А. Широбоков. Путь на Байконур и встречи с пионерами космоса
Родился я в селе Шаркан Удмуртской АССР, как оказалось, в очень значимое для страны время – в конце апреля 1945 года, когда уже заканчивалась Великая Отечественная война и страна настраивалась на мирные рельсы. Но мало кто тогда предполагал, что послевоенному поколению детей СССР уготована очень интересная судьба. А я это испытал непосредственно на себе.
В школу я пошёл в 1952 году, когда исполнилось 7 лет. Мой умудрённый жизнью отец Никита Николаевич Широбоков (1895 г. рождения) решил отдать меня в русский класс начальной школы, хотя там был класс и с удмуртским языком. Папа хотел, чтобы я параллельно быстро осваивал два языка и грамотно писал на русском. Так что «классический» удмуртский язык, коим и поныне является «срединный» шарканский диалект Удмуртии, я осваивал, большей частью, дома в общении со своей бабушкой. В ту пору дети учились уже 11 классов. Я помню, у нас в райцентре было 3 школы: средняя (с 11-классным обучением), начальная (с русскими и удмуртскими классами), а также рабоче-колхозная школа (РКШ), в которой обучались дети из соседних деревень до 8 класса. Они в школу ходили пешком. Старшеклассников в 8–11 классах за деньги уже кормили.
Кому сейчас сказать – и не поверят! Но пионерское детство у меня и моих шарканских сверстников началось сразу с 1-го класса в 1952 году. Учительница провела индивидуальную беседу с родителями и со мной, описала перспективу коллективных интересных дел с друзьями из класса, и я, вопреки запретам бабушки, проявив детское любопытство, изъявил желание стать пионером. Папа купил мне красный галстук.
На состоявшейся линейке под бой барабанов пионервожатая Чузова Розалия (отчество не помню, сейчас она проживает в деревне Порозово Шарканского района) всем первоклассникам повязала красные галстуки и объяснила, как следует их завязывать. У меня долгое время не получалось, и я носил галстук с собой в школу, а ребята по утрам помогали мне правильно его завязывать под воротничком рубашонки. Галстуки детям покупали родители: кто жил побогаче – шелковый, кто победнее – из простого материала
Помню, к каждому празднику разучивали пионерские песни и с удовольствием пели их на сцене в клубе. Как-то мы заняли 1-е место, тогда нам подарили приёмник «Турист», который стоял в коридоре школы, и на переменах между уроками мы с радостью слушали новостные передачи и песни. Часто приёмник использовали на общешкольных мероприятиях. Радио соединяло нас со всей страной. Мы были в курсе дел и наших сверстников (через «Пионерскую зорьку»), и поколения героических дедов и родителей.
А вот в марте 1953 года, когда скончался И.В. Сталин, а в нашем учебном здании ещё не было приёмника, мы всей начальной школой ходили на перекрёсток в Шаркане, где располагался громкоговоритель, и вместе со множеством жителей посёлка слушали памятную передачу о почившем руководителе нашего государства. В ней говорилось о заслугах И.В. Сталина в создании СССР и организации противостояния германским фашистам в Великой Отечественной войне.
Какой страшной была неизвестная нам, малышам, недавняя война, в которой участвовали наши старшие родственники, мы убеждались каждодневно, встречаясь на улицах или проживая в домах с покалеченными фронтовиками: многие были без рук, без ног, контуженные от взрывов. Передвигались на самодельных костылях. Со временем, осознав степень великой беды, что натворила война, и видя множество немощных людей рядом, мы в подростковом возрасте вместе с учителями и пионервожатой начали навещать ветеранов. Помогали их семьям в распиловке и складывании дров, в огородных работах. На воротах фронтовиков мы закрепляли выпиленные из фанеры и покрашенные в красный цвет пятиконечные звёздочки. Так что романтика сюжета книги А. Гайдара о сверстниках-тимуровцах «оживала» в наших конкретных делах, в реальной помощи ветеранам.
После войны многие семьи жили бедно. У детей формы школьной тогда не было – одевали то, что есть. Сумки для ношения книг и школьных принадлежностей были самошитые, как у деревенских пастушков, – из лёгкой холстины или тёмной фланели, с длинной лямкой через плечо. Часто, по детской неосмотрительности, чернила разливались и пачкали все школьные принадлежности. Тетради и учебники покупали в книжном магазине. У меня был старый букварь, доставшийся от кого-то из соседских ребятишек, он был весь рваный. В начальных классах нас не кормили, так как на дню у нас было по 4 урока. Обедать шли домой. Благо, что дома в 50-е годы уже было, что поесть. Почти во всех дворах были поросёнок, курицы, соответственно – и яйца. Все жители сажали разные овощи, много картошки, так как кормили ею животных. Послевоенная жизнь постепенно налаживалась.
Мой отец держал пчёл, поэтому у нас всегда бывал мёд. Когда папа в августе выкачивал первый мёд, он обязательно приглашал всех детей с нашей улицы полакомиться янтарной сладостью. Тогда практически ни у кого не было сахара, конфет. В магазинах всё было исключительно дорого, люди не могли позволить купить сладостей. Были магазины наподобие комиссионных, но там всё было ещё дороже. Помню, по случаю предстоящего «торжественного приёма юных гостей», папа отправлял меня в такой магазин за мукой-крупчаткой, она у них была очень дорогая. И вот моя мама Евдокия Екимовна нарежет, бывало, хлеб ломтями, нальёт мёд в большую тарелку, и все дети, весело балагуря и макая хлеб в мёд, с удовольствием едят его и запивают из толстостенных гранёных стаканов свои «медовые пироженки» горячим травяным чаем из ароматной душицы. Это было, конечно, подлинное счастье для ребятишек! А старый мёд мама использовала вместо песка для варки варенья на зиму – из малины, смородины, яблок. В семье-то нас всё-таки было трое детей. Забот у родителей хватало.
Отец мой был мастером на все руки. В 40-е годы папа обучал столярному делу детей-сирот из деревень, чьи отцы полегли на фронтах Великой Отечественной войны. Были у него талантливые ученики, которые хорошо усвоили его уроки, переняли его мастерство и впоследствии много потрудились на благо своего района и республики. Мама всегда говорила, что благодаря умениям отца многие дети-сироты не умерли с голода в годы войны. Папа научил ребятню плести из ивовых прутьев корзины и морды для ловли рыбы. Они это всё продавали на рынке. Так и выживали. Умел Никита Николаевич и стёкла в рамы вставлять, поскольку был у него старинный алмаз для резки стекла. Хорошие изделия получались у него из досок заказчиков. Да время тогда было строгое. За ёлку, срубленную без разрешения, могли посадить. Даже с топором в лес нельзя было зайти, хотя за огородами росли раскидистые густые хвойные деревья. Лес прозорливо берегли для будущих поколений. И это правильно. Не то, что сейчас. Многие симпатичные изделия моего отца из дерева сегодня находятся в Шарканском краеведческом музее. Мы с сестрой передали их туда. Пусть народ любуется.
Оказывается, на заре советского экспериментального самолётостроения в 1919–1922 годах мой отец – умелец на все руки – выезжал «в командировки» под Сарапул для обслуживания самолётов. Там располагался дивизион фанерных воздушных кораблей «Илья Муромец». О том он рассказывал мне уже в старшем школьном возрасте.
В таком окружении мы и росли с друзьями-пионерами – стремясь хорошо учиться, выполняя тимуровскую работу, помогая в домашних делах. А в 8 классе вступили в комсомол. Вне всякого сомнения, если бы я не окончил 11 классов, не состоял в пионерской и комсомольской организации, не был бы обучен отцом строительным работам, то никогда бы не смог попасть во время армейской службы на ракетно-космический космодром Байконур. Я прослужил там три года, в 1964–1967 годах.
Служба моя пришлась как раз на 10-летие ракетного полигона. Прошёл торжественный парад с прохождением воинских подразделений. Нас приветствовал Главком ракетных войск стратегического назначения, заместитель Министра обороны Н.И. Крылов. В отличие от иных подразделений, наши ракетчики с карабинами в руках, браво стуча сапогами, с особым достоинством на лицах прошли строевым шагом по плацу (нас распирала гордость, что нам доверено самое совершенное ракетное оружие страны). Так что Главком попросил нас ещё раз «образцово» пройти маршевым строем. Дело в том, что наши непосредственные начальники попросили солдат подбить подошвы своих сапог металлическими набойками, цоканье которых раздавалось синхронно в такт исполнявшейся маршевой песне. Потом мы набойки с обуви сняли. Демобилизовавшись с Байконура, я взял их с собой на память. Вместе с военным билетом ефрейтора запаса эти набойки и сегодня напоминают мне о трёхлетней службе с моими сотоварищами в рядах элитных войск Советской Армии, о нашем славном мужском братстве ракетчиков Великой державы СССР.
Конечно, при испытании ракеты Р 36 «Сатана» (так называют её американцы), на Байконур приезжали представители конструкторских организаций («фирм», как они себя называли в разговорах). В частности, бывал там и генеральный конструктор М.К. Янгель и другие. Приезжавших было много, но мы не знали тогда, что это очень известные люди из учёной среды нашей страны. А вот с их изобретениями, механизмом подготовки к запуску сконструированных ими ракет мы подробно знакомились по специальным пособиям в специализированных, строго засекреченных помещениях и учебных классах с матовыми стёклами, где проходили теоретические занятия, прорешивались математические задачи по баллистике, сдавались зачёты. Упор делался на запоминание, никаких записей курсантам выносить не разрешалось. Итоги усвоенного в аудитории проверялись на полигоне во время учений.
Космодром Байконур в казахской степи был Всесоюзной стройкой. Подземные пусковые шахты для космических кораблей доверяли рыть опытным строителям с Донбасса. Пусковые устройства устанавливали, монтировали и проверяли рентгеновскими аппаратами высокопрофессиональные рабочие с кораблестроительных верфей Ленинграда. Мне довелось работать на обустройстве стартового полигона, участвовать в запуске экспериментальных ракетных устройств.
На Байконуре всё было максимально засекречено. Даже родителям мы были не вправе писать о том, где мы служим. Дав при демобилизации подписку сроком на 25 лет о неразглашении тайны об особенностях прохождения моей службы, до 90-х годов я вообще не имел права рассказывать, где проходила моя армейская служба. Лишь сердце радостно билось в груди, когда узнавал из средств массовых коммуникаций, что с Байконура совершался очередной успешный запуск советских космолётов к другим планетам (к Луне, Венере, Марсу) или проходили максимально результативные запуски советских космонавтов на околоземную орбиту (поодиночке или на многоместных кораблях), а затем и полёты с представителями стран Варшавского договора (из ГДР, Польши, Болгарии, Венгрии, Румынии, Чехии), а также из Монголии, Вьетнама и Кубы. С большой радостью смотрел телепередачи о советской космической станции «Мир» и запуске «Бурана». Только жаль, что с крушением советского строя, многое кануло в Лету. Гениальные творения советской инженерной мысли были выведены из строя: в итоге станция «Мир» была затоплена, а «Буран», слетав один раз, очутился на приколе в Казахстане и разрушился.
Служба моя пришлась на те годы (с 1964 по 1967), когда вслед за первыми первопроходцами – Юрием Гагариным, Германом Титовым, Андрияном Николаевым, Павлом Поповичем, Валерием Быковским, Валентиной Терешковой – в космос продолжали отправлять представителей из первого отряда советских космонавтов, которых называли «пионерами космоса». Тогда, в середине 60-х, все мальчишки страны, восхищаясь подвигом лётчиков-космонавтов, со школьной скамьи изъявляли желание стать космонавтами, массово записывались в аэроклубы, где занимались физической подготовкой, парашютным спортом, моделированием макетов ракет и самолётов. Особой популярностью у юных читателей в библиотеках пользовались книги Ж. Верна, Г. Уэллса, С. Лема, А. Толстого, И. Ефремова. Ну а нам, девятнадцати-двадцатилетним служивым с Байконура, посчастливилось видеть настоящих героев-космонавтов в лицо. В октябре 1964 года при нас слетали в космос в трёхместном корабле лётчик-инженер Владимир Комаров, инженер-исследователь, кандидат технических наук, в свои 16 лет уже участник Великой Отечественной войны Константин Феоктистов, врач-исследователь в области космической медицины Борис Егоров.
Особо мне запомнилась встреча на Байконуре космонавтов Павла Беляева и Алексея Леонова, которые были отправлены в полёт на корабле «Восход-2» 18 марта 1965 года. Как известно, А. Леонов стал первым человеком, вышедшим из кабины космического корабля в открытый космос. Выполнив там заданную программу, он при возвращении в корабль претерпел большие трудности. Скафандр в условиях невесомости раздулся, и космонавт не мог втиснуться в отверстие люка корабля. При этом запас кислорода в баллонах за плечами тоже был ограничен. Складывалась очень драматическая ситуация.
Командиру корабля П. Беляеву удалось с трудом втянуть А. Леонова в кабину. На это непредвиденное обстоятельство ушло много времени и сил. В такой ситуации уставшие, измотанные космонавты воспользовались ручным вариантом при спуске с орбиты. Но капсула корабля с космонавтами упала в заснеженном лесном районе Пермского края. Выбираться из уральской тайги уставшим космонавтам пришлось пешком по глубокому и тяжёлому тающему мартовскому снегу. Была еще встреча с преследовавшим их голодным бурым медведем, вставшим из берлоги после зимней спячки.
Когда спасатели доставили космонавтов на Байконур, откуда они стартовали, героев встречало именно наше подразделение. Неимоверно уставшие, исхудавшие, еле передвигаясь (словно два «живых трупа»), они прошли сквозь узкий строй выстроившихся в две шеренги военнослужащих, готовых в любой момент поддержать и подставить плечо физически ослабевшим космонавтам. По состоянию только что возвратившихся из запредельных высот людей каждый землянин ощущал, что «космическое путешествие» может быть не только успешным и радостным, но и предельно опасным. Кстати, в апреле 1967 года при испытании нового космического корабля «Союз-1» погиб космонавт Владимир Комаров.
А тогда, в 1965 году, чтобы поприветствовать и поддержать своих товарищей, на Байконур из Москвы прилетел Ю.А. Гагарин. Вот тогда-то мне и посчастливилось увидеть первого советского космонавта Юрия Гагарина и человека, первым вышедшего в космическое пространство, – Алексея Леонова. Как уроженцу Удмуртии, мне навсегда остался дорог и Павел Беляев, участник боёв с Японией во Второй мировой войне: ведь в начале 40-х годов, будучи курсантом военного училища, мастерством лётчика-истребителя он овладевал на аэродроме под Сарапулом близ Камы. А это как раз те места, где в далёкие 20-е годы мой отец участвовал в налаживании самолётов «Илья Муромец».
Вот таким стремительным при Советской власти оказался мой путь пионера-первоклассника из удмуртского села Шаркан на Байконур, где состоялись встречи с пионерами космоса. С 2012 года регулярно бывая на Республиканских научно-практических конференциях «Гагаринские чтения» в ижевских школах №№ 62 и 64, я встречаюсь со школьниками, педагогами разных городов и районов Удмуртии, ветеранами Вооружённых Сил СССР, и с удовольствием рассказываю о том, как совместно с именитыми учёными страны простые служивые ребята из СССР участвовали в укреплении космического щита нашей Родины.
Анатолий ШИРОБОКОВ, ветеран труда, житель села Шаркан (Удмуртия)
