И.А. Пфаненштиль. Великий русский философ Н.М. Чуринов
Я познакомился с профессором Чуриновым Николаем Мефодьевичем, как ни странно, по фотографии задолго (года за три) до личной встречи и реального знакомства где-то в 90-е годы. Это человек моей судьбы, и я уверен, что Господь послал мне его не случайно и перед ним в вечном долгу.
Это произошло на одной из художественных фотовыставок, которая проходила в Политехническом институте по случаю празднования 7 ноября очередного юбилея Великой Октябрьской революции. Тогда этот день ещё отмечали как великий праздник рождения народного государства. Выставка проходила в фойе политехнического института перед актовым залом и была посвящена жизни студентов и преподавателей, красивым сибирским пейзажам и др. Думаю, что это было творчество фотографов-любителей. И вдруг среди многочисленных фотографий я обратил внимание на выразительное красивое лицо совершенно седого, с седой бородой пожилого человека на фоне Красного Знамени.
Фотография была сделана случайно, где-то во время демонстрации, и он явно не позировал и не знал, что его фотографируют. Меня поразило выражение глаз и лица этого человека, оно явно выражало внутреннюю духовность и убеждённость в своих идеалах, ради которых он пришёл на демонстрацию со знаменем, и одновременно могучую силу бойца, который готов идти до конца и умереть за свои идеалы. Вот такое было первое моё впечатление.
Фотография отражала борьбу времён 90-х годов, и мне захотелось познакомиться с фотографом и узнать о судьбе этого человека. (Забегая вперёд – отмечу, что мне и в голову не могло прийти, что этот человек назовёт меня братом и окажет огромное влияние на мою судьбу.) Фотографом оказался студент-любитель, а снимок был случайный где-то на демонстрации, и о личности человека с фотографии он ничего сказать мне не смог.
Опять не могу объяснить из каких эстетических соображений, для чего и почему, но я попросил фотографа сделать мне две больших фотографии. Я хотел их повесить в деканате и в кабинете кафедры философии. Автор любезно согласился по сто рублей за фото, и через пару дней он сам принёс их мне на кафедру. К сожалению, не запомнил имя этого фотографа, но до сего дня одна фотография до сих пор стоит у меня на работе, а другую через несколько лет, при личном знакомстве, я подарил Николаю Мефодьевичу, и она стоит у него дома на серванте. Правда, он был удивлён такой фотографией, но тоже не помнил, кто и когда его сфотографировал.
Каждый день, приходя на работу, я вновь вижу образ этого удивительного, настоящего православного русского человека, убеждённого бойца за свои идеалы и Отечество, отдавшего свою жизнь на служение науке, студентам, коллегам, Родине. И это не высокие слова и моя субъективная оценка. Это его сознательный путь служения, оставленный нам в его многочисленных стихах, статьях, книгах, рисунках, поступках, многочисленных защищенных диссертаций, учениках, детях и внуках. Это был удивительно цельный, сильный, стойкий, сибирский характер. Он здесь родился в деревне Мужичкино, здесь жил, здесь и остался с нами, как совершенный образ и образец служения делу и Отечеству.
Реальная встреча
Политехнический институт, в который я распределился по путёвке Министерства образования в 1974 г., после окончания Философского факультета Ленинградского университета, возглавлял ректор-фронтовик Борисов Василий Николаевич. Это был человек дела, созидатель. Он, по сути, построил все корпуса политехнического института, жильё для преподавателей и студентов, базы отдыха. Сегодня это трудно понять, но в то «застойное» время в политехническом институте реально функционировали десятки филиалов и базовых кафедр во всех крупных городах и предприятиях края, где готовились инженеры, а студенты проходили производственную практику.
Позднее, при организации СФУ, все филиалы политехнического института в городах Норильске, Туре, Хатанге, Усть-Илимске, Лесосибирске, Ачинске, а также базовые кафедры на промышленных предприятиях (как и сами предприятия), были «модернизированы», «реформированы» и закрыты. Чудом сохранился наш филиал завод-ВТУЗ, очевидно, благодаря усилиям и большому организаторскому таланту его директора Белякова Сергея Павловича, который вовремя выделил его из Политеха в самостоятельный институт, а позднее организовал и возглавил Красноярский Аэрокосмический университет им. М.Ф. Решетнёва. Вклад ректора Белякова С.П. трудно переоценить, и он, как и «первопроходец» ректор В.Н. Борисов, достойны памятника при жизни.
Чуринов Н.М. работал в Аэрокосмическом университете на кафедре философии и социальных наук. Но поскольку наши вузы (Политех и Аэрокос) расположены в разных концах города, я с ним не встречался и ничего о нём не знал, хотя время от времени несколько лет разговаривали по телефону и решали разные производственные вопросы. Он присылал своих аспирантов с отзывами, я писал ему различные рецензии – обычная текучая работа заведующего кафедрой. Передавали приветы друг другу, как водится. Но я даже работ его никогда не читал, всё некогда.
Не знаю, сколько бы это длилось. Однако всему приходит время. И однажды на конференции в Политехе напротив меня я с удивлением увидел человека с фотографии на фоне знамени. Я ещё тогда не знал, кто это, и от удивления не успел спросить его, как он вдруг, глядя на меня, задал вопрос: «А кто тут профессор Пфаненштиль Иван Алексеевич, а то мы всё по телефону с ним общаемся». Конечно, я по голосу сразу догадался, что это и есть Чуринов – герой фотографии. Я, кажется, несколько растерянно ответил: «Да вот прямо перед Вами он сидит напротив». Вот так судьба свела меня с этим удивительным, чутким, деликатным, прямым, порой очень жёстким, если касалось принципов и убеждений, человеком.
Мы с ним во многом не совпадали во взглядах, в мелочах и суете жизни. Но, думаю, что у нас была главная общая база жизни, которая нас сближала. Он и я – оба из простых деревенских трудящихся людей, сами благодаря себе пробивались в науку, получили образование в трудные послевоенные годы, одинаково любили великую историю России, её героев и переживали предательство и уничтожение СССР – нашей великой Родины. Всё это нас сближало и, вероятно, поэтому и особенно после поездки на место гибели отца Николая Мефодьевича в вымирающей деревне Стрельниково под г. Орлом, он стал называть меня «Брат». Я вначале это не принимал, считая просто чудачеством, и даже как-то возразил: «Ну, какой я «брат?» Тем более я – немец, хоть и русский». На что Николай Мефодьевич со свойственной ему серьёзностью ответил: «Дело не в национальности, а в душе. И Вы – очень русский человек, и – мой брат по духу». Больше я с ним не спорил на эту тему, тем более что все мои братья во время высылки родителей из Поволжья в трудармию на северный Урал, погибли из-за войны, и я потихоньку привык к новому званию, пытаясь ему соответствовать.
Николай Мефодьевич был очень чутким, тактичным, вежливым человеком. И хотя он называл меня братом, но мы с ним всегда и до конца жизни были на «Вы». Что с моим экстравертным и открытым характером общения с другими людьми, бывает крайне редко. Особенно я это почувствовал во время поездки на место гибели отца Николая Мефодьевича под Орлом.
Встреча с отцом
О своих родителях – матери Анастасии Васильевне и отце Мефодии Васильевиче Николай Мефодьевич вспоминал постоянно и ежедневно. Мать после гибели на фронте мужа в 1943 г году одна подняла пятерых детей, дала им образование, поставила на ноги. Николай Мефодьевич был младшим, грудным младенцем, когда отец с ним простился и ушёл на войну защищать Родину. Больше Николай Мефодьевич его не видел. Но по моим наблюдениям и размышлениям над стихами Николая Мефодьевича, по некоторым его высказываниям, ему очень не хватало отца, и он установил с ним сакральную связь. Он создал его совершенный образ, брал с него пример, он отчитывался перед ним за свои дела и достижения в науке. Он так же служил Отечеству, как его отец-боец, и готов был за него умереть. Возможно, поэтому он так часто любил вспоминать свою четырёхлетнюю армейскую службу на Севере, т.к. он приближала его к «делу отца», он продолжал его дело – идентифицировал себя с ним, как русский солдат Родины–Отечества.
Он его искал и ждал всю жизнь до старости. И уже когда ушли все братья и сёстры, он в 70 лет узнал из архивов о месте гибели отца – в боях за деревню Стрельниково под Орлом. Николай Мефодьевич сообщил мне об этой важной новости каким-то особым голосом и тоном по телефону. Помню – это была первая неделя летнего отпуска, и я уже традиционно собрался на другой день уехать на недельку «дикарём» на машине по озёрам Хакасии. Но, понимая важность этого события для Николая Мефодьевича и сопереживая с ним, я поехал к нему домой. А подъезжая к дому, вдруг понял, что вместо Хакасии я должен завтра поехать с Николаем Мефодьевичем на место гибели отца. Мне это было совершенно ясно.
И помню, как я обрадовался своему решению и возможности сделать реально доброе дело для брата. Однако, зная деликатный и щепетильный характер Николая Мефодьевича и его «упёртость», передо мной стала задача его уговорить. Поэтому я решил поставить его перед фактом и предварительно зашёл в Бюро путешествий на улице Ленина рядом с его домом и взял план маршрута до Орла, включая самолёт, поезд из Москвы и бронь гостиницы в Орле. И с этим явился к нему домой.
Конечно, он такого резкого делового подхода не ожидал от брата-немца и был обескуражен, сказав: «Ну, Вы даёте, сразу быка за рога берёте!» И сопротивление его было после некоторого упорства снято, потому что он сам понимал, что другого шанса может не быть. Мы тут же пошли в Бюро путешествий, выкупили билеты до Орла и обратно и через день улетели на долгожданную встречу с отцом, осуществив давнюю мечту Николая Мефодьевича.
Из этой поездки я сохранил много разных впечатлений. Но главное, что меня сразило – это заброшенность земель рядом с Москвой, нищета и вымирание деревень Орловщины. Деревни Мелань, Суворово, Стрельниково, за которые шли жестокие бои, за которые погиб отец моего брата, практически вымерли и заросли бурьяном. Мне было печально это видеть. Не о такой России в ХХI веке мечтал боец – Чуринов, погибая за Родину. И это чувство вины во мне живёт до сих пор. Мы, на самом деле, предали наших отцов и дедов, которые не пощадили своих жизней и во имя нас костьми полегли. А я и моё поколение сдали Отечество без сопротивления на растерзание и разворовывание олигархам и врагам России.
Отношение к людям
Трудно переоценить роль, которую сыграл Николай Мефодьевич в моей судьбе и в судьбах других людей, порой ему даже незнакомых. Он не жалел своё время для других и щедро его раздаривал, работая с полной отдачей на износ. На постоянных многочисленных научных консультациях по понедельникам и пятницам, которые он никогда не пропускал, к нему стояли, в прямом смысле, очереди из аспирантов, студентов, преподавателей и порой незнакомых людей. И это длилось в понедельник и пятницу с утра и до 20 часов вечера. Я иногда заезжал к нему к концу рабочего дня в 17 часов, чтобы увезти домой пораньше, и с трудом увозил его с работы вместе с его тяжёлым портфелем, который он набивал диссертациями для продолжения работы дома. Трудно поверить, но каждый автореферат соискателя он перечитывал и порой переписывал сам по 5-7 раз, бесконечно дорабатывая и «шлифуя». Такого председателя диссертационного совета и работяги-труженика, как назвал его академик А. Д. Урсул, я никогда не встречал. Поэтому и сами защиты в его Совете со стороны казались лёгкими и быстрыми, что вызывало у некоторых коллег, не знающих процесс изнутри, непонимание, а скорее черную зависть. За 17 лет в его Совете защитилось 175 кандидатских и докторских диссертаций. Это была кузница кадров в Сибири и единственный Совет на все вузы Красноярска. Это факт, и от него никуда не деться.
И когда этот Совет с многолетними традициями и великолепными результатами был «модернизирован» сначала на год, а потом навсегда, т.е. закрыт, то для Николая Мефодьевича это было страшным ударом, несомненно, сократившем годы его жизни и выбившем его из ритма жизни. Но такова современная «модернизация». Всё, что хорошо работает, необходимо «реформировать» и модернизировать.
Сменивший проворовавшегося председателя ВАКа бывший министр образования В.М. Филиппов быстро довёл дело до конца, заявив: «Зачем Красноярску два диссертационных совета по философии?» Справедливости ради должен сказать, что новый диссертационный Совет, созданный в СФУ и возглавляемый В.И. Кудашовым, по сути, оказался неработоспособным и весьма проблемным, балансируя на грани закрытия, и в конце концов был закрыт. Сегодня СФУ и все вузы Красноярска остались без диссертационных Советов.
Кроме титанической и бескорыстной работоспособности на благо аспирантов и соискателей, меня поражали способность и умение Николая Мефодьевича мотивировать, пробудить научный интерес диссертанта, заставить его довести работу до защиты. Он реально вытаскивал и защищал безнадёжные работы с двадцатилетним стажем забвения. Так на моих глазах в течение года была переработана работа Кожиной Ольги Павловны по сакральной теме «Откровение Иоанна», которую она ещё молодой аспиранткой взяла в годы учёбы в аспирантуре и всю жизнь более 20 лет над ней работала, но не могла нигде защититься. Ольга Павловна блестяще защитила свою переработанную диссертацию, издала монографию и сегодня успешно работает доцентом в университете.
К нему часто приходили аспиранты и соискатели, «брошенные» своими «родными» научными руководителями, и он тоже им не отказывал и защищал, что естественно вызывало негативные эмоции у прежних «родных» научных руководителей и некоторую зависть. Хотя я точно знаю, что Николай Мефодьевич никогда не переманивал чужих аспирантов – ему и своих хватало слишком, а всего лишь искренне помогал и не бросал человека, потерявшегося в науке и жизни. Сколько таких «бедолаг» он вытащил, трудно сказать, но в каждого из нас он вложил время, энергию и жизнь. Он действительно реально создал свою философскую школу со своей русской методологией двух проектного анализа, двух типов общества, возродив интерес к византийским и русским философским традициям исследования.
И только бы порадоваться за успехи коллеги, но что поразительно, такая работоспособность и защищаемость вызывала у некоторых красноярских философов-либералов критику в адрес профессора Чуринова и его философской школы. Особенно старался доцент Иванов В.И. – человек в философии безграмотный с образованием механического факультета политеха. Причём сам Николай Мефодьевич никого не критиковал в своих научных трудах и искренне, как ребёнок, удивлялся: «Чего им от меня надо? Я же их не трогаю, пусть исследуют, что хотят и как хотят». Я даже не хочу называть имена этих недоброжелательных людей. Но что особенно неприятно – многих из них он защищал и «вытаскивал» в науку в своём Совете, давал им путёвку в жизнь. Думаю, такая чёрная неблагодарность его, конечно, огорчала, хотя никогда не отвечал на их выпады и критиканство. Бог им судья. Невольно на ум приходит высказывание, уже не помню чьё: «На мёртвого льва собаки не лают». Чем сильнее и ярче личность, тем больше псов на неё лают». А ведь что-то в этом есть. А сам он как великий русский учёный и боец был всегда на передовой и исследовал новые актуальные для общества проблемы.
В кандидатской диссертации он исследовал в 70-е годы под руководством известного философа, помощника министра иностранных дел В.М. Молотова, Ивана Спиридоновича Готта, а позднее академика Аркадия Дмитриевича Урсула, в московской аспирантуре педагогического института им. В.И. Ленина, проблемы информационной реальности и ввёл понятие «информалогия». В более позднее время разрабатывал проблемы методологии науки и диалектики. В годы перестройки исследовал проблему «типов общества» и истории «Русского проекта». По всем этим проблемам профессор Чуринов Н.М. написал фундаментальные монографии, которые ждут ещё своих исследователей. Кроме того, он был главным редактором научного журнала «Теория и история», который полностью лежал на его плечах и издавался за его заработную плату. Я это знаю точно. Спонсоров почти не было. Журнал имел своё лицо и специализировался в современных проблемах идеологии. Тема, безусловно, сегодня актуальная и востребованная. Журнал мы отправляли в Госдуму, президентам бывших союзных республик и видным учёным.
Вообще Николай Мефодьевич, по моим наблюдениям за ним в Москве, Новосибирске, был в научных кругах широко известным учёным, многие его знали и глубоко уважали за научную смелость и поиск, но сам он не любил участвовать в разного рода философских обществах, энциклопедических справочниках, считая это тщеславием и потерей времени. Признаюсь, что когда я втайне от него поместил информацию о нём в энциклопедию «Современные философы» и подарил ему вышедший экземпляр с его фотографией, он отнёсся к этому событию весьма буднично и негативно, уточнив: «И во сколько Вам это рублей удовольствие обошлось?» Я ответил, что это просто мой подарок. Но зная бессеребренность Николая Мефодьевича, я был несколько обескуражен его вопросом и тем, что он пытался вернуть мне деньги за энциклопедию. Вероятно, это было связано с его щепетильностью и справедливостью по отношению к другим людям. По этой же причине, я так думаю, он не очень любил принимать от других ценные подарки. Разве что книгу после удачной защиты. Во всяком случае, его это всегда смущало, и он чувствовал себя неловко. Я заметил, что даже эти подарки, типа коробки конфет, книги он оставлял на кафедре.
Вспоминаю, как он меня «дисциплинировал» однажды. Николай Мефодьевич открыл в 2001 г. свой журнал «Теория и история» и предложил мне написать в первый номер статью по глобализации, которую я исследовал в своей докторской работе. Времени он дал месяц. Я пообещал, но, честно говоря, отнёсся к порученному делу не очень серьёзно. В назначенный день раздаётся звонок: «Где Ваша статья, уважаемый Иван Алексеевич?» – спрашивает Николай Мефодьевич. Я начал объяснять, что статья уже почти готова, но лучше я её «доработаю» и обязательно подам в следующий номер. И хотя я чувствовал себя неловко, но большого греха в переносе не видел. А вот Николай Мефодьевич смотрел на эту ситуацию иначе и тут же дал мне урок на всю жизнь. Он спокойным голосом, отвергающим всякое возражение, сказал: «Статья должна быть завтра утром у меня на столе! Вы же обещали мне! Вы мужчина или нет?! Слово надо держать!» И повесил трубку. Такой мотивации и требовательности я не ожидал. Но она была справедлива. Обижаться было глупо, действительно, обещал и сам виноват. Я за ночь дописал статью «Глобализация как западная модель управления миром», а утром положил на стол Николаю Мефодьевичу. Название статьи запомнил на всю жизнь! Мне был преподан хороший урок русской обязательности, и больше никаких недоразумений в нашей работе с ним у меня не было. Я понял, что имею дело с серьёзным человеком слова, принципиальным и требовательным к себе и другим.
Он был удивительно внимательным и трогательным в общении. Помнил дни рождения и всегда поздравлял с праздниками. Например, когда я уходил с его кафедры, он непременно поднимался из-за своего стола и провожал всегда до лифта в конце коридора. Он никогда не забывал передать привет моей супруге, спросить о делах сыновей. Пожимая руку перед лифтом, он всякий раз мне наказывал: «Пожалуйста, Катюшку (моя внучка) обязательно поцелуйте в темечко». Меня это глубоко трогало, и, приходя домой, я выполнял его просьбу, целуя внучку в темечко. На праздник Рождества Христова Катя нарисовала Рождественскую картинку и подписала – деду Коле. Его это порадовало, и он её хранил. А я до сих пор, возвращаясь домой, по традиции приветствую внучку поцелуем в темечко.
Поездка в храм с. Барабаново
После закрытия диссертационного Совета что-то оборвалось внутри Николая Мефодьевича. Он продолжал писать актуальные статьи в журнал «Теория и история», дважды в неделю по понедельникам и пятницам консультировал аспирантов и студентов, но здоровье его ухудшилось весной 2015 г., он попал в больницу с очередным инсультом и астмой. Выписавшись из больницы домой, не показывал своего трудного состояния, не унывал, а строил различные планы, когда я навещал его дома. Но передвигался он уже с трудом, и ему явно не хватало общения с коллегами. Он с радостью, по возможности, приезжал на родную кафедру, где его все ждали и любили. И даже нашёл силы приехать и проститься с профессором Гендиным Александром Моисеевичем, с которым был хорошо знаком много лет. Он на этом настоял, и я отвёз его на своей машине и видел, как ему трудно ходить. Но он не унывал.
Перед отпуском мы договорились, как обычно, съездить в его родную деревню Мужичкино, где перед въездом росли старые берёзы, и он всякий раз говорил: «Вот под этими берёзами мать со мной на руках проводила отца на войну, и мы виделись последний раз». Потом за околицей деревни всегда заезжали на высокую «Лысую» гору с красивым обозрением окрестностей, где он мальчишкой катался на лыжах. Пейзажи Сибири здесь удивительно красивы, великолепны особенно в «золотую осень» и ранней весной, когда появляются первые нежные листочки. Николай Мефодьевич очень любил эти места. Я как-то подумал – не здесь ли таятся истоки его поисков совершенства и любви к искусству, гармонии прекрасного. Он ведь и сам занимался живописью и неплохо писал портреты. Во всяком случае, его картина совместно с его учителем А.Д. Урсулом, выполнена на очень хорошем художественном уровне и передаёт зрителю философию диалога двух мудрых старцев. Она гармонична. Во всяком случае, я могу об этом судить профессионально, т.к. проходил годовую стажировку в Эрмитаже и мне есть с чем сравнить.
Позвонив в очередной раз о дате поездки в Мужичкино, Николай Мефодьевич неожиданно для меня попросил меня отвезти его в с. Барабаново, где сохранилась уникальная старинная деревянная церковь, в которой его бабушка проходила причастия и вышла замуж за дедушку. Мы, с докторантом Максимовым С.В. поехали, как договорились в ближайший день, и с нами поехала его милая супруга Екатерина Ивановна, которая терпеливо опекала его каждый шаг и была всегда очень любезна. День выпал жаркий, дорога была трудной, а последние двадцать километров по гравию очень пыльные. Не знаю, что заставило Николая Мефодьевича предпринять столь трудное для него путешествие, но полагаю, что он нечто предчувствовал и возможно уже прощался. Так как через три месяца 25 сентября он ушёл из этого мира в другой.
Церковь была действительно уникальной, старинной, очень ветхой. Батюшки в ней не было, и службы не шли. На дворе трудилось два человека- добровольца – укрепляли стены. Пожилой бородатый мужчина пустил нас вовнутрь храма. При советской власти в ней размещался клуб, потом зернохранилище, но на стенах ещё сохранились кое-где росписи икон краской. Николай Мефодьевич долго сидел в церкви, о чём-то своём, размышляя, а я, чтобы не мешать ему, долго разговаривал со строителем, который мне посетовал, что местные деревенские жители ничем не хотят помочь им в восстановлении храма, хотя живут богато и все при технике. Уходя, Николай Мефодьевич пожертвовал на церковь, и я тоже присоединился к нему, с надеждой на восстановление этого красивого храма. На память строители подарили нам старинные оригинальные кованые гвозди из этого храма. Я свой гвоздь тут же приспособил в машине на видном месте, где он до сих пор постоянно напоминает о нашей поездке с братом в церковь деревни Барабаново.
Заключение
Нам всем несказанно повезло, что мы имели счастье жить, работать и общаться с великим сибирским русским учёным, философом, профессором Чуриновым Николаем Мефодьевичем.
Сибирским – потому что он родился в Сибири, д. Мужичкино Емельяновского р-на, что в тридцати, километрах от Красноярска. В Красноярске закончил школу. В Норильске четыре года отслужил срочную службу в ракетных войсках. Здесь работал педагогом – профессором в Аэрокосмическом университете, а если временно и уезжал в Москву, на учёбу в аспирантуру, то неизменно возвращался к своим истокам. Здесь он в родной земле и упокоился вместе со своими предками, которые тоже родились в Сибири в деревне Терентьево, что тоже рядом с Красноярском.
Русским – потому что он беззаветно, как и его отец Мефодий Васильевич, павший в 1943 году под Орлом на Великой отечественной войне за Родину, любил Россию, служил России, работал и воспитывал многочисленных студентов и аспирантов во имя величия России. Это был истинно православный великий русский учёный. И все его многочисленные труды посвящены русской методологии исследования русского мира.
Великим – потому что он оставил нам многочисленные фундаментальные и актуальные труды в самых разных областях философии и методологии науки, которые еще ждут своих будущих исследователей. Но его главной заботой и любовью был «Русский мир», поиск русской модели мира «Лад» и совершенствования этого мира и человека в нём.
В данном очерке я не ставлю целью исследовать научные идеи и вклад Николая Мефодьевича, как учёного в Русскую философию, он (вклад) необъятен и ещё ждёт своих исследователей.
Моя цель более скромная, я хочу по свежим следам памяти сердца понять его человеческий мир, его человеческую суть и личность, если это вообще возможно. Ведь кроме фундаментальных работ он оставил нам пример из удивительного бытия личности и служение науке и России. Он оставил нам много удивительных поступков, пословиц в общении, свою удивительную мягкую сердечную улыбку, непримиримую справедливость и требовательность к себе и работе.
Трудно понять, как это могло совместиться в одной личности: любовь к науке, изобразительному искусству, аспирантам, семье, внукам. Позже, познакомившись с его семьёй, удивительно умной и чуткой супругой Екатериной Ивановной, я пришёл к выводу, что именно жена, семья были той основой, которая его питала, поддерживала во всех его начинаниях, стимулировала в научных исследованиях и трудах. Екатерина Ивановна с великой любовью, терпеливо, как только может настоящая русская женщина, во всём поддерживала Николая Мефодьевича. А характер его был очень непростой и порой тяжёлый. Но она свято верила в него, и он как настоящий мужчина оправдал её надежды и любовь. И он служил ей – своей женщине, своей семье, дочери Саше и внучке Дарье и беззаветно любил их и защищал как настоящий боец свою Родину. Это была его святыня, ради которой он жил и которой служил всю свою жизнь.
В заключение, ещё раз хочется сказать слова благодарности, от всей души, Николаю Мефодьевичу за участие в моей личной судьбе и жизни. А коллегам с его родной кафедры: профессору Князеву Н.А., доценту Трифонову И. Т., доценту Летуновой О.В., доценту Григоренко Д.И., Сигиде А. и др. за то, что они официально оформили научную школу имени Чуринова, и весной регулярно проводят Чуриновские чтения с участием студентов и аспирантов.
Жизнь продолжается в его учениках, а мудрые ответы на вопросы приходиться теперь искать самим в его фундаментальных трудах. И только сегодня начинает приходить осознание того, какой великий русский человек и учёный жил и работал рядом с нами, и какого учителя мы потеряли. И наш долг перед ним продолжить русский исследовательский подход «Русского мира», заложенный профессорам Николаем Мефодьевичем Чуриновым.
В голову приходят прекрасные стихи его докторантки, ныне доктора философских наук, профессора Бармашовой Татьяны Ивановны:
Он был наставник и учитель
Советом добрым помогал
Умов пытливых попечитель
Младых учёных воспитал
Вы в нашей памяти навечно
Идеи Ваши сохраним
И Вам признательны сердечно
За всё, за всё благодарим.
Иван Алексеевич ПФАНЕНШТИЛЬ – доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой глобалистики и геополитики Гуманитарного института Сибирского федерального университета г. Красноярск
