А. Щербаков. Малая Тумна — великая Тумна...
Те, кто бывал со мною в дальних поездках по главным дорогам нашего необъятного Красноярья – хоть в енисейском, хоть в ачинском, хоть в канском или минусинском направлениях (но особенно в последнем, южном), – подтвердят, что я люблю в пути вспоминать о разных событиях, о людях и примечательных фактах, связанных с теми или иными местами, мелькающими за окнами автомобиля. А этих воспоминаний в моей памяти хранится уйма с гаком, ибо, как уже отмечал не однажды, поездить мне на веку довелось немало. И в силу подвижной профессии, и просто по природной «охоте к перемене мест», выражаясь словами поэта…
Положим, на пути из Красноярска в Абакан, когда за спуском к посёлку Балахта остаётся позади старинная автозаправка, в прежние времена бывшая единственной на этом перегоне, то слева за нею, в глубине пологого склона, показывается на минутку деревня Малая Тумна. Так вот, проезжая мимо неё, я обычно запеваю собственную песню, состоящую всего лишь из одной строчки: «Малая Тумна – великая Тумна…» На мотив широко известной когда-то не песни даже, а этакой торжественной кантаты «Малая Земля – великая земля», созданной в брежневскую эпоху с явным намёком на участие самого генсека в героической защите той земли от фашистских захватчиков.
И далее, в ответ на вопросительные взгляды спутников, рассказываю историю, имеющую прямое отношение к этой самой деревеньке, что промелькнула слева от магистрали, и к её обитателям. Историю, может, и незатейливую, но почему-то запавшую в душу и живо памятную до сей поры…
Однажды поздней осенью, уже по снежку, по белотропу, как говорят охотники, возвращались мы с боевым шофёром известинского корпункта (я был тогда сибирским корреспондентом «Известий») Валей Михаревым из командировки в наши любимые южные районы – Минусинский, Шушенский, Курагинский, Каратузский… И когда, пересекая балахтинскую холмистую лесостепь, проехали сворот на Приморск и покатили под горку к Малой Тумне, вдруг впереди нас из придорожного леса вынырнул небольшенький мужичок в шапке, в чернёном полушубке, в синих штанах, заправленных в катанки, и проворно, с перебежками, затрусил вниз по обочине. При этом он то и дело оглядывался и как-то странно держал на отлёте левую руку, словно бы голосовал перед попутками. Но попутки эти, в основном легковые машины, обгонявшие нас, проскакивали и мимо странного пешехода. А когда мы на своём не слишком расторопном уазике нагнали его, то я разглядел, что под мужской ушанкой была... женщина, притом весьма немолодая: из-под шапки выбивались седые пряди, обрамляя худые ввалившиеся щёки. А вся кисть её руки, вытянутой в сторону, была бордовой от запёкшейся крови. По моей отмашке шофёр подрулил к бабке поближе и притормозил. Я открыл дверцу, обращённую к ней, и крикнул:
– Что-то случилось? Нужна помощь?
Бабка шагнула к машине и, покачав окровавленной рукой, певуче заговорила, почти запричитала:
– Ох, милые мои, стряслось такое, что не дай Бог! Пошла я, старая галоша, в энтот лес, думала хворосту нарубить вязанку-другую на растопку, да так секанула, аж до самой кости, по руке топором, что бросила его прямо у валежины. И вот бегу домой… Поди, ещё фершалку застану на месте… Вишь, кровишша-то хлещет… Может, подбросите до своротка к нашей Тумне, а?
С кончиков пальцев и впрямь капала кровь, метя снег красными пятнами.
– Подбросим, но сперва подлечим! – отозвался Валентин.
Он тут же выдернул из дверного кармана походную аптечку, выскочил из кабины, махнул мне и подбежал к незадачливой дроворубице. Ловко (не зря отслужил недавно в пограничниках) обработал рану между указательным и большим пальцем, оказавшуюся действительно обширной и глубокой. Потом туго-натуго перевязал руку и даже подвесил на бинте, закинув ленту за шею. Я, как мог, ассистировал ему в этой полевой операции. Мы помогли бабке подняться на заднее сиденье уазика и повезли её к деревне.
Всю дорогу растроганная вниманием пациентка со слезами на глазах не уставала благодарить своих «спасителей».
– Ой, спасибочки, родненькие! Видать, само провиденье послало вас на выручку мне, а иначе, гляди бы, истекла кровью, косорукая, или зараженье какое схватила и окочурилась до времени… Вправду, значит, сказано, что мир не без добрых людей… Храни вас Господь, сердешные…
А когда Валентин, завернув в деревню, остановил машину по просьбе пассажирки, она стала настойчиво приглашать нас в гости:
– Прошу от сердца: зайдите хоть на полчасика. Отведаете домашней колбаски, чайку попьёте со свежими сливками, и медок есть, и оладушек поджаристых утречком напекла. А сметанки дак и в дорогу крыночку дам…
Перспектива была соблазнительной. Однако мы с Валей переглянулись и разом поняли друг друга, представив «однорукую» хозяйку с её хлопотами у русской печи и наше чаепитие с «оладушками», когда впереди ещё вёрсты-перевёрсты, горные спуски-подъёмы, петли-повороты... Поблагодарили бабку за гостеприимство и приглашение отклонили. Сослались на то, что, мол, шибко спешим, да и недавно перекусили в придорожном кафе у Новосёлово...
– Ну и что ж за беда, коль перекусили? Это чурку на чурку положить нельзя, а обед на обед всегда можно! – не унималась бабуля.
Наконец, видя нашу непреклонность, она вылезла из машины, поддерживаемая Валентином, однако, прежде чем захлопнуть дверцу, ещё раз повторила своё приглашение, а закончила его форменным наказом:
– Тогда так, ребята: в любое время зимы и лета, дня и ночи, как будете в нашенских местах, обязательно заверните в Тумну. Вот моя избушка, третья по околотку. Забудете какая – спросите про Ильинишну, всяк покажет. Заезжайте, будто к родне. Так и знайте, что у малотумнинской тётки Ильинишны вас всегда ждёт крынка наилучшей сметаны. А не заедете – обижусь кровно…
На том и расстались мы с благодарной пациенткой. И ни единожды потом так и не собрались подвернуть к её воротам за обещанной крынкой сметаны. Но с той поры всякий раз, когда случается проезжать мимо Малой Тумны, я для попутчиков неизменно запеваю о ней песню на «брежневский» мотив и рассказываю историю про славную знакомую крестьянку, которая живёт там в третьей избушке по околотку и постоянно держит для нас с «хирургом» Валей Михаревым целую крынку отменной домашней сметаны.
Рассказываю, понятное дело, не без намёка и на нашу с ним отзывчивость, но всё же главным образом затем, чтобы лишний раз подчеркнуть добросердечие, бескорыстие и великодушие нашего народа, особенно женщин наших на примере скромной бабки Ильинишны. И богохранимая её деревенька Малая Тумна с годами представляется мне всё более Великой.
К месту будет сказать, что ещё в 17–18 веках, по свидетельству немецких историков, среди народа Германии широко бытовало присловье: «добрая, как русская крестьянка».
Александр ЩЕРБАКОВ
