«Честь была основанием его поступков». А.С. Пушкин: житейские подробности

Общепризнанно: А.С. Пушкин — немеркнущее солнце русской поэзии, создатель национального литературного языка. С героями своих произведений он приходит к каждому читателю ещё в детском возрасте, со временем становясь нашим общим духовным «хлебом». А хорошо ли представляем мы себе Александра Сергеевича в повседневности: его внешность, здоровье, особенности характера, образ жизни, питание, жилище? Думается, что 220-летие со дня рождения русского гения даёт нам повод обратиться и к этим подробностям жизни великого поэта.

Художник Г.Г. Чернецов, рисовавший Пушкина с натуры 15 апреля 1832 года, свидетельствует, что он был «ростом 2 арш. 5 в. с половиной», то есть всего-навсего 1 м 66 см, на людях он стеснялся стоять рядом со своей высокой красавицей женой. Он был худощав и строен, при этом отличался крепким соразмерным телосложением и лёгкой походкой. Носил бакенбарды, имел курчавые тёмно-русые волосы и несколько приплющенный нос, а толстоватые губы при улыбке обнажали два ряда ровных зубов необычайной белизны. Обладал высоким и приятным певучим голосом. Смуглый цвет лица свидетельствовал об африканском происхождении. По мнению многих современников, Пушкина вряд ли можно было признать красивым, но все невольно обращали внимание на его голубые глаза — они прямо-таки очаровывали собеседника. «Это были особые, поэтические задушевные глаза, в которых отражалась вся бездна дум и ощущений, переживаемых душою великого поэта, — вспоминала В.А. Нащокина, жена близкого друга Александра Сергеевича. — Других таких глаз я во всю мою долгую жизнь ни у кого не видала».

Огромный интерес, конечно же, представляет многосторонняя пушкинская личность. Обратившись к первоисточникам, мы обнаруживаем множество воспоминаний, оставленных родственниками, людьми из близкого окружения, собратьями по перу... Все они, несмотря на естественную субъективность, помогают высветить черты психологического портрета Александра Сергеевича — чрезвычайно противоречивого, своеобразного, в чём-то загадочного, не укладывающегося в хрестоматийный канон.

А. Мицкевич, например, восклицал: «Пушкин, коего талант поэтический удивлял читателей, увлекал, изумлял слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума своего, был одарён необыкновенной памятью, суждением верным, вкусом утончённым и превосходным. Когда говорил он о политике внешней и отечественной, можно было думать, что слушаешь человека, заматеревшего в государственных делах и пропитанного ежедневным чтением парламентарных прений».

Известна языковая одарённость Пушкина. Французский он знал так превосходно, что даже не воспринимал его как иностранный, а коренные парижане дивились изяществу его слога. С помощью друга и одноклассника Вильгельма Кюхельбекера с 12 лет начал изучать немецкий (правда, никогда его особенно не любил), а в период южной ссылки на очень приличном уровне освоил английский. 12 октября 1832 года П.В. Киреевский в письме к Н.М. Языкову сообщал: «Он учится по-еврейски, с намерением переводить Иова...». Наконец, в совершенстве владел простонародным жаргоном, любил общаться с неграмотными мужиками и бабами.

Впрочем, едва ли не важнейшей отличительной чертой пушкинского гения является разнообразие его интересов. «Не было почти явления в природе, — отмечал его лицейский товарищ И.И. Пущин, — события в обыденной общественной жизни, которые бы прошли мимо его, не вызвав дивных и неподражаемых звуков его музы...». И верно, среди его творений и лирика — гражданская, философская, любовная, и произведения о «делах давно минувших дней», и «энциклопедия» русского дворянского быта 20-х годов XIX века, и сказки, и драмы, и публицистика, и воспоминания, и обильные образчики эпистолярного жанра... А сверх того — «Подражания Корану», «Песни западных славян», «Маленькие трагедии» — яркие образцы глубокого проникновения в дух других народов.

КАСАЯСЬ особенностей нрава Александра Сергеевича, литературный критик, а впоследствии ректор Петербургского университета П.А. Плетнёв писал: «Все товарищи, даже не занимавшиеся пристрастно литературою, любили Пушкина за его прямой и благородный характер... Честь, можно сказать, рыцарская, была основанием его поступков — и он не отступил от своих понятий о ней ни одного разу в жизни, при всех искушениях и переменах судьбы своей... Но все отличные способности и прекрасные понятия о назначении человека и гражданина не могли защитить его от тех недостатков, которые вредили его авторскому призванию. Он легко предавался излишней рассеянности. Не было у него этого постоянства в труде, этой любви к жизни созерцательной и стремления к высоким отдалённым целям. Он без малейшего сопротивления уступал влиянию одной минуты и без сожаления тратил время на ничтожные забавы». Лингвист, поэт и писатель А.Ф. Вельтман говорил: «В нраве Пушкина отзывалось восточное происхождение. В нём проявлялся навык отцов его к независимости, в его приёмах — воинственность и бесстрашие, в отношениях — справедливость, в чувствах — страсть благоразумная, без восторгов, и чувство мести всему, что отступало от природы и справедливости. Эпиграмма была его кинжалом».

Мемуаристы приводят длинный ряд и других черт характера Пушкина. Так, Лев Сергеевич (младший брат и литературный секретарь поэта) — его пылкость, А. Мицкевич — впечатлительность и искренность, А.П. Керн — самонадеянность, М.М. Попов —ветреность, А.Н. Вульф — хвастовство и цинизм (в общении с дамами), В.И. Даль — суеверность, П.А. Вяземский — добросердечность, уживчивость, снисходительность и (иногда) злопамятность, М.В. Юзефович — детское простодушие, М.И. Пущин — отвагу и смелость, П.В. и В.А. Нащокины — великодушие и щедрость, П.В. Анненков — стремление к обогащению и в то же время расточительность, И.П. Липранди — невозмутимость (особенно в минуту опасности) и вспыльчивость...

Известно, что довольно объективную информацию о характере человека может дать его почерк, являющийся своеобразной «стрелкой душевных часов». Так вот, автографы поэта были подвергнуты тщательной экспертизе классиком отечественной графологии Д.М. Зуевым-Инсаровым. В своей работе «Почерк и личность» он, в частности, отмечает: «Почерк Пушкина имеет густые, сильные, отчётливые нажимы, но распределены они неравными по силе мазками, что указывает на неравномерность настроений, деятельности, порывистость, вспыльчивость, различные по силе вспышки энергии, обострённость нервной чувствительности.

Гласные буквы по преимуществу открыты... что должно указывать на откровенность и доверчивость натуры, о том же свидетельствует и его неснижающийся и ясный к концу рисунок слов в противовес почерку людей, наделённых замкнутостью и хитростью... Щедрость, с которою Пушкин оставляет громадные поля, широкие интервалы между словами, несомненно, указывают на его непрактичность, безразличное отношение к деньгам и склонность к широкому размаху в личной жизни».

Сопоставим перечисленное с самооценкой поэта. В письме к В.П. Зубкову 1 декабря 1826 года он признавался: «Характер мой — неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно — вот что иногда наводит на меня тягостные раздумья».

ПОКЛОННИКИ поэта будут немало удивлены: практически на протяжении всего земного пути у Пушкина не было своего постоянного угла, даже родиться и умереть ему довелось на съёмных квартирах (воистину «блуждающая судьба»). Лишь на 37-м году жизни, после смерти матери Надежды Осиповны, ему по наследству отошла часть михайловского имения.

Критик и журналист К.А. Полевой оставил потомкам весьма интересные воспоминания о посещении им в 1828 году Александра Сергеевича, квартировавшего в столичной гостинице Якоба Демута. По его словам, Пушкин «занимал бедный нумер, состоявший из двух комнаток, и вёл жизнь странную. Оставаясь дома всё утро, начинавшееся у него поздно, он, когда был один, читал, лёжа в постели, а когда к нему приходил гость, он вставал с своей постели, усаживался за столик с туалетными принадлежностями и, разговаривая, обыкновенно чистил, обтачивал и приглаживал свои ногти, такие длинные, что их можно назвать когтями». Любопытные сведения содержатся и в записках И.И. Пущина. Гостивший в Михайловском зимой 1825 года, он вспоминал: «Комната Александра была возле крыльца, с окном на двор... В этой небольшой комнате помещалась кровать его с пологом, письменный стол, шкаф с книгами и проч. и проч. Во всём поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожжённые кусочки перьев... Вход к нему прямо из коридора; против его двери — дверь в комнату няни, где стояло множество пяльцев».

Подчеркнём: жилища великого человека выглядели весьма скромно, да и его материальное положение было более чем незавидным. В этом убеждаешься, читая его послания родственникам. Так, 20 декабря 1824 года он обращается к брату Льву Сергеевичу: «Христом и богом прошу скорее вытащить «Онегина» из-под цензуры... Долго не торгуйся за стихи — режь, рви, кромсай хоть все 54 строфы, но денег, ради бога, денег!». А в письме к жене Наталье Николаевне 21 сентября 1835 года горестно размышляет: «А о чём я думаю? Вот о чём: чем нам жить будет? Отец не оставит мне имения; он его уже вполовину промотал; ваше имение на волоске от погибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты. Писать книги для денег, видит бог, не могу. У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30000. Что из этого будет — бог знает».

Характеризуя пушкинский образ жизни, следует, естественно, упомянуть и о шалостях молодости. Известно ведь, что после шести лет лицейского затворничества поэт ощутил пьянящий вкус свободы. Его неудержимо влекли и, увы, губили соблазны большого света: шумные пиры, танцы, бесчисленные любовные связи и карты, в которые он обычно проигрывал. Пройдёт время, и усвоенные при этом привычки неизбежно отзовутся проблемами в его семейных отношениях...

Вместе с тем Пушкин тяготел к простому народу как к живительному источнику, питавшему его творчество. Он, в частности, обожал общество женской прислуги — экономок и горничных. Бывало, облачившись в лохмотья, захаживал в петербургские кабаки и харчевни, где кутил и наблюдал за нравами посетителей. На ярмарке в Святых Горах тёрся между людьми, наслаждаясь их образно-самоцветной речью. А однажды, ко всеобщему удивлению, несколько дней кочевал с цыганским табором. По воспоминаниям Д.С. Сергеева-Ремизова, поэт также «любил ходить на кладбище, когда там голосили над могилками бабы, и прислушиваться к бабьему причитанию, сидя на какой-нибудь могилке».

ПРИМЕЧАТЕЛЬНО: руки Пушкина тянулись к перу и бумаге преимущественно осенью, в это время года поэт ощущал приливы творческих сил. «Туманов, сереньких тучек, продолжительных дождей ждал он, как своего вдохновения», — вспоминал П.А. Плетнёв. Подтверждением тому служат три знаменитые болдинские осени — 1830-го, 1833-го и 1834 года, подарившие миру такие шедевры, как «Повести Белкина», «Маленькие трагедии», «Пиковая дама», «Медный всадник», «Сказка о золотом петушке»...

А что мы знаем о здоровье Пушкина, его физической активности, об особенностях питания? Известно, что поэт страдал аневризмой вен ног. При этом он имел хорошую генетику: его знаменитый прадед А.П. Ганнибал слыл долгожителем, бабка по материнской линии — М.А. Ганнибал прожила 73 года, а отец С.Л. Пушкин — 81 год. Эта наследственность была воспринята детьми Александра Сергеевича: его старшая дочь Мария прожила 86 лет, старший сын Александр — 81 год, младшая дочь Наталья — 76 лет, а младший сын Григорий — 70 лет. «Таким образом, — пишет доктор медицинских наук Б.М. Шубин, — мы можем предположить, что дантесовская пуля настигла поэта на середине его естественного жизненного пути».

Александр Сергеевич постоянно поддерживал свою физическую форму: занимался гимнастикой, плавал, отлично фехтовал на эспадронах, упражнялся в стрельбе из пистолета. Любил русскую баню. Был большим охотником до верховой езды и особенно до пеших прогулок. «Пушкин много и подолгу любил ходить; во время своих переездов по России нередко целую станцию проходил он пешком, а пройтись около 30 вёрст от Петербурга до Царского Села ему было нипочём», — отмечал П.И. Бартенев, один из зачинателей пушкинистики, собравший большое количество свидетельств современников.

Что же касается гастрономических пристрастий поэта, то они были весьма разнообразны. Пушкин отдавал дань изысканным заморским яствам. Среди них, например, были такие деликатесы, как трюфели — «французской кухни лучший цвет», страсбургский пирог — паштет из гусиной печени с добавлением грибов, рябчиков и свинины, запечённый в тесте, лимбургский сыр, бланманже, а также плоды винодельческого искусства — шато-икем, бургундское, ром, бордо и шампанское. Впрочем, Александр Сергеевич ценил и простые блюда. Так, меню его обычного домашнего обеда в Петербурге включало в себя зелёный суп с крутыми яйцами, рубленые мясные котлеты со шпинатом, чай с крыжовенным вареньем. А в Михайловском — заботами няни и искусной поварихи Арины Родионовны Яковлевой — вкушал квас, наливки, настойки, пастилу, варенье, клюкву с сахаром, супы, каши, печёный картофель.

О том, как он, в частности, расправлялся с крупитчатыми блинами со свёклой, можно прочитать в «Автобиографических записках» А.О. Смирновой-Россет: «Пушкин съедал их 30 штук, после каждого блина выпивал глоток воды и не испытывал ни малейшей тяжести в желудке». А П.А. Вяземский, называя своего близкого друга «ужасным прожорой», писал: «Помню, как в дороге съел он почти одним духом двадцать персиков, купленных в Торжке. Мочёным яблокам также доставалось от него нередко».

* * *

Завершая работу над этой статьёй, я задался, на мой взгляд, интересным вопросом: как коротко, одним-двумя словами, выразить человеческую сущность А.С. Пушкина? Ведь называл же он самого себя в лицейскую пору «егозой», а в зрелости — «русским мещанином». Обратившись к своей коллеге-филологу, услышал от неё характеристику: «мудрый весельчак». Пораскинув мозгами, я пришёл к собственному варианту: «ветреный гений». А какие определения предложили бы вы, уважаемые читатели?

Михаил СЕМЁНОВ, кандидат педагогических наук