И.С. Бортников. «А совесть, она и в невесомости весомость…»
Сие мудрое выражение принадлежит перу Егора Александровича Исаева, лауреата Ленинской премии, Героя Социалистического труда, известного русского советского поэта, «истинно народного, корневого поэта России!» (А. Бобров), остро чувствовавшего умаление совести в советском обществе под давлением западного умственного ига.
Издревле на Руси, да и у народов Советского Союза совесть была священным нравственным чувством, позволявшим судить человеку и обществу насколько те или иные их, а также иных лиц, действия соответствуют Добру или Злу.
Не случайно всё творчество Исаева было посвящено вечному противостоянию этих двух противников. Он имел полное право сказать о себе:
Как человек, я не свалился с полюса.
Имею право собственного голоса,
Имею право собственного шёпота,
Дружу с мечтой и поклоняюсь опыту.
А если что – иду с копьём на змея.
Я – человек. Я с детства честь имею.
Егор (Георгий) Александрович Исаев родился 2 мая 1926 года в селе Коршево (ныне Бобровского района Воронежской области) в семье сельского учителя.
После начала Великой Отечественной войны вместе со взрослыми и молодёжью пятнадцатилетний школьник Егор Исаев рыл окопы и противотанковые рвы под городом Смоленском. Затем он трудился в колхозе в Коршево. В семнадцать лет осенью 1943 года был призван в войска НКВД, сначала охранял важные промышленные объекты, а затем служил пограничником в Закавказье на границе с Турцией.
Накануне своего 19-летия Егор Исаев в составе войск 1-го Украинского фронта участвовал в Берлинской наступательной операции, в боях под городом Котбус, а затем в освобождении Праги. Дальше - служба в составе Центральной группы войск: Чехословакия, Австрия, Венгрия. В этот период в дивизионной газете впервые были напечатаны его стихи и заметки. После чего его перевели в газету «За честь Родины», где он служил корректором. Демобилизовался младший сержант Исаев только через пять лет после победы.
Он мечтал поступить в Литературный институт имени Горького, но приехал, когда приёмные экзамены закончились, и только помощь Юрия Бондарева, студента этого института, рекомендательные письма Евгения Долматовского и Николая Грибачёва, а также собственные стихи помогли ему поступить в институт без экзаменов. Институт он закончил с отличием в 1955 году. Ещё учась в институте в 1951 году, он опубликовал свою первую поэму «Лицом к лицу», а в 1953 году - её окончательный вариант под названием «Над волнами Дуная», посвящённую советским воинам, нёсшим службу за рубежами Родины.
По окончании института Егор Исаев работал в издательстве «Советский писатель», в 1981 году его избрали секретарём правления Союза писателей СССР. Он плодотворно работал, из-под его пера вышло много поэтических произведений, лирических и гражданских, наполненных глубоким философским смыслом. Все они дышат любовью к крестьянину, к русскому народу, к Родине, к её природе и к земле.
В этой статье попытаюсь рассмотреть только дилогию «Суд памяти» и «Даль памяти», весьма необходимых для формирования русскомыслия.
Война – это «противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие» (Л. Толстой) не давала покоя сердцу поэта. В антифашистской поэме «Суд памяти» он на основе психолого-философских категорий показывает, как равнодушие к чужой боли, отсутствие совести, двигает человека на участие в захватнических войнах.
Исаев с бескомпромиссной прямотой с учётом конкретной исторической обстановки рисует психологический портрет тех, у кого на сапогах пыль Европы всей, кто шёл насиловать, издеваться, грабить, убивать, жечь братьев по классу и делал это добровольно, ведь у них «как отпущенье всех грехов,// На пряжке: «Готт мит унс!» Типичный представитель их – Герман Хорст, н таких юберменшев-хорстов в Западной Европе было, да и сегодня миллионы.
Западноевропейский бюргер, лишившись работы готов на всё, кроме борьбы со своим хозяином:
Тогда на всё ему плевать.
Да-да, на всё плевать!
Он будет пули отливать,
Как все, и есть, и спать.
Беречь себя и свой покой,
Не думать — лишний труд, —
Какую даль, рубеж какой
Они перечеркнут,
Чьё сердце, грудь и чей висок
Придётся им прошить…
А память? Память — на замок,
Чтоб не мешала жить!
………………………………….
Солдат! Он должен быть жесток
И, как взрыватель, прост.
Над нами бог, и с нами бог!
К сожалению, история ничему не научила людей постЗапада, в их головах до сих пор это же мировоззрение и они, как мухи на мёд, летят помогать американцам насаждать огнём и мечом демократию во все концы света. Вот и сейчас слетелись от Канады до Австралии на помощь украинским бандеровцам, и вновь звучит призыв «Дранг нах Остен», и, как много раз ещё с 1018 года, коллективный Запад собирается покорить Русскую землю.
Ну что ж, Хорсту повезло. Он после шести военных лет на Западе возвратился целым и невредимым, да ещё и награждённым, как «гордый крестоносец рейха», Железным крестом, «в родимый фатерлянд,// К себе домой! //А дома вместо дома —// Развалины». Но у него «голова цела» и «руки были целы», и «Он жив! Он жив! И продолжалась жизнь». Постепенно мирная жизнь наладилась. Хорошая работа. Женился. Родился сын. Радуйся жизни.
Но неожиданно шеф сказал: «Я должен вас уволить, к сожаленью». И всё повторилось для Хорста, как в начале далёких тридцатых годов: «Работы нет», «Работы нет». Но тогда он был юн, гитлеровская Германия готовилась завоевать весь мир и на оружейных заводах требовались рабочие руки, шестнадцатилетний Хорст собирал автоматы и изготовлял патроны.
Теперь не то, «в волосах серебряная осень», «не те года», «не та в руках сноровистость и сила?!» Ему опять повезло. На берегу Рейна набрёл он на «пустынно-беспризорное пятно», где «сеять хлеб давно запрещено», потому что здесь много лет было стрельбище. Здесь и Герман, а прежде его отец, а ещё раньше дед, а ещё раньше прадед, а, впрочем,
Не счесть и тех парней, что здесь
Учились убивать.
Их было много, молодых,
В шинелях и в броне.
Да, здесь клочок земли насыщен свинцом и лишён плодородия, но поэт показывает, что на Земле нет уголка, куда бы эти парни «в шинелях и в броне» не принесли беду.
Но Хорсту всё это безразлично. Он шесть лет убивал, но совесть его не мучает. Он рад, что на стрельбище много пуль, и с радостью их собирает: свинец нужен для новых пуль, а то, что ими будут убивать людей, не волнует Хорста. На него не повлияло даже предупреждение соседа Гофмана Курта, потерявшего обе ноги на Валдае, в Советском Союзе (а кто его туда звал?):
Запомни, Хорст, как дважды два:
Огонь — он возвращается.
Курт также напоминает Хорсту, что у него растёт сын Руди и может настать время, когда его вместе с ровесниками
— А подрастут — в шинельку их
И — под кулак фельдфебеля,
Чтоб в них, верзилах строевых,
Ни человека не было.
………………………………
И в настоящую, как нас,
В кровавую игру их.
Вперёд! Как велено судьбой
И богом! Дранг нах Остен!
И может так случится, что Руди погибнет от взрыва и от него ничего не останется. Хорст вздыхал, но думал о свинце. Остался неизменным его взгляд на жизнь и после встречи с Гансом, с которым в начале тридцатых они работали в патронном цеху. Хорст вспомнил, что Ганс и тогда был противником милитаризации Германии. Он, вставая к станку, говорил:
«Патронный цех — как похоронный цех. (…)
А уходя домой,
Всегда шутил: — Почище руки мой.
Свинец, он кровью пахнет и дымком.
Он слыл в цеху опасным чудаком.
И был уволен…
После увольнения с завода Ганс оказался солдатом вермахта и выполнял приказ убивать и жечь, но попал в плен. Советский солдат, пленивший Ганса, просто велел ему идти на восток, но пленник то знает, что
Вперёд идти — пустыня впереди,
Такая, что в обход не обойти.
Снега и пепел. Пепел и снега.
В сравненье с ней Сахара — чепуха!
Но делать нечего надо идти, идти и дрожать, что сейчас прозвучит выстрел из автомата в спину и оборвёт его жизнь. Но его ждало более тяжкое наказание. Что смерть- мгновение, и прекращаются все твои мучения. А Гансу предстояло идти по выжженной ими, юберменшами, заснеженной земле, где нет ни избы, ни огонька. И когда он услышал песню петуха, шедшую из-под земли, поневоле решил, что сходит с ума. Но
Вставало солнце. И дымки… дымки…
Из-под земли над снежной целиной.
Я понял, Хорст: деревня подо мной.
Как кладбище. Ни крыши. Ни бревна.
Мы всё вогнали в землю, старина,
Огнём и плетью. Мёртвых и живых.
…………………………………………
Всё сожжено на сотни русских вёрст.
Могилы от реки и до реки —
Ни улыбнуться, ни подать руки.
Но русские люди и в этой снежной пустыне жили, они в землю зарылись. Впустили Ганса в землянку и дали поесть, ну а затем сказали: «Иди!»
А как «иди»? Всё те же впереди
Обугленные сёла, города…
И Ганс ощутил личную ответственность за всё, что они натворили. Да, такова правда жизни и, как писал А. Твардовский, правда, по другому случаю: «Тут ни убавить, // Ни прибавить, — // Так это было на земле».
Поэт обращается к читателям и сам же отвечает на свой вопрос:
Вы думаете, павшие молчат?
Конечно, да — вы скажете. Неверно!
Они кричат, пока ещё стучат
Сердца живых и осязают нервы.
Они кричат не где-нибудь, а в нас.
За нас кричат.
……………………………………
Они кричат и будят нас, живых,
Невидимыми, чуткими руками.
Они хотят, чтоб памятником их
Была Земля с пятью материками.
Великая!
Исаев восхищается Землёй, средой обитания человека. Она «единая», она «добра»,
Она собой вскормила человека
И гордо распрямила над собой.
Дала ему сама себя в наследство
И разбудила мысль в потёмках лба,
Чтоб превозмог своё несовершенство
И поборол в самом себе раба.
Но этого не произошло. Человек остался рабом своих страстей. Вот в средине двадцатого столетия над Землёй пронёсся «осколочно-свинцовый ураган,// Что был сработан на заводах Круппа». «Германия — той бури колыбель…», но горел-то весь мир:
И кровь лилась.
Большая кровь лилась
Всеевропейским пятым океаном,
унося в твердь земную «рождённых жить и сеять жить рождённых…» Их миллионы, они «покоится в холмах// И победивших стран и побеждённых!» И если бы все павшие в этой бойне смогли бы прийти в Германию, то «она бы стала кладбищем всемирным.// Страной могил. Но мёртвым не дано//Такого чуда и такого права».
После разгрома нацистской Германии прошло много лет, но кровь не переставала литься на планете. «Самая демократическая страна» США воплощает в жизнь идеи господства над миром. И также как в тридцатые годы прошлого века США и Великобритания взрастили германский фашизм, так и в наше время они возродили бандеровский фашизм на Украине. И гибнут мирные жители: дети, женщины, старики…
А ведь память о прежних войнах жива, поэт пишет: «И ходит по Земле// Босая Память — маленькая женщина». Только она меняет «платки- // Знамёна стран, войною потрясённых».
Но дольше всех не гаснет на плечах
Багряный флаг страны моей Советской.
Он флаг победы.
И это естественно, потому что «чтобы люди жили в мире, // Нам дороже всех платить пришлось!» (К. Симонов). Но Исаева волнует то, что вновь на Рейне возникли огоньки «Преступного, как подлость, равнодушия — // У генералов на штабном столе // И в кабинетах королей оружия». К ним Правда доступа не имеет.
Но вот она во сне явилась к Хорсту и от имени всех матерей вершит свой праведный суд над убийцами своих сыновей. И на лепет Хорста, что рядовых за войну не судят, сурово изрекает: «Нет, судят, Хорст!»
И вдруг Хорст не во сне, а наяву видит, что по улице идёт пехота…
За рядом ряд, как до войны,
Живые — не убитые,
Идут, затянуты в ремни,
По брови в каски влитые.
За строем — строй. За строем — строй.
Не призраки, а роботы…
Поэма написана в начале шестидесятых годов прошлого столетия, но ничего не изменилось в подлунном мире. Также на постЗападе бредят третьей мировой войной и походом «Дранг нах Остен». Поэтому поэма и сегодня актуальна, она предупреждает нас о грозящей опасности и призывает к бдительности.
Поэму «Суд памяти» дополняет поэма «Даль памяти», составившая с ней дилогию, за которую в 1980 году Исаеву была присуждена Ленинская премия. На первый взгляд кажется, что эти две поэмы говорят о разном и как их можно объединить в одну дилогию. Но поразмыслив, понимаешь, обе поэмы о вечном нравственном противостоянии Запада и России. В поэме «Даль памяти» Исаев с глубоких философских позиций показал, как формировалось коллективистское мировоззрение русского народа и почему для русичей так важны мотивы Памяти, Земли, Дороги и Слезы?
Потомок крестьян Исаев глубоко убеждён, что матерью всех самых современных городов является деревня, поэтизирует и воспевает красоту крестьянской жизни и труда, не умаляя при это роль рабочего класса
Рабочий класс — он ствольный класс,
Вершинный,
А раз вершинный — значит, корневой,
Глубинный класс!
А корень где?
Откуда
Его могучесть, кряжистость его?
А все оттуда, друг мой,
Все оттуда,
Все от Микулы — пахаря того.
……………………………….
Да будет впредь
Земля с землей родниться,
Да будет серп и молот на века,
Как верный знак того, что будет литься
От сердца к сердцу
Главная река —
Река труда!
Всему, что есть на свете,
Она и ход
И взлет она дает —
Растит хлеба,
Раскидывает сети
И руды
Из-под спуда достает,
Автор начинает поэму воспоминанием своих детских лет, как он познавал окружающий мир. Окрестная природа для него была живым букварём, и он стремился
А мне бы
Не пропустить глазами мураша,
Сорвать листок,
Потрогать землю пальцем
И на зуб взять:
Мол, как она, земля?
И пусть мать кричит: «Домой! Домой!» «Какое там «домой»! Когда впереди курган, взобравшись на который станет видно далёко во все концы света. И так будет повторятся много раз пока «бравым новобранцем// Войдешь в ряды бывалых косарей».
Действие поэмы происходит накануне Великой Отечественной войны. В те времена на селе было много ручного труда. Юноши и девушки взрослели на сельхозработах, потому как они работали старшее поколение оценивало и принимало их в свои ряды. Автор хорошо показал поэзию коллективного труда на примере покосной страды и своего участия в ней. И хоть шёл замыкающим, но не только не отставал, а косил в такт вместе со всеми.
После завершения работы мужики о нём говорили: «Мужик! Мужик!», а женщины произвели его в женихи. Ну как не вскружиться голове, ведь эту похвалу слышит и та, что волнует его сердце, да и конь рядом. Ну как тут удержаться, не вскочить на коня, пришпорить его и умчаться вдаль, что бы все видели, какой он лихой, и ждать новой похвалы за удаль… А вместо похвалы получил взбучку от мужиков: конь-то был не скаковой, а тягловый и звался лошадью. Лошадь в те времена была для крестьянина главной рабочей единицей…
Особое место в поэме занимает глава «Кремень-слеза», в ней воедино слиты Дорога – Память – Земля – Слеза и показана история русского народа. И глава начинается размышлениями о дорогах, дорогах разных, но все они проходят по Земле. Дороги многое помнят из жизни народа, дороги верно служили людям, а сколько они видели слёз людских. Память хранит всё и не забывает о миллионах пролитых слёз на этих дорогах, И в поэме возникает Кремень-слеза, как утверждает автор: «Слеза не просто, а всея Руси Слеза-кремень!», её находят на дороге ведущую возможно в Сибирь.
И нахлынули воспоминанья. Старушки вспоминали, как баре измывались над ними, пороли на конюшне, а плакать не моги, запрут в сарай, иль в карты проиграют, иль продадут, иль замуж выдадут за постылого «и всё твоё приданое – Горюч-слеза…» А сколько пролито женских слёз по уходящим на войну мужьям и сыновьям. А вдовьи слёзы… А слёзы голодных лет… Но это ещё не всё: «А свекры? А мужья? Не били разве?! — Били! — Били! — Били!»
Ну и мужская доля была не лучше: мужская Слеза, «редко чтоб катилась со щеки», «Она во рту крошилась при ударе», «клочьями вдоль строя под палками сползала со спины», «до́ крови огнянная» «вместе с головой катилась, обжигая веко», «под ноги царю».
Гармонист заиграл и песня
всю-то степь
От края и до края,
Рыдая,
Переполнила собой:
«Вы жертвою пали в борьбе роковой…»
И вспомнили, что крестьяне – бунтари, «при Разине Степане, при Пугачёве точили топоры…», баррикады на Красной Пресне, и семнадцатый год, а затем
На белых шли…
За землю шли,
За волю,
За нашу власть у верного руля,
За наш Совет
И в городе, и в поле,
За наш Союз…
И вот она, земля,
В закон легла:
Живи, народ, и здравствуй
В своем дому,
Паши, народ, и сей,
И единись в своем же государстве…
А далее в поэме показано, как жил и здравствовал народ после разгрома интервентов четырнадцати держав и белогвардейцев. Приведу лишь один пример из того времени, и он очень показателен:
Ни одного развода
На сорок свадеб, а зато детей —
Разлив-прилив!
Детей, брат, было море.
Следовательно, люди были довольны жизнью и верили в счастливое будущее, которое создавали сами своим умом и руками. Сравните с сегодняшним днём, когда только ленивый не говорит о демографической катастрофе в России.
Исаев контурно показывает многие победы и беды советского народа в период юности социализма, но к тому роковому дню 22 июня 1941 года у него было одно желание «и жить бы, жить…» Но:
Он — черный канцлер —
Танковым зубилом
Своих тяжелых бронекорпусов
Взломал восток,
Расклинил
От Петсамо
До Таврии:
Блицкриг!
Блицкриг!
Блицкриг!
И день воскресный
Стал началом самых
Убойных лет.
………………………..
И встал народ.
Их было миллионы,
Работников. И все они ушли
Туда,
Туда —
В огонь ушли.
На волне героического порыва народа поэт заканчивает поэму. Война «такой вдавила след» в его душу, что никогда она не исчезнет из его памяти, так же как и страсть к дороге, не только к дороге в пространстве, но и к дороге во времени, то есть дороге истории и поэму он заканчивает словами:
Ах, как относит память далеко!
— Домой!.. Домой!.. —
А я всю жизнь из дому.
Что ж, ветер странствий всегда жил в сердце русского человека, в нём всегда жило желание познать неведомое. И совсем не случайно русский мужик, перевалив Камень, за полтора века достиг Тихоокеанского побережья Северной Америки, а в двадцатом веке проложил дорогу в Космос. Но при всём стремлении автора поэмы «всю жизнь из дому» он горячо и нежно любит родные края, людей, с которыми вместе трудился на матушке-земле, да и весь советский и русский народ.
Именно эти простые люди проходят через всё весьма объёмное творчество Исаева: стихи и короткие поэмы, в которых поэт воспевает высокие советские и русские нравственные ценности. Сам же он до конца жизни оставался верным присяге защищать Социалистическую Родину. Когда едросовское большинство в Госдуме по предложению некоего Сигуткина возжелало удалить со Знамени Победы советские символы, Исаев в «Правде» опубликовал стихотворение (приведу его полностью):
Спороть со Знамени Победы
Наш серп и молот?
Так ведь это
Равно приказу срыть могилы
Бойцов советской нашей силы.
Позор вам, думские «вашбродь»!
Пороть Сигуткина, пороть,
Сняв генеральские штаны,
На главной площади страны.
Тому, что это кощунствующее варварство не случилось, способствовал и голос неистового защитника Советской истории, великого сына русского народа Егора Александровича Исаева.
Иван Стефанович БОРТНИКОВ, публицист, г. Ленинград, апрель 2024 года
