С.Г. Кара-Мурза. Угроза невежества

Бытует ошибочное мнение, что невежество – известное и простое явле­ние. На самом деле невежество – интегральная система, которая непрерыв­но действует во всех сферах жизни людей. Можно сказать, что это похоже на политэкономию капитализма, где задействованы необычные работники, кото­рые продают необычные товары. Понятно, что маркитантов невежества гораз­до больше, чем бизнесменов на рынке («товары-деньги»), а главное, в биз­несе невежества всё может быть товаром.

Начнём с общего и абстрактного образа невежества. С момента возник­новения человека разумного индивид совещается с другими людьми в своей семье. Человек – существо деятельное: он непрерывно действует, строит но­вый мир, обдумывает идеи и формы, изобретает инструменты и навыки. Всё это он обрабатывает посредством языка, разума и воображения в группе близких людей. В процессе в группе появляются оппоненты. Они иногда го­ворят ему: ты не всё обдумал, ты сделал неправильно! Возникает конфликт, и он может развиваться по разным сценариям.

Профессионалы и активисты организуют важные акции невежества для на­рода, и на эти действа идут массы людей. Иногда они выходят на площади, а теперь всё чаще ограничиваются просмотром телевизора. Но и подобные важные мероприятия быстро обрастают другими смыслами - люди пытаются понять явление невежества, но смотрят на него по-разному. К несчастью, очень часто мы сталкиваемся с сужением сознания: получив сообщение, чело­век сразу же с абсолютной уверенностью принимает для себя одно-единственное его толкование.

Более того, в сознании человека слово взаимодействует с воображением. Аристотель писал, что, когда ум осознаёт какую-то вещь, он должен постро­ить её в воображении. Исходя из этих «образов вещей», мы вырабатываем и нашу линию поведения.

Чтобы представить достоверную картину погружения в невежество общ­ности интеллектуалов («креативного класса»), надо дать контекст.

В своих откровениях Макиавелли высказал вещь, важную непосредст­венно для нашей темы: слова политиков всегда нуждаются в истолковании. Он заострил этот вопрос до предела, признавшись в письме от 17 мая 1521 го­да: «Долгое время не говорил я того, во что верю, никогда не верю я и в то, что говорю, и если иногда случается так, что я и в самом деле говорю прав­ду, я окутываю её такой ложью, что её трудно обнаружить».

Когда разрушение логики сочетается с невежеством и воспалённым вооб­ражением, возникают социально опасные состояния целых социальных групп — невежество освобождается от оков. В моменты кризисов такие группы организуют новые партии. Будучи превращёнными в возбуждённую толпу, они могут стать взрывным устройством, сокрушающим целые страны. За ними тя­нется шлейф «второго эшелона» – это агенты, маркитанты, которые получают поживу, и начинают верить в неё настолько, что вполне искренне обращаются к людям. Уже в Новом времени некоторые философы увидели в таком невеже­стве угрозу. Гёте сказал: «Нет ничего страшнее деятельного невежества».

Бывает, общество не принимает разумные доводы сведущего человека – это приводит к хаосу и утрате способности понимать реальность. Это угрожа­ющее невежество. В его тумане образы изменяются, бывает, что даже учёные впадают в невежество. Особенно это заметно в периоды тяжёлого кризиса, смуты или социальных катастроф.

Как иногда человек болеет телесно, так болезнь поражает и духовную сферу, - под влиянием сдвигов бытия, страхов, внушений и соблазнов. Именно в такие моменты в сети разума возникают прорехи, и они заполняют­ся невежеством. Это «новое невежество», национальное бедствие – неожи­данное, ещё не имеющее чёткого образа.

Типов невежества много, все они разными путями ведут к кризису иден­тичности личности. Нарушение привычной обстановки всегда повышает вну­шаемость. Это стало предметом изучения в Европе 1920-х годов, когда без­защитность против внушения наблюдалась не только у населения, терпящего социальное бедствие (как в Веймарской республике или во времена фашиз­ма), но и у людей, переживших потрясение.

Понятие «современное невежество» очень широко, его можно рассматри­вать с разных точек зрения. Конечно, мрак невежества не ослепляет абсолют­ное большинство. Но здесь мы всё же говорим о беде, которая охватывает массу людей. Надо обязательно учесть, что люди, особенно те, которых за­цепила «культурная травма», иногда переживают психические расстройства, а болезненные образы и суждения, которые рождаются в их сознании, надо отделять от невежества. Таким людям надо как-то помогать.

Процессы невежества растянуты во времени. Чтобы понять это, надо представить их в динамике. Часто процесс кажется стабильным, но в реально­сти к ному присоединяются различные дополнительные процессы. Например, попытки перенести в цивилизацию большую техническую и социокультурную систему, которая хорошо зарекомендовала себя в другой цивилизации, обыч­но заканчиваются крахом или сопряжены с тяжёлыми потрясениями. Это может создать сочетание соблазна и риска, а, не заметив или не поняв побочных процессов, участники конфликта могут погрузиться в невежество.

Также надо учесть, что после 1955 года в нашей стране тщательно маски­ровались угрозы, которые порождали и развивали мировоззренческий кризис советского общества. Кризис легитимности вызревал 30 лет. Уже с 1970-х го­дов скрывалась невидимая опасность для общественного строя – быстрое и резкое ослабление, почти исчезновение его прежней мировоззренческой основы. В то время официальное советское обществоведение утверждало (и большинство населения искренне так и считало), что мировоззренческой основой является марксизм, оформивший в рациональных понятиях стихий­ные представления трудящихся о равенстве и справедливости. Установка бы­ла ошибочной она была проявлением невежества.

Мировоззренческой основой советского строя был общинный крестьян­ский коммунизм. В 1960-е годы на арену вышло новое поколение интеллиген­ции из городского «среднего класса». В ходе индустриализации, урбанизации и смены поколений философия крестьянского коммунизма теряла силу и ис­черпывала свой потенциал, хотя важнейшие её положения и поныне сохраня­ются в коллективном бессознательном.

Глубокие изменения в образе жизни, структуре общества и в культуре тре­бовали перехода от механической солидарности к органической. В период «сталинизма» советское общество было консолидировано механической соли­дарностью – все были трудящимися, выполнявшими великую миссию, общест­во было похоже на религиозное братство. С 1960-х годов изменялась структура занятости, от традиционных профессий очень быстро стали отпочковываться новые специальности – во всех отраслях.

Взрывное возникновение множества групп с разными структурами и цен­ностями создало для политической системы ситуацию реальной невозможнос­ти пересобрать новое население в общество и нацию – старая партийно-госу­дарственная машина не могла ни понять, ни предвидеть, ни выработать новые технологии. Ю. В. Андропов в 1983 году так определил состояние обществен­ного сознания: «Мы не знаем общества, в котором живём».

На первом этапе в СССР сложились спасительные условия: культура Рос­сии переживала подъём в основной массе населения крестьян, рабочих и городского среднего класса, - они ещё не были атомизированы и вели ин­тенсивные диалоги или коллективно рассуждали, что было большим препят­ствием для невежества. Всё это позволило в ходе революции произвести ми­ровоззренческий синтез общинного крестьянского коммунизма с идеалами Просвещения.

На этом «двигателе» СССР работал по инерции до 1960-х годов и после­дующие тридцать лет. Нельзя быстро описать процесс погружения в невеже­ство – при кризисе невежество быстро деформирует институты и приводит в негодность важные инструменты. Всё это можно было наблюдать в послед­ние тридцать лет, хотя признаки бури мы должны были заметить раньше.

Дезинтеграция прошла почти по всем общностям. Невежество, эта мно­гослойная и турбулентная туча, зацепило всех сильное или слабее. Пусковым механизмом цепного процесса стала «культурная травма». Чтобы понять со­временную картину, надо найти истоки. Для этого полезно пройти по пути инерции к тому месту и времени, где зарождалось действие.

В статье мы можем разобрать несколько примеров систем невежества во время перестройки и реформ 1990-х годов. Эти примеры напрямую влияли на государство и общество – его культуру и образование, науку и технику, фи­лософию и право.

Речь пойдёт о нескольких политиках перестройки, известных авторитетах, которые много говорили с населением о смысле изменений советского строя и были убедительны в своих рассуждениях. Сейчас уже можно рационально изучать их роль в развитии перестройки, реформ России и ликвидации СССР. Таких деятелей было много, но мы выбрали нескольких политиков «второго ранга» – именно они разговаривали с народом на доступном языке.

Сейчас мы имеем картину мира от перестройки до реформы 2000 года. За эти 25 лет над Россией прошла туча невежества. Следующую волну этой болезни, уже в XXI веке, только начали исследовать. Но для качественных ис­следований необходимо иметь достаточно данных о генезисе первой волны (1985-1999 годов).

Для нас важна одна конкретная часть процесса: отношения активных ин­теллектуалов с теми людьми, которые получают дозы невежества от авторов и их агентов. Конкретно, мы говорим о тех людях, которым это «новое» неве­жество невыгодно, но произошло разделение на группы: одна отсеяла неубе­дительные аргументы, а вторая в них поверила.

Вот один пример из многих исследований, как относились трудящиеся к новым экономическим условиям. Социологи опросили 716 рабочих и инже­неров трёх заводов (в Шадринске, Тамбове и Москве) в апреле-мае 1991 го­да. Вопрос был следующим: «По какому пути должна развиваться наша стра­на в ближайшей перспективе?»

Люди разделились на 4 группы. Большинство проголосовало за «по пути развитых капиталистических стран Запада» – 30,5% опрошенных (29% рабо­чих и 32% специалистов). Вторая по численности группа – «по пути обновлён­ного, гуманного, демократического социализма» – 17,7% (18% рабочих и 17,3% специалистов). Третья группа – за «особый исторический путь разви­тия, отличный от пути других стран». Остальные сказали, что «в условиях глу­бокого кризиса страны невозможно определить пути её дальнейшего разви­тия» 15,2%, и 8,3% затруднились ответить.

При обсуждении отношения к безработице как обязательному условию ры­ночной экономики 2/3 опрошенных (66%, 54% рабочих и 96% специалистов) согласились, что небольшая безработица полезна. Треть оказались против без­работицы в СССР, по их мнению, любая безработица вредна и бесчеловечна.

А ведь 54% рабочих ещё в 1987 году и не думали о безработице, а в 1991-м приняли сё, не получив для этого никаких разумных доводов и никакого по­ложительного опыта. Почему же так изменилась их установка по важнейшему для них вопросу? Так им промыли мозги невежеством.

Теперь для примера представим обзор ВЦИОМ, который в точение пяти лет проводил большие социологические опросы в рамках проекта «Мониторинг перемен: основные тенденции». Результаты были опубликованы в 1995 году. Вот выдержки из обзора, говорящие об отношении людей к советскому строю и к «рынку»: «За пять лет реформ (1990-1994) число приверженцев частной собственности сократилось, а доля её противников возросла. Можно утверж­дать: население укрепилось в своём представлении о том, что основой част­ной собственности должен быть малый бизнес... В массовом сознании бо­гатство нынешних “новых русских” не является легитимным, поскольку, по мнению населения, получено в результате либо “прихватизации" бывшей госсобственности, либо финансовых махинаций и спекуляций» (Мониторинг перемен: основные тенденции. // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. М.: ВЦИОМ. 1995, №2).

Очевидно, что результат внушения населению, будто реформа ему будет нужна, исчез. Большая часть людей поверила власти, экспертам и филосо­фам, и в период с 1990-го и по 1992 годы поддерживала программу, но затем большинство посчитало, что политики ошиблись и попали в трясину невеже­ства; другие посчитали, что их попросту обманули. Результат: к 1995 году произошёл раскол гражданского общества, и большинство граждан отшатну­лось от власти. Невежество или мошенничество - неважно. Мы будем счи­тать, что это было невежество.

А ведь в среде экспертов и философов должны были быть известны вы­воды крупного международного социологического исследования «Барометр новых демократий», которое проводилось, начиная с 1991 года в бывших соцстранах и во всех республиках СССР. В августе 1996 года в России был опуб­ликован доклад руководителей проекта Р. Роуза (Великобритания) и К. Харпфора (Австрия).

Вот выводы этого исследования, касающиеся нас: «В бывших советских республиках практически все опрошенные положительно оценивают прошлое и никто не даёт положительных оценок нынешней экономической системе» (Роуз Р., Харпфер Кр. Сравнительный анализ массового восприятия процессов пе­рехода стран Восточной Европы и бывшего СССР к демократическому обществу. // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. М.: ВЦИ­ОМ. 1996, №4). Если точнее, то положительные оценки советской экономической системе да­ли в России 72%, в Белоруссии – 88% и на Украине – 90%.

В обзоре результатов общероссийского исследования «Новая Россия: десять лет реформ», проведённого Институтом комплексных социальных ис­следований РАН под руководством М. К. Горшкова, говорится: «Проведение ваучерной приватизации в 1992-1993 годов» положительным событием назва­ли 6,8% опрошенных, а отрицательным – 84,6% (Десять лет российских реформ глазами россиян. // СОЦИС, 2002, N° 10).

Это исследование доказало, что элита перестройки утратила практически всё доверие бывшей социальной базы, которая вначале поверила в справед­ливость и развитие общества.

Спустя 20 лет исследователи пишут: «После 1988 года число поддержива­ющих идеи и практику перестройки сократилось почти в два раза – до 25%, а число противников выросло до 67%. И сегодня доля россиян, позитивно оценивающих перестройку, хотя и несколько возросла и составляет 28%, тем не менее, большинство населения оценивает своё отношение к ней как нега­тивное (63%)» (Перестройка глазами россиян: 20 лет спустя. // СОЦИС, 2005, № 9).

Так, элитарные ораторы убедили граждан изменить общественный строй и, главное, отдать право участника совладельцам общественной собственно­сти, гарантию на труд и его оплату. В это время был выпущен «декрет о при­ватизации», и граждане получили ваучеры, как фокусники на арене. Дело сделано, и «поезд ушёл».

В этом отношении много сделали некоторые философы – особый тип ин­теллектуалов, влияющих на сознание и воображение людей. В начале Нового времени роль философов резко возросла. В век Просвещения ужо была разра­ботана методология формирования общественного мнения, так что интеллекту­алы (на первых порах в основном философы и юристы) стали влиять на пред­ставления не только узкого круга властной элиты, но и на массовое сознание.

С середины XX века сложилось сообщество философов. Их язык и логика требовали интеллектуальных усилий для восприятия, но многим людям они были интересны.

А. П. Бутенко – профессор МГУ и ранее заместитель секретаря партбюро философского факультета по пропаганде и агитации. В 1988 году в книге «Власть народа посредством самого народа» Бутенко приводит большую под­борку выдержек из Маркса, в которых утверждается паразитическая суть госу­дарства. Он добавляет: «Важно подчеркнуть, что такая тенденция – не особен­ность какого-либо определённого типа государства, а общая черта развития государства как такового» (Бутенко А. П. Власть народа посредством самого народа. М.: Мысль. 1988).

Изречения Маркса о государстве были туманны. Представим образ России «по Марксу»: «Централизованная государственная машина, которая своими вездесущими и многосложными военными, бюрократическими и судебными органами опутывает (обвивает), как удав, живое гражданское общество, была впервые создана в эпоху абсолютной монархии... Этот паразитический нарост на гражданском общество, выдающий себя за его идеального двойника... Все революции только усовершенствовали эту государственную машину, вместо того чтобы сбросить с себя этот мертвящий кошмар... Коммуна была рево­люцией... против самого государства, этого сверхъестественного выкидыша общества».

Такое представление о государстве разрушает систему общества, ведёт к его распаду, всем это было известно. Но Бутенко в условиях перестройки де­лает вывод, что само существование государства показывает, что в обществе такого формата примирение классов невозможно, поскольку, «по Марксу, го­сударство не могло бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно было примирение классов» (Маркс К. Гражданская война во Франции. // К. Маркс и Ф. Энюльс. Соч., 2 с изд. Т. 17. С. 543-546). Следовательно, в СССР существуют непримиримые межклассовые противоречия, и перестройка должна перерасти в революцию.

После ликвидации СССР, в октябре 1994 года А. П. Бутенко так пишет о советском государстве: «Был создан не социализм, а общество-монстр, двуликий Янус, клявшийся в своей верности людям труда, которым он бро­сал подачки с барского стола, но верой и правдой служил бюрократии, но­менклатуре. Именно это общество – казарменный псевдосоциализм как коммунистическая разновидность тоталитаризма – и было отвергнуто народом, рухнуло, перестало существовать» (Бутенко А. П. О характере созданного в России общественного строя. // СОЦИС. 1994, № 10). В этом наборе слов нет знания о пред­мете, однако профессор А. П. Бутенко прослыл теоретиком советского строя. Почему же у нас не было ничего, никакого строя?

А.П. Бутенко делает много выводов на этот счёт. Он пишет, будто кресть­янин, рабочий и люмпен в России «не имели ничего» – ни дисциплины, ни при­вязанности к частной собственности, ни образования, ни культуры, ибо всё это несёт людям только капитализм, который в России не успел развиться.

Многие наши философы часто оценивают реальность по своему настрое­нию. Профессор А. П. Бутенко долго занимался коммунистической пропаган­дой и агитацией и вдруг стал охаивать советский строй, свою партию, крестьян и рабочих. А главное – Сталина: «Антисталинизм – главная идея, мобилизаци­онный стяг, использованный Хрущёвым в борьбе с тоталитаризмом. Такой под­ход открывал определённый простор для борьбы против основ существующего социализма, против антидемократических структур тоталитарного типа, но его было совершенно недостаточно, чтобы разрушить все тоталитарные устои, а том более для того, чтобы обеспечить стране стабильный прогресс... Разви­вая и углубляя перемены, начатые во времена хрущёвской оттепели, Горбачёв нанёс смертельный удар советскому тоталитаризму» (Бутенко А. Особенности крушения тоталитаризма коммунистических цветов. // Об­щественные науки и современность. 1995, № 5).

Это – не философия. Но многим понравилось.

Два известных философа – В. Ж. Келле (окончил МГУ в 1944 году, доктор философских наук, профессор) и М. Я. Ковальзон (окончил философский фа­культет Московского института истории, философии и литературы, доктор фи­лософских наук), авторы известного учебника «Исторический материализм» – выпустили несколько изданий учебника, но перестройка прервала этот труд. Истмат, который зазубрила советская интеллигенция, выставив «неправильному» советскому строю плохую оценку, идейно подготовил перестройку.

Сами В.Ж. Келле и М.Я. Ковальзон замечательно подвели итоги своей деятельности в большой статье в журнале «Вопросы философии» (1990). Они отказались от советского строя: «Строй, который преподносился официаль­ной идеологией как воплощение идеалов социализма, на поверку оказался отчуждённой от народа и подавляющей личность авторитарно-бюрократичес­кой системой... Идейным основанием этой системы был догматизированный марксизм-ленинизм» (Келле В. Ж., Ковальзон М. Я. Общественная наука и практика. // Вопросы филосо­фии. 1990, № 12).

Два этих видных деятеля обществоведения и активные производители «догматизированного марксизма» были вынуждены заявить, что «на поверку» советский строй оказался не тем, о чём они писали ранее. Печальное зрели­ще. Это признание значит, что их «наука» не располагала существенными средствами для познания реальных общественных процессов. Ведь если бы они были исследователями, которые, для виду подчиняясь «системе», в то же время изучали нашу действительность эффективными методами, то в 1990 го­ду они вынули бы из ящика стола и опубликовали свои откровения.

Тогда же известный философ В. М. Межуев утверждал: «Какое же обще­ство действительно нуждается в правовой демократии и способно её защитить и сохранить? Я думаю, только то, которое состоит из собственников, незави­симо от того, чем они владеют: средствами производства, денежным капита­лом или только своей рабочей силой... Иными словами, это общество при­ватных интересов и дел, где каждому что-то принадлежит и каждый имеет право на собственное дело. По существу, это и есть гражданское общество, в котором люди связаны между собой как независимые друг от друга индиви­ды - самостоятельные собственники и хозяева своего частного дела» (Межуев В. М. Право. Свобода. Демократия. (Материалы “круглого стола") // Во­просы философии, 1990, № 6).

Наша культура оказалась негодна для цивилизации. В. М. Межуев пишет: «Согласование нашей культурной традиции с тем цивилизационным путём раз­вития общества, на который мы всё-таки должны вступить, но пока ещё никак вступить но можем, и есть, видимо, та главная проблема, которая сегодня встала перед нами в своём полном объёме и во всей своей сложности...» (Межуев В. М. Национальная культура и современная цивилизация. // Освобожде­ние духа. М.: Политиздат. 1991. С. 260-262).

Примерно такую же проблему видел философ А. И. Ракитов (советник Ель­цина, директор одного из аналитических центров при президенте). Он был почти счастлив: «Самая большая, самая жестокая империя в истории челове­чества распадается... Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бес­правии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отли­чались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях» (Ракитов А. И. Цивилизация, культура, технология и рынок. // Вопросы философии. 1992, № 5).

Неужели интеллигенция уверена, что, по сравнению с Европой, Россия была чуть ли не людоедской страной, где кровь лилась рекой? И это убежде­ние – символ веры, его не поколебать никакими разумными доводами. Если А. И. Ракитову сказать, что за 37 лет царствования Грозного было казнено около 3-4 тысяч человек – гораздо меньше, чем за одну только ночь в Пари­же тех же лет (называют число 12 тысяч), его убеждение нисколько не поко­леблется. Нисколько не смутится он, если напомнить, что в тот же период в Нидерландах было казнено около 100 тысяч человек, но не сможет он отка­зать себе в том, что Россия – изначальная «империя зла».

Читая статью в «Вопросах философии», поражаешься, что философ видит только «черные дыры» – от Грозного до Сталина – и что вся российская ци­вилизация была античеловечной. Что это за философия такая? Как можно бы­ло публиковать текст в таком состоянии?

А. И. Ракитов признаёт, что основной удар реформы направлен именно против основ русской культуры как генотипа всей цивилизации России: «Трансформация российского рынка, основанного на низких технологиях, вя­лотекущих экономических процессов... в рынок современного капитализма требовала новой цивилизации, а следовательно, и радикальных изменений в ядре нашей культуры...» (Ракитов А. И. Цивилизация, кулыура, технология и рынок. // Вопросы философии. 1992, № 5).

Так, в 1990 году на «круглом столе» по проблеме свободы, организован­ном журналом «Вопросы философии», выступил целый ряд видных интеллек­туалов.

Ю. В. Волков, доктор философских наук, завкафедрой социологии и со­циального управления Академии труда и социальных отношений, пишет о по­зиции рабочих: «Демократическое движение, начавшее развиваться в стране в последние годы и охватывающее, главным образом, прогрессивную интел­лигенцию, вряд ли сможет само по себе преодолеть сопротивление консерва­тивных сил и обеспечить утверждение нормальной, эффективной рыночной экономики...» (Волков Ю. Е. Рабочее движение в условиях перехода к экономике смешанного типа. // СОЦИС. 1991, № 12).

Сдвиг элиты к идее трансформации социального строя и перехода к част­ному предпринимательству происходил быстро – и вопреки установкам ос­новной массы населения.

В самых разных выражениях давалась характеристика того большинства («охлоса»), которое в реформе должно было быть отодвинуто от власти и соб­ственности. Г. Померанц пишет: «Добрая половина россиян – вчера из де­ревни, привыкла жить по-соседски, как люди живут... Найти новые формы полноценной человеческой жизни они не умеют. Их тянет назад... Слаборазвитость личности – часть общей слаборазвитости страны. Несложившаяся личность не держится на собственных ногах, ей непременно нужно чувство локтя» (Померанц Г. Враг народа. // «Век XX и мир». 1991, № 6).

Мы показали несколько фрагментов текстов и высказываний философов, которые во время перестройки необычно резко представляли советский строй – настолько, что произошёл болезненный раскол общностей и поколе­ний. Далее это привело к дезинтеграции всех форм социальной организации. Кризис российского общества, перешедший в 1991 году в острую стадию, по­тряс всю систему, её элементы и связи.

Известные социологи (3. Т. Голенкова и Е. Д. Игитханян) так объясняют состояние общества в этап перестройки и 1990-х годов: «Судьба прежних выс­ших слоёв (политической и экономической элиты) сложилась по-разному: кто-то сохранил свои позиции, используя имеющиеся привилегии, кто-то утратил. Хуже всех пришлось представителям прежних средних слоёв, которые были весьма многочисленны, хотя и гетерогенны: профессионалы с высшим образо­ванием, руководители среднего звена, служащие, высококвалифицированные рабочие. Большая их часть обеднела и стремительно падает вниз, незначитель­ная доля богатеет и уверенно движется к вершине социальной пирамиды...» (Голенкова З. Т., Игитханян Е. Д. Процессы интеграции и дезинтеграции в соци­альной структуре российского общества. // СОЦИС, 1999, № 9).

Наглядным примером служит приватизация промышленности. В 1992 го­ду группа ведущих мировых экспертов (социологов, экономистов и филосо­фов) под руководством М. Кастельса (США) посетила Москву. Они провели интенсивные дискуссии с членами правительства РФ. Нашими экспертами были профессора Ю. А. Левада, Л. Ф. Шевцова, О. И. Шкаратан и В. А. Ядов. После отъезда иностранные эксперты составили доклад для правительства РФ.

В докладе эксперты критикуют доктрину приватизации и, изложив свои ар­гументы, напоминают хорошо известные вещи: «Рыночная экономика не суще­ствует вне институционального контекста. Основной задачей реформаторского движения в России сегодня является, в первую очередь, создание институци­ональной среды, то есть необходимых условий, при которых рыночная эконо­мика сможет функционировать».

Таким образом характеризуются общности, которым в ходе приватизации предполагалось передать основную массу промышленной собственности: «В настоящий момент все они так или иначе демонстрируют паразитическое поведение, их действия носят не инвестиционный, а спекулятивный характер, свойственный в большей море странам “третьего мира”... Такая ситуация характерна скорее не для зарождающегося, а для вырождающегося капи­тализма».

И общий вывод: «Резюмируя всё сказанное, мы утверждаем, что суще­ствующая концепция массовой приватизации является главной ошибкой, ко­торую Россия может совершить в ближайший год реформ» (Кардозу Ф. 3., Карной М., Кастельс М., Коэн С., Турен А. Пути развития России. // Мир России. 2010, № 2).

Кастельс и ого коллеги-эксперты высказали важные суждения о начав­шейся в России приватизации. Ведущие российские учёные были ознакомле­ны с их суждениями в прямой дискуссии. Но от широких кругов учёных и по­литиков, не говоря уже об обществе, это знание было скрыто доклад был опубликован только недавно. Возможно, что наши эксперты не могли спорить с руководством Ельцина, но это обернулось погружением в невежество для множества русских людей.

Мы не знали (и уже не узнаем) мотивы большинства руководителей, ра­ботников и действительных интеллектуалов. Во время перестройки и 1990-х годов небольшая часть руководителей, работников и специалистов пытались критиковать своих бывших коллег и товарищей. Но теперь, после двадцати лет, можно предположить, что большинство авторов в рамках погружения в невежество действовало не для разрушения советского жизнеустройства, а действительно верило в иррациональные идеи «перестройки» СССР.

Известно, что после «оттепели Хрущёва» началось развитие мировоззрен­ческого кризиса советской системы. Структуры и общности развивались бы­стрее, чем общественная наука. Культурные кризисы со сдвигами в системе ценностей происходят в результате сильной культурной травмы. Перестройка как раз и создала такую травму, когда радикальные группы сформировались вокруг власти (а также вокруг криминальных организаций).

Невежество – это большая проблема, необходимо разобраться в её сути, иначе мы все снова погрузимся в темноту.

Сергей КАРА-МУРЗА, профессор ИСПИ РАН

«Наш Современник», №9, 2019