрят в темноту. Берггольц обращается к жителям:
Скинь шапку, гражданин!
Провозят ленинградца,
погибшего на боевом посту.
Далее поэт пишет, как ленинградцы вставали на защиту родного города, как уходили полки горожан на фронт, как оставшиеся дежурили с лопатами на крышах, борясь с зажигательными бомбами. Утверждает, что, выдержав все испытания, они встретят день победы. А сейчас главное, что самое сложное было:
… в сотни раз почетней и трудней
в блокаде, в окруженье палачей
не превратиться в оборотня, в зверя...
И, как бы утверждая радость жизни, Ольга Берггольц пишет пронизанное духом романтизма лирическое стихотворение «Третья зона, дачный полустанок…». До войны здесь шумел пионерский лагерь, а теперь в ста метрах отсюда вражеские позиции, но сегодня тишина. А вокруг:
Дым, туман, струна звенит в тумане,
невидимкою звенит струна.
………………………………………..
Мне сегодня радостно до боли,
Я сама не знаю — отчего.
Дышит сердце небывалой волей,
силою расцвета своего.
А такое душевное состояние у неё, потому что пушки молчат, и лишь:
И звенит, звенит струна в тумане,
о великой радости моля...
Всю в крови,
в тяжелых, ржавых ранах,
я люблю, люблю тебя, земля!
О как душевно богата и нравственно красива Ольга Берггольц, как чиста и светла её душа, испытав муки ада в промёрзшем городе она радуется родной природе и клянётся родной земли в любви.
Оптимистической трагедией можно считать «Ленинградскую поэму» Ольги Берггольц. Ну что может печальнее и трагичней, когда одна мать просит у другой кусочек хлеба, чтобы сделать гробик дочери, которая умерла десять дней назад. Но не уступила хлеб на гробик, а привела её домой к себе и там:
… шепнув угрюмо:
— На, съешь кусочек, съешь... прости!
Мне для живых не жаль — не думай.
………………………………………….
мне ничего живым не жаль —
ни слез, ни радости, ни страсти.
Заканчивается сия история клятвой автора в верности друзьям-ленинградцам, ибо «…мы задохлись бы без них// в мучительном кольце блокады». Затем Берггольц поёт величественную песнь шофёрам, доставлявшим в Ленинград под бомбёжкой по ледовой дороге в сорокоградусные морозы (в те времена кабины автомобилей были без печек) хлеб, чтобы горожане могли регулярно получать «сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам».
Завершает эту главу поэтесса торжественной одой хлебу:
О, мы познали в декабре —
не зря «священным даром» назван
обычный хлеб, и тяжкий грех —
хотя бы крошку бросить наземь:
таким людским страданьем он,
такой большой любовью братской
для нас отныне освящен,
наш хлеб насущный, ленинградский.
Далее в поэме возрастают оптимистические ноты. Она повествует, как её сестру, пробирающуюся в осаждённый Ленинград, крестьянки по пути просили взять «посылки, письма и приветы». Всюду была «…моя отчизна, мой народ, родная кровь моя». И им всем она говорит: «Спасибо!»
В заключительной части поэмы Берггольц утверждает, что все испытания ленинградцы выдерживают и обещают выдержать благодаря тому, что «…исполнены любви,// из-за кольца, из тьмы разлуки// друзья твердили нам: “Живи!”,// друзья протягивали руки».
И завершается поэма оптимистической картиной жизни после победы: будет «людская радость» и «победившая любовь». Всё это она обещает своему ещё неродившемуся сыну, а это главное в вере в победу, в вере, что жизнь будет продолжаться.
30 июня 1942 года в «Правде» было опубликовано стихотворение Ольги Берггольц «Ленинграду». Это был сигнал всей стране, что Ленинград жив, что Ленинград борется, что ленинградцы в невыносимых условиях блокады сохранили лучшие качества советского человека: улыбку «нечастую, но дружелюбной, ясной и простой», что они верят в жизнь, у них «страшная жажда счастья и доблестная привычка трудовая». Она мечтает: «Чтоб даже в будущем по ленинградцам// Равнялся самый смелый человек». И ещё она утверждала:
...Мы не кичимся буднями своими.
Наш путь угрюм и ноша нелегка.
Но знаем, что завоевали имя,
Которое останется в веках.
К нашему стыду, нашёлся среднеазиатский юрист, в годы катастройки пробравшийся и в КПСС, и в руководство города-героя, воспользовался тем, что в головах жителей посеяна смута, организовал референдум по переименованию города, в результате которого он снова превратился в Санкт-Петербург.
Но несмотря на это в сердцах всех добрых людей, всего прогрессивного человечества он был, есть и будет ЛЕНИНГРАД.
Летом закончилась самая трагическая страница героической борьбы ленинградцев за жизнь, за честь своего города, следующая зима тоже была нелёгкой. 18 января была прорвана блокада Ленинграда, по построенной в короткие сроки в узком проходе железной дороге в город пошли поезда. Ольга Берггольц оставалась в Ленинграде, она продолжала быть голосом Ленинграда. Она писала стихи и прозу.
Но блокада никогда не оставляла Берггольц, в память о ней, о людях, с которыми она боролась и выстояла блокаду, она в 1959 году написала стихотворение «Здесь лежат ленинградцы». Вот оно, приведу его полностью:
Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане – мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
они защищали тебя, Ленинград,
колыбель революции.
Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем,
так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням,
никто не забыт и ничто не забыто.
В город ломились враги, в броню и железо одеты,
но с армией вместе встали
рабочие, школьники, учителя, ополченцы.
И все, как один, сказали они:
«Скорее смерть испугается нас, чем мы смерти».
Не забыта голодная, лютая, темная
зима сорок первого – сорок второго,
ни свирепость обстрелов,
ни ужас бомбежек в сорок третьем,
Вся земля городская пробита.
Ни одной вашей жизни, товарищи, не позабыто.
Под непрерывным огнем с неба, с земли и с воды
подвиг свой ежедневный
вы свершали достойно и просто,
и вместе с отчизной своей
вы все одержали победу.
Так пусть же пред жизнью бессмертною вашей
на этом печально-торжественном поле
вечно склоняет знамена народ благодарный,
Родина-мать и город-герой Ленинград.
Слова первой части стихотворения выбиты на монументе Пискарёвского кладбища, где похоронен 470 000 ленинградцев, погибших в блокаду. А завершающая строка «никто не забыт и ничто не забыто» стала крылатой фразой. Стихи по содержанию и стилю перекликаются со словами на Памятнике «Борцам революции» Марсового поля, написанными Луначарским. Оба текста представляют собой белый стих, напоминают древнегреческие трагедии и тем усиливают эмоциональное воздействие на человека.
Ольга Берггольц родилась 16 мая 1910 года в Санкт-Петербурге, умерла 13 ноября 1975 года в Ленинграде, просила похоронить на Пискарёвском кладбище, но власти поступили иначе. Она похоронена на Литераторских мостках Волковского кладбища.
На панихиде писатель Федор Абрамов говорил: «…нынешняя гражданская панихида, думаю, могла бы быть и не в этом зале. Она могла бы быть в самом сердце Ленинграда – на Дворцовой площади, под сенью приспущенных красных знамен и стягов, ибо Ольга Берггольц – великая дочь нашего города, первый поэт блокадного Ленинграда».
Поддерживать память об Ольге Берггольц дело чести каждого русскомыслящего человека, Она всё, что могла, положила на алтарь победы.
Иван Стефанович БОРТНИКОВ, публицист, г. Ленинград, апрель 2025 г.
